— Конечно, — отозвалась она, — генеральская все же.— И наверное, там есть какие-нибудь дальние комнаты? Например, библиотека, которую ты захочешь показать своему профессору, пока будут накрывать на стол? Или наша маман будет следовать за нами по пятам?— Не будет. Все же она светская дама. Если только она сама, господин профессор, не начнет строить вам глазки. Кстати, папина библиотека действительно находится в дальней комнате. Во флигеле.— Почему — папина? Никогда не знал, что твой отец — книгочей.— Потому что другая — мамина. Но она в московской квартире.— Надеюсь, мы не будем особо усердствовать, знакомясь с библиотекой нашего папа? — Санчес ухмыльнулся.— Очень на это рассчитываю. Сколько можно бороться с собой? Хочешь, надену твое платье?— Любое, которое можно побыстрее снять.— Твое в этом смысле — чемпион.— Я старался. Знаешь, больше всего ты мне нравишься без всяких платьев.— Спасибо на добром слове. — Она рассмеялась, затем сразу стала серьезной. — А если неожиданно вернется папа? Вдруг он тебя узнает?— Сомневаюсь, — ответил Санчес.— Хотя да, перед выездом он обязательно звонит.«Точно, — подумал Санчес, — звонит. И ему действительно придется вернуться. Только неожиданностью сегодня будет совсем другое».Сегодня многое будет другим. Сегодня мы едем в логово. И теперь уже ход его — Санчеса. Все дело в том, что Санчес — ученик старого лиса, нашего замечательного папа. Причем, говорят, лучший ученик. И поэтому внутренне Санчес был готов ко многому. В том числе и к тому, что когда-нибудь его подставят.Санчес выполнил всю самую ответственную грязную работу, он, в прямом смысле этого слова, заложил фундамент. Был и творцом, и прорабом, и разнорабочим. И вот в новое здание решили войти уже без него. Санчеса вздумали оставить за бортом. Его не просто подставили, его смертельно подставили. Что ж поделать. Мы играем. Иногда выпадает счастливое число, чаще — проигрыш. Поэтому внутренне Санчес был готов к подобному повороту событий. И в тот момент, когда все было хорошо, стояли солнечные деньки, вовсе не предвещающие никакой бури, Санчес позаботился об этом. Он всегда и обо всем заботился. И, закладывая фундамент, Санчес не забыл об одном маленьком кирпичике в основании здания, небольшой страховке для себя, если что-то пойдет не так. На то он и лучший ученик.Маленький кирпичик, однако если его извлечь, то может статься, рухнет все здание.И сейчас по электронным проводам побегут сообщения туда-сюда, ох и наделают они шума. Вот будет умора.Маленький кирпичик, но если его извлечь — рухнет все здание. И погребет под обломками много чего. И — много кого. Поэтому, возможно, рушить все еще несколько преждевременно. Санчес никогда не станет действовать против собственных интересов, даже несмотря на то что его так крупно подставили.Нехорошо, конечно, но обиды мы оставим маленьким девочкам. Рушить — рановато.Но вот легонечко надавить на этот кирпичик — самое время.Ох этот Санчес… С ним, конечно, не соскучишься. Да, впереди нас ждет много смеха.Санчес начал свою игру, свой страховочный вариант. Он пока лишь совсем легонько надавил на тайный кирпичик в фундаменте, где сходилось множество силовых линий огромного здания. Пока совсем легонечко — основной праздник впереди. И никто не услышал, как все здание тревожно вздрогнуло и по нему прошел первый, пока еще совсем слабый, гул. Никто не услышал. Кроме Санчеса.Что ж поделать, коли так вышло.Теперь его ход. Маленький кирпичик…Мы объявляем бал-маскарад, отправляясь в логово. Теперь его ход. И ничего не поделать: кому-то с этого бала-маскарада вернуться уже не удастся.Кому-то придется остаться там. На празднике.В темноте. 2. Маска …Огромная рыба, похожая то ли на средневековую гравюру, то ли на галлюцинацию, плыла по океану, а может, по Космосу, а может, по изнанке чьего-то воспаленного сознания…Полотно, конечно, было странным. Минимум, что можно было сказать об этой написанной маслом картине, что она была странной. Еще, наверное, можно было сказать, что за картину отвалили прилично денег. Ну и, разумеется, согласиться, что не каждый в обществе подобного произведения искусства сможет чувствовать себя комфортно.Конечно, Вика была неординарным человеком. Более чем неординарным…Но это… — уборщица не могла подобрать правильного определительного слова — полотно появилось в Викином кабинете недавно, после возвращения из клиники, после того, как с ней приключились все ее трагедии. Уборщица работала в «Континенте» уже пять лет и считала, что ей очень повезло в жизни. Вряд ли бы кто поверил, что за ее плечами имелось высшее образование, Институт культуры, библиотечное отделение, и даже оставшаяся в молодости неожиданная попытка защитить диссертацию по произведениям Борхеса. Ох эта молодость, звенящая, как весенняя капель, и такая же мимолетная… Но она ни о чем не жалела, хотя верхом ее карьеры стало руководство бригадой уборщиков: ее зарплата была ровно в двенадцать раз выше, чем у подруги, оставшейся на прежнем месте работы.Возглавляя бригаду уборщиков в «Континенте», в месяц она получала годовую зарплату человека с высшим образованием. Ну как вам? Мир сошел с ума. Мир явно сошел с точек равновесия. Пришли новые, молодые и сильные, и вроде бы все у них пока получалось, но дай Бог, дай-то Бог, чтобы они знали, что делают. Потому что…Уборщица теперь понимала в этой жизни все меньше и меньше. В принципе она всегда относилась к типу людей, которые не против, чтобы их направляли.Фигурально выражаясь, она не считала унизительной складывающуюся связку понятий «Пастух — и его Стадо». А что здесь унизительного — все мы чье-то Стадо…Иногда Пастух заботлив, иногда — беспощаден. Его милость и Его гнев. Но и Его обязанность: твердо знать путь. А это вот все больше вызывало сомнения. В последнее время уборщица часто прибегала к подобным сентенциям и обобщениям. И она знала, что, если приходило время для ее нехитрой философии, что-то в этой жизни менялось. Менялось, как правило, не в лучшую сторону.Чтоб вам жить в эпоху перемен!Насколько же мудрыми оказались древние китайцы, избравшие это выражение в качестве чуть ли не самого страшного ругательства. И насколько тяжелым оказалось испытывать действие этого ругательства на собственной шкуре.«Континент» сейчас явно переживал время перемен. И чтобы это понять, вовсе не обязательно быть семи пядей во лбу. Уборщица являлась абсолютно нормальным и совсем не глупым человекам и, как все, была наслышана о грязи вокруг нового русского бизнеса, но «Континент»… Это странно и вполне вероятно, что, невзирая на предпенсионный возраст, уборщица все еще оставалась натурой романтической, но «Континент» почему-то всегда ассоциировался у нее с чем-то… светлым. Да-да-да, со Светом, как бы глупо это ни звучало. Рождественские каникулы и летние отпуска, подарки, праздничные премии, небольшие, но обязательно в конверте и с открыткой, адресованной лично тебе…Доброжелательность, молодые веселые сотрудники, дух одной большой семьи, из которой вовсе не хочется возвращаться в свою однокомнатную незамужнюю квартиру… Только все это кончилось. «Континент» явно вступил в эпоху перемен.Картина с рыбой появилась в Викином кабинете меньше двух месяцев назад, после той страшной аварии, после возвращения Вики из клиники и… Это тоже являлось частью перемен. Странным знаком каких-то, возможно еще скрытых, изменений. Уборщица, как и остальные сотрудники «Континента», была, конечно, в курсе приобретенных Викой в результате катастрофы болезненных недугов. Она все знала о серьезной амнезии, вызванной тяжелыми травмами головы, но также поговаривали, что все быстро восстановится. Врачи вроде бы сами рекомендовали Вике находиться на рабочем месте, в привычной среде. Только ничего не восстанавливалось. Вика все еще оставалась вице-президентом группы, но то, что теперь ее должность являлась чисто номинальной, было ясно даже уборщице. От всего этого становилось печально. Уборщица поняла, что ее чудесный роман с «Континентом» скорее всего заканчивается. Ей, разумеется, чисто по-человечески было жаль Вику, тем более что по «Континенту» поползли тревожные слухи о какой-то скорой пресс-конференции, где будут сделаны важные заявления, но чем уборщица сможет ей помочь? И потом, своя рубашка все же ближе к телу.Уборщица тяжело вздохнула и, переставив свою тележку с пылесосом, снова бросила взгляд на картину. И быстро отвернулась. Потому что присутствовало в этой картине, в этой новой нежданной гостье что-то — и теперь уборщица отыскала правильное слово — что-то темное.Чтоб вам жить в эпоху перемен! * * * Та, о которой, находясь перед странной картиной в ее кабинете, размышляла сейчас уборщица, шла через натертый до блеска холл головного офиса «Континента», направляясь от лифтов к выходу. Вход-выход в здание «Континента», по крайней мере в его фасадной части, осуществлялся через три больших стеклянно-зеркальных пенала, в которых вращались крестовины дверей. Через девяностоградусный сегмент, отмеренный смежными дверями, мог пройти лишь один человек, и она подумала, что, за исключением туалетной и собственной постели, для нее это — единственная возможность побыть в одиночестве. Двое личных телохранителей быстрой молчаливой тенью теперь повсюду следовали за ней, что после известных событий встречало у окружающих лишь понимание. Эта парочка, конечно, знала свою работу. И знала свое место. Только иногда ей казалось, что и они, и она ходят по грани. В детстве она читала какую-то книжку — это называлось «танец с тигром». Или — «дергать тигра за усы». Название книжки давно забылось, а вот этот танец на грани запечатлелся в памяти.Одного из этой парочки звали Борисом, и его огромный череп блестел, как натертый чан. Борис не просто стриг волосы — он их брил, причем использовал для этого опасную бритву. К своей бритве, явно довольно старой, заставшей еще расцвет советской эпохи (у бритвы была темно-вишневая тяжелая ручка из какого-то неизвестного, но скорее всего благородного материала), Борис испытывал странную привязанность: бритва все время находилась при нем, и в свободную минуту он либо «правил» ее о собственный кожаный ремень, либо натирал до блеска рукоятку. Это зрелище придавало ему сходство с каким-то карикатурным резателем, и Боря («Болек» в ее интерпретации) как-то совершенно серьезным и даже чуть сентиментальным тоном заявил, что бритва досталась ему от отца. Что лишь добавило ситуации нелепости. При других обстоятельствах она бы скорее всего расхохоталась, решив, что Боря-Болек либо очень остроумный человек, либо полный идиот. Но это — при совсем других обстоятельствах.Второй представился Леней. И она сразу прозвала их «Болеком и Лелеком» по аналогии с давнишним анимационным сериалом из ее раннего детства.Мультики… Лелек был крупнее своего напарника и в галерее портретов антиинтеллектуалов занял бы одно из почетных мет. Лелек обладал плоским, словно чуть вдавленным внутрь лицом с большими надбровными дугами под грубо срубленным лбом и сломанным носом бывшего боксера. Был он молчалив и улыбчив.Болек с Лелеком… Она не знала, кто они на самом деле и какая роль им отведена в этой все более приближающейся к развязке истории. Знала она другое: танец с тигром, это безумное вальсирование на грани, вот-вот закончится — до пресс-конференции остались считанные дни, — только теперь исход его вряд ли кто сможет знать наверняка. Слишком высока цена, и слишком мало осталось сил. Она знала цену, но… Она уже сама, наверное, ждет развязки, какой бы та ни оказалась (только сжав кулачки и моля Бога, моля о Его милосердии), потому что дальше этого вальсирования на грани она может не выдержать. Просто не выдержать.…Проскользнув сквозь пенал выхода, она беззаботно улыбнулась, поприветствовав какое-то знакомое лицо. Болек шел впереди, Лелек замыкал шествие. Июнь по-прежнему был жарким. Она запустила руку в сумочку, нашла жестяную коробку сигарильос «Cafe-creme». He самое ее любимое курево, но подойдет. В замшевом чехольчике находился пузырек с мутноватой жидкостью. И упаковка одноразовых шприцев. Вот и все ее оружие. Неплохо она снаряжена против… целого мира. Но не совсем так — еще есть ее маленькая тайна. И все это похоже на шаги в бреду.— Вика, — раздался сзади голос. Она никак на это не прореагировала, продолжая двигаться вперед. Зато идущий перед ней Болек проговорил, чуть замедляя шаг:— Вика, вас зовут. Будете останавливаться?— Что? — произнесла она, словно возвращаясь в реальность. — Зачем останавливаться?— Секретарь, — терпеливо пояснил Болек и остановился, видимо, приняв решение за нее. — Мы что-то забыли? Наверное, так.Это была одна из девушек из секретариата Лидии Максимовны. Они забыли доклад. О благотворительности. Теперь она много чего забывает. И теперь она занимается благотворительностью. Это единственное, что еще связывает ее с деятельностью «Континента».Но вот хозяин гасит свечи, кончен бал, окончен вечер… Так это было в песенке Макаревича? Вроде бы так. И все это произойдет уже скоро. Все эти поэтические рассуждения, что люди носят тысячи масок совершенно разных людей, все это, конечно, очень хорошо. Поэтически и психологически верно. Прозорливо.Похлопаем в ладоши. Споем песню. Да только в ее случае все проще и конкретнее.И «маски» здесь — вовсе не фигуральное выражение. Да и как может быть иначе, когда вальсируешь на грани? Она сама маска, на которой — надо же, какое совпадение — нарисовано ее собственное лицо. Только кому принадлежит лицо, а кому — маска, оттуда, с грани над обрывом, почти неразличимо. Поэтому она сейчас сама уже не знает, кто так беззаботно улыбается, берет доклад о благотворительности и говорит симпатичной девчушке в рейверских ботинках на огромной подошве «спасибо, Алена». Это делает кто-то. Танцующий на грани.…Она, все так же беззаботно улыбаясь, продолжала спускаться по лестнице. Все же ее выход из здания — это не то что выход Виноградова, когда охрана с Петром Андреевичем в центре вихрем проносится к ждущим внизу автомобилям. Зато автомобили у них одинаковые. Петр Андреевич, душа-человек, позаботился о том, чтобы теперь она передвигалась на лимузине «Ауди А-8».Машина, конечно, шикарная. Петр Андреевич любит комфорт. И понимает в этом толк. Еще как понимает. Черный, словно правительственный, лимузин, а если что — и «мигалку» на крышу. У Петра Андреевича автомобиль точно такой же, вот они стоят рядышком, похожие на греющихся на солнышке жирных, ухоженных, самодовольных котов.Болек распахнул заднюю дверцу.— Спасибо, Боря, я поеду впереди, — произнесла она.Потом все же повернула голову: этот нищий по-прежнему стоял на углу при выезде со стоянки. Она уже давно обратила на него внимание и еще порадовалась его смекалке. Он стоял не настолько близко к зданию «Континента», чтобы быть выдворенным охраной, но и не настолько далеко, чтобы терять столь лакомый кусочек. Особенно после обеда, когда сытые и умиротворенные желудки не так надежно контролируют кошельки. Завидев ее охрану, парень смущенно потупил взор. Еще бы, вчера от Болека с Лелеком бедняге прилично досталось. Но своего рабочего места он не покинул.Откуда он вчера взялся? И такой юркий, быстрый. Вчера вечером этот нищий вынырнул откуда-то сбоку и протянул ей крохотный букетик незабудок. Он успел сказать лишь:— С праздничком…И между ними вырос Болек. Она никогда не видела своих телохранителей в действии (к счастью или к несчастью?), но теперь поняла, насколько неразумными были попытки их дразнить, пытаясь даже в шутку оторваться от своей охраны. Болек, продемонстрировав ей широкую спину, сделал незаметный выпад рукой; казалось, что он лишь легонько коснулся нищего, но тот повалился на землю, больно ударившись затылком об асфальт. К счастью, на нем была брезентовая кепка, надетая козырьком назад, — она и смягчила удар. Видимо, бедняга даже не понял, что произошло. Он растянулся на асфальте, несчастный и жалкий, и она с горечью подумала, что не стоило пытаться к ней так близко подходить. Ведь она балансирует на грани, и очень легко сорваться в пропасть.Болек был уже над нищим. Она перепугалась:— Прекратите! Оставьте его. Вы что?!Болек внимательно вглядывался нищему в лицо и был абсолютно спокоен.Однако инцидент уже вызвал любопытство окружающих — сотрудники «Континента» привыкли к двум-трем «своим» нищим, ошивающимся вокруг, и негоже было его так.Она посмотрела на очаровательный букетик — каким-то образом нищий умудрился его не выронить.— Зачем вы?.. — проговорила она. — Ну для чего так-то?Нищий захрипел, потом его взгляд прояснился. Он посмотрел на Болека расширившимися от страха глазами.— Живой? — с неожиданной заботой негромко произнес Болек. Секунду назад он просто прореагировал. Прореагировал на внезапное вторжение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39