Вот там-то Полина, которой пятнадцати лет не было, и увидела, как мужик в палаческом одеянии сечет хлыстом голую блондинку, а та визжит от боли, но при этом восторженно выкрикивает: «О, эс ист шђн! Нох айн маль, либ-линг! Их виль нох айн маль!» Или что-то в этом роде. Полина вообще-то учила в школе английский, но не поленилась запомнить и перевести эти выкрики. «О, это прекрасно! Еще раз, любимый! Я хочу еще раз!» — навело Полину на мысль, что блондинка, подвергаясь порке, испытывала некое особое наслаждение, и это вновь расшевелило в Полининой душе старые страстишки…Теперь ей самой ужасно захотелось быть высеченной. И эта мечта казалась ей даже более неосуществимой, чем найти себе парня, — как уже говорилось, у Полины с парнями долго ничего не клеилось! Потому что Полина была убеждена, что мужа ей, по крайней мере, когда-нибудь сосватают. Но как признаться в своем желании? Не сбежит ли этот гипотетический муж, приняв ее за сумасшедшую извращенку?И это тайное желание стало буквально изводить ее, а заодно еще больше отталкивало ее от общения с парнями. Тем более что из своей старой школы она перешла в другую, условно говоря, «элитарную», где, как уже отмечалось, были слишком умные и сосредоточенные на учебе юноши. Уже позже, вдоволь погуляв с бандюками, Полина стала догадываться, что и у ее тогдашних одноклассников были какие-то свои комплексы, которые мешали им найти с ней общий язык, но в то время ей казалось, будто все дело исключительно в ней. В том, что она уродлива, некрасиво одевается, и в том, что у нее все ее тайные страсти на лбу написаны.Конечно, ночами Полина много раз фантазировала на темы любви, представляя, что вот завтра она придет в школу и сможет в два счета очаровать того, кто ей в данный момент нравится. Ей перенравились, наверное, почти все ребята, учившиеся с ней в 10 — 11-м классах. Ночью она могла планировать разговор с предметом своего увлечения, быть смелой и остроумной, но когда приходила наутро в школу и видела, что какая-нибудь бойкая соперница, постреляв глазками и потрепавшись о какой-нибудь ерунде, уводит этот «предмет» с собой, Полина впадала в апатию. Иногда она начинала планировать жуткую месть разлучнице — вплоть до убийства! В других случаях сама хотела из окна выброситься или отравиться чем-нибудь. Но поскольку большая часть Полининых увлечений была несерьезной, она просто-напросто старалась их позабыть: с глаз долой — из сердца вон. Но ночные «диалоги» с виртуальными собеседниками у нее становились все более откровенными, Полина принималась ласкать себя, щупать за грудь и так далее, но даже до суррогатного сладострастия добраться не могла. А тут еще эта назойливая мечта о порке, которая приходила ей в голову в самые неподходящие моменты. Например, тогда, когда один умный мальчик вдруг предложил проводить ее до дому после школы. Возможно, он даже был в нее влюблен. Однако когда Полина шла с ним по улице, у нее в голове появилась эта дурацкая мысль, и она поскорее убежала в подъезд, позабыв, что могла бы пригласить его диски послушать… Правда, на следующий день мальчик снова к ней подошел, но к ним привязалась очень настырная и нахальная одноклассница, которой к тому же идти было гораздо дальше, чем Полине. Полина пошла домой, а мальчик с «настырной-нахальной» потопал дальше. На третий день он пошел именно с нахалкой, а на Полину и не посмотрел. Было и еще несколько похожих случаев.И вот однажды, уже незадолго до окончания школы, Полина была одна дома. С чего ей в руки попалось отдельное издание пьесы Гоголя «Ревизор» — она сейчас уже не помнила. Может быть, собиралась просто так перечитать, а может, намеревалась «шпору» для грядущих выпускных, а заодно и вступительных экзаменов написать. Но долисталась она только до знаменитой фразы городничего насчет унтер-офицерской вдовы, точнее, до трех завершающих слов: «…Сама себя высекла!» Сколько раз Полина эту фразу в прошлом перечитывала, сколько раз слышала с экрана — не счесть. Но ни разу ей не приходило в голову то, что пришло в этот день.Полина проверила, хорошо ли заперта входная дверь, затем закрыла на задвижку дверь в свою комнату — хотя в квартире никого не было! — зашторила окно. Ее охватило жаркое возбуждение и какое-то отчаянное чувство свободы. Полина стащила с себя джинсы, стянутые кожаным пояском, а затем разделась догола. После этого она поставила стул перед своим туалетным столиком с большим зеркалом — мама с папой к 16-летию подарили. Затем выдернула из джинсов кожаный поясок и улеглась животом поперек стула, попой к зеркалу. Обернулась через плечо, поглядела в зеркало, где отражались ее очень симпатичные бело-розовые половинки, сложила ремешок вдвое, а затем с яростью хлестнула себя поперек ягодиц. Очень больно и жестоко — впору визжать было. Но Полина лишь прошипела: «Вот тебе, жирная!» — и снова хлестнула себя. Потом еще и еще — раз пятнадцать, наверное, а может, и все двадцать! — со злыми приговорками: «Получи, неудачница! Вот тебе, уродина! На! На! Дрянь вонючая!» Но с каждым ударом, который она себе наносила, Полина чуяла, что в ее теле быстро нарастает сладкое возбуждение, которое начисто заглушало боль. И она стала хлестать себя все чаще и чаще, хрипя и выстанывая совсем уж площадную ругань, которую в ином состоянии даже наедине с собой не могла бы произнести. Наконец ее по-настоящему схватило, и Полина просто взвыла от наслаждения, которого раньше никогда не испытывала… Потом она сползла со стула, упала животом на кровать и заплакала — от счастья.Правда, постоянной утехой это для Полины не стало. Через какое-то время, отойдя от восторга, она полюбовалась на свою несчастную исполосованную попу и решила никогда-никогда так больше не делать. Но зато теперь она знала, чего именно надо добиваться, когда играешь сама с собой. Пожалуй, именно это и стало главной причиной того, что, учась в университете, Полина уже гораздо меньше переживала по поводу своих неудач на ниве отношений с юношами. Да, ей и там доводилось комплексовать, и там были ловкие разлучницы, уводившие у нее потенциальных возлюбленных, но Полина, понервничав немного, убеждала себя в том, что такие, которые бегают за каждой юбкой, ей не нужны, да и вообще сейчас не то время, чтобы заводить шашни, — учиться надо. В конце концов, можно и без мужика обойтись…Если бы то самое зеркало, перед которым Полина сама себя высекла, имело свойство воспроизводить то, что в нем отражалось на протяжении пяти лет ее учебы в универе, у бедных родителей небось глаза на лоб полезли бы. По крайности они бы взяли Полину под белы ручки и отвели к психиатру. Чем она только не забавлялась, запираясь в комнате! Причем не только тогда, когда никого дома не было, но и тогда, когда мимо этой двери то и дело проходили родители и братец.Потом Кося «сосватал» сестрицу с Зубом и прочими, комплексы как ветром сдуло, а зеркало все свои тайны сохранило. Однако именно тогда, хотя Полине, особенно в подвыпившем состоянии, нравился бесшабашный угар бандитской компании — там групповуха была в порядке вещей! — у нее опять появилось затаенное желание. Но уже не быть выпоротой, а, напротив, самой отхлестать мужика или бабу. Тем более что Зуб и прочие форафоны-паваротти — царствие им всем небесное! — обходились с ней в общем и целом как с дармовой подстилкой, особо не церемонясь. И бабы в той компашке — лярвы из лярв! — тоже не раз ее оскорбляли и даже плюхи отпускали. Вот на них всех Полина и копила злобу. Отстегать Лизку у нее не получилось, но зато весной, когда у Полины проявилась таинственная сила, позволяющая управлять людьми, она отвела душу на тех безымянных жлобах, которые и сейчас, возможно, гниют где-то на территории заброшенной войсковой части.А вот теперь, когда Тараны угодили под ее полный контроль, можно было реализовать любое свое желание. ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ В общем, Полина решила уже сегодня, то есть этой ночью, осуществить целиком и полностью три свои самые тайные и сладкие мечты. Во-первых, выпороть бабу— мужиков она уже порола и повторяться не хотела. Во-вторых, посмотреть со стороны, как баба порет мужика — это казалось ей более интересным, чем пороть самой. Ну а в-третьих, она хотела, чтобы ее выпорол мужик. Соответственно, Полина распределила и роли в своем «спектакле». То есть вначале она должна быть палачом, а Надька — жертвой, потом Надька — палачом, а жертвой — Юрка, наконец, Юрка станет палачом, а жертвой станет сама Полина. Все поровну, все справедливо.— Просыпайтесь, детишки! — сказала она вслух. Юрка и Надька мгновенно открыли глаза и сели.— По-моему, — объявила Полина, немного кривляясь, — мы позабыли сделать одно очень важное дело!— Какое? — в один голос спросили Надька и Юрка, хотя Полина такой синхронности не планировала.— Мы забыли наказать двух очень плохих девочек и одного очень плохого мальчика. Разве не так?— Да! — воскликнула Надька. — Я очень-очень плохая и очень глупая девочка. И за это меня надо наказать. Мамочка, я больше никогда не буду-у! Прости меня, пожалуйста!«Мамочка», то есть Полина, бесшумно продиктовавшая Надьке эту покаянную речугу, произнесенную писклявым голосом Пятачка из советского мультика, сделала строгое лицо и грозно произнесла, понизив голос до контральто:— Да, я прощу тебя, дочь моя, но прежде ты должна быть наказана. Ибо сказано в Писании: «Кто обходится без розги, тот губит ребенка!»Полина, конечно, уже подзабыла, что на самом деле было сказано в Писании, ибо последний раз заглядывала туда, еще обучаясь на философском факультете, а процитировала свою тезку тетю Полли из «Приключений Тома Сойера».— Мамочка! Я больше не буду-у! — старательно ныла Надька. — Я боюсь, это же больно-о!— Юрик, подай-ка мне ремень! — железным голосом потребовала Полина.Таран поспешно выдернул ремень из своих шикарных белых брюк и подал его повелительнице.— А теперь сдвинь вместе четыре пуфика, чтоб эта маленькая дрянь могла улечься. Быстро! — И Полина, любуясь собой, свирепо хлестнула ремнем по воздуху.Юрка торопливо сооружал из мягких, обитых шелком пуфиков подобие скамьи для экзекуций, а Надька вполне натурально хныкала и даже слезы по щечкам размазывала.— Ну, — грозно помахивая ремнем, повелела Полина, — ложись, мерзкая девчонка! Голову между колен! Юрик, сядь ей на ноги!Надька улеглась животом на пуфики, просунула голову между ног Полины, а руками крепко обняла ее за колени. Таран уселся Надьке на лодыжки, придавив их к пуфику.— Кайся, грешница! — возгласила Полина голосом какой-то средневековой аббатисы. — И прими наказание во искупление грехов своих!Ш-ших! Шлеп! — ремень звонко, но не очень больно хлестнул Надьку по попе, и та, подчиняясь воле Полины, взвизгнула:— Ой-й! Матушка, помилосердствуйте! 0-ой! Не буду больше грешить!Но при этом Надька нежно гладила свою мучительницу по ляжкам и ласково терлась о них щечками. А Таран, который, будь он в нормальном состоянии, наверняка уже придушил бы проклятую садистку за измывательство над своей законной женой, любовался этой поркой с наслаждением. Тем более что струмент у него лежал на упругих и теплых Надькиных икрах. Впрочем, «лежал» он совсем недолго.А Полина, сладострастно сопя, неторопливо стегала ремнем покорную и даже счастливую рабыню. Все тело ее было переполнено восторгом и возбуждением — ведь сбывалась ее мечта. И Юркин поднявшийся прибор она видела. Правда, чем больше Полина смотрела в том направлении, тем меньше ее увлекало сечение Надьки.Вяло хлестнув «грешницу» еще пару раз, Полина бросила ремень и сказала:— Ты прощена, запомни милость мою. А теперь перевернись на спину!Надька быстро прекратила пищать, Таран привстал и дал ей возможность перевернуться. После этого Полина подошла к составленной из пуфиков «скамье» сбоку и улеглась спиной поперек Надьки, упершись руками в ковер, — почти что на мостик встала! Таран встал у нее между колен, Полина тут же обхватила его ногами и восторженно охнула, когда Юрка одним тычком впихнул в нее могучий прибор. В то же время Таран уложил одну ладонь Надьке на грудки, а вторую просунул между ног.— Ой, Юрик, это так здорово! — завопила Надюха, которая, по идее, должна была взвыть от того, что ей на живот навалили такую тяжесть. Впрочем, Таран третьим этажом укладываться не стал, а принялся толкать Полину, что называется, в полуприседе. При этом он одновременно тер Надьке руками и сиськи, и письку. При этом еще и Полинина попа ритмично каталась по Надькиному животику… Юрка рычал, девки охали и повизгивали — кайф!Перевозбужденной Полине много времени не потребовалось — через пару минут кончила. Таран просто спихнул ее с Надьки на пол, а сам поднял Надькины ноги вверх, уложил их себе на плечи и, оседлав один из пуфиков, крепко задвинул прибор на законное место. И как пошел долбить, ухватив Надьку за плечи и прижав ей коленки к животу! Та аж выла, но явно от удовольствия. И у нее машинка завелась с пол-оборота…— Юрик! Юрик! А-а-а-ах!Услышав, как Надька испускает вопль восторга, Полина, только что лежавшая на ковре без движения, мигом встрепенулась, подскочила к пуфикам и сдернула Юрку на ковер. Тот, хохоча, упал на спину, а Полина напрыгнула на него, оседлала, заправив прибор куда следует, уперлась руками в его плечи и взялась качаться, как насос перед зданием штаб-квартиры «Лукойла».Надька полежала-полежала на пуфиках, свесив ноги на обе стороны, и проявила интерес к тому, как Полина управляется с ее муженьком. Навалилась Полине на спину, пригнула ее к Юрке, а сама оседлала свою «подругу-соперницу» и со всем усердием принялась тереться мочалочкой о ее позвоночник. Примерно так, как терлась о Юркину спину, когда тот трахал Полину на кресле.Будь Юрка в нормальном состоянии, он бы по меньшей мере завопил: «Вы что, охренели, красавицы?! Раздавите на фиг!» Но он только блаженно улыбался, ощущая на себе эту двойную тяжесть.Раздавить его, конечно, не раздавили. И стиснутая между Таранами Полина тоже не задохлась. Напротив, она, ощущая на спине возбуждающе-липкое трение Надюшкиных волосиков, только похрюкивала от удовольствия.Так продолжалось еще три минуты, а затем Юрка с Полиной почти одновременно застонали, крепко обхватив друг друг руками и ногами. А вот Надька еще некоторое время продолжала исступленно ерзать на Полининой спине. И хотя Полина в общем и целом продолжала оставаться в своем уме, то есть прекрасно понимала, что задерживаться на мужике, не имеющем «средств защиты», как говорится, «чревато», она почему-то не стала выбираться из кучи-малы, а еще теснее прилипла к Юрке.«А вот возьму — и рожу! — с необыкновенной легкостью в мыслях (опять вроде бы „Ревизор“ цитируется!) подумала „унтер-офицерская вдова“. — В конце концов, имею право!»Надька, удовлетворившись катанием на Полининой спине, свалилась набок, потеснила Полину с их общего возлюбленного, и некоторое время все трое смирно лежали, обнявшись, и отдыхали от минувшего буйства. Мокрые и липкие от пота — с ног до головы.— Пойдемте ополоснемся, что ли! — скорее предложила, чем приказала Полина, но «рабы» потянулись за ней беспрекословно.Освежившись в ванной, находившейся совсем рядом, вернулись в спальню и повалились на кровать. Полина опять отключила Юрку и Надьку. Но на сей раз уже не для того, чтобы поразмышлять о сексе и всяких там садомазохистских развлечениях.Продолжать все по намеченной было «программе» ей уже не хотелось. Она, попросту говоря, «переела сладкого». Конечно, если бы кто-то сейчас взял ее под контроль так, как она контролировала Юрку и Надьку, то у нее было бы вдоволь сил и прекрасное настроение. Но ее никто не мог взять под контроль, кроме нее самой, а у самой Полины была только душевная усталость и почти никаких желаний, кроме одного — нормально выспаться. Ведь она, считая с того момента, как они проснулись у Надьки на квартире, не спала уже больше суток. Чуть-чуть вздремнула в самолете, но это было совсем недолго.Наверное, обычный человек уже давным-давно бы вырубился и спал без задних ног. Полина при всем своем умении восполнять физическую и психическую энергию тоже нуждалась в отдыхе. Но заснуть не могла, потому что ощущала нечто тревожное, опасное, идущее откуда-то издалека, но постепенно и неотвратимо приближающееся.Очевидно, она могла бы сейчас сосредоточиться, сконцентрироваться, запеленговать, условно говоря, этот источник опасности, а затем достаточно точно и подробно выяснить, что он собой представляет.Но делать это Полина боялась. Во-первых, она знала, что на такое сосредоточение требуется очень много сил. Сейчас у нее их не было, и восполнить их раньше чем через несколько часов она не сумеет. А если перенапряжется, то может вновь потерять внешнее сознание и оказаться погруженной в свой внутренний мир, как это уже случилось с ней прошлой весной. Кто знает, как на этот раз с ней поступят те, от кого она сбежала несколько дней назад?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54