А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Он посмотрел на жену, и взгляд его потеплел.
— Ему бы найти хорошую женщину. Тогда он станет человечнее. Беда только в том, что, боюсь, он уже не способен разглядеть такую.
Сердце Дженни сжалось от разочарования. Слабая надежда, тлевшая в душе несмотря ни на что, оказалась тщетной. Если Роберт так циничен в отношении женщин, то вряд ли он обратит на нее внимание. Она вдруг увидела, что Эдвард Найт задумчиво рассматривает ее, и забеспокоилась. Догадался ли он о ее мыслях?
— Вы очень привязаны к Тони? Простите за прямой вопрос, но мы не видели Тони полгода, а он мой сын… наш сын, — добавил он сухо.
Дженни облегченно улыбнулась.
— Мистер Найт, я не знала, что я первая гостья, которую Тони пригласил к себе домой, но говорю вам как на духу: мы просто добрые друзья. Тони постарался, чтобы я не осталась одна на Рождество, потому что… ну, потому что…
— Анабелла рассказала мне о постигшем вас недавно горе, — тактично прервал ее Эдвард Найт —Вам, должно быть, очень одиноко. Простите.
— Сейчас уже легче. Тони мне сам Бог послал. Он всегда меня подбадривает, если я начинаю хандрить.
Эдвард Найт опять понимающе улыбнулся. — Это потому, что он не любит пасмурных лиц.
Дженни улыбнулась в ответ.
—Значит, он хочет, чтобы для него всегда светило солнце.
Отцу понравилось столь меткое замечание.
— Свет-то уж точно должен быть. А как иначе ему рисовать?
Они дружно рассмеялись, глядя на Тони.
— И что вы там про меня болтаете? — спросил тот, заметив их внимание к себе.
— А то, что я очень рад видеть тебя дома, — невозмутимо ответил отец. — Даже если для этого пришлось ждать до Рождества.
— Зато какой подарок получился, папа. Прямо бальзам на твое старое сердце. А лучший подарок для души, я думаю, это музыка. Я принесу гитару, Дженни?
— Тони, нет! — поспешно возразила она.
— Но разве Рождество бывает без рождественских гимнов, — начала настаивать Анабелла Найт, делая незаметные знаки сыну, который, впрочем, и без них уже умчался.
— В таком случае поют все, — заявила Дженни, испугавшись, что ей придется выступать перед этой талантливой семьей.
— Только без меня, — со смехом сказал Питер. — У меня голос ломается.
— Никаких отказов, — решительно возразила Дженни. — Для нас самое главное, чтобы было от души.
— Дженни права, Питер, — сказала Анабелла, — сегодня не может быть никаких возражений.
В конце концов они спели все вместе, предварительно угостившись рождественским пуншем, который Эдвард Найт приготовил с добавлением изрядной дозы алкоголя. И уже совсем поздно вечером Дженни уговорили спеть соло. Она чувствовала себя такой счастливой, что уже не волновалась за свой голос. Роберт еще не вернулся, а остальные готовы были наслаждаться ее пением, пусть и непрофессиональным.
Миранда попросила исполнить “Маленького барабанщика”, а Питер вызвался отбивать ритм на ударных. Не боясь быть услышанной истинным знатоком, Дженни пела, стараясь передать всю глубину своих чувств.
Стихли последние аккорды, в комнате воцарилась тишина. Дженни подняла глаза и увидела, как в комнату входит Роберт Найт. На мгновение их глаза встретились. Дженни показалось, что сердце ее сначала остановилось, а потом бешено забилось, словно пытаясь наверстать секунды бездействия.
— А, Роб, привет — обратился к нему Питер.
Тут заговорили все.
— Удачно прошла программа? — спросил отец.
— Нормально, — кивнул Роберт.
— А у нас своя программа, — похвасталась Миранда.
— Я уже слышал, когда вошел.
— Ну? — спросил Тони.
— Что, “ну”?
— Ну, ты же слышал, как Дженни пела.
Роберт с улыбкой повернулся к ней.
— У вас очень приятный голос, Дженни. Мне понравился последний куплет. Больше я ничего не слышал.
Не лез бы уж со своей похвалой, устало подумала Дженни. Роберт Найт пытается быть тактичным. Она знала, что ее голос не годится для эстрады, и не ждала от него восторгов, но в какой-то миг ей захотелось произвести на него впечатление.
— Тогда считай, ты ничего не слышал, — самоуверенно заявил Тони. — Спой еще, Дженни. Докажи ему.
— Тони, я думаю, твой брат за сегодня уже достаточно наслушался гимнов, — тоном, не терпящим возражений, ответила она.
— Не отказывайтесь, Дженни, — мягко попросила Анабелла. — Пусть Роберт тоже посмотрит. Иди, садись сюда, Роберт.
Она придвинула к себе стул и, пока ее сын усаживался, вновь обратила свой взор на Дженни. Девушка с трудом подавила в себе желание отказаться. Все-таки это было бы нелюбезно по отношению к хозяевам. Она заметила, как Роберт опустился на стул со страдальческим видом. Остатки упрямства подсказали ей гимн, который она в первый и последний раз исполнит перед этой аудиторией.
— Ну, вы меня совсем загнали в угол, миссис Найт. Тогда вы, наверное, не будете возражать, если я исполню одну из моих собственных вещей. Мой отец очень любил старинные австралийские баллады и даже меня назвал в честь героини одной из баллад Генри Лоусона “Пожар на ферме Россов”. Это довольно длинная песня, так что наберитесь терпения. Я пела ее для папы в прошлое Рождество и хочу, чтобы она прозвучала и сегодня.
Не дожидаясь ответа, она взяла первый аккорд и запела. Под струнами гитары ожила история многолетней вражды между скваттером (скваттер — скотовод, арендующий необработанные участки земли.) Блэком, чьи земли были незаконно отобраны, и фермером Россом, который занял их. Голос Дженни зазвучал еще нежнее, когда она рассказывала о любви между сыном Блэка и дочерью Росса. Сцена пожара в буше, который разгорелся как раз накануне Рождества и стал угрожать запасам пшеницы фермера, была полна высоких напряженных нот. Резкое стаккато подчеркнуло драматичность ситуации, когда Роберт Блэк просит своего отца оказать помощь соседям и получает решительный отказ.
И, казалось, гитара заплакала от печали и безысходности, повествуя о тщетных попытках Роберта и Росса остановить огонь. Волнующий момент приезда скваттера со своими помощниками, который смягчился и привел своих работников, чтобы предотвратить неминуемую гибель героев, был исполнен в быстром крещендо. Дженни торжественно и радостно спела последнюю строфу:
Когда ж пред ними отступил
Огня ревущий шквал,
Сомкнул ладони дружбы пыл,
И был день Рождества.
Стихли последние аккорды, наступила тишина. Волнение душило Дженни, и она не смела поднять глаза. С горечью вспомнила она, с каким удовольствием отец слушал эту песню. Она не видела, как Эдвард Найт обменялся взглядом со старшим сыном. Затянувшееся молчание прервал Питер,
— Ну Дженни! Это просто потрясающе! — оживленно заметил он.
— Спасибо, Питер, — ответила она, проглотив навернувшиеся слезы.
— Прекрасно, просто прекрасно, — выдохнул Тони. — Почему ты ни разу мне не спела ее, Дженни?
— Мне казалось, эта песня неинтересна другим, — негромко ответила она.
Роберт молчал. Она взглянула на него, желая угадать его мысли. Сначала ей показалось, что он вроде бы ошеломлен, но тут он слегка покачал головой, и ей стало ясно, что это полный провал. Надо быть дурой, чтобы мечтать о высокой оценке со стороны человека, привыкшего работать с профессиональными певцами. Она прекрасно знала свои возможности, и все же его молчание вдвойне обидело ее. Эта песня многое значила для нее, она вложила в нее всю себя. Но все оказалось напрасно.
— Спасибо, Дженни, — сердечно произнес Эдвард Найт. — Отец ваш, должно быть, очень любил слушать, как вы поете. Мне тоже очень понравилось.
Краска смущения залила щеки Дженни от таких добрых слов.
— Спасибо, мистер Найт, — пробормотала она и нагнулась, чтобы уложить гитару в футляр.
— Не убирай, Дженни. Спой еще, — стала просить Миранда.
— Нет, Миранда, — прервала ее мать. — Мы и так злоупотребили добротой нашей гостьи. Спасибо, дорогая моя. Это было… явление. А, Роберт?
— Да. Наверное, — то ли соглашаясь, то ли нет, ответил он.
Щеки Дженни буквально запылали. Она хотела тащить из него клещами его мнение. Слезы затуманили глаза. Она больше не вынесет этого даже ради вежливости. Надо что-то делать. Застегнув футляр гитары, она выпрямилась и, не глядя ни на кого, произнесла:
— Прошу вас извинить меня. Я очень устала. С вашего позволения, хотела бы пойти в свою комнату.
— Конечно, конечно, мы не против, Дженни — сказала Анабелла Найт. — Желаю вам приятных снов. До завтра.
Дженни прощаясь со всеми, торопливо кивнула и поспешила в свою комнату. Оставшись одна, она почувствовала облегчение. Все умные, талантливые люди, и на их фоне Дженни ясно осознавала свою незначительность. Конечно, она никогда и не считала значительной, уныло думала девушка, но сейчас особенно заметна ее никчемность. Как никогда, она хотела сегодня понравиться мужчине. А вот не вышло.
Дженни рассеянно ходила по комнате, подходила к шкафам и зачем-то то выдвигала, то обратно задвигала ящички. Она не находила себе места, но делать нечего, надо было ложиться спать. С тупым безразличием Дженни разделась. Вешая в гардероб зеленое платье, подумала, что даже оно не помогло. В зеркале увидела свои потускневшие, безжизненные глаза. Стерла с лица ненужную теперь косметику. Следуя заведенному правилу, сняла с себя белье и аккуратно повесила его на стул. Она стояла в чем мать родила, когда в дверь постучали.
— Дженни, это я. Можно войти?
Она схватила легкий халат и быстро продела руки в рукава.
— Чего тебе, Тони? — отозвалась она, меньше всего желая сейчас кого-либо видеть.
— Ну, как ты думаешь, чего?
Дженни вздохнула. Она была его гостьей, а ему явно хочется поговорить с ней. Завернувшись в халат, она завязала пояс и сказала:
— Хорошо, входи.
Он открыл дверь и, вместо того чтобы войти, оглянулся назад.
— Усталости как не бывало, а, Тони? — послышался из коридора насмешливый голос Роберта.
— Просто ноги заплетаются, старик. Спокойной ночи, — ответил Тони и под смех Роберта шагнул в комнату и закрыл дверь.
Кровь отхлынула от лица Дженни. Она поняла, что их с Тони разговор неверно истолкован. Роберт не знает, что визиты Тони в комнату Дженни совершенно невинны. Они начались после того, как ему пришлось лечить ее от гриппа. Но между ними существует негласный уговор. И вообще, у себя Дженни привыкла даже к тому, что Тони расхаживал по дому в одной набедренной повязке из полотенца. П сравнению с ней купальный халат, который на нем сейчас, выглядит как образец целомудрия Но для Роберта Найта это лишнее доказательство. А их разговор может только подтвердить подозрения.
Ей стало плохо. Если и существовала какая-то, пусть крошечная, надежда, что Роберт Найт заинтересуется ею, то теперь она блестяще загублена на корню. Отныне Роберт уверен что она — девушка Тони. Даже хуже. Его любовница.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ

— Что случилось? У тебя прямо-таки больной вид, — беспечно спросил он.
— Ты представляешь, что он подумает? — раздраженно ответила она.
— Ну и что? Он не ханжа. Да у Роберта было столько женщин, что он, наверное, сам со счету сбился.
— При чем тут это, — обиделась она. — Я не хочу, чтобы твой брат подумал, будто я сплю с тобой.
— Хорошо, — пожал плечами Тони. — Если тебя это так волнует, утром я все улажу.
— Точно?
— Что точно?
— Что ты все уладишь, — нетерпеливо объяснила она.
— Ну конечно. Я растолкую ему, что ты неприступная, ну просто железобетонная девственница Так тебя устроит?
— Просто скажи ему, что мы с тобой друзья и между нами ничего нет, — настойчиво с несвойственной ей горячностью продолжала она.
Тони нахмурился.
— Что с тобой? Ты на себя не похожа.
Она гневно взмахнула руками.
— Тони, мне кажется, вся твоя семья думает, что мы вот-вот предстанем пред алтарем. Это недопустимо.
Он рассмеялся, явно довольный, что дал повод для таких подозрений. Потом с удовольствием растянулся на кровати, закинул руки за голову и, улыбаясь, сказал:
— Если присмотреться, то это совсем даже и неплохая идея. Почему бы тебе не выйти за меня замуж?
Она встала перед ним: руки в бока, на губах усмешка.
— Мне бы надо согласиться, чтобы хорошенько тебя проучить. Ты бы удрал с такой скоростью, что мне бы не угнаться за тобой.
— Ну уж нет. Ты так просто не отвяжешься от меня, Малиновка. Мне такой расклад кажется очень даже симпатичным. У нас не будет всяких мелких склок. Кроме того, ты мне очень нравишься. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом, милая певчая птичка.
Она вздохнула и села на край кровати.
— Ты всегда был добр ко мне, Тони. Нам ведь и так хорошо.
— Ммм. Может быть еще лучше, — произнес он. В глазах запрыгали веселые чертики;
Он протянул руку и сзади ладонью коснулся ее шеи.
— Не глупи! Ты сам знаешь, что не любишь меня.
Рука двинулась вверх. Он стал выбирать из волос заколки.
— Я люблю тебя, и любил бы еще больше, если бы чувствовал хоть немного взаимности. Мне… Я не хочу давить. Это не в моих правилах. Но… Если бы ты смогла отнестись ко мне по-другому…
Голос зазвучал тише, бархатные нотки придали словам еще большую интимность. Все это стало раздражать Дженни. Она резко обернулась.
— Даже думать так не смей. Ты все испортишь.
— Испорчу?
— Ты сам распрекрасно знаешь это. С чем ты играешь Тони? Неужели перемена места ударила тебе в голову? Неужели ты думаешь, что тебя устроит синица в руке, поскольку те журавли, которых ты привык заманивать в сети, сейчас недоступны?
Он убрал руку, снова закинул ее за голову и, прищурившись, оглядел колючие глаза и пылающие щеки девушки. Потом без тени улыбки спросил:
— Дженни, тебя беспокоят мои связи?
От досады Дженни вскочила на ноги. Подойдя к ночному столику, она взяла щетку, быстро вытащила оставшиеся шпильки и начала расчесывать волосы. Вдруг ей вспомнились слова Тони о железобетонной девственнице, и стало обидно. Поэтому ее ответ его отражению в зеркале прозвучал резче, чем хотелось бы. .
— Нет не беспокоят. Ты по крайней мере ведешь себя честно. Но, Тони, если я ложусь в постель с мужчиной, то хочу быть для него единственной, как бы глупо ни звучало это для тебя.
— Ты ужасно взвинчена. Прости. Я не хотел огорчить тебя.
— Ничего. Ты тут ни при чем, — уныло ответила она. Взгляд ее упал на собственное отражение в зеркале, и она расстроено добавила: — Я тоже хочу быть красивой. И желанной… — Выступившие на глазах слезы не дали ей договорить. Стараясь их сдержать, она отчаянно замотала головой.
— Ну, ну, ты чего, — неожиданно ласково стал он ее утешать. Дженни молчала. Тогда он встал с постели и тепло, по-доброму обнял ее. — Ты очень красивая, Дженни. Я и не представлял себе, какая ты красивая, пока сегодня вечером не увидел, как ты поешь ту балладу.
— В тебе говорит художник, Тони, — печально вздохнула она.
Он взял ее пальцами за подбородок и повернул к себе, глаза в глаза.
— Как художника меня интересует твое лицо, а как мужчина я считаю тебя очень красивой женщиной, Малиновка.
Она нахмурилась и отстранилась, смущенная неожиданной серьезностью его заявления.
— Ты только так говоришь, — пробормотала она.
Он вздохнул и воздел руки в притворном гневе.
— Как же мне устроить так, чтобы глаза твои наконец раскрылись? Пойми, не я один так думаю. Роберт тоже считает тебя красивой.
От волнения сердце подпрыгнуло, но сказанное звучало слишком неправдоподобно.
— А вот теперь ты врешь.
— Могу поклясться на всех библиях мира. Сегодня вечером, когда ты ушла, я сказал ему: “Красивая девушка, правда?” И он ответил, а я подчеркиваю, что Роб слов на ветер не бросает, так вот он ответил, и это точные его слова: “Я первый раз в жизни вижу такую красивую девушку”. Если не веришь, спроси Миранду. Она тоже слышала.
— Это правда? — недоверчиво спросила Дженни. — Но…— Она вдруг вспомнила, с каким молчаливым безразличием он слушал ее пение. — Он просто не захотел с тобой спорить, Тони.
— Нет, ты невозможная женщина!
Он вдруг схватил ее в объятия и, прежде чем Дженни успела что-то сообразить, страстным поцелуем впился ей в губы. Дженни сохранила весьма смутные воспоминания о тех поцелуях, которые ей дарили в юности, а Тони был весьма искушен в любви, поэтому ее неутоленная мятежная душа откликнулась на настойчивый зов этих губ и рук, без сомнения говоривших что она желанна. Но тут она почувствовала, как его плоть налилась твердой мужской силой, и моментально отрезвела.
— Перестань сию же минуту! Что ты делаешь? — испуганно вскричала она.
Несмотря на ее отчаянные усилия, он все прижимал к себе ее маленькое тело. Она не могла бороться. Постепенно его затуманенные желанием глаза посветлели. Он улыбнулся, усталый и довольный.
— Но все это естественно, Малиновка.
— Нет уж, отпусти меня, — потребовала она, осознавая, что, к своему великому стыду, поддалась соблазну.
Продолжая одной рукой обнимать ее за талию, он поднял другую руку и кончиками пальцев провел по ее губам.
— Ты для меня очень, очень желанна, моя певчая птичка, и я хотел, чтобы ты это узнала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16