И вряд ли на этом пепелище что-то новое накопаешь. А по Ячменеву, который в «Главтуре» основным стал, что слышно?
— Из комсомольцев, начинал в ЦК ВЛКСМ…
— Погоди, Гена! А пинюхинская-то гостиница «Пальма» как раз из бывшей цековской общаги переоборудована.
— Ну, уж общаги! Жильцы, наверное, неплохо жили.
— Кое-какие, конечно. Но теперь ее не узнать, весь дом изнутри перестроили. Знаешь, как сейчас крутые организации перелопачивают? Ломают всю начинку дома, вплоть до перекрытий, лишь стены остаются. А потом по международному классу внутри отстраивают.
— Ты не случайно об аренде этого дома жену Пинюхина спросил?
— А то как же? Здание внутри — конфетка, забредал я туда по делам. Я почти был уверен, что хозяин его не Пинюхин, слишком лакомый кусок для директора турагентства. Наверное, Москомимущество домом владеет. А какие криминалы нынче по туристам этим? Раньше не особенно их убивали. Вернее — тех, кто жирел на путешественниках.
— Безусловно, — раздумчиво сказал Топков, — это же не нефтяной бизнес. Правда, много было дел по облапошиванию желающих осмотреть чудеса света. Создавали подставные турфирмы, собирали с людей деньги и исчезали.
— Вряд ли Пинюхин таким гоп-стопом стал бы заниматься. Ведь был в верхушке «Главтура» с его ежегодными миллионами баксов. Тем более — бюджетных, мог черпать из них царской рукой. Что-то здесь должно быть другое. Поковыряй связи комсомольца Ячменева. Тот из ЦК ВЛКСМ, здание Пинюхина по той же линии.
— Когда это, Сергей, было? Эти американо-комсомольцы уж забыли, с какой организации воровать начинали.
— Почему «американо»?
— А их на Западе советологи так называли. Такие же они, как коммунисты послесталинского замеса, которые из идейных большевиков превратились в членов партии. Этим хлебную карточку КПСС давала, а высоким комсомольцам — их МК, ЦК, обкомы. По-американски лихо кроили, взять зашибаловку с теми же студенческими строительными отрядами.
— Это было больше в стиле Америки времен Дикого Запада.
— Конечно, теперь в США с их прорвой законов так не развернешься. А ковбойская ухватка комсомолятам ныне пригодилась. В российском диком капитализме они как щуки в воде.
— Да, подросли щурятки. И славно нахапали, до сих пор то наследство пулями делят.
— Не поделят, — мрачно сказал Гена.
— Почему? — серьезно спросил его капитан.
— Потому что костью подавятся.
Бывший университетский студент Топков, такой же бессребреник, как его старший напарник опер Кость, обыграл это прозвище, прилипшее к Кострецову из-за его упертости еще в школьных драках. И капитан смущенно опустил глаза, начал вытаскивать из стола папки, показывая, что на сегодня их служебная беседа закончена.
Глава 2
В своей отделанной по евростандартам квартире на Арбате, где квадратный метр стоит почти три тысячи долларов, архимандрит Феоген Шкуркин раздумывал о едущей к нему с дачи старой подруге Марише. Он прятал ее все лето там, в своем кирпичном коттедже на Рублевском шоссе, чтобы давний грех не выплыл наружу.
Начинал церковную карьеру Шкуркин в восьмидесятые годы монахом при офисе Троице-Сергиевой Лавры. Место было ходовое: принимать знатных гостей и иностранцев. Но не вышло у Феогена сработаться с начальником офиса, то есть делить почет и доходы, как бойкому Шкуркину хотелось. Начальник сбагрил его духовником в отдаленный женский монастырь. Там Феоген увидел монахиню Марию, которая теперь стала Маришей.
Прошлое Мариши не удалось до конца выяснить Феогену на ее исповедях, которые быстро приняли двусмысленный, страстный характер. Эта крутобровая девушка с серыми глазами-озерами, точеной фигурой, которую не могло скрыть мешковатое монастырское одеяние, когда-то водилась в Москве с наркоманами, потом связалась с сектантами и наконец горячо обратилась в православие.
Мариша делилась с духовником своими наваждениями — сплошь эротического характера. Развратные сцены якобы преследовали девицу во сне, и она, описывая их, просила расшифровать Феогена, что именно они ей пророчили. Например, она рассказывала, как берет во сне мужской член в рот, и тут же интересовалась:
— Как же возможно — в рот? Ведь мы принимаем этими губами святое причастие.
Или живописуя, как с ней сношаются через заднепроходное отверстие, задавала якобы бесхитростный вопрос:
— Ведь это содомский грех! Или с женщиной можно совокупляться и в это место?
Феоген, парень в соку, потел от ее рассуждений. А что он, монах, знал и в таких делах мог «расшифровывать»? Правда, насчет заднепроходных отверстий он достаточно наслушался в церковной среде, где гомиков хватает. И Феоген подхватывал:
— Не положено отдаваться в зад женщине.
— А если это муж и жена — одна плоть? — вела дальше Мариша. — Разве не все им дозволено в ласках?
Потом Шкуркин потеть перестал, уже вожделенно представляя, каков зад у Мариши и все остальное, скрытое под грубым платьем. Однажды ночью он зашел к ней в келью, и Мариша вынырнула совершенно обнаженной из-под одеяла. Феоген ослепился статью ее тела с тяжелыми чашами грудей, веерными тугими бедрами. А вскоре монахиня забеременела, был скандал.
Мариша ушла из монастыря, а Феогена опять вернули в подмосковную Лавру. Тут он — под насмешливыми взорами самых ехидных из братии — три года замаливал проступок. О Марише знал лишь, что она сделала аборт и живет в Москве.
После перестройки карьера Шкуркина неожиданно пошла в гору. В Отделе внешних церковных сношений Московской патриархии вспомнили его бурную работу с иностранцами и перевели к себе. Феоген Шкуркин в новых условиях российской жизни и церковного предпринимательства оказался незаменим, из иеродиакона быстро стал архидиаконом, потом архимандритом. И тут на него опять «наехала» Мариша.
Феоген уже обзавелся шикарной арбатской квартирой и дачей на Рублевке, когда однажды вечером к нему неожиданно зашла бывшая пассия. Но теперь это была не монахиня Мария. Юбка, подчеркивающая умопомрачительные бедра, бюст, колышущийся под шелком блузки, походка, откровенный взгляд — все било в сердце Шкуркина, не забывшего ее жарких ласк в плохо натопленной келье.
Их снова закружила страсть, но заматеревший архимандрит сумел опомниться и переместил подругу на дачу, которая и стала постоянной обителью Мариши. Сегодня утром она впервые устроила Шкуркину по телефону скандал и ехала к нему сейчас на Арбат для серьезного разговора.
Впрочем, Феоген особенно и не настаивал, чтобы Мариша дожидалась его на даче, потому что стосковался по ней. Только что он вернулся из очередной загранкомандировки, где переводчицей у него была лихая девица, прямо заявившая архимандриту, что еще никогда с монахом не спала. Она заглянула к нему ночью в номер в пеньюаре на голое тело, Феогену стоило больших усилий выгнать ее, но та словно обострила роковое влечение Шкуркина к Марише, с которым он годами безуспешно боролся.
Так Феоген, поджидая любовницу, и на этот раз ничего не решил в отношении ее.
* * *
Мариша открыла дверь квартиры своими ключами, и до Феогена в гостиной долетел запах ее духов «Кензо». Оглаживая бороду, он встал, собираясь выглядеть чинно. Но когда Мариша стрекозой впорхнула, разок крутанувшись на каблуках, маня лирой бедер в узком платье, он растаял и горячо обнял ее тело.
— Феогенюшка, — пропела Мариша, давя ему на подрясник дынями бюста, — я хочу жить в Москве. На даче скучно и холодно.
Шкуркин целовал ее прохладную высокую шею, мял во вспотевших руках и молчал. Мариша отстранилась, села в кресло, закинув ногу за ногу, в обтянутых шоколадного цвета колготках. Феогену тут же захотелось их раздвинуть, но он сдержался. Сел напротив и пробурчал:
— Это невозможно, у меня бывают люди из патриархии.
— Ну, не знаю. Я от тебя за десятки километров больше не могу.
— Причуда, дорогая. Тебе нужно там только ночевать, а днем и вечерами мы в Москве часто вместе бываем.
Она капризно надула вишневые губы.
— Я больше так не могу. Хочу все время спать с тобой.
— Мариша, — печально произнес Шкуркин, — ведь ты знаешь мой монашеский сан.
Мариша легким движением скинула туфли, подняла ноги и положила их на журнальный столик, потом согнула одну в колене, и от этого движения у Феогена занялось дыхание.
— Мне нужно с дороги принять душ, — вдруг заявила она и ушла в ванную.
Когда Мариша оттуда вышла, то на ней были одни черные чулки с кружевными резинками, контрастно оттеняющими ее молочные ляжки. Она качнула попой и, приоткрыв рот, потрогала себя за соски грудей. Феоген раздевался, цепляясь за крючки своего одеяния.
— Ты же была в коричневых колготках, — сдавленно прохрипел он.
— Эти специально для тебя надела.
Мариша подошла к аэродрому кровати и оперлась о ложе руками, волосы рассыпались льняным водопадом по узкой спине. Феоген схватил ее сзади за бедра и стал целовать в ложбинку над ягодицами и ниже.
Потом Мариша легла на спину, приподняв и широко расставив ноги. Шкуркин вонзился в центр ее клумбы, оттороченной черной полоской волос. Он брал, рвал эти цветы, скатывая края чулок к круглым плящущим коленям Мариши. Чернота чулок, спущенных жгутами, взвихряла его еще больше. Когда Мариша стонала и вскрикивала, Феоген словно проваливался в пряный дурман.
Засыпая, Мариша ласково спросила:
— Так я останусь у тебя хотя бы на пару деньков?
Феоген ответил ей длинным нежным поцелуем.
Шкуркин крепко спал, когда Мариша тихо встала с кровати и проскользнула в кухню. Там она набрала номер по сотовому телефону, прислушиваясь, не проснулся ли Феоген. Ей ответили, Мариша сказала в трубку:
— Нормально, Сверчок. Пробуду у него минимум пару дней.
Человек по кличке Сверчок проговорил хриплым голосом:
— Лады. Стрелка, где договаривались.
* * *
Мариша начала игру с Феогеном Шкуркиным, а въедливый лейтенант Топков нащупал его со своей стороны. Гена докладывал Кострецову после очередного этапа сбора материала по убийству Пинюхина:
— Развесистый след, Сергей, дал анализ по связям нынешнего гендиректора «Главтура» Александра Ячменева. И выходит он, не поверишь, на Московскую патриархию. Церковные деловики в этой истории замешаны.
— Какие в церкви могут быть деловики? — недоуменно спросил капитан.
— А те, которые любят напоминать, что слово «богатство» происходит от слова «Бог». Есть в церковных писаниях и такое определение, как «тримудрый». Подходит оно к хитромудрым попам.
Кострецов резковато заметил:
— Тебе, как историку, лишь бы лягнуть церковь, а я к вере с уважением отношусь. Я при-родный мент и, высоко говоря, офицер правопорядка, — уважаю любую иерархию. Так что ты не пересаливай.
Гена прищурился.
— И воровскую тоже?
— Эту нет, но отношусь к ней со всей серьезностью, как и к запредельной сволочи: чертям, демонам, в общем, порождению дьявола. А как иначе? Нечисти и ангелы противопоставлены друг другу.
— Ангелы, демоны… Не ожидал такого от опера услышать.
— Слушай, раз уж на священную территорию полез, — говорил капитан, не сводя с Гены строгих глаз. — Тебе, бывшему университетскому, наверное, кажется, что все менты — одноклеточные. Ошибаешься. О христианстве мы, например, с опером Сретенки Петей Ситниковым запросто говорим.
— Это мордатый, глазки пуговичками, по фене все время выражается?
— Ага, полный глухарь с виду, а верует. Однажды мне заявил: «Те черти, что где-то летают, не наша забота, с ними всякие ангелы-серафимы разберутся. А наша разборка — с теми, которые со шпалерами да „калашами“».
— Ну, Сергей, суди сам. Комсомолец Ячменев после перестройки устремился в бизнес и очень пригодился деятелям из Отдела внешних церковных сношений Московской патриархии, которые организовали наживу на беспошлинном импорте сигарет.
— Постой, — горячо возразил Кострецов, — церковь не занимается торговлей — такова законодательная установка.
— Поэтому и перебрасывали курево из-за границы как гуманитарную помощь. Как знал, что ты озадачишься, вот запасся документами. — Гена разложил перед капитаном ксерокопии деловых бумаг. — Видишь, во всех таможенных документах постоянная ссылка на некий договор о гуманитарной помощи Русской православной церкви. Но здесь же и обозначено: «Производитель — Филипп Моррис продакт инкорпорейтед», «Продавец — ОВЦС Московской патриархии». Есть и адрес отправителя: «Швейцария, город Базель, Фридрихштрассе, 132». А марок зелья сколько! Десятка полтора: «Магна», «Кэмел», «Уинстон», «Салем»…
Кострецов задумчиво посмотрел на дымящуюся сигарету «Мальборо» в своей руке.
— Слава Богу, что эту марку курю. Незамаранная мудрилами из патриархии. И они же антитабачные брошюрки в храмах продают. Помню название одной: «Курить — бесам кадить!»
— Сами и кадят. А размах какой! Читай: «Штаб гуманитарной помощи Русской православной церкви при ОВЦС МП обязуется осуществить фактический ввоз в РФ подлежащих маркировке товаров в соответствии с таможенным режимом выпуска свободного обращения табачных изделий в количестве шестидесяти миллионов пачек сигарет, поместить их в АОЗТ „Пресненское“. Гарантийное обязательство ОВЦС МП на сумму семнадцать миллионов семьсот сорок пять тысяч триста двадцать четыре доллара». Датировано январем 1997 года. Это только одна партия.
— Зна-аменито зарабатывают, — протянул капитан, роясь в бумагах. — Успешно занимаются этим делом с 1994 года… Вопрос о льготных поставках табачных изделий под крышей ОВЦС Московской патриархии решался на уровне президентской администрации, премьер-министра, председателя Государственного таможенного комитета… — Кострецов поднял глаза. — Кстати, Всероссийская чрезвычайная комиссия подсчитала потери государства от таможенных льгот за 1994-1996 годы, они составили почти тридцать три триллиона рублей! Эти деньги деловики всех мастей украли у бюджетников, учителей, врачей, ученых, энергетиков, шахтеров.
— В патриархии крутая крыша — ОВЦС, и какая! Под ней — табачный навар в сотни миллионов долларов. Посмотри эту газетную вырезку, что деловики в рясах во всеуслышание заявляют. «В своей хозяйственной деятельности Церковь должна стать полноправным субъектом рыночной экономики».
Кострецов вздохнул.
— Все понял. Ячменев в этом каким боком?
— Всемерно помогал церковный табачище через торговую сеть скидывать, через конторы типа упомянутого здесь АОЗТ «Пресненское». Работал в паре с таким же лихим архимандритом Феогеном Шкуркиным.
— Ну, то в прошлом. Теперь-то Ячменев на интуризме.
Гена с воодушевлением поправил очки.
— Так в преддверии двухтысячелетия Рождества Христова это золотое дело! С осени нынешнего года по 2001 год Святую землю, Израиль, должны посетить два миллиона российских паломников, как спрогнозировано по «религиозному туризму». С другой стороны, еще в феврале 1998 года Ельцин подписал Указ «О подготовке к встрече третьего тысячелетия и празднования 2000-летия христианства», при Священном синоде также была создана комиссия по подготовке торжеств. Ясно, что в Россию поклониться нашим святыням хлынет масса интуристов. Если в 1998 году к нам приезжало три миллиона, то в двухтысячном году как эта цифра подпрыгнет?!
— Грандиозные заработки.
— Этот паломнический пирог давно делят все, кто имеет или может иметь к нему отношение. Например, президент Фонда «Культура» пробивался в туроператоры с российской стороны через патриарха Алексия Второго. Ведь его Фонд организует паломничество внутри страны, возит гостей по Подмосковью, Золотому кольцу, русскому Северу, Пскову, Новгороду. В этом ключе Фонд вышел на представителя министерства по туризму Израиля, чтобы закрепить туда уже наших визитеров в квоте двух тысяч человек ежемесячно.
Кострецов усмехнулся.
— На такой пирог должны быть едоки покруче какой-то «Культуры».
— А как же! На туроператоров претендовало несколько мощных структур, стараясь как можно лучше зарекомендовать себя перед патриархией, которая не раз грозно заявляла, что право организации паломнических туров в Святую землю — только ее прерогатива.
— Еще бы, пирог-то двухтысячный год испечет огромный. А старый друг Ячменева архимандрит из ОВЦС Феоген паломническое тесто давно замешивает. Вот точная таблица расчета паломнических туров, на которых жиреет вместе с его иерархами Феоген. — Топков развернул перед капитаном листок-калькуляцию.
— Берут с каждого из паломников за недельный тур восемьсот с лишним долларов. А живут те в номерах Русской миссии в Иерусалиме, двухместных и шестиместных, без удобств, туалет на улице. Обслуживают их монахини бесплатно, и продукты на питание, конечно без мяса, закупаются самые дешевые.
— И пост предусмотрен? — поинтересовался Сергей.
— Обязательно. Так что и с учетом автобусных экскурсий стоимость одного дня пребывания паломника не больше двадцати-двадцати пяти долларов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Из комсомольцев, начинал в ЦК ВЛКСМ…
— Погоди, Гена! А пинюхинская-то гостиница «Пальма» как раз из бывшей цековской общаги переоборудована.
— Ну, уж общаги! Жильцы, наверное, неплохо жили.
— Кое-какие, конечно. Но теперь ее не узнать, весь дом изнутри перестроили. Знаешь, как сейчас крутые организации перелопачивают? Ломают всю начинку дома, вплоть до перекрытий, лишь стены остаются. А потом по международному классу внутри отстраивают.
— Ты не случайно об аренде этого дома жену Пинюхина спросил?
— А то как же? Здание внутри — конфетка, забредал я туда по делам. Я почти был уверен, что хозяин его не Пинюхин, слишком лакомый кусок для директора турагентства. Наверное, Москомимущество домом владеет. А какие криминалы нынче по туристам этим? Раньше не особенно их убивали. Вернее — тех, кто жирел на путешественниках.
— Безусловно, — раздумчиво сказал Топков, — это же не нефтяной бизнес. Правда, много было дел по облапошиванию желающих осмотреть чудеса света. Создавали подставные турфирмы, собирали с людей деньги и исчезали.
— Вряд ли Пинюхин таким гоп-стопом стал бы заниматься. Ведь был в верхушке «Главтура» с его ежегодными миллионами баксов. Тем более — бюджетных, мог черпать из них царской рукой. Что-то здесь должно быть другое. Поковыряй связи комсомольца Ячменева. Тот из ЦК ВЛКСМ, здание Пинюхина по той же линии.
— Когда это, Сергей, было? Эти американо-комсомольцы уж забыли, с какой организации воровать начинали.
— Почему «американо»?
— А их на Западе советологи так называли. Такие же они, как коммунисты послесталинского замеса, которые из идейных большевиков превратились в членов партии. Этим хлебную карточку КПСС давала, а высоким комсомольцам — их МК, ЦК, обкомы. По-американски лихо кроили, взять зашибаловку с теми же студенческими строительными отрядами.
— Это было больше в стиле Америки времен Дикого Запада.
— Конечно, теперь в США с их прорвой законов так не развернешься. А ковбойская ухватка комсомолятам ныне пригодилась. В российском диком капитализме они как щуки в воде.
— Да, подросли щурятки. И славно нахапали, до сих пор то наследство пулями делят.
— Не поделят, — мрачно сказал Гена.
— Почему? — серьезно спросил его капитан.
— Потому что костью подавятся.
Бывший университетский студент Топков, такой же бессребреник, как его старший напарник опер Кость, обыграл это прозвище, прилипшее к Кострецову из-за его упертости еще в школьных драках. И капитан смущенно опустил глаза, начал вытаскивать из стола папки, показывая, что на сегодня их служебная беседа закончена.
Глава 2
В своей отделанной по евростандартам квартире на Арбате, где квадратный метр стоит почти три тысячи долларов, архимандрит Феоген Шкуркин раздумывал о едущей к нему с дачи старой подруге Марише. Он прятал ее все лето там, в своем кирпичном коттедже на Рублевском шоссе, чтобы давний грех не выплыл наружу.
Начинал церковную карьеру Шкуркин в восьмидесятые годы монахом при офисе Троице-Сергиевой Лавры. Место было ходовое: принимать знатных гостей и иностранцев. Но не вышло у Феогена сработаться с начальником офиса, то есть делить почет и доходы, как бойкому Шкуркину хотелось. Начальник сбагрил его духовником в отдаленный женский монастырь. Там Феоген увидел монахиню Марию, которая теперь стала Маришей.
Прошлое Мариши не удалось до конца выяснить Феогену на ее исповедях, которые быстро приняли двусмысленный, страстный характер. Эта крутобровая девушка с серыми глазами-озерами, точеной фигурой, которую не могло скрыть мешковатое монастырское одеяние, когда-то водилась в Москве с наркоманами, потом связалась с сектантами и наконец горячо обратилась в православие.
Мариша делилась с духовником своими наваждениями — сплошь эротического характера. Развратные сцены якобы преследовали девицу во сне, и она, описывая их, просила расшифровать Феогена, что именно они ей пророчили. Например, она рассказывала, как берет во сне мужской член в рот, и тут же интересовалась:
— Как же возможно — в рот? Ведь мы принимаем этими губами святое причастие.
Или живописуя, как с ней сношаются через заднепроходное отверстие, задавала якобы бесхитростный вопрос:
— Ведь это содомский грех! Или с женщиной можно совокупляться и в это место?
Феоген, парень в соку, потел от ее рассуждений. А что он, монах, знал и в таких делах мог «расшифровывать»? Правда, насчет заднепроходных отверстий он достаточно наслушался в церковной среде, где гомиков хватает. И Феоген подхватывал:
— Не положено отдаваться в зад женщине.
— А если это муж и жена — одна плоть? — вела дальше Мариша. — Разве не все им дозволено в ласках?
Потом Шкуркин потеть перестал, уже вожделенно представляя, каков зад у Мариши и все остальное, скрытое под грубым платьем. Однажды ночью он зашел к ней в келью, и Мариша вынырнула совершенно обнаженной из-под одеяла. Феоген ослепился статью ее тела с тяжелыми чашами грудей, веерными тугими бедрами. А вскоре монахиня забеременела, был скандал.
Мариша ушла из монастыря, а Феогена опять вернули в подмосковную Лавру. Тут он — под насмешливыми взорами самых ехидных из братии — три года замаливал проступок. О Марише знал лишь, что она сделала аборт и живет в Москве.
После перестройки карьера Шкуркина неожиданно пошла в гору. В Отделе внешних церковных сношений Московской патриархии вспомнили его бурную работу с иностранцами и перевели к себе. Феоген Шкуркин в новых условиях российской жизни и церковного предпринимательства оказался незаменим, из иеродиакона быстро стал архидиаконом, потом архимандритом. И тут на него опять «наехала» Мариша.
Феоген уже обзавелся шикарной арбатской квартирой и дачей на Рублевке, когда однажды вечером к нему неожиданно зашла бывшая пассия. Но теперь это была не монахиня Мария. Юбка, подчеркивающая умопомрачительные бедра, бюст, колышущийся под шелком блузки, походка, откровенный взгляд — все било в сердце Шкуркина, не забывшего ее жарких ласк в плохо натопленной келье.
Их снова закружила страсть, но заматеревший архимандрит сумел опомниться и переместил подругу на дачу, которая и стала постоянной обителью Мариши. Сегодня утром она впервые устроила Шкуркину по телефону скандал и ехала к нему сейчас на Арбат для серьезного разговора.
Впрочем, Феоген особенно и не настаивал, чтобы Мариша дожидалась его на даче, потому что стосковался по ней. Только что он вернулся из очередной загранкомандировки, где переводчицей у него была лихая девица, прямо заявившая архимандриту, что еще никогда с монахом не спала. Она заглянула к нему ночью в номер в пеньюаре на голое тело, Феогену стоило больших усилий выгнать ее, но та словно обострила роковое влечение Шкуркина к Марише, с которым он годами безуспешно боролся.
Так Феоген, поджидая любовницу, и на этот раз ничего не решил в отношении ее.
* * *
Мариша открыла дверь квартиры своими ключами, и до Феогена в гостиной долетел запах ее духов «Кензо». Оглаживая бороду, он встал, собираясь выглядеть чинно. Но когда Мариша стрекозой впорхнула, разок крутанувшись на каблуках, маня лирой бедер в узком платье, он растаял и горячо обнял ее тело.
— Феогенюшка, — пропела Мариша, давя ему на подрясник дынями бюста, — я хочу жить в Москве. На даче скучно и холодно.
Шкуркин целовал ее прохладную высокую шею, мял во вспотевших руках и молчал. Мариша отстранилась, села в кресло, закинув ногу за ногу, в обтянутых шоколадного цвета колготках. Феогену тут же захотелось их раздвинуть, но он сдержался. Сел напротив и пробурчал:
— Это невозможно, у меня бывают люди из патриархии.
— Ну, не знаю. Я от тебя за десятки километров больше не могу.
— Причуда, дорогая. Тебе нужно там только ночевать, а днем и вечерами мы в Москве часто вместе бываем.
Она капризно надула вишневые губы.
— Я больше так не могу. Хочу все время спать с тобой.
— Мариша, — печально произнес Шкуркин, — ведь ты знаешь мой монашеский сан.
Мариша легким движением скинула туфли, подняла ноги и положила их на журнальный столик, потом согнула одну в колене, и от этого движения у Феогена занялось дыхание.
— Мне нужно с дороги принять душ, — вдруг заявила она и ушла в ванную.
Когда Мариша оттуда вышла, то на ней были одни черные чулки с кружевными резинками, контрастно оттеняющими ее молочные ляжки. Она качнула попой и, приоткрыв рот, потрогала себя за соски грудей. Феоген раздевался, цепляясь за крючки своего одеяния.
— Ты же была в коричневых колготках, — сдавленно прохрипел он.
— Эти специально для тебя надела.
Мариша подошла к аэродрому кровати и оперлась о ложе руками, волосы рассыпались льняным водопадом по узкой спине. Феоген схватил ее сзади за бедра и стал целовать в ложбинку над ягодицами и ниже.
Потом Мариша легла на спину, приподняв и широко расставив ноги. Шкуркин вонзился в центр ее клумбы, оттороченной черной полоской волос. Он брал, рвал эти цветы, скатывая края чулок к круглым плящущим коленям Мариши. Чернота чулок, спущенных жгутами, взвихряла его еще больше. Когда Мариша стонала и вскрикивала, Феоген словно проваливался в пряный дурман.
Засыпая, Мариша ласково спросила:
— Так я останусь у тебя хотя бы на пару деньков?
Феоген ответил ей длинным нежным поцелуем.
Шкуркин крепко спал, когда Мариша тихо встала с кровати и проскользнула в кухню. Там она набрала номер по сотовому телефону, прислушиваясь, не проснулся ли Феоген. Ей ответили, Мариша сказала в трубку:
— Нормально, Сверчок. Пробуду у него минимум пару дней.
Человек по кличке Сверчок проговорил хриплым голосом:
— Лады. Стрелка, где договаривались.
* * *
Мариша начала игру с Феогеном Шкуркиным, а въедливый лейтенант Топков нащупал его со своей стороны. Гена докладывал Кострецову после очередного этапа сбора материала по убийству Пинюхина:
— Развесистый след, Сергей, дал анализ по связям нынешнего гендиректора «Главтура» Александра Ячменева. И выходит он, не поверишь, на Московскую патриархию. Церковные деловики в этой истории замешаны.
— Какие в церкви могут быть деловики? — недоуменно спросил капитан.
— А те, которые любят напоминать, что слово «богатство» происходит от слова «Бог». Есть в церковных писаниях и такое определение, как «тримудрый». Подходит оно к хитромудрым попам.
Кострецов резковато заметил:
— Тебе, как историку, лишь бы лягнуть церковь, а я к вере с уважением отношусь. Я при-родный мент и, высоко говоря, офицер правопорядка, — уважаю любую иерархию. Так что ты не пересаливай.
Гена прищурился.
— И воровскую тоже?
— Эту нет, но отношусь к ней со всей серьезностью, как и к запредельной сволочи: чертям, демонам, в общем, порождению дьявола. А как иначе? Нечисти и ангелы противопоставлены друг другу.
— Ангелы, демоны… Не ожидал такого от опера услышать.
— Слушай, раз уж на священную территорию полез, — говорил капитан, не сводя с Гены строгих глаз. — Тебе, бывшему университетскому, наверное, кажется, что все менты — одноклеточные. Ошибаешься. О христианстве мы, например, с опером Сретенки Петей Ситниковым запросто говорим.
— Это мордатый, глазки пуговичками, по фене все время выражается?
— Ага, полный глухарь с виду, а верует. Однажды мне заявил: «Те черти, что где-то летают, не наша забота, с ними всякие ангелы-серафимы разберутся. А наша разборка — с теми, которые со шпалерами да „калашами“».
— Ну, Сергей, суди сам. Комсомолец Ячменев после перестройки устремился в бизнес и очень пригодился деятелям из Отдела внешних церковных сношений Московской патриархии, которые организовали наживу на беспошлинном импорте сигарет.
— Постой, — горячо возразил Кострецов, — церковь не занимается торговлей — такова законодательная установка.
— Поэтому и перебрасывали курево из-за границы как гуманитарную помощь. Как знал, что ты озадачишься, вот запасся документами. — Гена разложил перед капитаном ксерокопии деловых бумаг. — Видишь, во всех таможенных документах постоянная ссылка на некий договор о гуманитарной помощи Русской православной церкви. Но здесь же и обозначено: «Производитель — Филипп Моррис продакт инкорпорейтед», «Продавец — ОВЦС Московской патриархии». Есть и адрес отправителя: «Швейцария, город Базель, Фридрихштрассе, 132». А марок зелья сколько! Десятка полтора: «Магна», «Кэмел», «Уинстон», «Салем»…
Кострецов задумчиво посмотрел на дымящуюся сигарету «Мальборо» в своей руке.
— Слава Богу, что эту марку курю. Незамаранная мудрилами из патриархии. И они же антитабачные брошюрки в храмах продают. Помню название одной: «Курить — бесам кадить!»
— Сами и кадят. А размах какой! Читай: «Штаб гуманитарной помощи Русской православной церкви при ОВЦС МП обязуется осуществить фактический ввоз в РФ подлежащих маркировке товаров в соответствии с таможенным режимом выпуска свободного обращения табачных изделий в количестве шестидесяти миллионов пачек сигарет, поместить их в АОЗТ „Пресненское“. Гарантийное обязательство ОВЦС МП на сумму семнадцать миллионов семьсот сорок пять тысяч триста двадцать четыре доллара». Датировано январем 1997 года. Это только одна партия.
— Зна-аменито зарабатывают, — протянул капитан, роясь в бумагах. — Успешно занимаются этим делом с 1994 года… Вопрос о льготных поставках табачных изделий под крышей ОВЦС Московской патриархии решался на уровне президентской администрации, премьер-министра, председателя Государственного таможенного комитета… — Кострецов поднял глаза. — Кстати, Всероссийская чрезвычайная комиссия подсчитала потери государства от таможенных льгот за 1994-1996 годы, они составили почти тридцать три триллиона рублей! Эти деньги деловики всех мастей украли у бюджетников, учителей, врачей, ученых, энергетиков, шахтеров.
— В патриархии крутая крыша — ОВЦС, и какая! Под ней — табачный навар в сотни миллионов долларов. Посмотри эту газетную вырезку, что деловики в рясах во всеуслышание заявляют. «В своей хозяйственной деятельности Церковь должна стать полноправным субъектом рыночной экономики».
Кострецов вздохнул.
— Все понял. Ячменев в этом каким боком?
— Всемерно помогал церковный табачище через торговую сеть скидывать, через конторы типа упомянутого здесь АОЗТ «Пресненское». Работал в паре с таким же лихим архимандритом Феогеном Шкуркиным.
— Ну, то в прошлом. Теперь-то Ячменев на интуризме.
Гена с воодушевлением поправил очки.
— Так в преддверии двухтысячелетия Рождества Христова это золотое дело! С осени нынешнего года по 2001 год Святую землю, Израиль, должны посетить два миллиона российских паломников, как спрогнозировано по «религиозному туризму». С другой стороны, еще в феврале 1998 года Ельцин подписал Указ «О подготовке к встрече третьего тысячелетия и празднования 2000-летия христианства», при Священном синоде также была создана комиссия по подготовке торжеств. Ясно, что в Россию поклониться нашим святыням хлынет масса интуристов. Если в 1998 году к нам приезжало три миллиона, то в двухтысячном году как эта цифра подпрыгнет?!
— Грандиозные заработки.
— Этот паломнический пирог давно делят все, кто имеет или может иметь к нему отношение. Например, президент Фонда «Культура» пробивался в туроператоры с российской стороны через патриарха Алексия Второго. Ведь его Фонд организует паломничество внутри страны, возит гостей по Подмосковью, Золотому кольцу, русскому Северу, Пскову, Новгороду. В этом ключе Фонд вышел на представителя министерства по туризму Израиля, чтобы закрепить туда уже наших визитеров в квоте двух тысяч человек ежемесячно.
Кострецов усмехнулся.
— На такой пирог должны быть едоки покруче какой-то «Культуры».
— А как же! На туроператоров претендовало несколько мощных структур, стараясь как можно лучше зарекомендовать себя перед патриархией, которая не раз грозно заявляла, что право организации паломнических туров в Святую землю — только ее прерогатива.
— Еще бы, пирог-то двухтысячный год испечет огромный. А старый друг Ячменева архимандрит из ОВЦС Феоген паломническое тесто давно замешивает. Вот точная таблица расчета паломнических туров, на которых жиреет вместе с его иерархами Феоген. — Топков развернул перед капитаном листок-калькуляцию.
— Берут с каждого из паломников за недельный тур восемьсот с лишним долларов. А живут те в номерах Русской миссии в Иерусалиме, двухместных и шестиместных, без удобств, туалет на улице. Обслуживают их монахини бесплатно, и продукты на питание, конечно без мяса, закупаются самые дешевые.
— И пост предусмотрен? — поинтересовался Сергей.
— Обязательно. Так что и с учетом автобусных экскурсий стоимость одного дня пребывания паломника не больше двадцати-двадцати пяти долларов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29