Двери лифта открылись, и он оказался лицом к лицу с взволнованной учительницей, окруженной десятилетними школьниками. Он быстро обменялся с ней улыбкой и вошел в лифт. Двери закрылись, и он автоматически нажал кнопку — первый этаж, главный вестибюль. Можно не беспокоиться. Один из мальчишек нажал на все кнопки с первого по двадцать второй этаж.
Как будто ему больше не о чем беспокоиться...
Глава 5
Разветвление каналов, горбатые мосты, разноцветная флотилия плавучих домиков и узенькие, мощенные булыжником улочки, запруженные велосипедистами всех возрастов. Помимо этого, Амстердам запомнился Витлоку и по jenever. Однажды после этого напитка, с сильным ароматом можжевельника, у него было такое похмелье, которое навеки может превратить алкоголика в трезвенника. Но то был первый и единственный раз в его жизни, когда он напился. Двадцать пять лет назад в летние каникулы вместе с группой своих друзей по университету он отправился на недельку в Голландию. Это была эра просвещения, когда хиппи с цветами в волосах внимали словам Тимоти Леари и музыке Жани Жаплан, передавая из рук в руки общую трубку, набитую гашишем.
Витлок, стоя на ступеньках Рейксмюсеум, смотрел на Сингелграхт и думал о том, что ничего не изменилось с тех пор, как он последний раз был здесь. Только хиппи куда-то исчезли, уступив место новому поколению тинэйджеров, которые внимают словам тяжелого рока — он никогда не мог заставить себя назвать его музыкой, грохот бездарных оркестров способен только оглушить, все равно что похмелье после jenever.
Он поднялся по ступенькам внушительного здания из красного кирпича, вошел в фойе и попросил администратора позвонить профессору Хендрику Бродендику, генеральному директору музея, и сообщить ему о его приходе.
Когда появился Бродендик, Витлок был ошеломлен его потрясающим сходством с Сидни Гринстритом: редеющая черная шевелюра с седеющими висками; толстые щеки и двойной подбородок; блестящие пронзительные глазки и грузное двухсотсорокафунтовое тело, которое было визитной карточкой актера в сороковые годы.
Они пожали друг другу руки, и Бродендик повел Витлока в свой кабинет, находившийся напротив библиотеки и секретариата.
— Мистер Колчинский сказал, что вас будет трое, — произнес Бродендик, опускаясь в кресло без подлокотников перед тяжелым столом из тикового дерева.
— Так и есть, — ответил Витлок, садясь в одно из кресел цвета бургундского вина. — Мои коллеги ведут следствие по другим направлениям.
Ответ, похоже, удовлетворил Бродендика, и он потянулся к телефону:
— Могу я предложить вам кофе или чай?
— Спасибо. Я только что за завтраком пил кофе.
— Где вы остановились?
— В «Парке». Вы должны знать этот отель, он совсем рядом.
— Да, я хорошо его знаю. Я всегда бронирую там номера для гостем музея. — Бродендик вынул из верхнего ящика стола видеопленку и, положил ее перед Витлоком. — Это было снято нашей службой охраны. Не знаю, что вы надеетесь увидеть на ней, но мистер Колчинский непременно хотел, чтобы вы ее просмотрели. В комнате, дальше по коридору, я установил видеомагнитофон и широкоэкранный телевизор. Персонал музея получил строжайшее указание не мешать вам.
— Прежде чем я просмотрю пленку, мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.
— Пожалуйста.
Бродендик вытащил из кармана пиджака, сшитого из альпаки, украшенный золотым тиснением портсигар и протянул его Витлоку; тот отказался.
— Не возражаете, если я закурю?
— Конечно нет.
Бродендик вставил сигарету в мундштук из слоновой кости и, щелкнув дорогой зажигалкой, закурил. Это напомнило Витлоку сценку из гангстерских фильмов сороковых годов.
— Вы не могли бы рассказать мне о Милсе Ван Дехне?
Бродендик пожал плечами, казалось, вопрос застал его врасплох.
— Я знаю Милса восемь лет, с тех пор как я занял пост генерального директора Рейксмюсеум. Он один из самых старых наших сотрудников, но вот так сразу я не могу сказать, сколько лет он здесь работает. Шестнадцать, а может, семнадцать лет. Это легко уточнить.
— О, необязательно!
— Милс — один из тех маленьких, ничем не выдающихся людей, которых вы встретите в любой компании. Вы понимаете, о чем я говорю? Жена — глава семьи, никогда не будет собственного дома, абсолютно никаких амбиций. Хорошо, если ко времени выхода на пенсию он станет помощником хранителя музея. Поэтому я был приятно удивлен, когда он предложил организовать «Ночному дозору» что-то вроде турне по Европе. Наконец-то человек проявил инициативу!
— Это была его идея? — переспросил со все возрастающим интересом Витлок.
— Да. Он пришел ко мне с этим предложением в прошлом году. По инерции я сперва отверг эту идею, но после некоторых раздумий пришел к выводу, что в этом что-то есть. Видите ли, мистер Витлок, я давно мечтал выставить «Мону Лизу» в Рейксмюсеум хотя бы на один день. И я подумал: если я предоставлю «Ночной дозор» на какое-то время Лувру, то моя мечта, может быть, станет более реальной.
— Значит, Ван Дехн только один раз предложил вам свою идею?
Бродендик пожевал мундштук, обдумывая вопрос Витлока.
— Возможно, он обращался ко мне дважды, я сейчас не помню, во всяком случае какой-то особой настойчивости он не проявлял. Мне бы это запомнилось.
— А когда вы решились на турне, Ван Дехн сам предложил себя в сопровождающие?
— Нет, я сам выбрал его, ведь это была его идея.
Бродендик стряхнул пепел с сигареты в стоявшую у него под рукой квадратную пепельницу.
— По-моему, вы очень заинтересовались Милсом.
— Я просто хочу понять, что произошло. Как и вы, не так ли?
— Послушайте, по-моему, Милс — один из самых порядочных и честных людей. Его репутация безукоризненна. Мое доверие к нему ничуть не поколебалось, и я не собираюсь его преследовать.
— Когда он должен вернуться?
Бродендик взглянул на настольные часы.
— Его самолет должен прилететь сегодня в шесть утра. Я предложил ему отдохнуть несколько дней, но он говорит, что хотел бы сразу выйти на работу. Его можно понять. Сидя дома, от отчаяния и крушения всех своих надежд, связанных с этим турне, он просто спятит.
— Мне бы хотелось поговорить с ним, когда он приедет.
— Я передам ему.
Витлок взял видеокассету и поднялся.
— Спасибо, что уделили мне время. А сейчас как пройти в комнату, которую вы оборудовали для меня?
— Вторая дверь по коридору. Она не заперта.
Когда Витлок ушел, Бродендик какое-то время смотрел на дверь, потом загасил окурок в пепельнице. Мог ли Ван Дехн быть причастным к хищению? Он отверг эту идею как абсурдную и занялся распорядком дня в своем календаре.
* * *
На блошином рынке Амстердама, что на Фалькенбургерстрат, было, как всегда, шумно, хотя утро пятницы выдалось сырым и хмурым; продавцы вовсю торговались с местными жителями и туристами, стремясь перед закрытием рынка на выходные продать как можно больше товара. Туристы постоянно совершали одну и ту же ошибку: не сойдясь в цене, они уходили, наивно полагая, что продавец вернет их. Но этого никогда не происходило. Торговец скорее оставит торговлю, чем потеряет лицо, тем более перед иностранцем. Голландцы гордятся своим упрямством.
Грэхем никак не мог понять, почему местом встречи был выбран блошиный рынок. Почему не отель? Толпа дважды разделяла его и Сабрину, и в конце концов она взяла его за руку, когда он стал раздраженно прокладывать дорогу в рыночной толчее. Встреча была назначена на одиннадцать часов у лавки, где продают ткани, в противоположном конце рынка, рядом с Рапенбургерстрат. Этого тоже не мог понять Грэхем. Почему там? Почему нельзя встретиться у входа? Почему надо назначать встречу на этом чертовом рынке, снова и снова спрашивал он себя.
Они добрались до нужной лавки с опозданием на десять минут. Здесь стояла дюжина столов, на которых, казалось, были разложены все мыслимые ткани от тика, льна и ситца до более экзотических шифона, крепдешина и тюля. Двое продавцов сновали между столами, мерили, отрезали и складывали. Судя по пачкам денег, переходивших из рук в руки, и непрекращающимся разговорам с клиентами, дело шло отлично.
— Майк? Сабрина?
Они обернулись и увидели мужчину лет пятидесяти с пепельными седеющими волосами и красивым лицом, дышащим силой. В левой руке он держал черный дипломат, на крышке которого были выгравированы инициалы П.д.Й.
— Меня зовут Питер де Йонг, — представился мужчина и протянул наманикюренную руку. На трех пальцах были золотые кольца.
— Почему для встречи выбрали это место? — спросил Грэхем, пожимая руку де Йонга.
— Через минуту вы все поймете.
Де Йонг предложил им следовать за ним.
— Давайте пройдемся. Пятница не самый хороший день, чтобы толкаться здесь, если, конечно, вы пришли не за покупками.
— Жак что-нибудь обнаружил? — спросил Грэхем, поравнявшись с де Йонгом.
Де Йонг покачал головой.
— Все имена вычеркнуты из списка подозреваемых. Люди Жака проверили их прошлой ночью.
— Значит, возвращаемся? — пробормотала Сабрина.
— Нет. Сегодня утром я долго беседовал с Жаком по телефону, и мы оба считаем, что подделку сделали здесь, в Амстердаме.
— Почему? — спросил Грэхем.
— Два с половиной года назад в одном из домов Амстердама пропала большая, но в общем-то дешевая картина. Больше ничего не взяли, хотя рядом с картиной стояла целая витрина с фарфоровыми статуэтками времен Виллема Тихого. Картина написана неизвестным голландским художником в семнадцатом веке. Ее размер пятнадцать на пятнадцать футов.
— Подходящий размер! — воскликнула Сабрина. — Мошенник мог потом просто убрать часть, которая была отрезана в тысяча семьсот пятнадцатом году.
— Не стоит слишком обольщаться, все могло быть и не так.
— Вы проверили этот вариант? — спросил Грэхем.
— Майк, мне это трудно сделать. Ведь меня здесь знают как бизнесмена. Если я буду интересоваться подобными вещами, я легко раскрою себя.
Де Йонг остановился у начала узкой, мощенной булыжником улочки.
— На этой улочке есть магазин керамики. Он принадлежит Франку Мартенсу — главному скупщику краденого в городе. Если кто-нибудь и знает, что случилось с картиной и кто ее украл, так это он. — Де Йонг посмотрел на Грэхема. — Вот почему я назначил встречу на рынке. Будь у вас даже карта и подробные указания, бьюсь об заклад, вы самостоятельно не нашли бы этот магазинчик.
— Да, похоже на то, — сказал Грэхем, осматриваясь.
Де Йонг открыл свой дипломат и протянул им по завернутой в ткань «беретте», не разворачивая, они положили пистолеты в потайные карманы.
— Мартенс опасен? — спросила Сабрина.
— Обычно он стремится избегать неприятностей, — ответил де Йонг и вытащил из кармана пиджака маленькую записку. — Вот список нераскрытых преступлений, в которых, как мы знаем, замешан Мартенс. Достаточных доказательств его участия ни по одному из них нет, но если возникнет необходимость, этим перечнем его можно припугнуть. А перспектива в третий раз сесть в тюрьму быстро развяжет ему язык.
Сабрине он протянул ключ.
— Это от камеры хранения Центрального вокзала. Когда вы закончите, положите туда пистолеты, а ключ оставьте в регистратуре отеля. Я его заберу. У вас есть мой номер телефона, звоните, если возникнет необходимость. А теперь прошу меня извинить, на двенадцать тридцать у меня назначен ленч.
Он пожал им руки, повернул к рынку и быстро затерялся в толпе.
Грэхем прочитал записку и дал ее Сабрине. В ней были подробности кражи картины, а также перечислено семь ограблений, после которых похищенные вещи были скуплены Мартенсом.
Они поднялись вверх по мощеной улочке к магазинчику, зажатому с одной стороны блинной, а с другой — прачечной. Имя «Ф. Мартенс» стояло на витрине, где была выставлена масса керамических изделий различных форм и размеров. Когда они входили, над дверью звякнул колокольчик. Внутри магазинчик оказался маленьким и грязным. На пыльных полках, которые тянулись по всему периметру, стояли некрашеные керамические горшочки и статуэтки. Грэхем подошел к прилавку и позвонил в колокольчик. За прилавком открылась дверь, и из задней комнаты вышла женщина средних лет, поправляя на ходу на голове платок. Под ним угадывались бигуди.
— Kan ik u helpen? — безразличным тоном спросила она.
— Нам нужен Франк Мартенс, — сказал Грэхем.
— Он наверху, занят, — резко ответила она.
Грэхем облокотился на прилавок.
— Позови его.
Она отвела глаза, не в силах выдержать его пронзительного взгляда.
— Давай его сюда быстро! — повторил Грэхем. Она исчезла за дверью, было слышно, как стучат, ее каблуки по не покрытым ковром ступенькам.
Сабрина оперлась спиной о прилавок и скрестила руки на груди.
— Похоже на притон.
Грэхем проследил за ее взглядом.
— В Нью-Йорке ты найдешь дюжину подобных мест. Самуэль Джонсон назвал бы их последним убежищем неудачников.
Почувствовав едкий запах застарелого пота, они переглянулись и, обернувшись, оказались лицом к лицу с полным мужчиной лет шестидесяти пяти, не брившимся минимум неделю, с грязными рыжими волосами.
— Вы хотели меня видеть? — сказал он, стоя в дверном проеме.
— Если вы Франк Мартенс, — ответил Грэхем.
— Да, я Мартенс. Что вы хотите?
— Сведения.
Мартенс ухмыльнулся, блеснули зубы, покрытые никотиновым налетом.
— Я не справочная.
— Жаль, — сказал Грэхем и развернул записку так, чтобы Мартенс видел ее содержание. — Ограбление Ван Хагена, декабрь 1986 года. Ты скупил краденое за две тысячи долларов. По оценкам полиции, стоимость награбленного около двадцати пяти тысяч долларов. Далее, похищение бриллиантов из «Гассон-Диамонд-Хаус» в марте 1987 года...
— Кто вы? — выпалил Мартенс.
— Тебя это не касается. Ты должен знать одно: ты надул своих подельщиков, и однажды они тебе отомстят. Мешает только то, что они отбывают срок, но если случится, что ты окажешься с ними в одной тюрьме...
— Что вы хотите знать? — с тревогой спросил Мартенс и тыльной стороной ладони вытер лоб.
— Два с половиной года назад из дома, — Грэхем остановился и посмотрел в записку, — по улице Де Клерк была украдена картина. Ограбление было необычным по двум причинам. Во-первых, размеры картины. Пятнадцать на пятнадцать футов. А во-вторых, больше ничего не было украдено. Я хочу знать, кто грабитель.
— Через мои руки никогда не проходила эта картина. Я бы запомнил картину таких размеров.
— Я и не говорил, что ты к этому причастен. Я хочу знать, кто ее свистнул.
Мартенс издал нервный смешок.
— Mijnheer, я бы сказал вам, если бы знал. Честно.
Грэхем пожал плечами и сложил записку.
— Боюсь, мы теряем время. Полицию, конечно, заинтересует эта записка.
— Подождите, прошу вас, — взмолился Мартенс, когда они собрались уходить. — Я могу узнать.
— В твоем распоряжении пять минут, после этого мы идем в полицию.
Мартенс понимающе закивал и пошел к телефону, номер он набирал дрожащими пальцами.
После второго звонка он положил трубку с явным облегчением.
— Человека, который вам нужен, зовут Ян Леммер.
— Что ты о нем знаешь? — спросила Сабрина, включаясь в разговор.
— Он бывший боксер. Сейчас его в основном используют там... — Мартенс взъерошил свои сальные волосы, пытаясь найти нужные слова, — где нужны сильные руки. Вы понимаете?
— Да, — ответил Грэхем. — Где его можно найти?
— Он живет в плавучем домике около Вестермаркта в Иордане.
— Какой канал? — давил Грэхем.
— Принсенграхт. Я точно не знаю где, но он там хорошо известен.
— Ты уверен, что он принимал участие в той краже? — спросила Сабрина.
— Да, у меня надежные источники. Вы порвете эту записку?
— После того как увидим Леммера, — сказал Грэхем.
— Но я рассказал вам все, что вы хотели знать.
— Мы оставим ее в качестве гарантии, — сказала Сабрина.
— Что значит «в качестве гарантии»? — с тревогой спросил Мартенс.
— Это значит, что, если ты дашь ему знать, что мы его ищем, бумажку получит полиция, — сказал Грэхем.
— Да чтобы я сказал Леммеру! — задохнулся Мартенс от возмущения, его лицо вспыхнуло, и он сплюнул на пол. — Да я никогда в жизни слова ему не скажу. Это мерзавец, просто мразь!
— Нам это безразлично, — сказала Сабрина.
— Но как я узнаю, что вы порвали записку после того, как повидались с Леммером?
Грэхем открыл дверь, пропустил вперед Сабрину и обернулся к Мартенсу:
— Ты? Никак.
Они поймали такси на Фалькенбургерстрат, и Грэхем велел водителю везти их на Западный рынок, добавив, что, если он доставит их туда за пятнадцать минут, он получит сверх таксы десять гульденов. Водитель принял вызов с готовностью.
* * *
Видеопленка закончилась, и Витлок нажал на кнопку перемотки, чтобы посмотреть ее заново. Сколько раз он прокрутил ее? Восемь? Десять? Он уже сбился со счета. И каждый раз напрашивался один и тот же вывод: в Рейксмюсеум подменить картину было невозможно. Видеокамера запечатлела все: вот картину осторожно сняли со стены в зале номер 224 и опустили на пол, вот ее завернули и положили в ящик, вот ее несут вниз по лестнице, через фойе, выносят на улицу Музеумстрат, где ее встречает толпа фоторепортеров, чтобы запечатлеть этот момент для потомков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29