Если двигатель будет работать слишком мало времени, то корабль перейдет на непредсказуемую и, возможно, неконтролируемую эллиптическую орбиту, подскакивая высоко над одним полушарием и падая вниз над другим. Если же двигатель проработает слишком долго, то корабль затормозится настолько, что вместо выхода на орбиту плюхнется прямо на поверхность Луны. Осложняло дело то, что включение двигателя необходимо производить над обратной стороной Луны, когда связь с Землей невозможна. Хьюстон должен рассчитать наилучшие координаты запуска двигателя, передать их экипажу и предоставить им свободу для выполнения маневра. Наземные службы знают точно, когда космический корабль должен появиться из-за массивной лунной тени, и, если включение двигателя пойдет по плану, то полученный вовремя сигнал «Аполлона-8» будет означать, что маневр отработан правильно.
Во время прохождения отметки 2 суток 20 часов 4 минуты полетного времени, когда корабль находился в нескольких тысячах миль от Луны и более чем 200 тысячах миль от дома, КЭПКОМ Джерри Карр радировал, чтобы они набрались мужества попытаться выполнить ЛОИ. На западном побережье был Сочельник, четыре часа утра, в Хьюстоне – около трех, и в большинстве домов западного полушария спали даже неистовые лунатики.
– «Аполлон-8», это Хьюстон, – сказал Карр, – В 68:04 вы должны выполнить ЛОИ.
– Так, – спокойно ответил Борман, – «Аполлон-8» готов.
– Вы водите лучшее, что у нас есть, – сказал Карр, пытаясь придать голосу ободряющий тон.
– Повторите, – смущенно сказал Борман.
– Вы пилотируете самую лучшую птичку, – повторил Карр.
– Принято, – ответил Борман, – Она прекрасна.
Карр передал параметры запуска двигателя на корабль, и Лоувелл, являясь штурманом, ввел данные в бортовой компьютер. Около получаса оставалось до входа в зону радиомолчания на обратной стороне Луны и, как всегда в подобные моменты, «НАСА» решило немного помолчать. Астронавты, хорошо обученные процедуре запуска двигателя, без слов проскользнули к креслам и пристегнулись. Конечно, если что-либо пойдет не так при выходе на окололунную орбиту, брезентовые ремни не смогут защитить их от катастрофы. Тем не менее, протокол предписывал экипажу одевать ремни.
– «Аполлон-8», это Хьюстон, – сигнализировал Карр после долгой паузы, – Мы готовы к лунному маневру.
– Принято, – ответил Борман.
– «Аполлон-8», – сказал Карр немного позднее, – Ваше топливо в порядке.
– Принято, – откликнулся Лоувелл.
– «Аполлон-8», до потери сигнала 9 минут и 30 секунд.
– Принято.
Карр продолжал по радио отсчитывать минуты до потери сигнала: сначала пять, потом две, одна минута и, наконец, десять секунд. Точно в тот момент, который был рассчитан еще месяц назад планировщиками полета, космический корабль начал огибать Луну, а голоса КЭПКОМа и экипажа начали тонуть в радиопомехах.
– Счастливого пути, ребята, – прокричал Карр, стараясь быть услышанным при исчезающей связи.
– Спасибо всем, – отозвался Андерс.
– Увидимся на другой стороне, – сказал Лоувелл.
– Вы должны пройти это, – сказал Карр, и связь пропала.
В этой сюрреалистической тишине члены экипажа посмотрели друг на друга. Лоувелл знал, что он должен ощущать что-то грандиозное, но казалось слишком мелочным чувствовать грандиозность. Без сомнения, компьютеры, КЭПКОМ, тишина в его наушниках – все говорило о том, что он сейчас движется над обратной стороной Луны, но все его чувства ничем не выдавали, что происходит столь монументальное событие. До этого момента он ощущал невесомость, и он все еще находился в невесомости; до сего момента зияла чернота за иллюминатором, и она продолжала зиять. Так где же эта Луна? Для нас это теперь предмет веры.
Борман повернулся направо, чтобы посоветоваться с экипажем:
– Ну, как? Мы все еще летим?
Лоувелл и Андерс тщательно изучили показания приборов.
– Мы движемся, насколько я могу судить, – сказал Лоувелл Борману.
– Летим над этой стороной, – согласился Андерс.
Сидя в своем среднем кресле, Лоувелл ввел последние команды в бортовой компьютер. Примерно за пять секунд до назначенного момента включения двигателя на экране замигали цифры «99:40». Это загадочное число являлось защитой от ошибки пилота. Это был компьютерный код «вы уверены?», его код «последний шанс», его код «ты-знаешь-что-ты-делаешь-так-как-ты-собираешься-отправиться-в-ад». Под мигающими цифрами располагалась кнопка «выполнить». Лоувелл взглянул на цифры «99:40», потом на кнопку «выполнить», затем снова на цифры и снова на кнопку. Не прошло и пяти секунд, как Лоувелл поставил свой указательный палец на кнопку и нажал.
В первый момент астронавты ничего не ощутили. Потом вдруг они почувствовали вибрацию и услышали грохот за своей спиной. В паре метров позади них открылись вентили в громадных баках, встроенных сзади корабля, потекла жидкость, и в камере сгорания смешались вместе три разных компонента топлива из трех форсунок. Компоненты – гидразин (N2H4), диметилгидразин и тетроксид азота (N2O4) – известны, как гипергольные жидкости. Характерным свойством гипергольных жидкостей является мгновенное воспламенение при смешивании друг с другом. В отличие от бензина, дизельного топлива и жидкого водорода, которые требуют искру для высвобождения внутренней энергии молекулярных связей, гипергольная жидкость вспыхивает при каталитической реакции, когда ее компоненты находятся в точной пропорции по отношению друг к другу. Смешайте два таких компонента вместе, и они начнут образовывать сложные химические соединения. Удерживайте их вместе некоторое время, как петухов в клетке, и не забудьте ограничить их взаимодействие: они начнут высвобождать необыкновенно много энергии.
Вот такое взрывное взаимодействие началось за спинами Лоувелла, Андерса и Бормана. Реакция компонентов топлива в камере сгорания вызвала поток горячих выхлопных газов из сопла двигателя позади корабля. Слегка заметно корабль начал сбрасывать скорость. Бормана, Лоувелла и Андерса вдавило в их кресла. Невесомость, к которой они успели привыкнуть, стала превращаться в доли «g», и вес тел астронавтов стал расти от нуля до полноценных килограммов. Лоувелл посмотрел на Бормана и показал большие пальцы, а Борман слегка улыбнулся в ответ. Через четыре с половиной минуты двигатель выключился, и огонь в его внутренности погас.
Лоувелл посмотрел на приборную панель. Его глаза остановились на индикаторе, под которым было написано «ДЕЛЬТА V». Латинская буква «V» означала скорость, «ДЕЛЬТА» означало «изменение». А вместе это значило, на сколько упала скорость в результате химической реакции гипергольной жидкости. Лоувелл считал показания индикатора и чуть не поднял кулак от радости – 850! Тютелька в тютельку! 850 метров в секунду – это, конечно, далеко от полного торможения, когда вы мчитесь со скоростью 2.3 км/сек, но зато совершенно точное изменение для выхода с транслунной траектории и захвата гравитацией Луны.
Следующим после «ДЕЛЬТА V» был другой индикатор, мгновение назад еще темный. Теперь он показывал два числа 60.5 и 169.1 – это были перилуний и аполуний, ближайшая к Луне и самая далекая от Луны точки орбиты корабля. Любое тело, например метеорит, пролетая мимо Луны, имеет некоторое значение перилуния, но лишь одновременное знание перилуния и аполуния гарантирует вам, что вы на самом деле обращаетесь вокруг Луны. Фрэнк Борман, Джим Лоувелл и Билл Андерс, как показывали эти числа, теперь являлись спутниками Луны, двигаясь по яйцевидной траектории, самая высокая точка которой была 169.1 мили, а самая низкая – 60.5 мили.
– Мы сделали это! – ликовал Лоувелл.
– Мяч точно в лузу, – сказал Андерс.
– Орбита достигнута, – согласился Борман, – Будем надеяться, что он завтра включится, чтобы мы смогли вернуться домой.
Выход на окололунную орбиту, как и исчезновение за ней несколькими минутами ранее, принес астронавтам некоторый опыт. Поскольку двигатель выключился, и экипаж снова ощущал невесомость, на приборной панели уже ничто не напоминало о достигнутом. Луна находилась всего в шести десятках миль под ними, но вертикальное расположение корабля не позволяло астронавтам увидеть ее поверхность. Борман, Лоувелл и Андерс были в роли трех человек, попавших в картинную галерею, но еще не успевших посмотреть, что внутри нее. И вот теперь у них появилось свободное время – до возобновления контакта с Землей оставалось еще 25 минут, спокойное уединение – для первого обзора захватившего их небесного тела.
Борман взялся за ручку управления ориентацией справа от своего кресла и выпустил реактивную струю из стабилизаторов, расположенных вокруг корабля. Корабль пришел в движение, медленно поворачиваясь против часовой стрелки. Первые 90 градусов поворота столкнули невесомых астронавтов в кучу с Борманом внизу, Лоувеллом в середине и Андерсом наверху. Следующие 90 градусов перевернули их наоборот, так что теперь Луна, которая была снизу, теперь стала сверху. Борман первым увидел ее поворачивающуюся бледно серую, гипсовую поверхность в свой левый иллюминатор, и его глаза расширились. Следующим подошла очередь Лоувелла, когда Луна стала видна в его центральный иллюминатор, и, наконец – Андерса. У обоих астронавтов был такой же изумленный взгляд, как и у командира.
– Великолепно, – прошептал кто-то. Это мог быть и Борман, и Лоувелл и Андерс.
– Изумительно, – ответил кто-то.
Под ними скользила изрезанная и изломанная панорама, которую уже видели автоматические зонды, но человеческие глаза – никогда. Во все стороны раскинулось бесконечное, восхитительно-уродливое пространство сотен, нет – тысяч, нет – десятков тысяч кратеров, впадин и выемок, которым было сотни, нет – тысячи, нет – миллионы тысяч лет. Там были кратеры за кратерами, кратеры на кратерах и кратеры, уничтожившие другие кратеры. Были кратеры размером с футбольное поле, кратеры размером с большой остров, кратеры размером с небольшое государство.
Многие древние впадины были занесены в каталоги и получили имена, присвоенные им астрономами, впервые анализировавшими снимки, полученные с автоматических зондов. И после месяцев тщательного изучения, они стали хорошо знакомы астронавтам, как очертания земных объектов. Тут были кратеры Дедала и Икара, Королева и Гагарина, Пастера, Эйнштейна и Циолковского. Повсюду были разбросаны десятки других кратеров, никогда прежде не виденных ни человеком, ни автоматическим зондом. Очарованные астронавты не могли вместить все это в себя, их лица застыли напротив пяти узких иллюминаторов, и в этот момент они забыли о полетном плане экспедиции и о сотнях людей в Хьюстоне, ожидающих услышать их голоса.
Из-за перемещающегося горизонта появилось что-то тонкое. Оно было нежно-белое, нежно-голубое, нежно-коричневое, и оно, казалось, вырастало прямо из-под скучной местности. Трое астронавтов, конечно, знали, что они наблюдают, но Борман все равно назвал это.
– Восход Земли, – тихо произнес командир.
– Хватай камеру, – быстро сказал Лоувелл Андерсу.
– Ты уверен? – спросил его Андерс, фотограф и картограф экспедиции, – Не стоит ли нам подождать времени, отведенного для этого полетным планом?
Лоувелл пристально поглядел на мерцающую планету, выплывающую из-за покрытой шрамами и выбоинами Луны, затем посмотрел на своего новичка.
– Возьми камеру, – повторил он.
В Сочельник американцы проснулись с мыслью, что их трое соотечественников были на орбите вокруг Луны. Возле домов Бормана, Лоувелла и Андерса в Хьюстоне репортеры заполонили тротуары и вытоптали газоны, как еще не было с полетов «Меркурия». Некоторая информация распространялась о выходных планах их жен и детей, тем не менее, они намеревались посетить рождественскую службу.
Рано утром следующего дня, в Рождество, семьи испытали небольшое волнение, когда перед домом Лоувелла остановился Роллс-Ройс из департамента Ньюмана Маркуса. Офицер внешних связей «НАСА» встретил автомобиль, перекинулся несколькими фразами с водителем, а затем, к удивлению и возмущению репортеров, толпящихся неподалеку от дома, указал ему на дверь дома, где водитель и вручил большую коробку Мэрилин Лоувелл. Коробка была обернута в подарочную голубую королевскую фольгу и украшена двумя пластиковыми шарами, один – голубого цвета, другой – дымчато-мутного лунного цвета. Вокруг лунного шара вращался маленький пластиковый космический корабль. Мэрилин развернула фольгу, и показалась украшенная звездами ткань. Под ней был норковый жакет и подарочная открытка с надписью: «Веселого Рождества и любви, от твоего мужчины с Луны».
Остаток утра Мэрилин Лоувелл провела в домашних заботах, одетая в пижаму и норковый жакет. Когда позже она вышла с детьми на рождественскую службу, Мэрилин переоделась в соответствующее платье для церкви, но жакет не сняла. Как только она вышла из дома и ступила в пыл хьюстонских страстей, репортеры, стоявшие снаружи, рассмотрели, что же ей привез человек в Роллс-Ройсе.
Но в Сочельник внимание прессы было сосредоточено за четверть миллиона миль отсюда, где накручивал круги вокруг Луны по аккуратной 60-мильной орбите тот астронавт, который за несколько недель до этого купил норковый жакет и договорился о доставке. Рабочее задание для экипажа во время планировавшихся десяти оборотов включало фотографирование Земли и Луны, измерения лунного гравитационного поля, нанесение на карту потенциальных посадочных площадок и топографии окружающей местности.
Среди деталей поверхности, которые предстояло обозреть членам экипажа, были так называемые опорные точки, характерные лунные объекты, которые члены будущих экспедиций могли использовать перед посадкой. Осматривая Море Спокойствия, древнее море застывшей лавы, выбранное в качестве первой пилотируемой посадки, Борман, Лоувелл и Андерс заметили извилистый скалистый массив, расположенный к юго-западу от кратера Сецци. Общие очертания массива уже были нанесены на карты земными астрономами, но отдельные вершины были слишком маленькими для телескопов. Подобные точные детали поверхности понадобятся экипажам для навигации при посадке с лунной орбиты. На краю зубчатого массива, примыкающего к Морю Спокойствия, Лоувелл обнаружил странную трехгранную гору, которая была, конечно, слишком мала, чтобы на нее никто никогда не обратил внимания, но была достаточно отчетлива, чтобы будущие экспедиции ее легко распознали.
– Ты видел эту вершину раньше? – спросил Лоувелл у Бормана, указывая на маленькую гору.
– Нет, я не помню.
– А ты? – спросил он у Андерса, повелителя всей топографии.
– Нет, – сказал Андерс, – я бы запомнил такое.
– Тогда это я ее открыл, – сказал с улыбкой Лоувелл, – Я собираюсь дать ей название. Как вам, ребята, «гора Мэрилин»?
Для руководства «НАСА» взаимодействие с прессой являлось не менее важным делом, чем научные задачи экспедиции «Аполлон-8». Агентство запланировало две телевизионные трансляции с лунной орбиты, одну – рано утром в Сочельник, а вторую – вечернее шоу в прайм-тайм. Утренняя передача собрала впечатляющую аудиторию, но так как страна была занята рождественскими приготовлениями, она не побила рекорды по числу зрителей. Вечерняя трансляция, нацеленная на сто миллионов семей, была совсем другим делом. Шоу транслировали сразу три телекомпании, имея в виду, что большинство зрителей или собирается смотреть эту программу, или не будет смотреть ничего вообще. Передача началась в 9:30, и нация, как и большая часть остального мира, оставила свои дела, чтобы устроиться у телевизора.
– Привет с Луны, Хьюстон, – сказал Джим Лоувелл, обращаясь к «НАСА» и, косвенно, ко всему миру. Черно-белое изображение, которое появилось на экранах телевизоров, как только он начал говорить, было покрыто эфирным «снегом». Под ним – плавная линия, изгибающаяся к низу и исчезающая за краем экрана.
– То, что вы сейчас видите, – сказал Андерс, как только он установил камеру и остановил свое невесомое тело напротив переборки, – это вид Земли над лунным горизонтом. Мы некоторое время проследим за ней, а потом развернемся и покажем вам вид бесконечной темной равнины.
– Последние шестнадцать часов мы обращаемся по орбите на высоте шестидесяти миль, – сказал Борман, пока Андерс направлял объектив вниз на поверхность Луны, – выполняя эксперименты, фотографируя и периодически включая двигатель для маневрирования. Часы спустя Луна стала совсем другой для каждого из нас. Мои собственные впечатления: это безбрежное, пустынное, отталкивающее пространство, похожее на кучи и кучи пемзы. Конечно, это не очень привлекательное место для жизни или работы.
– Фрэнк, ты читаешь мои мысли, – сказал Лоувелл, – Эта пустынность внушает благоговейный страх. Это позволяет увидеть наяву то, что на Земле появляется только в темных мыслях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Во время прохождения отметки 2 суток 20 часов 4 минуты полетного времени, когда корабль находился в нескольких тысячах миль от Луны и более чем 200 тысячах миль от дома, КЭПКОМ Джерри Карр радировал, чтобы они набрались мужества попытаться выполнить ЛОИ. На западном побережье был Сочельник, четыре часа утра, в Хьюстоне – около трех, и в большинстве домов западного полушария спали даже неистовые лунатики.
– «Аполлон-8», это Хьюстон, – сказал Карр, – В 68:04 вы должны выполнить ЛОИ.
– Так, – спокойно ответил Борман, – «Аполлон-8» готов.
– Вы водите лучшее, что у нас есть, – сказал Карр, пытаясь придать голосу ободряющий тон.
– Повторите, – смущенно сказал Борман.
– Вы пилотируете самую лучшую птичку, – повторил Карр.
– Принято, – ответил Борман, – Она прекрасна.
Карр передал параметры запуска двигателя на корабль, и Лоувелл, являясь штурманом, ввел данные в бортовой компьютер. Около получаса оставалось до входа в зону радиомолчания на обратной стороне Луны и, как всегда в подобные моменты, «НАСА» решило немного помолчать. Астронавты, хорошо обученные процедуре запуска двигателя, без слов проскользнули к креслам и пристегнулись. Конечно, если что-либо пойдет не так при выходе на окололунную орбиту, брезентовые ремни не смогут защитить их от катастрофы. Тем не менее, протокол предписывал экипажу одевать ремни.
– «Аполлон-8», это Хьюстон, – сигнализировал Карр после долгой паузы, – Мы готовы к лунному маневру.
– Принято, – ответил Борман.
– «Аполлон-8», – сказал Карр немного позднее, – Ваше топливо в порядке.
– Принято, – откликнулся Лоувелл.
– «Аполлон-8», до потери сигнала 9 минут и 30 секунд.
– Принято.
Карр продолжал по радио отсчитывать минуты до потери сигнала: сначала пять, потом две, одна минута и, наконец, десять секунд. Точно в тот момент, который был рассчитан еще месяц назад планировщиками полета, космический корабль начал огибать Луну, а голоса КЭПКОМа и экипажа начали тонуть в радиопомехах.
– Счастливого пути, ребята, – прокричал Карр, стараясь быть услышанным при исчезающей связи.
– Спасибо всем, – отозвался Андерс.
– Увидимся на другой стороне, – сказал Лоувелл.
– Вы должны пройти это, – сказал Карр, и связь пропала.
В этой сюрреалистической тишине члены экипажа посмотрели друг на друга. Лоувелл знал, что он должен ощущать что-то грандиозное, но казалось слишком мелочным чувствовать грандиозность. Без сомнения, компьютеры, КЭПКОМ, тишина в его наушниках – все говорило о том, что он сейчас движется над обратной стороной Луны, но все его чувства ничем не выдавали, что происходит столь монументальное событие. До этого момента он ощущал невесомость, и он все еще находился в невесомости; до сего момента зияла чернота за иллюминатором, и она продолжала зиять. Так где же эта Луна? Для нас это теперь предмет веры.
Борман повернулся направо, чтобы посоветоваться с экипажем:
– Ну, как? Мы все еще летим?
Лоувелл и Андерс тщательно изучили показания приборов.
– Мы движемся, насколько я могу судить, – сказал Лоувелл Борману.
– Летим над этой стороной, – согласился Андерс.
Сидя в своем среднем кресле, Лоувелл ввел последние команды в бортовой компьютер. Примерно за пять секунд до назначенного момента включения двигателя на экране замигали цифры «99:40». Это загадочное число являлось защитой от ошибки пилота. Это был компьютерный код «вы уверены?», его код «последний шанс», его код «ты-знаешь-что-ты-делаешь-так-как-ты-собираешься-отправиться-в-ад». Под мигающими цифрами располагалась кнопка «выполнить». Лоувелл взглянул на цифры «99:40», потом на кнопку «выполнить», затем снова на цифры и снова на кнопку. Не прошло и пяти секунд, как Лоувелл поставил свой указательный палец на кнопку и нажал.
В первый момент астронавты ничего не ощутили. Потом вдруг они почувствовали вибрацию и услышали грохот за своей спиной. В паре метров позади них открылись вентили в громадных баках, встроенных сзади корабля, потекла жидкость, и в камере сгорания смешались вместе три разных компонента топлива из трех форсунок. Компоненты – гидразин (N2H4), диметилгидразин и тетроксид азота (N2O4) – известны, как гипергольные жидкости. Характерным свойством гипергольных жидкостей является мгновенное воспламенение при смешивании друг с другом. В отличие от бензина, дизельного топлива и жидкого водорода, которые требуют искру для высвобождения внутренней энергии молекулярных связей, гипергольная жидкость вспыхивает при каталитической реакции, когда ее компоненты находятся в точной пропорции по отношению друг к другу. Смешайте два таких компонента вместе, и они начнут образовывать сложные химические соединения. Удерживайте их вместе некоторое время, как петухов в клетке, и не забудьте ограничить их взаимодействие: они начнут высвобождать необыкновенно много энергии.
Вот такое взрывное взаимодействие началось за спинами Лоувелла, Андерса и Бормана. Реакция компонентов топлива в камере сгорания вызвала поток горячих выхлопных газов из сопла двигателя позади корабля. Слегка заметно корабль начал сбрасывать скорость. Бормана, Лоувелла и Андерса вдавило в их кресла. Невесомость, к которой они успели привыкнуть, стала превращаться в доли «g», и вес тел астронавтов стал расти от нуля до полноценных килограммов. Лоувелл посмотрел на Бормана и показал большие пальцы, а Борман слегка улыбнулся в ответ. Через четыре с половиной минуты двигатель выключился, и огонь в его внутренности погас.
Лоувелл посмотрел на приборную панель. Его глаза остановились на индикаторе, под которым было написано «ДЕЛЬТА V». Латинская буква «V» означала скорость, «ДЕЛЬТА» означало «изменение». А вместе это значило, на сколько упала скорость в результате химической реакции гипергольной жидкости. Лоувелл считал показания индикатора и чуть не поднял кулак от радости – 850! Тютелька в тютельку! 850 метров в секунду – это, конечно, далеко от полного торможения, когда вы мчитесь со скоростью 2.3 км/сек, но зато совершенно точное изменение для выхода с транслунной траектории и захвата гравитацией Луны.
Следующим после «ДЕЛЬТА V» был другой индикатор, мгновение назад еще темный. Теперь он показывал два числа 60.5 и 169.1 – это были перилуний и аполуний, ближайшая к Луне и самая далекая от Луны точки орбиты корабля. Любое тело, например метеорит, пролетая мимо Луны, имеет некоторое значение перилуния, но лишь одновременное знание перилуния и аполуния гарантирует вам, что вы на самом деле обращаетесь вокруг Луны. Фрэнк Борман, Джим Лоувелл и Билл Андерс, как показывали эти числа, теперь являлись спутниками Луны, двигаясь по яйцевидной траектории, самая высокая точка которой была 169.1 мили, а самая низкая – 60.5 мили.
– Мы сделали это! – ликовал Лоувелл.
– Мяч точно в лузу, – сказал Андерс.
– Орбита достигнута, – согласился Борман, – Будем надеяться, что он завтра включится, чтобы мы смогли вернуться домой.
Выход на окололунную орбиту, как и исчезновение за ней несколькими минутами ранее, принес астронавтам некоторый опыт. Поскольку двигатель выключился, и экипаж снова ощущал невесомость, на приборной панели уже ничто не напоминало о достигнутом. Луна находилась всего в шести десятках миль под ними, но вертикальное расположение корабля не позволяло астронавтам увидеть ее поверхность. Борман, Лоувелл и Андерс были в роли трех человек, попавших в картинную галерею, но еще не успевших посмотреть, что внутри нее. И вот теперь у них появилось свободное время – до возобновления контакта с Землей оставалось еще 25 минут, спокойное уединение – для первого обзора захватившего их небесного тела.
Борман взялся за ручку управления ориентацией справа от своего кресла и выпустил реактивную струю из стабилизаторов, расположенных вокруг корабля. Корабль пришел в движение, медленно поворачиваясь против часовой стрелки. Первые 90 градусов поворота столкнули невесомых астронавтов в кучу с Борманом внизу, Лоувеллом в середине и Андерсом наверху. Следующие 90 градусов перевернули их наоборот, так что теперь Луна, которая была снизу, теперь стала сверху. Борман первым увидел ее поворачивающуюся бледно серую, гипсовую поверхность в свой левый иллюминатор, и его глаза расширились. Следующим подошла очередь Лоувелла, когда Луна стала видна в его центральный иллюминатор, и, наконец – Андерса. У обоих астронавтов был такой же изумленный взгляд, как и у командира.
– Великолепно, – прошептал кто-то. Это мог быть и Борман, и Лоувелл и Андерс.
– Изумительно, – ответил кто-то.
Под ними скользила изрезанная и изломанная панорама, которую уже видели автоматические зонды, но человеческие глаза – никогда. Во все стороны раскинулось бесконечное, восхитительно-уродливое пространство сотен, нет – тысяч, нет – десятков тысяч кратеров, впадин и выемок, которым было сотни, нет – тысячи, нет – миллионы тысяч лет. Там были кратеры за кратерами, кратеры на кратерах и кратеры, уничтожившие другие кратеры. Были кратеры размером с футбольное поле, кратеры размером с большой остров, кратеры размером с небольшое государство.
Многие древние впадины были занесены в каталоги и получили имена, присвоенные им астрономами, впервые анализировавшими снимки, полученные с автоматических зондов. И после месяцев тщательного изучения, они стали хорошо знакомы астронавтам, как очертания земных объектов. Тут были кратеры Дедала и Икара, Королева и Гагарина, Пастера, Эйнштейна и Циолковского. Повсюду были разбросаны десятки других кратеров, никогда прежде не виденных ни человеком, ни автоматическим зондом. Очарованные астронавты не могли вместить все это в себя, их лица застыли напротив пяти узких иллюминаторов, и в этот момент они забыли о полетном плане экспедиции и о сотнях людей в Хьюстоне, ожидающих услышать их голоса.
Из-за перемещающегося горизонта появилось что-то тонкое. Оно было нежно-белое, нежно-голубое, нежно-коричневое, и оно, казалось, вырастало прямо из-под скучной местности. Трое астронавтов, конечно, знали, что они наблюдают, но Борман все равно назвал это.
– Восход Земли, – тихо произнес командир.
– Хватай камеру, – быстро сказал Лоувелл Андерсу.
– Ты уверен? – спросил его Андерс, фотограф и картограф экспедиции, – Не стоит ли нам подождать времени, отведенного для этого полетным планом?
Лоувелл пристально поглядел на мерцающую планету, выплывающую из-за покрытой шрамами и выбоинами Луны, затем посмотрел на своего новичка.
– Возьми камеру, – повторил он.
В Сочельник американцы проснулись с мыслью, что их трое соотечественников были на орбите вокруг Луны. Возле домов Бормана, Лоувелла и Андерса в Хьюстоне репортеры заполонили тротуары и вытоптали газоны, как еще не было с полетов «Меркурия». Некоторая информация распространялась о выходных планах их жен и детей, тем не менее, они намеревались посетить рождественскую службу.
Рано утром следующего дня, в Рождество, семьи испытали небольшое волнение, когда перед домом Лоувелла остановился Роллс-Ройс из департамента Ньюмана Маркуса. Офицер внешних связей «НАСА» встретил автомобиль, перекинулся несколькими фразами с водителем, а затем, к удивлению и возмущению репортеров, толпящихся неподалеку от дома, указал ему на дверь дома, где водитель и вручил большую коробку Мэрилин Лоувелл. Коробка была обернута в подарочную голубую королевскую фольгу и украшена двумя пластиковыми шарами, один – голубого цвета, другой – дымчато-мутного лунного цвета. Вокруг лунного шара вращался маленький пластиковый космический корабль. Мэрилин развернула фольгу, и показалась украшенная звездами ткань. Под ней был норковый жакет и подарочная открытка с надписью: «Веселого Рождества и любви, от твоего мужчины с Луны».
Остаток утра Мэрилин Лоувелл провела в домашних заботах, одетая в пижаму и норковый жакет. Когда позже она вышла с детьми на рождественскую службу, Мэрилин переоделась в соответствующее платье для церкви, но жакет не сняла. Как только она вышла из дома и ступила в пыл хьюстонских страстей, репортеры, стоявшие снаружи, рассмотрели, что же ей привез человек в Роллс-Ройсе.
Но в Сочельник внимание прессы было сосредоточено за четверть миллиона миль отсюда, где накручивал круги вокруг Луны по аккуратной 60-мильной орбите тот астронавт, который за несколько недель до этого купил норковый жакет и договорился о доставке. Рабочее задание для экипажа во время планировавшихся десяти оборотов включало фотографирование Земли и Луны, измерения лунного гравитационного поля, нанесение на карту потенциальных посадочных площадок и топографии окружающей местности.
Среди деталей поверхности, которые предстояло обозреть членам экипажа, были так называемые опорные точки, характерные лунные объекты, которые члены будущих экспедиций могли использовать перед посадкой. Осматривая Море Спокойствия, древнее море застывшей лавы, выбранное в качестве первой пилотируемой посадки, Борман, Лоувелл и Андерс заметили извилистый скалистый массив, расположенный к юго-западу от кратера Сецци. Общие очертания массива уже были нанесены на карты земными астрономами, но отдельные вершины были слишком маленькими для телескопов. Подобные точные детали поверхности понадобятся экипажам для навигации при посадке с лунной орбиты. На краю зубчатого массива, примыкающего к Морю Спокойствия, Лоувелл обнаружил странную трехгранную гору, которая была, конечно, слишком мала, чтобы на нее никто никогда не обратил внимания, но была достаточно отчетлива, чтобы будущие экспедиции ее легко распознали.
– Ты видел эту вершину раньше? – спросил Лоувелл у Бормана, указывая на маленькую гору.
– Нет, я не помню.
– А ты? – спросил он у Андерса, повелителя всей топографии.
– Нет, – сказал Андерс, – я бы запомнил такое.
– Тогда это я ее открыл, – сказал с улыбкой Лоувелл, – Я собираюсь дать ей название. Как вам, ребята, «гора Мэрилин»?
Для руководства «НАСА» взаимодействие с прессой являлось не менее важным делом, чем научные задачи экспедиции «Аполлон-8». Агентство запланировало две телевизионные трансляции с лунной орбиты, одну – рано утром в Сочельник, а вторую – вечернее шоу в прайм-тайм. Утренняя передача собрала впечатляющую аудиторию, но так как страна была занята рождественскими приготовлениями, она не побила рекорды по числу зрителей. Вечерняя трансляция, нацеленная на сто миллионов семей, была совсем другим делом. Шоу транслировали сразу три телекомпании, имея в виду, что большинство зрителей или собирается смотреть эту программу, или не будет смотреть ничего вообще. Передача началась в 9:30, и нация, как и большая часть остального мира, оставила свои дела, чтобы устроиться у телевизора.
– Привет с Луны, Хьюстон, – сказал Джим Лоувелл, обращаясь к «НАСА» и, косвенно, ко всему миру. Черно-белое изображение, которое появилось на экранах телевизоров, как только он начал говорить, было покрыто эфирным «снегом». Под ним – плавная линия, изгибающаяся к низу и исчезающая за краем экрана.
– То, что вы сейчас видите, – сказал Андерс, как только он установил камеру и остановил свое невесомое тело напротив переборки, – это вид Земли над лунным горизонтом. Мы некоторое время проследим за ней, а потом развернемся и покажем вам вид бесконечной темной равнины.
– Последние шестнадцать часов мы обращаемся по орбите на высоте шестидесяти миль, – сказал Борман, пока Андерс направлял объектив вниз на поверхность Луны, – выполняя эксперименты, фотографируя и периодически включая двигатель для маневрирования. Часы спустя Луна стала совсем другой для каждого из нас. Мои собственные впечатления: это безбрежное, пустынное, отталкивающее пространство, похожее на кучи и кучи пемзы. Конечно, это не очень привлекательное место для жизни или работы.
– Фрэнк, ты читаешь мои мысли, – сказал Лоувелл, – Эта пустынность внушает благоговейный страх. Это позволяет увидеть наяву то, что на Земле появляется только в темных мыслях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55