Вика вся внутренне напряглась.— А это что? А? — произнес Гринев.Вика бросила на него равнодушный взгляд.— Кайф, что ли, какой-то? — Гринев вернул склянку в чехольчик. — Ф-ф-ф, — он поморщился.Вика вздохнула с легкой укоризной:— Вот вам это надо? Это — женское. Хотите — понюхайте.И она отвернулась и принялась надевать на руку часики на кожаном ремешке. Подняла руку и изящно выгнула ее. Осталась довольна.Гринев положил замшевый чехольчик к остальному содержимому косметички, и тема оказалась исчерпанной.Гринев вышел, оставив Вику одну.Только что таможенный терминал режима «кнут и пряник» пропустил главный контрабандный груз. * * * Все, что началось дальше, Вика делала совершенно непрофессионально и, честно говоря, не особо рассчитывая на успех. Приближались майские праздники, о ней почти забыли. Она восприняла это как маленькое чудо. Но ведь в мире много разных чудес.Она не была профессиональной наркушей, соскакивающей с кайфа.Она не была врачом-наркологом.Она не зарабатывала деньги как профессиональный гример, скрывающий под слоем косметики землистую бледность и синяки под глазами.Она не умела прежде особо ловчить и являлась актрисой не в большей мере, чем любая другая женщина.Вика не знала, с каким набором качеств можно отправляться в столь опасное путешествие, в маленький личный ад наркотической ломки, не располагая ни одним союзником, более того, скрывая от всех, что находится в аду.Она только имела одну-единственную психологическую доминанту, заставляющую ее улыбаться, когда внутри ее горел адский огонь нарозинового голода; в ее реальности остался лишь один вектор, все остальное перестало существовать. Я вырву у них своих детей.Когда-то она читала, что наркотическую ломку может смягчить ежедневное сокращение принимаемой дозы в два раза. Это была одна из форм выхода из наркотической зависимости. Правда, требовались ежедневные промывания, очистка крови, печени, витамины и минералы. Витамины и минералы ей давали, насчет остального — увы.Подлинным чудом было то, что у нее получилось.Вика никогда прежде не жаловала напитки в банках. А кока-коле предпочитала пиво или минеральную воду. Вика была уверена, что пиво полнит вовсе не больше, чем сладкие водички, и как-то Леха научил ее пить пиво пополам с фруктовыми соками.В то утро, когда Вика повторно отправилась в свой маленький ад, Алла слегла с приступом гипертонии и таблетки нарозина Вике принес Гринев. Блюдечко и две продолговатые капсулы. Гринев ждал.— Что, так и будете смотреть? — спросила Вика.Он улыбнулся и развел руками.Вика отправила обе таблетки в рот и отвернулась. Вскрыла банку кока-колы, придержала одну капсулу языком. Гринев вышел, затворив за собой дверь. Вика сплюнула одну из таблеток в банку, вторую проглотила. Нарозин растворялся довольно быстро, а потом Вика выливала остатки, сославшись на то, что напиток выдохся.Ее пятидневный кошмар начался. * * * Каждое утро она протирала лицо солью, потом накладывала тональные кремы, потом… «потом» для нее не существовало. Нарозин разговаривал с ней, нарозин плясал в ее крови, высушивал ее внутренности, и они осыпались, как песчаные замки; он жрал ее мозг и выплевывал его, но она думала о детях. Она слышала их голоса, и их чудесный смех не мог заглушить дьявольский хохот нарозина.Подлинное чудо… В мире много чудес.Вика сама вошла в маленький ад. По своей воле она вошла в эти земли, по своей воле вошла в кошмар, во владения божества из темной расщелины, и у нее оставалось лишь два выхода — либо справиться, либо позволить божеству убить себя.Собственно говоря, выход оставался один. Смерть — не в счет, она сама назначает время своего прихода. Прошло пять дней. Вика не умерла. Она — выиграла. * * * После празднования Победы она поняла, какую на самом деле громадную территорию ей удалось отвоевать. Пошел уже третий месяц ее нахождения в охотничьем домике, а это немалый срок. Люди поверили в то, что видели у себя перед глазами. От Вики перестали прятать колюще-режущие предметы, ей вернули шнурки от обуви, и теперь она ела при помощи вилки и столового ножа: никто больше не ожидал, что Вика попытается свести счеты с жизнью тем или иным способом. Санчес оказался прав: перевесила рациональная часть ее характера, а это значило, что она не совершит никакой глупости, прежде всего из-за своих детей. Пару раз Вике демонстрировали их свежие фотографии, сделанные на публике, но вне помещения, — малышей вела за ручки няня, Александра Афанасьевна трепала по кудряшкам Леху-маленького, он весело смеялся, глядя на нее… У Вики сжалось сердце. Вот и сбылся ее страшный сон, ее кошмар: чужая женщина играет с ее детьми, чужая, претендующая быть ею. В этот момент Вика почувствовала, что запросто могла бы воткнуть один из этих столовых ножей в горло Александре Афанасьевне. Запросто. С наслаждением! Наверное, любого человека можно попытаться понять, но все попытки понять «несчастную девочку» из далекого Батайска больше не существовали. Потому что Александра Афанасьевна с удовольствием играла свою роль, она — чужая — все больше становилась ею, она сама жаждала этого, как бы и кто бы ее ни подталкивал. Вика с трудом подавила желание проткнуть ее изображение. Вместо подобного поступка она, усмехнувшись, поинтересовалась у Санчеса:— Няне вы тоже платите? Или просто запугали?— Нет необходимости, — последовал неожиданный ответ. А от услышанного дальше какая-то холодная рука сжала Викино сердце:— Она родная сестра медсестры Аллы… — Пауза, и дальше:— Как видите, мы давно с вашей семьей.Боже мой, как все просто! Как все, оказывается, просто… Чем они с Лехой занимались все это время? Что за шоры были на их глазах? Новую няню нашел Леха, конечно, Леха, но… ведь с подачи своего старого доброго приятеля и делового партнера Пети Виноградова… Рука, качающая колыбель, правит миром.Рука, прячущая змею.— Мой муж… — хрипло произнесла Вика. В этот момент что-то темное промелькнуло в ее глазах.— Я не имею к этому никакого отношения. — Санчес перебил ее ровным и совершенно неинтонированным голосом.Вика молчала, а сердце бешено колотилось… Следующую порцию нарозина принимать еще не скоро, и хоть какое-то время она могла побыть собой. Затем, кивнув на изображение Александры Афанасьевны, Вика спросила:— Кто она для них?— Простите?— Кто она для них? Малыши думают, что она кто?Санчес одарил ее своей обворожительной улыбкой, в которой Вика тоже с удовольствием поковырялась бы столовым ножом.— Просто добрая тетя. Очень похожая на маму. Мы же не идиоты, — он усмехнулся, — дети-то знают, что она не их мать. Обычно они привыкают к новым родителям за гораздо больший срок. Обычно.Зубы Вики плотно сжались, в ее глазах вспышка гнева сменилась какой-то холодной решимостью. Санчес был в восторге.— Спокойно, — проговорил он, — я только рассказываю о положении дел.Еще месяц — и все. Я не нарушаю данного слова. — Он беспечно посмотрел по сторонам, продолжил:— Поэтому держать ваших детей в Москве стало опасно.Именно потому, что они знают, кто их мать. И часто спрашивают, где мама…Представляете — каково?Хватило одной фразы — бисерины слез скатились из Викиных глаз. И Санчес вдруг… деликатно отвернулся. Всего на несколько секунд. Затем произнес:— Детей предусмотрительно не будет в Москве. Знаете, от греха подальше… Мы их увозим от лишних глаз. Да и вам никакая неудачная мысль не залезет в голову.Она снова насторожилась.— Не беспокойтесь, — Санчес равнодушно пожал плечами, — это, так сказать, санаторий.— Санаторий? — повторила Вика, словно пробуя это слово на вкус.— Закрытый санаторий, — дополнил Санчес. — Очень закрытый. Знаете, с малышами, — Санчес изобразил сердобольную улыбку, — всегда хлопотно. Проще отправить их с няней на отдых.— Верните мне эти хлопоты, — быстро сказала Вика.— Вы все знаете, — произнес Санчес, не изменяя тона. — Мальчик еще ничего, а девчонка… недавно маленькая Вика спросила, когда приедет мама.— Это вас удивляет?— Нет. Только это произошло в вашем кабинете, когда няня с детьми навещала вас. Такой подарок от маленькой Вики. Красотка вырастет, вся в маму.— Перестаньте хвалить моих детей!«О-о! — подумал Санчес. — Теперь уже не просто гнев. Прямо волчица!Хорошо». Вслух сказал:— У меня не дурной глаз. Но я вас понимаю.— Что за закрытый санаторий?Санчес проигнорировал этот вопрос.— Детей вернут к пресс-конференции, — сказал он, — где после определенных заявлений счастливая мать погрузится в семейные заботы. Как и уговорено. Так что благополучие малышей всецело в ваших руках. Надеюсь, вы это помните.— Где этот санаторий?— Исключено. Даже и не думайте! Послушайте, Вика, я понимаю, что вам может закрасться в голову неудачная мысль… — Он холодно посмотрел на нее. — Так вот: не стоит — это смертельно опасно для малюток. Все, тема закрыта.— Я ведь имею право…— Нет, — сказал он. — Вы правильно заметили: кнут и пряник. Пока мы все обходимся пряником. Но я отрезвляю вас: кнут… Ведь малюток двое, — проговорил он с нажимом на последнее слово. — Кнут может оказаться очень страшным.Вика побледнела.— Отставьте неудачные мысли, — негромко проговорил Санчес. — Они не стоят жизни одного из ваших малышей.— Вы… — Вика помолчала, мышцы ее левой щеки непроизвольно сократились. — Вы… чудовище, — прошептала Вика.— Вовсе нет, — рассмеялся Санчес.Потом он беззаботно улыбнулся:— Было приятно побеседовать с вами. Фотографии оставьте себе. * * * Тремя днями раньше прерванного Гриневым просмотра «Красотки» Санчес подошел к ней и беспечно поинтересовался:— Эти краски у вас под матрацем… Нет, вы что, серьезно?— Что? — произнесла Вика.— Нет, ничего. Будем считать, что просто забава.— Это… — Ком встал у Вики в горле, она сглотнула. — Она вам сказала?— Ну вы даете! Разумеется, нет. Она знает, что за несанкционированные поступки я оторву ей голову. Но навязчивые идеи… Наши дремучие инстинкты оказываются сильнее. — Он вздохнул.Вика была смертельно перепугана, а Санчес, казалось, просто забавлялся.— Хотите совет? — изрек он. — Не пытайтесь переманить ее на свою сторону. Во-первых, пустые обольщения. Во-вторых, опасно для вас обеих. Ведь вас и так уже почти не отличить. А если вы еще примените ваши несомненные способности в области макияжа, да еще, — он бросил оценивающий взгляд на ее домашний спортивный костюм. Александра Афанасьевна в сравнении с ней теперь — сама элегантность, — поменяетесь одеждой, так, пожалуй, точно не отличишь. — Он рассмеялся и подморгнул ей:— Я прав? Насчет макияжа?Вика почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Вот и все: теперь он ей скажет… про капсулы нарозина, растворенные в банках с кока-колой и по четыре раза в день сливаемые в унитаз.Но Санчес уже легкой пружинящей походкой направился в сторону дома.И темный холодок отступил. * * * Заканчивался май. Вика чувствовала, что приближаются какие-то события, их скрытых признаков становилось все больше. И она смотрела фильмы по несколько раз в день. Это была чудесная ниша, надежное укрытие для маленького беззащитного существа. Вика думала. Она научилась отключаться от этого однообразного телевизионного шума.Возможно, маленькое существо теперь уже и не настолько беззащитно?Шансы малы; наверное, их не было бы совсем, если б не одна навязчивая идея, назойливый бред… Как первобытный дикарь наделяет магическими свойствами нечто, понятное лишь ему, так и Александра Афанасьевна Яковлева изобрела свой магический тотем, который чудесным образом должен был переменить ее жизнь.С каким-то сухим отчуждением Вика поняла, что обладает этим тотемом.Май заканчивался. Вика проливала слезы над фильмом «Красотка», а потом ее пригласили на беседу в сад камней. Санчес разглядывал в бассейне рыб и задавал ей свои вопросы. В вечернем воздухе стояла липкая духота. Приближалась гроза, которая станет лишь легкой предтечей страшной бури с ураганным ветром, обрушившейся на Москву через несколько дней. Склянка в замшевом футлярчике с рисунком ручной работы, склянка с вытяжкой из слизи Радужной вдовы ждала своего часа.А потом наступил июнь, и все начало меняться. Первое сообщение о страшном взрыве, прогремевшем на свадьбе в загородном доме Лютого, Вика услышала на волнах «Русского радио».Вика вышла во двор. К Москве приближался страшный ураган.— Радужная вдова, — прошептала она.Все начинало меняться. С ошеломляющей быстротой. 5. И голоса, и пальцы имеют отпечатки (II) — Сегодня на четыре, — сказала шефиня.— А почему тема такая? — спросил Игнат.— Сегодня в четыре она будет рассказывать о благотворительности и, видимо, демонстрировать полную рассеянность. Так сказать, генеральная репетиция. Главная пресс-конференция — через три дня. Что еще раз подтверждает правильность отработанной нами версии. — Светлана Андреевна на листе бумаги продолжала чертить свои схемы.Вся логически-временная цепочка, начиная с заказного убийства Викиного мужа, автокатастрофы, подмены Вики дублером, возможно, еще на стадии «больницы» (то есть скорее всего когда демонстрировали человека, блуждающего между жизнью и смертью, сразу после аварии, это была Вика; «выздоравливающая Вика» — это уже была косметика, дублер или, как ими было решено именовать дублера, — «маска»), вплоть до последней, оперативно поступающей информации, — все это сходилось в центральной точке: свадьбе в загородном доме Лютого. Нижняя часть листа была очерчена прерывистой линией со словом «Батайск», где развивался свой, параллельный ряд, и все элементы этой схемы взаимодействовали посредством длинных искривленных стрелок. С геометрией у Светланы Андреевны был полный порядок. Как и с логикой. Все элементы этой жуткой схемы работали, и присутствовала в ее завершенности даже какая-то пугающая темная красота.— А почему такая тема, — шефиня решила вернуться к вопросу Игната, — объясняю: благотворительность — это все, на что теперь распространяется наша компетентность… Очень грамотно. С более серьезными вопросами вице-президент «Континента» в результате полученных травм и затянувшегося процесса реабилитации просто не в состоянии справляться. Что, так сказать, в нашу копилку — еще одно подтверждение правильности нашей версии. — Светлана Андреевна усмехнулась. — И как красиво у них получается: пытались, делали все возможное, вывели человека на работу, но что ж поделать… — Она развела руки в стороны. — Реабилитация пошла не так, как ожидалось, со всякими ремиссиями…Это правильное слово?— Если имеется в виду онкология — то да. А так не знаю, — сказал Игнат.Но шефиня уже продолжала:— Красиво. Почти гениально. Ведь все делалось на виду всего честного мира. Лучшие клиники, врачи, огромные деньги. Не помогло. Люди сделали все, что могли, но даже с такими элементарными вопросами, как благотворительность, человек, мягко говоря, не совсем справляется. И у всех на виду! Даже сегодня будет приглашена пресса, где барышня станет валять рассеянную дурочку и у всех это вызовет лишь сочувствие. — Светлана Андреевна рассматривала свои схемы как увлекательную шахматную партию. — Черт побери… Если бы они не перессорились, вышло бы идеальное преступление.«Да, — подумал Игнат, — осталось только, чтоб у нее глаза сверкали.Вот еще одно проявление охотничьего азарта. Знакомое проявление. Она, конечно, умница, Светлана Андреевна, и дело свое знает. На таких, как она, всегда все и держалось. Потому что если ты начнешь видеть за всеми этими стрелками, квадратиками и овалами, за всей этой великолепно (и правильно) выстроенной логической системой трагические человеческие судьбы, то все рухнет. Либо одно — либо другое. Все правильно. Так было всегда. И наверное, с каждым».— Красиво, — повторила шефиня.— Похоже, что… так, — кивнул Игнат и неожиданно подумал: «Так было всегда и с каждым. Пока его жизнь не превращалась в… Ночь. И вот тут ты останавливался. И слушал совсем другие голоса. И даже если ты когда-нибудь пройдешь через долгую Ночь, эти голоса с тобой останутся. Но это все не важно».Игнат поморщился. Шефиня пристально смотрела на него. Она была вовсе не бесчувственной, холодно-рассудочной женщиной, она была хорошим профессионалом и, наверное, хорошим человеком. А вот он несколько расклеился…— Видишь, Воронов, — произнесла шефиня, и ее руки, лежащие на схеме, мягко пододвинули лист бумаги к Игнату, возвращая его в реальность, — это ответ на твой вопрос: даже благотворительность мы теперь не тянем. Никакая заказная пуля с этим бы не справилась. Не дала бы такого результата. Они… — шефиня умолкла, словно подбирая нужное слово, — …умные.— Вы думаете, это будет опекунство? — спросил Игнат. Он уже чувствовал себя совершенно нормально.— Что-то вроде почетной отставки и передачи акций в доверительное управление. Думаю, что так.— Значит, на этой созываемой через три дня пресс-конференции объявят о ее отставке?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39