Случай представился неожиданно.Мы давно уже свернули с вырубки в густой старый лес и совсем неожиданно вышли к незнакомой речке.Мы остановились было и оглянулись назад. Вдруг мимо нас пулей пронёсся Урсик с вороной на спине и прыгнул прямо в речку. Сознательно он это сделал или нет, но водой ворону сшибло с его спины, и наш бедный Платочек с криком закружился в быстром течении. Пёрышки его намокли, он бился, а вода несла его всё дальше.С плачем мы кинулись бежать по берегу, продираясь сквозь кусты. Корзинки с ягодами бросили — не до них было. А Платочек кричал всё тише и уже несколько раз окунался в воду с головой.Не помня себя, я прыгнула в речку. Протянутые вперёд руки вцепились в растопыренные крылья Платочка, но я сама в ту же минуту пошла ко дну. О том, что не умею плавать, я и не подумала.Вдруг кто-то схватил меня за шиворот, потянул кверху, и я оказалась на берегу, всё ещё судорожно держа в руке полуживого воронёнка.Круглая веснушчатая физиономия со знакомыми рыжими вихрами весело смотрела на меня.— Вот те на!.. — протянул мальчишка. — Я тебе ворону подарил, а ты её в речке топишь!— Я не топлю, — задыхаясь, ответила я, — это её Урсик утопил.Тут с плачем прибежала и бросилась мне на шею Катя.— Я думала, ты утону-у-ула! — плакала она.— И хорошо бы сделала, — отозвался мальчишка, и лицо у него стало злое-злое. — Она мне все удочки перепутала и рыбу распугала. Возьму вот тебя и её тоже (он показал на Катю) и утоплю опять, а вороне шею сверну!Мы прижались друг к другу. День был полон слишком сильных впечатлений, и нам нестерпимо захотелось домой.— Мы не знали ведь про рыбу! — дрожащим голосом сказала я. — Отпусти нас, пожалуйста!— То-то, отпусти! — смягчился довольный нашим испугом мальчишка. — А чего вы мне за рыбу-то дадите?Мы тоскливо переглянулись.— Ничего у нас нет, — жалобно сказала Катя. — И платочки старые. А корзиночки мы потеряли. Отпусти так!В эту минуту в кустах что-то зашумело и на поляну выскочила… громадная чёрная собака с белой кисточкой на кончике хвоста. Меня забила лихорадка, и не только от купания.— Испугались! — подмигнул мальчишка. — Ну, ладно, ничего вам не будет. Дорогу-то домой знаете?— Не знаю, — призналась я и неожиданно горько заплакала. Катя вторила мне.У мальчишки нрав был озорной, но сердце доброе. Увидав, до чего мы испуганы, он почувствовал жалость и раскаяние.— Ладно, — совсем уже ласково сказал он. — Бежим, что ли, на дорогу вас выведу. Вороны вы мокрые, все три! — И, воткнув удилища в землю, он пошёл вперёд, указывая дорогу.Мы с Катей нерешительно переглянулись.— Давай убежим! — шепнула я.— Да, а дороги мы не знаем, — печально ответила Катя и, совсем уже не стыдясь, вытерла слёзы. — И собака нас догонит.Держась крепко за руки, мы последовали за моим спасителем. Его босые ноги так проворно перескакивали через пни, что мы почти бежали, спотыкаясь и задыхаясь. Свободной рукой я крепко держала ворону, тоже мокрую и испуганную. Она дрожала, но не пробовала вырываться.— Волк, эй, Волк! — крикнул вдруг мальчишка, и громадный пёс так и кинулся к нему.Мы боязливо прижались к дереву, а он одним прыжком перемахнул через высокий пень и остановился перед хозяином.Страшная догадка наполнила моё сердце ужасом.— Катя, — прошептала я, — слышала, как он собаку звал? Это того лесника собака, он сын его, наверно.Ну тут мальчишка схватил сломанную ветку, высоко подкинул её в воздух и свистнул. Пёс прыгнул, ловко поймал ветку и, став на задние лапы, подал её хозяину.— Учёный! — восхищённо прошептала я, забыв о страхе.— Видали? — торжествующе оглянулся на нас мальчишка. — Он и не то ещё умеет. — И, глубоко засунув руку в карман штанишек, вдруг остановился и пристально посмотрел на нас. Мы крепче схватились за руки: уж не придумал ли он чего…— Есть-то, небось, хотите, воронята? — спросил он, но не по-обидному, как раньше, а почти дружелюбно, так что мы почувствовали к нему доверие.— Хотим! — быстро ответила Катя и тут же вопросительно покосилась на меня.В загорелой руке мальчишки оказался кусок ржаного хлеба, посыпанный крупной солью. Правда, кроме соли, он был облеплен ещё соринками из кармана, но мы на это не обратили внимания.Как пахнет-то! Руки сами тянутся.— Карр! — нетерпеливо крикнул Платочек.Мальчишка вздрогнул.— Ишь ты! — воскликнул он. — Это он чего?— Есть хочет, — с гордостью ответила я. — Он всегда с нами ест. — И, присев, я поставила ворону на землю и отломила кусочек хлеба от своей порции.Платочек вырвал его у меня из рук и принялся уплетать. Мальчишка удивлённо следил за ним.— И не боится! — воскликнул он. — И не летит никуда!— Ещё бы лететь! Ты попробуй, руку протяни, он тебе покажет! — вмешалась повеселевшая Катя.— А то не протяну?И рука рыжего мальчугана приблизилась к вороньему завтраку.— Ффф! — Платочек так и налетел на обидчика и щипнул его, да преизрядно. Перья на голове у воронёнка поднялись он положил хлеб между лапками и готов был драться дальше.Но мальчишка, вскрикнув было от боли, так и покатился по траве с хохотом и задрыгал босыми ногами.— Как хватил-то! — заливался он. — Ой, не могу! Вот умора!Засмеялись и мы. И вдруг почувствовали, что страх наш куда-то пропал. Наш знакомый оказался совершенно обыкновенным мальчишкой, да ещё и весёлым. Катя совсем разошлась и дёргала его за руку.— А ну, протяни, протяни ещё! — кричала она.Мы все трое дружно уплетали хлеб, а Платочек уже наелся, обсох и с прежним важным видом ходил около нас. Он нашёл большого червяка, полакомился им и был очень доволен.Урсик получил корочку, и огромный чёрный пёс тоже. Но теперь он уже не казался нам страшным.— Тебя как зовут? — расхрабрилась я.— Мишкой, а тебя?— Соня, а она Катя. А у тебя собака эта откуда?— Отцова. Охотничья. Зайцев гоняет — страсть!Весело разговаривая, мы двинулись дальше.Платочек сначала перелетал с ёлки на ёлку, а потом, спустившись на дорогу, побежал перед нами, торопясь и оглядываясь. На Урсика он больше садиться не решался: видно, холодная ванна пришлась ему не по вкусу.Потешаясь над ним, мы и не заметили, как перебежали мостик, вырубку, огороды и оказались перед нашим крыльцом.На ступеньках стояла мама, сильно взволнованная. Она уже собиралась идти искать нас.Увидев её, Мишка вдруг замолчал и попятился. Но мы дружно схватили его за руки.— Мама, он меня из речки вытащил, — сказала я.— Мы заблудились, он нас домой привёл! — добавила Катя.— И он ворон теперь по носу не щёлкает!— И у него, собака не страшная вовсе, вот! — И мы одновременно положили руки на спину лохматого Волка.Мама улыбнулась.— Ну, спасибо тебе, мальчик, — ласково сказала она. — Идите все лепёшки горячие есть. А в лес я вас одних больше пускать не буду. Видите, гроза собирается. Что бы вы одни в лесу делали?— Мы теперь с Мишкой ходить будем, — уверенно сказала Катя и потянула его за рукав. — Видишь, мама не сердится, идём лепёшки есть!Мишка сначала немного дичился и упирался. Но не выдержал и вместе с нами принялся за лепёшки. Очень уж они были вкусные. А потом мы нарвали травы для кроликов, пришёл с работы отец, и мы не заметили, как стемнело.Первым спохватился Мишка.— Мне пора, — сказал он, — идти надо.— Куда ты пойдёшь в эдакую темень? — сказала мама. — Оставайся ночевать. Вот разве отец беспокоиться будет!— Отец-то беспокоиться не будет, — отозвался Мишка. — Я как на рыбалку пойду, иной раз по две ночи дома не ночую. А может, — сказал он, пораздумав немного, — и остаться?.. — И он состроил нам такую забавную гримасу, что мы так и покатились со смеху.Мишке мама постелила постель тут же, на полу, и мы ещё долго перекликались и болтали.— Спите вы, воронята! — окликнул нас отец. — Анюта, а ты долго ещё будешь возиться?— Сейчас, — отозвалась мама. — Я на завтра, на выходной день, всем вам одежду чистую приготовила. Скоро всё в доме успокоилось.
Утро было чудесное. Мама вынесла самовар на улицу, и мы сидели за столом, чистые, принаряженные Мишка так и сиял вымытыми веснушками и приглаженным рыжим хохолком.Мама уже выведала у него, что мать его умерла два года тому назад, что живут они одни с отцом в лесу. Накануне она успела выстирать ему майку, утром немного постучала швейной машиной, и Мишка оказался в чистой майке и новых трусах.Мы перемигивались с ним и толкали друг друга под столом ногами. Папа и мама обещали пойти с нами в лес за ягодами и зайти к Мишкиному отцу — леснику. На столе стояла вкусная каша с молоком, а над столом и на наших лицах сияло солнце.Даже Платочек был особенно весел. Он скакал по комнатам, таскал куски булки на крышу и только один раз подрался с Урсиком из-за каши.И вдруг — всё переменилось.Из дома выбежала Мария Яковлевна, наша квартирная хозяйка. Её лицо было красное. В руках она держала пустую коробочку.
— Анна Михайловна, — закричала она злым, визгливым голосом. — Вот вы всегда так, с вашей добротой. Приваживаете всяких проходимцев, а у меня брошка пропала золотая. Никто как он стащил! — И она рукой показала на Мишку.Мы с Катей сразу перестали болтать ногами и взглянули на него.Вся краска сбежала с его лица, и веснушки резко выступили на побледневшей коже. Обеими руками он схватился за стул и, не отрываясь, смотрел на злосчастную коробочку, дрожавшую в жирных руках Марии Яковлевны.— Сейчас же пускай отдаст! — продолжала визгливо кричать Мария Яковлевна. — Пускай сию минуту отдаст, а то я в милицию пойду! В тюрьму тебя засажу, негодяй! — И, бросившись к Мише, она схватила его за плечо.— Не брал я вашей брошки! — крикнул вдруг Мишка и оттолкнул Марию Яковлевну так, что она даже пошатнулась. — Не брал! — и вскочил с места.— А кто брал? Кто? — наступала Мария Яковлевна.Но тут вмешался отец.— Вы, Мария Яковлевна, успокойтесь! — строго сказал он. — Брошку надо поискать, а набрасываться так на мальчика не годится.Мы стояли около Миши и держали его за руки.— Он не вор, вы не смеете! — кричала я вне себя.Мама подошла к нему.— Миша, — сказала она спокойно, — я тоже не верю, что ты взял брошку. Не огорчайся.Мишка стоял, опустив голову и крепко стиснув кулаки. Потом вдруг тряхнул головой и подошёл к маме.— Штаны мои отдайте, — сказал он глухо, смотря в сторону. — Домой я пойду. Не надо мне ваших!..— Не пускай жулика! — визгливо кричала Мария Яковлевна. — Я и на вас в суд подам! Да я…Она в ярости взмахнула руками и уронила на землю хорошенькую красную коробочку от злосчастной брошки.— Карр! — выступил на сцену Платочек. Он один до сих пор не принимал участия в скандале и спокойно сидел на спинке стула. Коробочка привлекла его внимание. Он мигом слетел, подхватил коробку и, взмахнув крыльями, отправился приспосабливать её в своё хозяйство на крышу под дранкой.Все невольно притихли и следили за его полётом.— Коробочку!.. — взвизгнула Мария Яковлевна и метнулась за ним. — Птицу и ту научили воровать!— Мария Яковлевна! — вдруг воскликнул отец. — Постойте-ка, брошка у вас где лежала?— На окне, где же ей ещё лежать? На окне зеркало. Я одевалась да на минуту отошла. А негодяй этот с окна-то…— Анюта, — воскликнул отец, — помоги мне переставить лестницу!— Да тебе-то зачем на крышу? — недоумевала мать. — Неужели за её коробкой полезешь?— Подожди. За чем надо, за тем и полезу, — отвечал отец уже на бегу.Мы все бросились помогать отцу, и через минуту он оказался на крыше.— Да что это за день такой, все точно с ума посходили! — воскликнула мать.А отец оторвал оттопырившуюся дранку и просунул руку в отверстие.Напрасно Платочек шипел, каркал и бросался на него.— Держите! — крикнул отец, и на землю полетело… Батюшки! Чего тут только не полетело!— Коробочку свою держите! — крикнул отец.— Ложка, ложка моя чайная! — удивилась мама.Мы с визгом подбирали пёстрые лоскутки и разноцветные обломки.— Да ты долго в игрушки играть будешь? — всё ещё не понимала мама. А Мишка стоял и косился на забор. Ему хотелось убежать, да мешали чужие штаны, а своих не доискаться.И вдруг… Папа вскрикнул и торопливо полез вниз.— Миша! — скомандовал он весело. — Садись за стол пить чай. Сейчас Мария Яковлевна у тебя прощение просить будет. — И торжественно подал удивлённой хозяйке блестящий маленький кружочек с красным камешком посредине.— Моя брошка! — вскрикнула Мария Яковлевна.— А вор вон где сидит, — спокойно добавил отец и показал на крышу.Ворона в ярости металась по крыше, собирая своё разграбленное имущество. Тряпки, кости, обрезки жести засовывались обратно в дыру под доской.Урсик сунулся было понюхать упавшую вниз косточку.Ворона стремительно слетела вниз: «А ну, так ты туда же, грабить меня?»Урсик взвизгнул и в ужасе понёсся к сараю, а ворона на лету догоняла и долбила его нещадно. Урсик забился под крыльцо, а она, ухватившись за кончик хвоста, тянула его обратно.Волк залаял. Мы засмеялись.Мария Яковлевна сконфуженно вертела в руках брошку.— Ну, что же… Я, конечно… Ну, уж не сердись, мальчик!Мишка отвернулся от неё и обратился к маме:— А я рассердился, — сказал он вдруг басом. — Очень рассердился!Мария Яковлевна ушла, а мы снова уселись за стол.Тревожное утро переходило в весёлый день.Один Платочек, бросив Урсика, долго ещё ворчал на крыше, обиженный и ограбленный.А Урсик сидел под крыльцом, высунул свой чёрный нос и подсматривал карим глазом.Выйти он не решался. «На этом путаном белом свете иногда не знаешь, когда и за что попадёшь в беду!» — наверно думал он огорчённо. ПРО УЖА МАТВЕИЧА И ДЕВОЧКУ АНЮТУ
Молодые берёзки тесно обступили маленькую полянку в густом лесу. И всё же солнечный луч ухитрился: проглянул всё-таки между кудрявыми ветками. Ему, наверное, очень хотелось дотянуться до большого, заросшего мхом пня, там, на другой стороне полянки. Наконец, он до него добрался. И тут стало заметно, что по его золотистому следу между травинками скользит что-то чёрное, блестящее. Вот оно потянулось за солнечным теплом кверху, по морщинистой коре старого пня и вдруг одним гибким движением оказалось на мягкой моховой подушке, покрывающей этот пень. Это был уж удивительной величины. Он свернулся на пне и почти закрыл его своими кольцами. Потом из середины их поднялась чёрная головка с двумя жёлтыми пятнышками, поднялась, осмотрелась и опять улеглась на середине пня. Уж больше не шевелился: приятно ведь хорошенько отогреться после долгого зимнего сна в норе, под корнями старой берёзы.
— Дедушка, а это что такое? Оно живое?..Девчушка в красном платьице попятилась и уцепилась за руку высокого старика. Точно в ответ ей чёрная головка медленно поднялась, тонкий, как ниточка, раздвоенный язык мелькнул и исчез.— Ай! — испугалась девочка. — Оно так кусается? Да?— Эх ты, трусишка, — засмеялся дед. Да мы с ним сколько лет дружим. Уж это, Матвеич, змея некусачая. На этот самый пень лет десять греться приползает. Каждое лето. Вот как! А ты — бояться!— А зимой он где греется? — заинтересовалась девочка. Она всё ещё крепко держалась за руку деда, но за спину его уже не пряталась.— Зимой спит. В норку куда-нибудь залезет, ни тепла, ни еды не требует, пока его солнышко весной не разбудит. Я его на зиму хотел раз в избу забрать — пускай под печкой живёт, молоком питается. Да бабка твоя не пустила, боится. Говорит: уж сонному человеку в рот залезть может. Глупости это всё, да разве её переговоришь?— Не надо! Пусть лучше в своей норке спит… Дедушка, а он тебя знает?— Ещё как знает, если только за зиму не забыл. Матвеич! Матвеич! — позвал старик.Уж медленно поднял голову, тихо-тихо прошипел и подвинулся на пне, словно собираясь спуститься на землю.— Ай! — И девочка опять спряталась за деда. — Пускай он тебя не знает. Он страшный!Дед засмеялся.— Лежи, лежи, старина. Не знал я, что ты проснулся, молочка не принёс тебя попотчевать. Завтра принесу.— До свидания, ужик, — торопливо проговорила девочка и потянула старика за руку. — Дедушка, пожалуйста, пойдём скорее!Они ушли. Голова ужа медленно опустилась на своё место. Он, должно быть, по дороге сюда успел хорошо пообедать после зимней голодовки и теперь с удовольствием грелся, тихо шевеля блестящими кольцами. Но вот тень от соседней берёзки добралась до пня. Уж забеспокоился, неслышно спустился в траву и исчез. Травинки, чуть колыхаясь, отметили его путь.
— Ты, смотри, бабке про молоко не проговорись!Дед вынул горшок из печки и осторожно оглянулся: бабкин сердитый голос слышался откуда-то из-за дома.— Ладно? Это она с козой Машкой воюет, не иначе в капусту забралась. А нам самое время идти. Поняла?Девочка захлопала в ладоши.— Знаю! Знаю! Это ты ему молока наливаешь, Матвеичу. А бутылочку куда спрячешь?— В карман. Она же маленькая. Ну, идём, пока бабка с козой разборку не кончила.— Сейчас солнышко в самый раз пенёк прогрело, — заговорил опять дед уже на ходу, закрывая за собой калитку. — А Матвеичу того и надо, знай лежит, нежится.— А как ты знаешь про солнышко? Ты же отсюда не видишь, — удивилась внучка. Она крепко ухватилась за руку деда и едва поспевала за ним вприпрыжку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Утро было чудесное. Мама вынесла самовар на улицу, и мы сидели за столом, чистые, принаряженные Мишка так и сиял вымытыми веснушками и приглаженным рыжим хохолком.Мама уже выведала у него, что мать его умерла два года тому назад, что живут они одни с отцом в лесу. Накануне она успела выстирать ему майку, утром немного постучала швейной машиной, и Мишка оказался в чистой майке и новых трусах.Мы перемигивались с ним и толкали друг друга под столом ногами. Папа и мама обещали пойти с нами в лес за ягодами и зайти к Мишкиному отцу — леснику. На столе стояла вкусная каша с молоком, а над столом и на наших лицах сияло солнце.Даже Платочек был особенно весел. Он скакал по комнатам, таскал куски булки на крышу и только один раз подрался с Урсиком из-за каши.И вдруг — всё переменилось.Из дома выбежала Мария Яковлевна, наша квартирная хозяйка. Её лицо было красное. В руках она держала пустую коробочку.
— Анна Михайловна, — закричала она злым, визгливым голосом. — Вот вы всегда так, с вашей добротой. Приваживаете всяких проходимцев, а у меня брошка пропала золотая. Никто как он стащил! — И она рукой показала на Мишку.Мы с Катей сразу перестали болтать ногами и взглянули на него.Вся краска сбежала с его лица, и веснушки резко выступили на побледневшей коже. Обеими руками он схватился за стул и, не отрываясь, смотрел на злосчастную коробочку, дрожавшую в жирных руках Марии Яковлевны.— Сейчас же пускай отдаст! — продолжала визгливо кричать Мария Яковлевна. — Пускай сию минуту отдаст, а то я в милицию пойду! В тюрьму тебя засажу, негодяй! — И, бросившись к Мише, она схватила его за плечо.— Не брал я вашей брошки! — крикнул вдруг Мишка и оттолкнул Марию Яковлевну так, что она даже пошатнулась. — Не брал! — и вскочил с места.— А кто брал? Кто? — наступала Мария Яковлевна.Но тут вмешался отец.— Вы, Мария Яковлевна, успокойтесь! — строго сказал он. — Брошку надо поискать, а набрасываться так на мальчика не годится.Мы стояли около Миши и держали его за руки.— Он не вор, вы не смеете! — кричала я вне себя.Мама подошла к нему.— Миша, — сказала она спокойно, — я тоже не верю, что ты взял брошку. Не огорчайся.Мишка стоял, опустив голову и крепко стиснув кулаки. Потом вдруг тряхнул головой и подошёл к маме.— Штаны мои отдайте, — сказал он глухо, смотря в сторону. — Домой я пойду. Не надо мне ваших!..— Не пускай жулика! — визгливо кричала Мария Яковлевна. — Я и на вас в суд подам! Да я…Она в ярости взмахнула руками и уронила на землю хорошенькую красную коробочку от злосчастной брошки.— Карр! — выступил на сцену Платочек. Он один до сих пор не принимал участия в скандале и спокойно сидел на спинке стула. Коробочка привлекла его внимание. Он мигом слетел, подхватил коробку и, взмахнув крыльями, отправился приспосабливать её в своё хозяйство на крышу под дранкой.Все невольно притихли и следили за его полётом.— Коробочку!.. — взвизгнула Мария Яковлевна и метнулась за ним. — Птицу и ту научили воровать!— Мария Яковлевна! — вдруг воскликнул отец. — Постойте-ка, брошка у вас где лежала?— На окне, где же ей ещё лежать? На окне зеркало. Я одевалась да на минуту отошла. А негодяй этот с окна-то…— Анюта, — воскликнул отец, — помоги мне переставить лестницу!— Да тебе-то зачем на крышу? — недоумевала мать. — Неужели за её коробкой полезешь?— Подожди. За чем надо, за тем и полезу, — отвечал отец уже на бегу.Мы все бросились помогать отцу, и через минуту он оказался на крыше.— Да что это за день такой, все точно с ума посходили! — воскликнула мать.А отец оторвал оттопырившуюся дранку и просунул руку в отверстие.Напрасно Платочек шипел, каркал и бросался на него.— Держите! — крикнул отец, и на землю полетело… Батюшки! Чего тут только не полетело!— Коробочку свою держите! — крикнул отец.— Ложка, ложка моя чайная! — удивилась мама.Мы с визгом подбирали пёстрые лоскутки и разноцветные обломки.— Да ты долго в игрушки играть будешь? — всё ещё не понимала мама. А Мишка стоял и косился на забор. Ему хотелось убежать, да мешали чужие штаны, а своих не доискаться.И вдруг… Папа вскрикнул и торопливо полез вниз.— Миша! — скомандовал он весело. — Садись за стол пить чай. Сейчас Мария Яковлевна у тебя прощение просить будет. — И торжественно подал удивлённой хозяйке блестящий маленький кружочек с красным камешком посредине.— Моя брошка! — вскрикнула Мария Яковлевна.— А вор вон где сидит, — спокойно добавил отец и показал на крышу.Ворона в ярости металась по крыше, собирая своё разграбленное имущество. Тряпки, кости, обрезки жести засовывались обратно в дыру под доской.Урсик сунулся было понюхать упавшую вниз косточку.Ворона стремительно слетела вниз: «А ну, так ты туда же, грабить меня?»Урсик взвизгнул и в ужасе понёсся к сараю, а ворона на лету догоняла и долбила его нещадно. Урсик забился под крыльцо, а она, ухватившись за кончик хвоста, тянула его обратно.Волк залаял. Мы засмеялись.Мария Яковлевна сконфуженно вертела в руках брошку.— Ну, что же… Я, конечно… Ну, уж не сердись, мальчик!Мишка отвернулся от неё и обратился к маме:— А я рассердился, — сказал он вдруг басом. — Очень рассердился!Мария Яковлевна ушла, а мы снова уселись за стол.Тревожное утро переходило в весёлый день.Один Платочек, бросив Урсика, долго ещё ворчал на крыше, обиженный и ограбленный.А Урсик сидел под крыльцом, высунул свой чёрный нос и подсматривал карим глазом.Выйти он не решался. «На этом путаном белом свете иногда не знаешь, когда и за что попадёшь в беду!» — наверно думал он огорчённо. ПРО УЖА МАТВЕИЧА И ДЕВОЧКУ АНЮТУ
Молодые берёзки тесно обступили маленькую полянку в густом лесу. И всё же солнечный луч ухитрился: проглянул всё-таки между кудрявыми ветками. Ему, наверное, очень хотелось дотянуться до большого, заросшего мхом пня, там, на другой стороне полянки. Наконец, он до него добрался. И тут стало заметно, что по его золотистому следу между травинками скользит что-то чёрное, блестящее. Вот оно потянулось за солнечным теплом кверху, по морщинистой коре старого пня и вдруг одним гибким движением оказалось на мягкой моховой подушке, покрывающей этот пень. Это был уж удивительной величины. Он свернулся на пне и почти закрыл его своими кольцами. Потом из середины их поднялась чёрная головка с двумя жёлтыми пятнышками, поднялась, осмотрелась и опять улеглась на середине пня. Уж больше не шевелился: приятно ведь хорошенько отогреться после долгого зимнего сна в норе, под корнями старой берёзы.
— Дедушка, а это что такое? Оно живое?..Девчушка в красном платьице попятилась и уцепилась за руку высокого старика. Точно в ответ ей чёрная головка медленно поднялась, тонкий, как ниточка, раздвоенный язык мелькнул и исчез.— Ай! — испугалась девочка. — Оно так кусается? Да?— Эх ты, трусишка, — засмеялся дед. Да мы с ним сколько лет дружим. Уж это, Матвеич, змея некусачая. На этот самый пень лет десять греться приползает. Каждое лето. Вот как! А ты — бояться!— А зимой он где греется? — заинтересовалась девочка. Она всё ещё крепко держалась за руку деда, но за спину его уже не пряталась.— Зимой спит. В норку куда-нибудь залезет, ни тепла, ни еды не требует, пока его солнышко весной не разбудит. Я его на зиму хотел раз в избу забрать — пускай под печкой живёт, молоком питается. Да бабка твоя не пустила, боится. Говорит: уж сонному человеку в рот залезть может. Глупости это всё, да разве её переговоришь?— Не надо! Пусть лучше в своей норке спит… Дедушка, а он тебя знает?— Ещё как знает, если только за зиму не забыл. Матвеич! Матвеич! — позвал старик.Уж медленно поднял голову, тихо-тихо прошипел и подвинулся на пне, словно собираясь спуститься на землю.— Ай! — И девочка опять спряталась за деда. — Пускай он тебя не знает. Он страшный!Дед засмеялся.— Лежи, лежи, старина. Не знал я, что ты проснулся, молочка не принёс тебя попотчевать. Завтра принесу.— До свидания, ужик, — торопливо проговорила девочка и потянула старика за руку. — Дедушка, пожалуйста, пойдём скорее!Они ушли. Голова ужа медленно опустилась на своё место. Он, должно быть, по дороге сюда успел хорошо пообедать после зимней голодовки и теперь с удовольствием грелся, тихо шевеля блестящими кольцами. Но вот тень от соседней берёзки добралась до пня. Уж забеспокоился, неслышно спустился в траву и исчез. Травинки, чуть колыхаясь, отметили его путь.
— Ты, смотри, бабке про молоко не проговорись!Дед вынул горшок из печки и осторожно оглянулся: бабкин сердитый голос слышался откуда-то из-за дома.— Ладно? Это она с козой Машкой воюет, не иначе в капусту забралась. А нам самое время идти. Поняла?Девочка захлопала в ладоши.— Знаю! Знаю! Это ты ему молока наливаешь, Матвеичу. А бутылочку куда спрячешь?— В карман. Она же маленькая. Ну, идём, пока бабка с козой разборку не кончила.— Сейчас солнышко в самый раз пенёк прогрело, — заговорил опять дед уже на ходу, закрывая за собой калитку. — А Матвеичу того и надо, знай лежит, нежится.— А как ты знаешь про солнышко? Ты же отсюда не видишь, — удивилась внучка. Она крепко ухватилась за руку деда и едва поспевала за ним вприпрыжку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31