Других не зафиксировано.
— А где такие случаи зарегистрированы?
— Посланца из Танзании, присланного султаном для решения проблем в России, звали Али Хасан Курба. После того как он отравил жену строптивого студента, двинулся на юг. Его арестовали в аэропорту Адлера через три недели. Следствие установило, что он посетил еще двоих поданных султана, осевших в России. В Туапсе был отравлен сын одного из приближенных султана, а в Анапе — дочь вождя племени из Кении. В обоих случаях пришлось прибегать к эксгумации и делать повторное вскрытие. Местные патологоанатомы поставили стандартные диагнозы. Вряд ли Али Хасан Курба собирался еще кого-то травить. Кристаллов при аресте у него не нашли. Прямых улик не было, и его депортировали из страны. Иными словами, помогли вернуться на родину, что он и сам намеревался сделать. Других случаев с отравлениями серебряным плющом я не знаю. Прошло три года, и вдруг «взрывной алмаз» вновь появился в нашей лаборатории. Честно скажу, меня этот факт шокировал. Мы о нем успели забыть.
— История интересная. Огромное вам спасибо, Игорь Дмитриевич.
— Благодарить вам меня не за что. Боюсь, все, что мне удалось для вас сделать, так это заморочить вам голову, не более того. Вы правильно заметили — история. Но она не сможет продвинуть следствие вперед. Если не предположить, будто кровожадный опальный султан вновь не прислал в Россию своего палача Али Хасана Курбу травить артистов, не претендующих на танзанийский престол.
— Каким образом он провозил кристаллический порошок? — спросил Трифонов вставая. Сутягин улыбнулся.
— На этот вопрос я вам могу ответить.
Трифонов застыл от неожиданности.
— Вы и это знаете?
— По чистой случайности. Обыск в квартире танзанийского студента и его погибшей жены провели очень грамотно. Надо отдать должное студенту, это он настоял на экспертизе и дал своего рода наводку. В мусорном ведре нашли пакетик от сахара, и в нем были обнаружены кристаллы. Такие пакетики подают в самолетах вместе с кофе или чаем. Ничего подозрительного он вызвать у таможенников не может, если кристаллы перемешать с сахаром. Они не имеют запаха. А наша таможня делает упор на наркотики. Попробуйте положить к себе в карман пару пакетиков с чаем и несколько с сахаром. Вполне мирный набор, если он не пахнет героином. И летите себе на здоровье, куда хотите.
***
На Петровку Трифонов приехал под впечатлением от посещения химической лаборатории. В бюро пропусков ему передали, что подполковник Крюков в архиве и ждет его. Трифонов тут же направился в архив.
Полковник Миронов со свойственной ему деликатностью встретил следователя-консультанта в дверях и провел к столику, где они с Крюковым пили чай.
— Не откажетесь от чая, Александр Иваныч?
— Не откажусь. Продрог до нитки. Погода мерзопакостная.
— Присаживайтесь на диван.
Трифонов обменялся рукопожатием с Крюковым.
— Сбор труппы удалось организовать, Денис Михалыч?
— Пытаемся, только выловить никого не можем. Капитан Забелин засел за телефон с утра, но разбудить никого не смог. Артисты встают поздно, он взял машину и решил всех объехать по адресам.
Чай налили, и Трифонов с удовольствием пригубил горячий напиток.
— Мы тут одну проблему обсуждаем, — пояснил Крюков. — И кажется, пришли к определенным выводам. Но лучше, если о них вам расскажет сам Андрей Сергеевич.
— Весь внимание.
Полковник Миронов отличался от остальных сотрудников тем, что не разговаривал телеграфным языком. Он не докладывал, а рассуждал, не используя казенную терминологию.
— Речь пойдет о серебре как о материале для мастера. Не будем сейчас говорить о необычном составе всех серебряных предметов. Пусть это будет пластилин. Не имеет значения. Важен творец. Пуля и пузырек — вещи примитивные, но портсигар оценен экспертом как ювелирное изделие высочайшего качества. Однако ювелир допускает непростительную халтуру — он ставит современную защелку и клинышки в петельки. Тут даже выводов сделать невозможно. Если он хотел продать вещь с клеймом Фаберже за оригинал, то проделал работу добросовестно. Либо он очень торопился, либо продавал халтуру, заранее зная, что к нему претензий не будет. Что можно сказать о таком ювелире? То, что он человек гордый и держит марку. Он получил заказ от дилетанта, но сделал свою работу виртуозно, как для самого себя. А вот на механику решил плюнуть. Мелочи его не интересовали, и он понимал, что заказчик не придерется к малозначительным деталям.
Так оно и произошло. Мы же знаем, что заказчик продал портсигар за гроши мужу Хмельницкой. Надо сказать, что Хмельницкие достаточно поверхностно разбирались в подлинности раритетов. В их квартире немало подделок. Расчет себя оправдал, как мы знаем из последствий. Но заказчик не будет обращаться к нескольким ювелирам, чтобы отлить пулю, пузырек и сделать портсигар. Все вещи делал один человек, мастер экстракласса. Но какой уважающий себя ювелир согласится отливать пузырьки? Только тот, который имеет определенную заинтересованность. В чем? В деньгах? Нет, денег у этих людей хватает. Вот тут есть над чем подумать.
Первое, что мне пришло в голову, — это клеймо Фаберже. Я покопался в архивах и навел кое-какие справки, полистал каталоги. Подделок Фаберже не встречалось по меньшей мере лет двадцать. Я говорю о Москве на данный момент. Клеймо настоящее, и эксперты подтвердили его подлинность. Таких в мировом масштабе наберется не больше трех-четырех экземпляров, и стоит оно немереных денег.
А теперь вернемся к нашему мастеру. Повторюсь, мы имеем дело с высококлассным ювелиром, добросовестным, но нечистым на руку, если он согласился лепить подделки. Таких людей единицы. Их работы на рынок не выбрасываются, они хранятся в частных коллекциях. Вот я и подумал о том, что наш ювелир сбагривает свой товар частникам. Мы с подполковником Сорокиным попытались соединиться с некоторыми любителями ювелирного искусства. Но все совершенно однозначно ответили, что Фаберже им никто не предлагал, а если его работы у кого-то появляются, то привозятся из-за кордона с аукционов. Моя идея заключается в следующем. Ювелир-мистификатор согласился на выполнение заказа не за деньги, а за клеймо Фаберже. И теперь, я думаю, ювелирных побрякушек с этим клеймом в Москве появится в достаточном количестве и из соответствующего материала, а не из сплава экзотического Востока.
— Интересный ход мысли, — промычал Трифонов. — Если мы найдем ювелира, то сможем узнать, сколько жертв наметил убийца.
— Гениальный вывод, Александр Иваныч! — хлопнул в ладоши Миронов. — Постараюсь вам помочь. Искать начнем в радиусе Москвы. Я нашел пятерых ювелиров нужного нам уровня и мастерства. Один сидит за скупку ворованного золота. Второй умер год назад. Третий переехал к дочери в Крым, старику понадобилось сменить климат. Четвертый живет и здравствует в Москве. Это Ираклий Иосифович Ахвледиани. Ему шестьдесят пять лет. Когда-то он работал на Кузьму Ильича Вересова, знаковая личность в конце шестидесятых. Погорел на валюте, получил пятнадцать лет и уже не вышел, но в конце шестидесятых он гремел по всей Москве. Впаривал подпольным миллионерам тех времен предметы искусства, в том числе и ювелирные изделия. Ахвледиани начинал свой промысел в Грузии, занимаясь чеканкой, и быстро вырос до статуса ювелира. Дар Божий, никуда не денешься. Вот он и начал в те времена выполнять заказы для Вересова. Работал по фотографиям из привезенных каталогов и делал только те украшения, которые считались утерянными. Попался случайно.
В Москве разразился скандал, тихий, подпольный скандальчик. У одного подпольного коллекционера хранилась золотая статуэтка Наполеона работы французского мастера Рилье. Музейный экспонат, считавшийся утерянным. И вдруг у другого коллекционера появляется идентичный Наполеон, купленный у Вересова. Подделку можно распознать лишь по составу золота. Коллекционеры наехали на Вересова, как сейчас говорят, и прижали к стенке. Ведь он многих снабжал самопальным товаром. Но коллекционеры тогда не знали, что Кузьма Ильич ходит под колпаком КГБ. И они, сами того не понимая, засветились и попали в поле зрения комитета. Началась цепная реакция. Тогда многие погорели, в том числе и Ахвледиани. Он отделался пятью годами, после чего пропал. И сейчас мы его с подполковником Сорокиным вычислили. Живет он в Малокозихинском переулке возле Малой Бронной. Советую вам его навестить. Если я в своих расчетах обманулся, то у меня в запасе есть еще один адресок. Но туда далековато ехать. Начнем с ближнего.
Так и сделали. Трифонов сам отправился к ювелиру. Подмога ему не требовалась, Ахвледиани был не молод, подагрик и жил один. Правда, жил неплохо. Четырехкомнатная квартира напоминала филиал музея. Иначе и быть не могло. В конце концов, ювелир — не торговец на вещевом рынке, а человек искусства.
Увидев удостоверение прокуратуры, пожилой мастер не удивился.
— Все правильно, но не думал, что так быстро. Вот что значит иметь дело с человеком со стороны.
— Поговорим, Ираклий Иосифович?
— Если я скажу «нет», вы повернетесь и уйдете?
— Уйду я, придут другие.
— Уж лучше вы. Не люблю иметь дела с высокомерными мальчишками, имеющими тенденцию учить жизни. Заходите.
Несмотря на дорогую одежду и роскошь, среди которой пребывал ювелир, вид он имел жалкий. Болезненный старик, лысый и сгорбленный, в очках с линзами. На сером лице все казалось однотонным: и губы, и глаза, словно он надел на себя маску из папье-маше. Они устроились в гостиной на плюшевом диване, и Ахвледиани тут же сказал:
— В тюрьму я не пойду. Зачем людям лишняя морока! Мне недолго осталось. Внучка похоронит. Место на кладбище я уже купил. Оформляйте мне явку с повинной, а мой адвокат вам предоставит справки о моих болезнях. В них вы не найдете ни одного пункта о здоровье. Его уже нет.
— Послушайте меня, Ираклий Иосифович, ничего мы оформлять не будем. Речь идет не о вас, а об опасном преступнике, который воспользовался вашим талантом в своих корыстных целях. Давайте уточним для начала одну деталь. Где вы взяли серебро для работы?
— Клиент принес свой материал. То, что осталось, он не забрал. Оставил мне, сказав, что ему оно не нужно.
— Сколько предметов вы сделали?
— Шесть. Он принес слиток в два килограмма двести граммов. На работу ушло меньше четырехсот граммов.
— Перечислите, какие предметы вы сделали.
— По порядку трудно сказать. Давайте по-другому. Я вам сам все скажу, а что будет непонятно, переспросите. Он пришел первого сентября, представился Савелием Николаевичем. Сказал так: «Мне рекомендовал вас один общий знакомый. Если мое предложение вас не заинтересует, то я обращусь к другому ювелиру». Я резонно ответил, что все зависит от его предложения. Запаивать старые колечки я, разумеется, не стану. Безусловно, я принял его за сумасшедшего. Он начал выкладывать из старого портфеля невообразимые предметы: здоровенный ржавый гвоздь, пузырек из-под лекарств, вырванную страницу из аукционного каталога, картинку из журнала, часы и, наконец, какую-то конусообразную штучку. Как потом выяснилось, это была пуля. И в завершении на стол упало что-то тяжелое, завернутое в тряпку. За всю жизнь в моем доме столько пакости не видел. Он вообще напоминал старьевщика. Этот ужасный потрескавшийся портфель… Непонятно, на какой помойке он его выискал. А одет так, словно сошел с экрана старого фильма. Правда, опрятно, чисто, наглаженно, но ужасно. И эта дурацкая фетровая шляпа. Я и до сих пор считаю, что этот тип чокнутый. С головой у него не все в порядке.
Я спрашиваю: «И что все это значит?» — «А это значит, что все предметы, лежащие на столе, должны стать серебряными». Он развернул тряпку, в которой лежал слиток. В том, что он серебряный, я не сомневался с той секунды, как его увидел, но отлит он был кустарным способом. «Начнем с простого, — сказал он. — Сначала отольете мне пулю, потом гвоздь. Если они мне понравятся, то сделаете пузырек, потом портсигар с этой картинки, следом орден с другой репродукции. Он должен быть достоверным по всем статьям». И эти часы. Пожалуй, единственная достойная вещь.
Женские часики, швейцарские, дорогие, фирмы «Шепард», но в металлической оправе. «Сделайте для них серебряную оправу и браслет». — «Почему вы решили, что я возьмусь за вашу работу? Могу принять заказ на изготовление портсигара, часов, но для ордена нужна соответствующая эмаль, перламутр. А гвозди и пули — не мой профиль. Вы за кого меня принимаете?» — «За исполнителя. Сядь на стул и слушай меня, старик!». Он сказал это так, что у меня подкосились ноги, и я сел. Хорошо еще, что мимо стула не промахнулся. Сильная личность, ничего не скажешь. Давил на меня, как пресс.
Он достал из кармана маленькую коробочку, в которой обычно дарят колечки дамам, и, открыв ее, поставил на стол. «Это твой гонорар. Получишь его, после того как сделаешь все, что я тебе заказал». Вы знаете, у меня язык прилип к небу. В коробочке лежало подлинное клеймо Фаберже. Я знал, что они еще существуют в природе, но видел только на иллюстрациях. Вы должны меня понять. Я способен делать вещи не хуже мастеров великого Фаберже, но они никогда не будут вызывать такого восторга. И дело не в таланте и не во вкусе. Все дело в нашем снобизме. Стоит человеку увидеть это клеймо, и любая безделушка приобретает статус шедевра. Всем важен лейбл, этикетка, фирма, а не товар. Настоящих ценителей — единицы, в России их по пальцам можно пересчитать. Нет пророков в своем отечестве. Я не мог устоять.
Ведь для художника важно признание, пусть даже под чужим именем. Робер Броссен умер в тюрьме как преступник, но до сих пор никто не может отличить настоящих Гогена, Лотрека, Ван-Гога от броссеновских, которые продолжают висеть в Лувре и других галереях и частных коллекциях. Последний свой шедевр он подарил начальнику тюрьмы, и он признан лучше оригинала. В этом все дело.
— Что было дальше?
— Он приходил еще три раза. На следующий день забрал пулю и гвоздь, через неделю портсигар и еще через две недели часы и орден. Клеймо и оставшееся серебро он оставил мне. С тех пор я его не видел.
— Значит, он был у вас в последний раз около двух недель назад?
— Да, двадцать первого сентября. Я спросил его: «Зачем вам серебряные пузырьки и гвозди? Эти предметы не имеют никакой ценности». Он ответил: "Это не предметы. Это орудия убийства. Чуть позже они превратятся в предметы под названием «улики». На этом наше знакомство закончилось.
— Вы можете описать его внешность?
— Я себе уже задавал подобный вопрос. Пытался вспомнить его, но не смог. Доходишь до какого-то места, и память начинает буксовать. Одежду помню, имя помню, а вместо лица возникает какая-то серая масса. Я даже голос его запомнил, голос человека, не терпящего возражений.
— Но он сказал вам правду. Все эти предметы не что иное, как орудия убийства, и уже превратились в улики. Каждый сыграл свою роль, кроме ордена, часов и гвоздя. По поводу ордена я уже знаю, кому он готовит погибель. Можно от вас позвонить?
— Ради Бога!
Трифонов подошел к телефону и набрал нужный номер.
— Подполковника Крюкова. Трифонов говорит.
— Извините, Александр Иваныч, но подполковник на выезде. Капитан Забелин обнаружил труп артиста Костенко.
— Какой адрес?
— Маросейка, двенадцать.
— Ну вот, и орден сыграл свою роль орудия убийства!
Ахвледиани ничего не понял. Вероятно, следователь тоже показался ему сумасшедшим. И куда только этот мир катится?!
***
О чем можно беспокоиться с таким лицом, когда тебя и мать родная не признает. Сломанный нос превратился в картошку, а белки глаз, залитые кровью лопнувших сосудов, потеряли цвет и форму. Точнее сказать, приобрели форму чемпиона Монголии по обжорству. Веки выпирали вперед бровей на пару сантиметров. Два ярких фингала вместо щек и разбухшие губы, словно их пытались накачать воздухом вместо колесных шин. Одним словом, красота неописуемая плюс ободранные коленки и рваный плащ.
Итак, одна из самых красивых актрис модного московского театра добралась до столицы. Пешком, как вы догадываетесь, да еще лесочком, где был потерян первый каблук и сломан второй, умышленно, для равновесия. Вот такое чудо попыталось украсить столицу, вид которой и без того портила тусклая безрадостная погода. О чем она думала, никто сказать не может, и сама Анюта в том числе. Голова не работала. Просто женщина встала и пошла. А что делать-то? И жить хочется, и пить, и есть, и даже спать. Все то же самое, что свойственно любому живому существу, не умеющему думать.
Около полудня Анна очутилась у метро «Войковская». Вряд ли название станции имело для нее значение. Ее интересовал любой вещевой рынок. Купить что-либо на мелочь в кармане невозможно, а вот продать кое-что она могла. Четверо парней в кожаных куртках кавказской внешности стояли неподалеку от входа и топтали асфальт вокруг себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— А где такие случаи зарегистрированы?
— Посланца из Танзании, присланного султаном для решения проблем в России, звали Али Хасан Курба. После того как он отравил жену строптивого студента, двинулся на юг. Его арестовали в аэропорту Адлера через три недели. Следствие установило, что он посетил еще двоих поданных султана, осевших в России. В Туапсе был отравлен сын одного из приближенных султана, а в Анапе — дочь вождя племени из Кении. В обоих случаях пришлось прибегать к эксгумации и делать повторное вскрытие. Местные патологоанатомы поставили стандартные диагнозы. Вряд ли Али Хасан Курба собирался еще кого-то травить. Кристаллов при аресте у него не нашли. Прямых улик не было, и его депортировали из страны. Иными словами, помогли вернуться на родину, что он и сам намеревался сделать. Других случаев с отравлениями серебряным плющом я не знаю. Прошло три года, и вдруг «взрывной алмаз» вновь появился в нашей лаборатории. Честно скажу, меня этот факт шокировал. Мы о нем успели забыть.
— История интересная. Огромное вам спасибо, Игорь Дмитриевич.
— Благодарить вам меня не за что. Боюсь, все, что мне удалось для вас сделать, так это заморочить вам голову, не более того. Вы правильно заметили — история. Но она не сможет продвинуть следствие вперед. Если не предположить, будто кровожадный опальный султан вновь не прислал в Россию своего палача Али Хасана Курбу травить артистов, не претендующих на танзанийский престол.
— Каким образом он провозил кристаллический порошок? — спросил Трифонов вставая. Сутягин улыбнулся.
— На этот вопрос я вам могу ответить.
Трифонов застыл от неожиданности.
— Вы и это знаете?
— По чистой случайности. Обыск в квартире танзанийского студента и его погибшей жены провели очень грамотно. Надо отдать должное студенту, это он настоял на экспертизе и дал своего рода наводку. В мусорном ведре нашли пакетик от сахара, и в нем были обнаружены кристаллы. Такие пакетики подают в самолетах вместе с кофе или чаем. Ничего подозрительного он вызвать у таможенников не может, если кристаллы перемешать с сахаром. Они не имеют запаха. А наша таможня делает упор на наркотики. Попробуйте положить к себе в карман пару пакетиков с чаем и несколько с сахаром. Вполне мирный набор, если он не пахнет героином. И летите себе на здоровье, куда хотите.
***
На Петровку Трифонов приехал под впечатлением от посещения химической лаборатории. В бюро пропусков ему передали, что подполковник Крюков в архиве и ждет его. Трифонов тут же направился в архив.
Полковник Миронов со свойственной ему деликатностью встретил следователя-консультанта в дверях и провел к столику, где они с Крюковым пили чай.
— Не откажетесь от чая, Александр Иваныч?
— Не откажусь. Продрог до нитки. Погода мерзопакостная.
— Присаживайтесь на диван.
Трифонов обменялся рукопожатием с Крюковым.
— Сбор труппы удалось организовать, Денис Михалыч?
— Пытаемся, только выловить никого не можем. Капитан Забелин засел за телефон с утра, но разбудить никого не смог. Артисты встают поздно, он взял машину и решил всех объехать по адресам.
Чай налили, и Трифонов с удовольствием пригубил горячий напиток.
— Мы тут одну проблему обсуждаем, — пояснил Крюков. — И кажется, пришли к определенным выводам. Но лучше, если о них вам расскажет сам Андрей Сергеевич.
— Весь внимание.
Полковник Миронов отличался от остальных сотрудников тем, что не разговаривал телеграфным языком. Он не докладывал, а рассуждал, не используя казенную терминологию.
— Речь пойдет о серебре как о материале для мастера. Не будем сейчас говорить о необычном составе всех серебряных предметов. Пусть это будет пластилин. Не имеет значения. Важен творец. Пуля и пузырек — вещи примитивные, но портсигар оценен экспертом как ювелирное изделие высочайшего качества. Однако ювелир допускает непростительную халтуру — он ставит современную защелку и клинышки в петельки. Тут даже выводов сделать невозможно. Если он хотел продать вещь с клеймом Фаберже за оригинал, то проделал работу добросовестно. Либо он очень торопился, либо продавал халтуру, заранее зная, что к нему претензий не будет. Что можно сказать о таком ювелире? То, что он человек гордый и держит марку. Он получил заказ от дилетанта, но сделал свою работу виртуозно, как для самого себя. А вот на механику решил плюнуть. Мелочи его не интересовали, и он понимал, что заказчик не придерется к малозначительным деталям.
Так оно и произошло. Мы же знаем, что заказчик продал портсигар за гроши мужу Хмельницкой. Надо сказать, что Хмельницкие достаточно поверхностно разбирались в подлинности раритетов. В их квартире немало подделок. Расчет себя оправдал, как мы знаем из последствий. Но заказчик не будет обращаться к нескольким ювелирам, чтобы отлить пулю, пузырек и сделать портсигар. Все вещи делал один человек, мастер экстракласса. Но какой уважающий себя ювелир согласится отливать пузырьки? Только тот, который имеет определенную заинтересованность. В чем? В деньгах? Нет, денег у этих людей хватает. Вот тут есть над чем подумать.
Первое, что мне пришло в голову, — это клеймо Фаберже. Я покопался в архивах и навел кое-какие справки, полистал каталоги. Подделок Фаберже не встречалось по меньшей мере лет двадцать. Я говорю о Москве на данный момент. Клеймо настоящее, и эксперты подтвердили его подлинность. Таких в мировом масштабе наберется не больше трех-четырех экземпляров, и стоит оно немереных денег.
А теперь вернемся к нашему мастеру. Повторюсь, мы имеем дело с высококлассным ювелиром, добросовестным, но нечистым на руку, если он согласился лепить подделки. Таких людей единицы. Их работы на рынок не выбрасываются, они хранятся в частных коллекциях. Вот я и подумал о том, что наш ювелир сбагривает свой товар частникам. Мы с подполковником Сорокиным попытались соединиться с некоторыми любителями ювелирного искусства. Но все совершенно однозначно ответили, что Фаберже им никто не предлагал, а если его работы у кого-то появляются, то привозятся из-за кордона с аукционов. Моя идея заключается в следующем. Ювелир-мистификатор согласился на выполнение заказа не за деньги, а за клеймо Фаберже. И теперь, я думаю, ювелирных побрякушек с этим клеймом в Москве появится в достаточном количестве и из соответствующего материала, а не из сплава экзотического Востока.
— Интересный ход мысли, — промычал Трифонов. — Если мы найдем ювелира, то сможем узнать, сколько жертв наметил убийца.
— Гениальный вывод, Александр Иваныч! — хлопнул в ладоши Миронов. — Постараюсь вам помочь. Искать начнем в радиусе Москвы. Я нашел пятерых ювелиров нужного нам уровня и мастерства. Один сидит за скупку ворованного золота. Второй умер год назад. Третий переехал к дочери в Крым, старику понадобилось сменить климат. Четвертый живет и здравствует в Москве. Это Ираклий Иосифович Ахвледиани. Ему шестьдесят пять лет. Когда-то он работал на Кузьму Ильича Вересова, знаковая личность в конце шестидесятых. Погорел на валюте, получил пятнадцать лет и уже не вышел, но в конце шестидесятых он гремел по всей Москве. Впаривал подпольным миллионерам тех времен предметы искусства, в том числе и ювелирные изделия. Ахвледиани начинал свой промысел в Грузии, занимаясь чеканкой, и быстро вырос до статуса ювелира. Дар Божий, никуда не денешься. Вот он и начал в те времена выполнять заказы для Вересова. Работал по фотографиям из привезенных каталогов и делал только те украшения, которые считались утерянными. Попался случайно.
В Москве разразился скандал, тихий, подпольный скандальчик. У одного подпольного коллекционера хранилась золотая статуэтка Наполеона работы французского мастера Рилье. Музейный экспонат, считавшийся утерянным. И вдруг у другого коллекционера появляется идентичный Наполеон, купленный у Вересова. Подделку можно распознать лишь по составу золота. Коллекционеры наехали на Вересова, как сейчас говорят, и прижали к стенке. Ведь он многих снабжал самопальным товаром. Но коллекционеры тогда не знали, что Кузьма Ильич ходит под колпаком КГБ. И они, сами того не понимая, засветились и попали в поле зрения комитета. Началась цепная реакция. Тогда многие погорели, в том числе и Ахвледиани. Он отделался пятью годами, после чего пропал. И сейчас мы его с подполковником Сорокиным вычислили. Живет он в Малокозихинском переулке возле Малой Бронной. Советую вам его навестить. Если я в своих расчетах обманулся, то у меня в запасе есть еще один адресок. Но туда далековато ехать. Начнем с ближнего.
Так и сделали. Трифонов сам отправился к ювелиру. Подмога ему не требовалась, Ахвледиани был не молод, подагрик и жил один. Правда, жил неплохо. Четырехкомнатная квартира напоминала филиал музея. Иначе и быть не могло. В конце концов, ювелир — не торговец на вещевом рынке, а человек искусства.
Увидев удостоверение прокуратуры, пожилой мастер не удивился.
— Все правильно, но не думал, что так быстро. Вот что значит иметь дело с человеком со стороны.
— Поговорим, Ираклий Иосифович?
— Если я скажу «нет», вы повернетесь и уйдете?
— Уйду я, придут другие.
— Уж лучше вы. Не люблю иметь дела с высокомерными мальчишками, имеющими тенденцию учить жизни. Заходите.
Несмотря на дорогую одежду и роскошь, среди которой пребывал ювелир, вид он имел жалкий. Болезненный старик, лысый и сгорбленный, в очках с линзами. На сером лице все казалось однотонным: и губы, и глаза, словно он надел на себя маску из папье-маше. Они устроились в гостиной на плюшевом диване, и Ахвледиани тут же сказал:
— В тюрьму я не пойду. Зачем людям лишняя морока! Мне недолго осталось. Внучка похоронит. Место на кладбище я уже купил. Оформляйте мне явку с повинной, а мой адвокат вам предоставит справки о моих болезнях. В них вы не найдете ни одного пункта о здоровье. Его уже нет.
— Послушайте меня, Ираклий Иосифович, ничего мы оформлять не будем. Речь идет не о вас, а об опасном преступнике, который воспользовался вашим талантом в своих корыстных целях. Давайте уточним для начала одну деталь. Где вы взяли серебро для работы?
— Клиент принес свой материал. То, что осталось, он не забрал. Оставил мне, сказав, что ему оно не нужно.
— Сколько предметов вы сделали?
— Шесть. Он принес слиток в два килограмма двести граммов. На работу ушло меньше четырехсот граммов.
— Перечислите, какие предметы вы сделали.
— По порядку трудно сказать. Давайте по-другому. Я вам сам все скажу, а что будет непонятно, переспросите. Он пришел первого сентября, представился Савелием Николаевичем. Сказал так: «Мне рекомендовал вас один общий знакомый. Если мое предложение вас не заинтересует, то я обращусь к другому ювелиру». Я резонно ответил, что все зависит от его предложения. Запаивать старые колечки я, разумеется, не стану. Безусловно, я принял его за сумасшедшего. Он начал выкладывать из старого портфеля невообразимые предметы: здоровенный ржавый гвоздь, пузырек из-под лекарств, вырванную страницу из аукционного каталога, картинку из журнала, часы и, наконец, какую-то конусообразную штучку. Как потом выяснилось, это была пуля. И в завершении на стол упало что-то тяжелое, завернутое в тряпку. За всю жизнь в моем доме столько пакости не видел. Он вообще напоминал старьевщика. Этот ужасный потрескавшийся портфель… Непонятно, на какой помойке он его выискал. А одет так, словно сошел с экрана старого фильма. Правда, опрятно, чисто, наглаженно, но ужасно. И эта дурацкая фетровая шляпа. Я и до сих пор считаю, что этот тип чокнутый. С головой у него не все в порядке.
Я спрашиваю: «И что все это значит?» — «А это значит, что все предметы, лежащие на столе, должны стать серебряными». Он развернул тряпку, в которой лежал слиток. В том, что он серебряный, я не сомневался с той секунды, как его увидел, но отлит он был кустарным способом. «Начнем с простого, — сказал он. — Сначала отольете мне пулю, потом гвоздь. Если они мне понравятся, то сделаете пузырек, потом портсигар с этой картинки, следом орден с другой репродукции. Он должен быть достоверным по всем статьям». И эти часы. Пожалуй, единственная достойная вещь.
Женские часики, швейцарские, дорогие, фирмы «Шепард», но в металлической оправе. «Сделайте для них серебряную оправу и браслет». — «Почему вы решили, что я возьмусь за вашу работу? Могу принять заказ на изготовление портсигара, часов, но для ордена нужна соответствующая эмаль, перламутр. А гвозди и пули — не мой профиль. Вы за кого меня принимаете?» — «За исполнителя. Сядь на стул и слушай меня, старик!». Он сказал это так, что у меня подкосились ноги, и я сел. Хорошо еще, что мимо стула не промахнулся. Сильная личность, ничего не скажешь. Давил на меня, как пресс.
Он достал из кармана маленькую коробочку, в которой обычно дарят колечки дамам, и, открыв ее, поставил на стол. «Это твой гонорар. Получишь его, после того как сделаешь все, что я тебе заказал». Вы знаете, у меня язык прилип к небу. В коробочке лежало подлинное клеймо Фаберже. Я знал, что они еще существуют в природе, но видел только на иллюстрациях. Вы должны меня понять. Я способен делать вещи не хуже мастеров великого Фаберже, но они никогда не будут вызывать такого восторга. И дело не в таланте и не во вкусе. Все дело в нашем снобизме. Стоит человеку увидеть это клеймо, и любая безделушка приобретает статус шедевра. Всем важен лейбл, этикетка, фирма, а не товар. Настоящих ценителей — единицы, в России их по пальцам можно пересчитать. Нет пророков в своем отечестве. Я не мог устоять.
Ведь для художника важно признание, пусть даже под чужим именем. Робер Броссен умер в тюрьме как преступник, но до сих пор никто не может отличить настоящих Гогена, Лотрека, Ван-Гога от броссеновских, которые продолжают висеть в Лувре и других галереях и частных коллекциях. Последний свой шедевр он подарил начальнику тюрьмы, и он признан лучше оригинала. В этом все дело.
— Что было дальше?
— Он приходил еще три раза. На следующий день забрал пулю и гвоздь, через неделю портсигар и еще через две недели часы и орден. Клеймо и оставшееся серебро он оставил мне. С тех пор я его не видел.
— Значит, он был у вас в последний раз около двух недель назад?
— Да, двадцать первого сентября. Я спросил его: «Зачем вам серебряные пузырьки и гвозди? Эти предметы не имеют никакой ценности». Он ответил: "Это не предметы. Это орудия убийства. Чуть позже они превратятся в предметы под названием «улики». На этом наше знакомство закончилось.
— Вы можете описать его внешность?
— Я себе уже задавал подобный вопрос. Пытался вспомнить его, но не смог. Доходишь до какого-то места, и память начинает буксовать. Одежду помню, имя помню, а вместо лица возникает какая-то серая масса. Я даже голос его запомнил, голос человека, не терпящего возражений.
— Но он сказал вам правду. Все эти предметы не что иное, как орудия убийства, и уже превратились в улики. Каждый сыграл свою роль, кроме ордена, часов и гвоздя. По поводу ордена я уже знаю, кому он готовит погибель. Можно от вас позвонить?
— Ради Бога!
Трифонов подошел к телефону и набрал нужный номер.
— Подполковника Крюкова. Трифонов говорит.
— Извините, Александр Иваныч, но подполковник на выезде. Капитан Забелин обнаружил труп артиста Костенко.
— Какой адрес?
— Маросейка, двенадцать.
— Ну вот, и орден сыграл свою роль орудия убийства!
Ахвледиани ничего не понял. Вероятно, следователь тоже показался ему сумасшедшим. И куда только этот мир катится?!
***
О чем можно беспокоиться с таким лицом, когда тебя и мать родная не признает. Сломанный нос превратился в картошку, а белки глаз, залитые кровью лопнувших сосудов, потеряли цвет и форму. Точнее сказать, приобрели форму чемпиона Монголии по обжорству. Веки выпирали вперед бровей на пару сантиметров. Два ярких фингала вместо щек и разбухшие губы, словно их пытались накачать воздухом вместо колесных шин. Одним словом, красота неописуемая плюс ободранные коленки и рваный плащ.
Итак, одна из самых красивых актрис модного московского театра добралась до столицы. Пешком, как вы догадываетесь, да еще лесочком, где был потерян первый каблук и сломан второй, умышленно, для равновесия. Вот такое чудо попыталось украсить столицу, вид которой и без того портила тусклая безрадостная погода. О чем она думала, никто сказать не может, и сама Анюта в том числе. Голова не работала. Просто женщина встала и пошла. А что делать-то? И жить хочется, и пить, и есть, и даже спать. Все то же самое, что свойственно любому живому существу, не умеющему думать.
Около полудня Анна очутилась у метро «Войковская». Вряд ли название станции имело для нее значение. Ее интересовал любой вещевой рынок. Купить что-либо на мелочь в кармане невозможно, а вот продать кое-что она могла. Четверо парней в кожаных куртках кавказской внешности стояли неподалеку от входа и топтали асфальт вокруг себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34