За два года он убил девять человек и ни разу не попал под подозрение. В двух случаях он находился в поле зрения оперативников, но его не замечали, словно он невидимка. Попался Бражников глупо. Заслуги милиции в его поимке нет. Случилось это в конце девяносто третьего. Совершив десятое убийство, он не смог уйти. На чердаке провалился пол, и у него застряла нога между досок. Его застукали на месте с оружием, валявшимся в двух метрах. С этой минуты фортуна отвернулась от него. Его приговорили к вышке. Конец печальный. Он был убит при попытке к бегству.
— Уникальная память! Вам бы надо книги писать, отлично излагаете, без лишней атрибутики.
— У нас уже есть один писатель в управлении. Хватит с нас.
— Вы имеете в виду Колодяжного? С ним мне тоже придется встретиться. Он еще и пьесы пишет, а потом они трансформируются в действительность.
— Вам достать дело Бражникова?
— Нет, вы мне все о нем рассказали, и очень образно.
— Рад, что смог помочь.
— А как вы считаете, Колодяжный действительно талантливый парень?
— Я не критик, но материалом он владеет крепко. Разумеется, без романтики не обойтись, но читать интересно. Захватывает.
— Надо будет почитать.
— Без проблем. Боюсь, его книгами только в аптеках не торгуют.
— Извините, Андрей Сергеевич, что побеспокоил.
— Всегда рад. Возникнут вопросы — милости просим.
Крюкову понравилась история Бражникова, но ему не нравилась тень погибшего на его столе.
***
Второй день подряд ему пришлось выступать в роли зрителя. Трифонов приехал в театр в разгар репетиции. Он хотел еще раз осмотреть сцену, но она оказалась занятой. Грановский так и не понял, кто такой Трифонов — то ли следователь, то ли свидетель, впрочем, его этот вопрос не очень беспокоил. Через день должен идти спектакль «Тройной капкан», и ему необходимо за два дня ввести двух новых актеров на главные роли. Трифонова попросили подождать, и он тихо сидел в зрительном зале.
На роль героини вместо погибшей Светланы Фартышевой назначили Галину Леско. Оставалось только восхищаться предсказанием дочери Колычева. Наташа не ошиблась. А на роль арестованного Ивана Драгилева назначили Вениамина Ольшанского. Актеры ходили по сцене с бумажками, и судить об их способностях Трифонов не мог. Он смотрел и удивлялся, как человек может выучить столько текста, да еще знать, с какого места перейти на другое. Правда, они все время смотрели на пол, где им ставили крестики мелом, но ведь через двое суток они останутся без шпаргалок.
Грановский нервничал, кричал, оскорблял артистов последними словами, а они терпели и сотни раз повторяли одно и то же. Обстановку немного разрядило появление Ивана Драгилева. Он словно вихрь ворвался в зрительный зал, будто из дома выносили последние его вещички незадачливые жулики.
— Меня освободили по подписке о невыезде, я на свободе и могу работать дальше!
Грановский обрадовался. Одна гора с плеч свалилась, но от Трифонова не ускользнул ненавидящий взгляд мужа убитой Федора Горобца, игравшего роль адвоката. Понять его нетрудно. Жена лежит в морге, а он должен заново пережить ту же сцену с выстрелом и видеть перед собой убийцу супруги. Непростая задача!
Трифонов сделал для себя новое открытие. Актер — профессия мужественных.
С появлением на сцене Драгилева дело пошло быстрее. Галина Леско перестала чувствовать себя белой вороной, начала отрываться от текста и даже что-то изображать, делая наметки образа. До сцены с пистолетом они так и не дошли. Трифонов очень хотел взглянуть, чем заменили изящный сверкавший «таурус» и что достанет герой из шкатулки. Во всяком случае можно быть спокойным, что замена «тауруса» стрелять не будет.
Грановский объявил часовой перерыв, и сцена опустела. Трифонов успел догнать помрежа и попросил ее включить на сцене полный свет. Она выполнила его просьбу.
— Минут через двадцать я вернусь, если захотите что-то спросить, то дождитесь меня.
Очень приятная дама, подумал Трифонов. Особенно ему понравился ее низкий голос с хрипотцой, свойственный курящим женщинам. Но, когда она разговаривала с главным режиссером, это выглядело комично: мужик — начальник, пищащий бабьим голосом, и хрупкая подчиненная, отвечающая ему басом. Такое только в театре можно увидеть.
Трифонов поднялся на сцену, подошел к крашеному фанерному камину и заглянул в шкатулку. Там лежал обычный детский пистолет, купленный в «Детском мире». Возможно, на спектакле они заменят его на пугач с пистонами. Трифонов нашел ту самую метку, отмеченную розовым мелом, с которой герой делал свой роковой выстрел. Он встал на его место и прицелился в стул, где должна сидеть героиня. С его точки зрения, попасть в мишень очень просто. Но Трифонов был хорошим стрелком, а артист Драгилев никогда не держал в руках боевого оружия. К тому же у него тряслись руки и он стрелял не целясь.
И что из этого следует?
Трифонов проследил приблизительную траекторию полета пули. Он положил на место пистолет и направился к противоположной стене. Даже при освещенной сцене тут было темно. Висевшие в ряд кулисы с промежутком в два метра и высотой не менее пяти — семи уходили под колосники вверх и перегораживали весь свет.
Пульт помощника режиссера находился между порталом и первой кулисой, на нем стояла настольная лампа с гибким «журавликом», позволявшим крутить плафон в любую сторону. По расчетам Трифонова, пуля, если она прошла мимо, могла пролететь между второй и третьей кулисой и войти в стену на уровне полутора-двух метров от пола. Он собрал две первые кулисы вместе и откинул их на декоративный трельяж. Свет от лампы осветил стену. Трифонов направил плафон, и стало еще светлее. Теперь он мог осмотреть все места, куда могла вонзиться пуля.
Он не верил своим глазам, но он нашел это место. Бредовое предположение, высосанное из пальца, стало фактом. Пуля попала в раствор между кирпичной кладкой на высоте около двух метров. Пришлось воспользоваться перочинным ножом и расковырять старый цемент. Работенка неблагодарная но он своего добился. Когда на сцене появилась помощник режиссера, пуля уже лежала у Трифонова на ладони.
— Вы что-то ищете? — спросила женщина.
— Осматриваюсь. Извините, что немного похозяйничал в ваших владениях, я все восстановлю. Он снял кулисы с декорации и расправил их.
— Вас, кажется, Нина Сергеевна зовут?
— Совершенно верно.
— Помогите мне, если нетрудно.
— К вашим услугам.
— Во время спектакля вы постоянно сидите на своем месте?
— He отхожу.
— А кто может находиться в это время по другую сторону сцены?
— Никто, если этого не требует пьеса. А так, там могут стоять осветители, если они ставят свое оборудование, рабочие, если нужна смена декораций по ходу действия, ну и, в общем-то, работникам театра не возбраняется присутствовать за кулисами. Многие смотрят спектакли из-за кулис.
— Вы этого не видите, как я догадываюсь. Вашему обзору доступен только проход перед порталом, остальное загораживает первая кулиса.
— Не всегда, конечно, но на этом спектакле я даже актеров не вижу на сцене, если они играют глубже двух метров от занавеса. Вы можете убедиться в этом сами. Существует такое понятие, как световой занавес. На сцене яркий свет от софитов, а противоположная сторона, так же как и эта, не освещается. За кулисами свет не нужен.
— Значит, если я встану на другой стороне между второй и третьей кулисой, с этой стороны меня не увидят.
— Нет, конечно.
— И актеры?
— Они тем более. Им в глаза бьют лучи от выносных прожекторов из осветительских лож. Все остальное для них покрыто лерной пеленой, в том числе и зрительный зал.
— Можно я осмотрю проходы кулис с другой стороны?
— Идемте. Вам не надо отодвигать кулисы, там есть дежурный свет. Плафоны на стене, я их включу.
Плафоны имелись со всех сторон, правда, надо было знать, какой тумблер включить на пульте.
Когда темные закоулки подмостков осветились, Трифонов обратил внимание, что от сцены в разные стороны идут коридоры, а точнее, просторные помещения, примыкавшие к подмосткам. Ширина их превышала три метра, а высота уходила под колосники.
— Что это?
— На театральном жаргоне эти помещения называются «карманами». Здесь хранятся декорации. Своего рода аппендиксы.
Трифонов пересек сцену и увидел такой же «карман» с другой стороны. Он вошел в него и направился в конец. По обеим сторонам коридора, похожего на тоннель, стояли декорации, прижатые к стенам. Он дошел до конца и уперся в обшитые жестью ворота. Женщина шла следом.
— А куда выходят эти ворота?
— Во двор. Там еще два сарая с декорациями. У нас в репертуаре девятнадцать спектаклей, двух «карманов» не хватает.
— Мы можем выйти во двор?
— Конечно, но нужно взять ключ у машиниста сцены.
— Он нам не понадобится. Замок висит на дверной ручке, а не на петлях.
— Странно. Ворота всегда закрыты. Рабочие держат в дальних сараях декорации тех спектаклей, которые редко идут, а ходовые в «карманах». За последний месяц не было повода ходить в сараи.
— Однако кто-то ходил и, вернувшись, не закрыл за собой дверь. Может быть, этот человек вышел и не возвращался?
— Во дворе есть ворота, но они тоже на замке. Правда, забор между улицей и театральным двором чисто символический.
В течение десяти минут Трифонов осматривал двор, сараи, забор и по ходу дела сунул в карман висячий замок, оказавшийся не на своем месте. Когда они вернулись на сцену, актеры уже собирались после часового перерыва.
Трифонов подошел к Ивану Драгилеву.
— Я рад, что вас отпустили.
— Если бы насовсем! — горько усмехнулся актер.
— У меня к вам вопрос, Иван Макарыч. Подумайте и ответьте: чем вчерашний выстрел отличался от предыдущих?
— А тут и думать нечего! У меня от грохота уши заложило и потом руку подбросило, словно в этой пушке сидела какая-то сила.
— Вы ведь не целились, правильно, а просто выстрелили?
— На сцене глупо целиться. Это же условность. Важен не прицел, а эффект. В кино нужно делать все правдиво, там есть крупный план, а в театре важен жест.
— Я вас понял. Спасибо за консультацию. Как мне выбраться отсюда?
— Дверь в дальнем левом углу сцены. Выйдете в коридор, подниметесь по лестнице на два этажа и окажетесь в раздевалке. А там и служебный вход.
— Это я помню.
Трифонова ждала приятная встреча. Прямо на лестничной клетке он встретил капитана Забелина с Петровки.
— Не думал вас здесь увидеть, Костя. Вы же собирались ехать на Сивцев Вражек!
— Где я сегодня только не побывал! — усталым голосом промычал Забелин. — Новостей куча. Вы не торопитесь, Александр Иваныч?
— Куда мне торопиться? Я кот, гуляющий сам по себе.
— Пойдемте выпьем с вами кофейку. Тут возле театра неплохая забегаловка есть, а то у меня уже под ложечкой сосет.
Трифонов охотно согласился. Кафе действительно было тихим, уютным и располагало к теплым, дружеским беседам, особенно когда за окном моросит мелкий колючий дождик. Забелин рассказал Трифонову о сегодняшних приключениях и закончил открытием, сделанным подполковником Крюковым.
— А из тела извлекли серебряную пулю. Я так и обалдел. Мистика какая-то! Приезжаю в театр, нахожу слесаря, трясу его за грудки, а он мне и говорит: «Чего ты, опер, дергаешься? Не нужны мне ваши пули!» Достал из ящика верстака железную коробочку из-под черной икры и кладет на стол. Мол, забирай. — Забелин достал из кармана коробку, открыл ее и подал Трифонову. — Вот они, все двадцать восемь штук, и все свинцовые. Ни одной серебряной.
— Все, да не все. В фирменной коробке должно быть тридцать патронов. Театру продали двадцать девять, слесарь тебе вернул двадцать восемь. Итого, не хватает двух. Один я нашел, а где еще один, мы не знаем.
Трифонов достал выковырянную из стены пулю и положил ее в коробку.
— Вот она. Ее надо бы на экспертизу отправить и еще вот это.
На стол упал тяжелый навесной замок.
— Ну вы даете, Александр Иваныч! Пояснения будут?
— Обязательно, Костя, а как же иначе.
Трифонов закурил свой неизменный «Беломор» и начал рассуждать.
— Представим себе, что Иван Драгилев не убивал Светлану Фартышеву. Представим себе, что у Фартышевой был смертельный враг. Либо он сам убил ее, либо нанял стрелка. Если кто-то серьезно хотел убить ее, то вряд ли понадеялся бы на случай. Я с самого начала не верил в умышленное убийство. Драгилев мог попасть в стол, в Федора Горобца или в зрителя. Я видел из зала этот выстрел. А теперь у нас есть основания предположить, что было произведено два выстрела — один шальной, другой прицельный. Пулю от револьвера я обнаружил в стене за кулисами, там, куда она и должна попасть. А серебряная пуля, извлеченная из тела актрисы, была выпущена из-за спины Драгилева человеком, стоявшим между второй и третьей кулисой. Он находился за световым занавесом, и его никто не видел. Сделав выстрел, он тут же ушел через коридор, где хранятся декорации, снял замок или открыл его, вышел во двор, прикрыл за собой ворота и, пройдя через театральный двор, выбрался на улицу. Если принять мою версию как реальную или одну из возможных, то мы получаем следующую картину. Убийца — отличный стрелок — использовал серебряную пулю, а это говорит о том, что патрон изготавливался кустарным способом.
— Минуточку! А почему не предположить, что убийцу нанял Федор Горобец? Этим он убивает трех зайцев сразу. Он знал, что его жена изменяет ему с Иваном Драгилевым. Он избавляется от неверной жены, сажает в тюрьму ее любовника за убийство, а для себя обеспечивает стопроцентное алиби. Его видел весь зал. Гениальная идея!
— Согласен. Мало того, человек, стрелявший в Фартышеву, должен знать секреты этого театра, бывать там, изучить его особенности и найти удобное место для выстрела. Такую информацию ему мог дать Горобец и в нужный момент впустить в театр. Ведь замок висел с внутренней стороны ворот. Жаль, очень жаль.
— Что жаль?
— Что эта гениальная идея Горобца — всего лишь наша фантазия.
— Почему же?
— Потому, что глупо заряжать револьвер Драгилева настоящим боевым патроном, а потом вставать на место мишени и подставлять свой лоб под пулю. Могу допустить, что актер-убийца имеет больше фантазии, чем обычный киллер, и страсть к эффектам могла натолкнуть его на такой трюк. Но только речь идет о другом актере, о человеке незаурядном и артистичном, но только не о Горобце. Если бы я не нашел сегодня эту пулю в стене, то принял бы твою версию. Холостой выстрел не убил бы Горобца. Но не могу. А теперь попробуем копнуть чуть глубже. Мы имеем дело не со спонтанным убийством, а с хорошо обдуманной акцией. Убийца сейчас над нами смеется. Он прав. Мы второй день разгадываем его ребусы, а он полгода готовился к вчерашнему выстрелу, а то и больше.
Вспомни — все началось с паспорта хитроумного серийного убийцы Бражникова, на имя которого была снята квартира на Сивцевом Вражке. Это же насмешка! Значит, убийца догадывался, что мы докопаемся до его имени, а он нам подготовил сюрприз: «Ну что, ребята, нашли? Нашли убийцу, подстреленного во время бегства восемь лет назад? А что дальше делать будете?» Он бросил нам в лицо перчатку. Это вызов! И серебряная пуля — лишь подтверждение этому. Началась серьезная игра, где правила диктует преступник. И уверяю тебя, Костя, мы его не скоро найдем. Он знает слишком много.
Подумай сам над простым, на первый взгляд, эпизодом. Ну неужели нельзя было найти способ, куда более примитивный, чем подкинуть уникальный револьвер в руки главного режиссера?! Нет, он идет самым сложным путем, и дорогостоящим. Надо было знать любовь госпожи Хмельницкой к антиквариату. Надо было подсадить ей в поезд соответственную исполнительницу роли вдовы, обедневшей интеллигентки, хранившей оружие покойного мужа, профессора биологии. А если бы Хмельницкая ей не позвонила? А если бы она не заинтересовалась револьвером?
Значит, зря арендовали квартиру на Сивцевом Вражке, покупали билет на поезд, доставали уникальный револьвер! Сплошные расчеты, и, главное, беспроигрышные. Убийца знал все слабости Хмельницкой еще в мае, когда подыскивал квартиру, похожую на антикварный магазин. Он вынул один патрон из коробки, будучи уверенным, что револьвер будет куплен и он выстрелит этим патроном, когда того потребуют его замыслы. Похоже на футбольный матч. Только у этой игры еще нет названия. Одна группа актеров играет в смертельную игру с другой группой — кто кого переиграет. На данный момент актриса, исполняющая роль вдовы профессора, переиграла актрису Хмельницкую, и одно очко в виде жизни Светланы Фартышевой легло на счет команды убийц. Но игра нечестная. Кто-то из нашей команды подыгрывает противнику, впускает его на свою территорию и открывает карты.
Полминуты они молчали. Забелин сидел с открытым ртом и не двигался.
— Кажется, я пересолил и засорил тебе мозги, Костя.
— Нет-нет, все очень смахивает на правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Уникальная память! Вам бы надо книги писать, отлично излагаете, без лишней атрибутики.
— У нас уже есть один писатель в управлении. Хватит с нас.
— Вы имеете в виду Колодяжного? С ним мне тоже придется встретиться. Он еще и пьесы пишет, а потом они трансформируются в действительность.
— Вам достать дело Бражникова?
— Нет, вы мне все о нем рассказали, и очень образно.
— Рад, что смог помочь.
— А как вы считаете, Колодяжный действительно талантливый парень?
— Я не критик, но материалом он владеет крепко. Разумеется, без романтики не обойтись, но читать интересно. Захватывает.
— Надо будет почитать.
— Без проблем. Боюсь, его книгами только в аптеках не торгуют.
— Извините, Андрей Сергеевич, что побеспокоил.
— Всегда рад. Возникнут вопросы — милости просим.
Крюкову понравилась история Бражникова, но ему не нравилась тень погибшего на его столе.
***
Второй день подряд ему пришлось выступать в роли зрителя. Трифонов приехал в театр в разгар репетиции. Он хотел еще раз осмотреть сцену, но она оказалась занятой. Грановский так и не понял, кто такой Трифонов — то ли следователь, то ли свидетель, впрочем, его этот вопрос не очень беспокоил. Через день должен идти спектакль «Тройной капкан», и ему необходимо за два дня ввести двух новых актеров на главные роли. Трифонова попросили подождать, и он тихо сидел в зрительном зале.
На роль героини вместо погибшей Светланы Фартышевой назначили Галину Леско. Оставалось только восхищаться предсказанием дочери Колычева. Наташа не ошиблась. А на роль арестованного Ивана Драгилева назначили Вениамина Ольшанского. Актеры ходили по сцене с бумажками, и судить об их способностях Трифонов не мог. Он смотрел и удивлялся, как человек может выучить столько текста, да еще знать, с какого места перейти на другое. Правда, они все время смотрели на пол, где им ставили крестики мелом, но ведь через двое суток они останутся без шпаргалок.
Грановский нервничал, кричал, оскорблял артистов последними словами, а они терпели и сотни раз повторяли одно и то же. Обстановку немного разрядило появление Ивана Драгилева. Он словно вихрь ворвался в зрительный зал, будто из дома выносили последние его вещички незадачливые жулики.
— Меня освободили по подписке о невыезде, я на свободе и могу работать дальше!
Грановский обрадовался. Одна гора с плеч свалилась, но от Трифонова не ускользнул ненавидящий взгляд мужа убитой Федора Горобца, игравшего роль адвоката. Понять его нетрудно. Жена лежит в морге, а он должен заново пережить ту же сцену с выстрелом и видеть перед собой убийцу супруги. Непростая задача!
Трифонов сделал для себя новое открытие. Актер — профессия мужественных.
С появлением на сцене Драгилева дело пошло быстрее. Галина Леско перестала чувствовать себя белой вороной, начала отрываться от текста и даже что-то изображать, делая наметки образа. До сцены с пистолетом они так и не дошли. Трифонов очень хотел взглянуть, чем заменили изящный сверкавший «таурус» и что достанет герой из шкатулки. Во всяком случае можно быть спокойным, что замена «тауруса» стрелять не будет.
Грановский объявил часовой перерыв, и сцена опустела. Трифонов успел догнать помрежа и попросил ее включить на сцене полный свет. Она выполнила его просьбу.
— Минут через двадцать я вернусь, если захотите что-то спросить, то дождитесь меня.
Очень приятная дама, подумал Трифонов. Особенно ему понравился ее низкий голос с хрипотцой, свойственный курящим женщинам. Но, когда она разговаривала с главным режиссером, это выглядело комично: мужик — начальник, пищащий бабьим голосом, и хрупкая подчиненная, отвечающая ему басом. Такое только в театре можно увидеть.
Трифонов поднялся на сцену, подошел к крашеному фанерному камину и заглянул в шкатулку. Там лежал обычный детский пистолет, купленный в «Детском мире». Возможно, на спектакле они заменят его на пугач с пистонами. Трифонов нашел ту самую метку, отмеченную розовым мелом, с которой герой делал свой роковой выстрел. Он встал на его место и прицелился в стул, где должна сидеть героиня. С его точки зрения, попасть в мишень очень просто. Но Трифонов был хорошим стрелком, а артист Драгилев никогда не держал в руках боевого оружия. К тому же у него тряслись руки и он стрелял не целясь.
И что из этого следует?
Трифонов проследил приблизительную траекторию полета пули. Он положил на место пистолет и направился к противоположной стене. Даже при освещенной сцене тут было темно. Висевшие в ряд кулисы с промежутком в два метра и высотой не менее пяти — семи уходили под колосники вверх и перегораживали весь свет.
Пульт помощника режиссера находился между порталом и первой кулисой, на нем стояла настольная лампа с гибким «журавликом», позволявшим крутить плафон в любую сторону. По расчетам Трифонова, пуля, если она прошла мимо, могла пролететь между второй и третьей кулисой и войти в стену на уровне полутора-двух метров от пола. Он собрал две первые кулисы вместе и откинул их на декоративный трельяж. Свет от лампы осветил стену. Трифонов направил плафон, и стало еще светлее. Теперь он мог осмотреть все места, куда могла вонзиться пуля.
Он не верил своим глазам, но он нашел это место. Бредовое предположение, высосанное из пальца, стало фактом. Пуля попала в раствор между кирпичной кладкой на высоте около двух метров. Пришлось воспользоваться перочинным ножом и расковырять старый цемент. Работенка неблагодарная но он своего добился. Когда на сцене появилась помощник режиссера, пуля уже лежала у Трифонова на ладони.
— Вы что-то ищете? — спросила женщина.
— Осматриваюсь. Извините, что немного похозяйничал в ваших владениях, я все восстановлю. Он снял кулисы с декорации и расправил их.
— Вас, кажется, Нина Сергеевна зовут?
— Совершенно верно.
— Помогите мне, если нетрудно.
— К вашим услугам.
— Во время спектакля вы постоянно сидите на своем месте?
— He отхожу.
— А кто может находиться в это время по другую сторону сцены?
— Никто, если этого не требует пьеса. А так, там могут стоять осветители, если они ставят свое оборудование, рабочие, если нужна смена декораций по ходу действия, ну и, в общем-то, работникам театра не возбраняется присутствовать за кулисами. Многие смотрят спектакли из-за кулис.
— Вы этого не видите, как я догадываюсь. Вашему обзору доступен только проход перед порталом, остальное загораживает первая кулиса.
— Не всегда, конечно, но на этом спектакле я даже актеров не вижу на сцене, если они играют глубже двух метров от занавеса. Вы можете убедиться в этом сами. Существует такое понятие, как световой занавес. На сцене яркий свет от софитов, а противоположная сторона, так же как и эта, не освещается. За кулисами свет не нужен.
— Значит, если я встану на другой стороне между второй и третьей кулисой, с этой стороны меня не увидят.
— Нет, конечно.
— И актеры?
— Они тем более. Им в глаза бьют лучи от выносных прожекторов из осветительских лож. Все остальное для них покрыто лерной пеленой, в том числе и зрительный зал.
— Можно я осмотрю проходы кулис с другой стороны?
— Идемте. Вам не надо отодвигать кулисы, там есть дежурный свет. Плафоны на стене, я их включу.
Плафоны имелись со всех сторон, правда, надо было знать, какой тумблер включить на пульте.
Когда темные закоулки подмостков осветились, Трифонов обратил внимание, что от сцены в разные стороны идут коридоры, а точнее, просторные помещения, примыкавшие к подмосткам. Ширина их превышала три метра, а высота уходила под колосники.
— Что это?
— На театральном жаргоне эти помещения называются «карманами». Здесь хранятся декорации. Своего рода аппендиксы.
Трифонов пересек сцену и увидел такой же «карман» с другой стороны. Он вошел в него и направился в конец. По обеим сторонам коридора, похожего на тоннель, стояли декорации, прижатые к стенам. Он дошел до конца и уперся в обшитые жестью ворота. Женщина шла следом.
— А куда выходят эти ворота?
— Во двор. Там еще два сарая с декорациями. У нас в репертуаре девятнадцать спектаклей, двух «карманов» не хватает.
— Мы можем выйти во двор?
— Конечно, но нужно взять ключ у машиниста сцены.
— Он нам не понадобится. Замок висит на дверной ручке, а не на петлях.
— Странно. Ворота всегда закрыты. Рабочие держат в дальних сараях декорации тех спектаклей, которые редко идут, а ходовые в «карманах». За последний месяц не было повода ходить в сараи.
— Однако кто-то ходил и, вернувшись, не закрыл за собой дверь. Может быть, этот человек вышел и не возвращался?
— Во дворе есть ворота, но они тоже на замке. Правда, забор между улицей и театральным двором чисто символический.
В течение десяти минут Трифонов осматривал двор, сараи, забор и по ходу дела сунул в карман висячий замок, оказавшийся не на своем месте. Когда они вернулись на сцену, актеры уже собирались после часового перерыва.
Трифонов подошел к Ивану Драгилеву.
— Я рад, что вас отпустили.
— Если бы насовсем! — горько усмехнулся актер.
— У меня к вам вопрос, Иван Макарыч. Подумайте и ответьте: чем вчерашний выстрел отличался от предыдущих?
— А тут и думать нечего! У меня от грохота уши заложило и потом руку подбросило, словно в этой пушке сидела какая-то сила.
— Вы ведь не целились, правильно, а просто выстрелили?
— На сцене глупо целиться. Это же условность. Важен не прицел, а эффект. В кино нужно делать все правдиво, там есть крупный план, а в театре важен жест.
— Я вас понял. Спасибо за консультацию. Как мне выбраться отсюда?
— Дверь в дальнем левом углу сцены. Выйдете в коридор, подниметесь по лестнице на два этажа и окажетесь в раздевалке. А там и служебный вход.
— Это я помню.
Трифонова ждала приятная встреча. Прямо на лестничной клетке он встретил капитана Забелина с Петровки.
— Не думал вас здесь увидеть, Костя. Вы же собирались ехать на Сивцев Вражек!
— Где я сегодня только не побывал! — усталым голосом промычал Забелин. — Новостей куча. Вы не торопитесь, Александр Иваныч?
— Куда мне торопиться? Я кот, гуляющий сам по себе.
— Пойдемте выпьем с вами кофейку. Тут возле театра неплохая забегаловка есть, а то у меня уже под ложечкой сосет.
Трифонов охотно согласился. Кафе действительно было тихим, уютным и располагало к теплым, дружеским беседам, особенно когда за окном моросит мелкий колючий дождик. Забелин рассказал Трифонову о сегодняшних приключениях и закончил открытием, сделанным подполковником Крюковым.
— А из тела извлекли серебряную пулю. Я так и обалдел. Мистика какая-то! Приезжаю в театр, нахожу слесаря, трясу его за грудки, а он мне и говорит: «Чего ты, опер, дергаешься? Не нужны мне ваши пули!» Достал из ящика верстака железную коробочку из-под черной икры и кладет на стол. Мол, забирай. — Забелин достал из кармана коробку, открыл ее и подал Трифонову. — Вот они, все двадцать восемь штук, и все свинцовые. Ни одной серебряной.
— Все, да не все. В фирменной коробке должно быть тридцать патронов. Театру продали двадцать девять, слесарь тебе вернул двадцать восемь. Итого, не хватает двух. Один я нашел, а где еще один, мы не знаем.
Трифонов достал выковырянную из стены пулю и положил ее в коробку.
— Вот она. Ее надо бы на экспертизу отправить и еще вот это.
На стол упал тяжелый навесной замок.
— Ну вы даете, Александр Иваныч! Пояснения будут?
— Обязательно, Костя, а как же иначе.
Трифонов закурил свой неизменный «Беломор» и начал рассуждать.
— Представим себе, что Иван Драгилев не убивал Светлану Фартышеву. Представим себе, что у Фартышевой был смертельный враг. Либо он сам убил ее, либо нанял стрелка. Если кто-то серьезно хотел убить ее, то вряд ли понадеялся бы на случай. Я с самого начала не верил в умышленное убийство. Драгилев мог попасть в стол, в Федора Горобца или в зрителя. Я видел из зала этот выстрел. А теперь у нас есть основания предположить, что было произведено два выстрела — один шальной, другой прицельный. Пулю от револьвера я обнаружил в стене за кулисами, там, куда она и должна попасть. А серебряная пуля, извлеченная из тела актрисы, была выпущена из-за спины Драгилева человеком, стоявшим между второй и третьей кулисой. Он находился за световым занавесом, и его никто не видел. Сделав выстрел, он тут же ушел через коридор, где хранятся декорации, снял замок или открыл его, вышел во двор, прикрыл за собой ворота и, пройдя через театральный двор, выбрался на улицу. Если принять мою версию как реальную или одну из возможных, то мы получаем следующую картину. Убийца — отличный стрелок — использовал серебряную пулю, а это говорит о том, что патрон изготавливался кустарным способом.
— Минуточку! А почему не предположить, что убийцу нанял Федор Горобец? Этим он убивает трех зайцев сразу. Он знал, что его жена изменяет ему с Иваном Драгилевым. Он избавляется от неверной жены, сажает в тюрьму ее любовника за убийство, а для себя обеспечивает стопроцентное алиби. Его видел весь зал. Гениальная идея!
— Согласен. Мало того, человек, стрелявший в Фартышеву, должен знать секреты этого театра, бывать там, изучить его особенности и найти удобное место для выстрела. Такую информацию ему мог дать Горобец и в нужный момент впустить в театр. Ведь замок висел с внутренней стороны ворот. Жаль, очень жаль.
— Что жаль?
— Что эта гениальная идея Горобца — всего лишь наша фантазия.
— Почему же?
— Потому, что глупо заряжать револьвер Драгилева настоящим боевым патроном, а потом вставать на место мишени и подставлять свой лоб под пулю. Могу допустить, что актер-убийца имеет больше фантазии, чем обычный киллер, и страсть к эффектам могла натолкнуть его на такой трюк. Но только речь идет о другом актере, о человеке незаурядном и артистичном, но только не о Горобце. Если бы я не нашел сегодня эту пулю в стене, то принял бы твою версию. Холостой выстрел не убил бы Горобца. Но не могу. А теперь попробуем копнуть чуть глубже. Мы имеем дело не со спонтанным убийством, а с хорошо обдуманной акцией. Убийца сейчас над нами смеется. Он прав. Мы второй день разгадываем его ребусы, а он полгода готовился к вчерашнему выстрелу, а то и больше.
Вспомни — все началось с паспорта хитроумного серийного убийцы Бражникова, на имя которого была снята квартира на Сивцевом Вражке. Это же насмешка! Значит, убийца догадывался, что мы докопаемся до его имени, а он нам подготовил сюрприз: «Ну что, ребята, нашли? Нашли убийцу, подстреленного во время бегства восемь лет назад? А что дальше делать будете?» Он бросил нам в лицо перчатку. Это вызов! И серебряная пуля — лишь подтверждение этому. Началась серьезная игра, где правила диктует преступник. И уверяю тебя, Костя, мы его не скоро найдем. Он знает слишком много.
Подумай сам над простым, на первый взгляд, эпизодом. Ну неужели нельзя было найти способ, куда более примитивный, чем подкинуть уникальный револьвер в руки главного режиссера?! Нет, он идет самым сложным путем, и дорогостоящим. Надо было знать любовь госпожи Хмельницкой к антиквариату. Надо было подсадить ей в поезд соответственную исполнительницу роли вдовы, обедневшей интеллигентки, хранившей оружие покойного мужа, профессора биологии. А если бы Хмельницкая ей не позвонила? А если бы она не заинтересовалась револьвером?
Значит, зря арендовали квартиру на Сивцевом Вражке, покупали билет на поезд, доставали уникальный револьвер! Сплошные расчеты, и, главное, беспроигрышные. Убийца знал все слабости Хмельницкой еще в мае, когда подыскивал квартиру, похожую на антикварный магазин. Он вынул один патрон из коробки, будучи уверенным, что револьвер будет куплен и он выстрелит этим патроном, когда того потребуют его замыслы. Похоже на футбольный матч. Только у этой игры еще нет названия. Одна группа актеров играет в смертельную игру с другой группой — кто кого переиграет. На данный момент актриса, исполняющая роль вдовы профессора, переиграла актрису Хмельницкую, и одно очко в виде жизни Светланы Фартышевой легло на счет команды убийц. Но игра нечестная. Кто-то из нашей команды подыгрывает противнику, впускает его на свою территорию и открывает карты.
Полминуты они молчали. Забелин сидел с открытым ртом и не двигался.
— Кажется, я пересолил и засорил тебе мозги, Костя.
— Нет-нет, все очень смахивает на правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34