– База, – вызывал Лоувелл авианосец, надеясь, что судовой радар ведет его на экране, – Вы меня видите?
– Нет, – ответил «Шангри-Ла».
На Лоувелле был специальный прорезиненный костюм, который бы защитил его при катапультировании в холодные воды Японского моря. Тем не менее, он не ощущал себя в безопасности. В горячем костюме без пор пот начал течь у него по груди, бокам и ногам.
– База, – вызвал он, – Я почему-то потерял свою группу. Попробую развернуться и попробовать их найти.
– Вас понял, Ноябрьский папа Один. Даю вам время на поиски.
Лоувелл развернул самолет на 180 градусов. Стрелка АДФ стала указывать на хвост самолета, пытаясь как бы сказать, что невидимый авианосец и два невидимых пилота находятся позади него. Лоувелл выругался: АДФ раньше никогда не врал. Но, может быть, подумал он, только может быть, частоту радиомаяка изменили, но ему не сказали. К его левой ноге был пристегнут наколенник со списком всех радиочастот, который выдавался всем пилотам перед вылетом. Все пилоты надевали наколенники, но наколенник Лоувелла отличался от других. Являясь новичком, Лоувелл испытывал большие неудобства, пытаясь рассмотреть маленькие цифры в полетном плане при слабом свете приборной панели. В свободные минуты плавания на Дальний Восток он собирал запасные части в мастерской, а потом изготовил оригинальный маленький фонарик, который он прикрепил к наколеннику. Фонарик можно было подключить к разъему на приборной панели.
Лоувелл очень гордился своим изобретением, а сейчас, как раз, был шанс его опробовать. Он воткнул провод в разъем и повернул выключатель. Произошла яркая вспышка – безошибочный признак короткого замыкания – и все лампочки на приборной панели и в кабине тут же погасли.
Сердце Лоувелла бешено скакало. Во рту пересохло. Он оглянулся, но ничего не увидел: казалось, наружная темнота проникла в кабину. Сорвав кислородную маску, он пару раз глотнул воздух и засунул фонарик-карандаш в рот, чтобы осветить приборы. Тонкий луч фонарика создавал световое пятнышко размером с монету, которая, прыгая по приборной панели, неясно освещала или только шкалу или только стрелку прибора. Лоувелл быстро, насколько это было возможно, считал показания и откинулся в кресло, обдумать, как ему быть дальше.
В подобной ситуации у пилота было два выхода, но ни один из них не привлекал Лоувелла. Он мог сообщить об аварии и попросить включить корабельные огни. Капитан, возможно, согласится, но последствия такого шага непредсказуемы. А если бы это произошло во время боевых действий? Извините, мистер вражеский корабль, не могли бы вы отвернуться, пока мы включим свои огни? Похоже, один из наших самолетов ошибся авианосцем. Нет, так делать нельзя. С другой стороны. Можно, сообщив об аварии, развернуть самолет и попытаться отыскать японский аэродром. По крайней мере, приземлишься, а не упадешь в черное, холодное море. Но без АДФ и остальных приборов в кабине он, возможно, не найдет взлетно-посадочную полосу, будет вынужден бросить самолет и катапультироваться.
Лоувелл вынул фонарик-карандаш изо рта, выключил его и вгляделся в темноту. Прямо под ним, примерно на два часа, как ему показалось, он заметил неясный зеленоватый свет, похожий на мерцающий след в черной воде. Сверхъестественное сияние едва различалось, и Лоувелл ни за что бы его не заметил, если бы темнота кабины не обострила его ночное зрение. Но это зрелище заставляло сердце бешено колотиться. Конечно, ему был известен источник странного сияния: это светились кучи фосфоресцирующих морских водорослей, взболтанные винтами проходящего авианосца. Пилоты знали, что гребной винт заставлял светиться морские микроорганизмы, и это могло помочь найти потерянный корабль. Это был наименее надежный и наиболее отчаянный способ довести заблудившийся самолет до авианосца, но когда ничего другого не оставалось, то стоило попытаться. Лоувелл сказал себе, что, действительно, ничего другого не осталось, обреченно пожал плечами и бросился в погоню по бледно зеленому следу.
Через некоторое время впереди по курсу на высоте около 500 метров появилось маленькое пятнышко. Приблизившись, он обнаружил, к своему восторгу, что это ожидающие его два товарища. Он был безумно рад видеть кружащие самолеты, но понимал, что не надо давать волю чувствам.
– Мы думали, что потеряли тебя, – сказал Хиллэри Лоувеллу по рации, – Рады, что ты решил к нам присоединиться.
– У меня была парочка проблем с приборами, – ответил ему невидимый пилот в неосвещенной кабине, – Ничего серьезного.
Хотя рандеву состоялось, Лоувеллу еще предстояло посадить лишенный освещения самолет на палубу авианосца. Для безопасной посадки требовался постоянный контроль показаний высотомера и спидометра, но слабый фонарик-карандаш не позволял освещать оба прибора одновременно.
Самолет Лоувелла прибыл на базу последним, поэтому и приземляться должен был третьим по счету. Тройка самолетов зашла с правого борта авианосца, и Лоувелл увидел, как сначала один, а потом и другой самолет пошел вниз. Он слышал, как помогавший офицеру-регулировщику «снэппер-контроль» вызывал два других самолета, когда они были на траверзе кормы корабля, чтобы они начинали снижаться (ПРИМ.ПЕРЕВ. – «снэппер-контроль» – это пилот, который по рации помогает самолетам садиться на ночную палубу; его позывные – «снэппер»). Опустившись на 50 метров, они покачивались позади корабля, медленно снижаясь, пока не достигли палубы и не приземлились без инцидентов. Теперь настала пора Лоувелла в одиночку начать снижение в темноту, завидуя их удачному приземлению и освещенным кабинам. Крепко зажав в зубах фонарик-карандаш, он слышал, как «снэппер-контроль» вызывал его снижаться. Не простое искусство одним глазом следить за приближающейся кормой корабля, а другим считывать показания приборов, но Лоувелл чувствовал, что справится с этим. Быстро приближаясь к кораблю на высоте 80 метров, судя по последнему взгляду на высотомер, он вдруг заметил красный свет, проносящийся под его левым крылом.
Что бы это могло быть? Конечно, это не мог быть ни самолет между ним и поверхностью океана, ни маленькая лодка и не буй в кильватере авианосца. Мгновенно Лоувелл осознал, что это. Этот свет был отражением в бурлящей воде его собственных габаритных огней. Значит, под ним сейчас не безопасные восемьдесят, а едва ли шесть метров. Высотомер подтвердил шокирующее открытие. Лоувелл шел, практически над волнами, и его колеса почти касались воды. Еще чуть-чуть и он либо рухнет в океан, либо врежется в плоскую корму громадного авианосца.
– Взлетай, Ноябрьский папа Один, взлетай! – заорал в его наушниках «снэппер-контроль», – Ты идешь слишком низко!
Лоувелл рванул штурвал на себя, выжал дроссель, и «Банши» взревел, взмыв в небо на 150 метров. Он пролетел над авианосцем, сделал один круг и пошел на вторую попытку. На этот раз он был на высоте 150 метров.
– Вы слишком высоко, Ноябрьский папа Один, слишком высоко, – кричал ему офицер-регулировщик, – Вы не можете садиться с такой высоты!
Однако Лоувелл знал, что эта высота – лучшее, что у него сейчас есть. Глядя на прыгающий по приборной панели лучик фонарика и вспоминая корму гигантского авианосца, появившуюся перед ним черной стеной, он решил, что лучше рискнуть упасть на палубу с большой высоты, чем врезаться в корму при слишком малой. Палуба становилась все ближе и ближе, и Лоувелл камнем снизился с 150 метров до пятидесяти. Он продолжил, фактически, свободное падение, пока не раздался глухой удар о палубу авианосца, отозвавшийся в позвоночнике. Оба колеса лопнули, и самолет понесло вперед. Наконец, хвостовой крюк зацепил последний трос, натянутый поперек палубы, и самолет резко остановился.
Лоувелл выключил двигатели и опустил голову на руки. Под днище самолета подбежал механик. Бледный пилот отстегнулся, вылез из кабины и опустился на палубу с дрожащими ногами.
– Рад, что ты решил к нам вернуться, – сказал механик.
– Да, – отозвался он охрипшим голосом, – Я тоже рад.
Спускаясь на нижнюю палубу, Лоувелл приготовился к послеполетному опросу, но его перехватил медик, принесший небольшую бутылочку бренди.
– Вы плохо выглядите, – сказал доктор, – Прими-ка немного лекарства. От меня.
Лоувелл взял предложенную бутылку и разом опорожнил ее содержимое.
Когда младший лейтенант Лоувелл встретился с лейтенантом-коммандером Клингером, он в точности описал проблемы с АДФ, рассказал о недооценке высоты при посадке и, с неохотой, о его маленьком изобретении, которое вырубило свет в кабине. Капитан слушал, казалось, с сочувствием, кивая с пониманием, а когда Лоувелл закончил, передал ему полетное назначение на следующую ночь. С улыбкой на лице он размашисто написал на листке «Лоувелл».
– Сейчас ты выбит из седла, – сказал капитан, – Но ты должен вернуться.
В соответствии с приказом следующим вечером Лоувелл вылетел в темноту. На этот раз АДФ безошибочно обнаружил корабль, Лоувелл осуществил снижение безупречно и приземлился без инцидентов.
Со временем Лоувелл стал высококлассным пилотом на авианосцах, совершил 107 вылетов, работал инструктором целого ряда новых самолетов, таких как «Эф-Джей Ярость», «Эф-8Ю Крестоносец» и «Эф-3-Эйч Демон». Однако в 1957 году воздушные войны перестали казаться вероятными, тренировочные полеты и патрулирование Тихого океана потеряли свою привлекательность. В конце года появилась удачная возможность для переезда, и пилот, которому было около 30 лет и который стал отцом трехлетней девочки и двухлетнего мальчика, получил более опасное назначение: испытательный центр США в Патуксент-Ривер, Мэриленд.
Лоувелл был воодушевлен новым назначением. Он уже накопил серьезный опыт управления испытанными реактивными самолетами, но было заманчиво стать одним из тех, кто их испытывает. Пилотирование экспериментальных самолетов в небе Мэриленда, как себе представлял Лоувелл, было ближе всего к аэронавтике. Поэтому, получив это назначение, он быстро собрался и вместе со всей семьей приготовился к переезду на восток. Правда, еще до отъезда из Калифорнии произошло нечто, в результате чего немного померкла привлекательность его новой работы.
4 октября 1957 года Вашингтон и весь остальной западный мир потрясла новость, что Советский Союз успешно осуществил вывод на 560-мильную орбиту Земли 58-сантиметрового автоматического зонда под названием «Спутник». Сфера весила всего 83.5 кг – сколько могла поднять устаревшая ракета-носитель «Эр-7». Всего месяц спустя советские инженеры создали более мощную ракету-носитель и спутник весом 508 кг.
Униженным Штатам надо было срочно что-то предпринимать. Через месяц американские инженеры доставили на стартовую площадку маленькую, напоминающую корейские палочки для еды, ракету «Авангард», на вершине которой был установлен спутник, размером с 15-сантиметровую вишню. После включения зажигания оставалось надеяться на лучшее. Двигатель «Авангарда» многообещающе разгорался в течение нескольких секунд, ракета поднялась на считанные сантиметры, а затем взорвалась на мелкие кусочки. «Вишня» свалилась на землю и откатилась к краю бетонной площадки, где продолжала посылать пикающий радиосигнал униженным руководителям запуска в блокгаузе. Мир упал со смеху от такой неудачи Запада. А возглавляли этот хохот американские газеты, которые целыми днями потешались над изобретательностью янки и их новым «Стэйпутником» – «задержавшимся путником».
Лоувелл следил за космическими разработками и не считал эти шутки удачными. Разве Соединенные Штаты не вывезли эту технологию из великой Германии? Разве Штаты не осуществили удачный запуск «Операции бампер» в прошлом десятилетии? Так почему же мы теперь столь ехидны? Полеты в космос были проблемой номер один, но ни одного военного летчика она так не волновала, как Лоувелла. Он собирался заниматься испытаниями самолетов – тем, что у Америки хотя бы неплохо получалось. И он не забивал свою голову такой ерундой, как ракеты. Кроме того, ему казалось, что те будут всегда взрываться.

4


Апрель 1970 года

Сай Либергот привык к неверным данным. Он не любил их. Но он привык.
Либергот, как и любой другой оператор, жил только данными на экране своего монитора. У постороннего человека светящиеся цифры, которыми был наполнен день Либергота, не вызывали никаких чувств. Но для оператора числа на мониторе означали либо, что маленькая капсула с людьми, заброшенными судьбой за четверть миллиона миль от дома, в порядке, и это очень хорошо, либо она не в порядке, и тогда это очень плохо. Если дела идут плохо, то люди в капсуле могут никогда не вернуться из космического пространства. А народы Земли захотят знать, не на твоем ли мониторе числа вели себя подозрительно, и почему ты не заметил этого раньше. Так что, когда Либергот получал неверные данные, ему и всем остальным приходилось нелегко.
Было бы неплохо знать о неприятных событиях заранее. Хотя бы уметь их предсказывать. Они могли случиться, когда космический корабль «Аполлон» скрылся за обратной стороной Луны. Они могли случиться, когда капсула «Джемини», вращаясь по орбите Земли, оказывалась вне зоны покрытия соседних станций слежения. Они могли случиться, когда капсула «Меркурий» сходила с орбиты и с визгом вонзалась в атмосферу на скорости 17 тысяч миль в час, оставляя за собой шлейф горячих, подавляющих радиосигнал ионов.
Во всех таких случаях потоки информации с корабля, прежде чем исчезнуть, превращались в бессмысленную мешанину. Цифры на экране могли означать, что давление в кабине вдруг стало снижаться, или что бак с водородом дал течь и взорвался вместе с кораблем, или что накрылись топливные элементы, или что сорвало теплозащитный экран, или что взорвались реактивные стабилизаторы. Скорее всего, это не так, даже почти наверняка, это неверные данные. А вдруг они, все же, верные? Проблема в том, что никогда нельзя быть в этом уверенным, пока «Джемини» не войдет в зону действия следящей станции, или «Меркурий» выйдет из ионного облака, или «Аполлон» появится из-за Луны.
Либергот, как и все операторы в его команде, был прекрасным специалистом. Он пришел в «НАСА» в 1964 году, а с 1968 года работал за своим терминалом Центра управления полетом в Хьюстоне. В 60-х не было лучшего места работы для ученого с такими возможностями отдать свою душу, свой разум, всего себя, чем этот большой, внушающий ужас зал.
К Либерготу стекалось все, что было связано с электрическим оборудованием и системой жизнеобеспечения. Его рабочее место называлось ЭЛЕКТРИКА. Операторы ЭЛЕКТРИКИ отвечали за энергоснабжение и системы жизнеобеспечения командно-сервисного модуля с момента запуска до посадки корабля. «НАСА» называло их ЭЛЕКТРИКА, а сам Либергот и его коллеги предпочитали называть себя «обслугой». Они единственные, кто отслеживал состояние внутренних органов корабля, его соки и газы, и, в конце концов, могли поддерживать работоспособность всего организма даже в таких условиях, в каких ничто работать не может.
За полтора года пилотируемых полетов программы «Аполлон», операторы Центра управления делали замечательные вещи, например, отрабатывали прохождение транслунной траектории, как будто ехали по обычному шоссе. Четыре раза они посылали экипажи к Луне – а дважды, на «Аполлоне-11» и «Аполлоне-12» высаживали их на Луну – и все четыре раза успешно возвращали их домой. Либергот, как и большинство людей в этом зале, работал над каждым из тех полетов и уже начинал чувствовать, что мало чего не подвластно ему и его коллегам во время запуска, лунных прогулок и посадок корабля в океан. Зимой и весной 1970 года, когда Агентство запланировало полет Джима Лоувелла, Кена Маттингли и Фреда Хэйза на «Аполлоне-13», операторы знали, что от них потребуется все их мастерство.
Как представляли себе руководители «НАСА», новая экспедиция должна стать более сложной, чем предыдущие. Экспедиции «Аполлон-11» и «Аполлон-12», первые две посадки на Луну, высаживались в двух наиболее удобных местах – Море Спокойствия и Океане Бурь. С точки зрения планирования полета эти маршруты были наиболее удобны, но для геологов они не представляли интереса – мили и мили пыли и камней примерно одного состава и примерно одного геологического возраста.
Если действительно хочешь получить настоящий материал для исследований, необходимо попасть на лунные возвышенности. Отличие геологической структуры лунных возвышенностей от низин проявлялось уже в том, что они сильнее отражали солнечный свет и, мерцая, служили маяками для исследователей с Земли. Эту загадку предстояло разрешить «Аполлону-13». Намеченное место для третьей лунной высадки называлось массив Фра-Мауро – изрезанное пространство, типа гор Аппалачи, в 110 милях к востоку от места посадки «Аполлона-12».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55