Каждый год в летние каникулы дети разъезжались по домам. В течение трех с половиной суток они тряслись в плацкартном вагоне. В конце июня страшная жара, двое суток едешь по бескрайним казахстанским степям, ребята мочили простыни и обматывались ими. Конечно, компанией ехать не так тяжело, хотя бы весело. За трое суток весь поезд узнавал, что едет группа балетных мальчиков и девочек. Дети всем очень нравились, их угощали разной снедью.Из интерната учащимся на три дня выдавали в дорогу сухой паек: два большущих мешка — один с черным хлебом, другой с белым, яйца, конфеты и печенье. На человека получалось по три батона белого хлеба и по две буханки черного. В духоте есть совсем не хотелось, хлеб быстро черствел. На разъездах в казахской степи ребята отдавали хлеб жителям, угощали детей сладостями. Было страшно смотреть, как женщины дрались из-за хлеба, а детки бежали за поездом, клянча конфеты.Однажды в Гурьеве сел на поезд молодой моряк, он ехал в отпуск домой. Познакомился с ребятами. Встал, достал огромную коробку, открыл. Коробка была полна черной паюсной икрой. “Угощайтесь, пожалуйста. Ешьте, сколько хотите. Сорок килограммов, не стесняйтесь!” — сказал он, скривя губы в квадратную, добродушную улыбку. Дети налетели на икру, но в жару икра перестает быть деликатесом, превращаясь в склизкую замазку. Ребята съели из коробки тонюсенький слой.Но летом 61-го, как и было обещано железной леди Казахстана, ребята летели самолетом впервые в жизни. Полет длился шесть часов на самолете ИЛ-18. В те времена сервис был гораздо лучше, чем в последние годы Советской власти. Пассажиров угощали вином и зернистой икрой, подавали горячий ужин. Все было очень вкусно. Но несчастная Наташа насладиться этим не могла, ее укачало, беспрестанно тошнило, долетела до Алма-Аты еле живая: “Нет, лучше трястись трое суток в плацкартном вагоне!”.Как жизнь восхитительна непредсказуема! Думала ли Наталья, что через пятнадцать лет она еще раз столкнется с Лялей Галиевной, которая будет председателем Госкино Казахстана. Тогда Наташа снималась в картине “Вкус хлеба” — киноэпопея из четырех фильмов о поднятии целины. По сюжету комсомолка Камшат Саттаева, которую играла Наталья, выходит замуж за секретаря обкома партии, его играл Валерий Рыжаков. Казахская девушка выходит замуж за русского — это была одна из причин, по которой сценарий долго не принимали. В степь на съемки приехала Ляля Галиевна, пригласила Наташу к себе в машину: “Ты понимаешь, нам не хотелось, чтобы казашка выходила замуж за русского. И так было много разговоров, что поднятие целины способствовало ассимиляции наций. Но, когда утвердили на эту роль тебя, мы успокоились. Я знаю, ты сыграешь это тактично, как надо! Пусть секретарь обкома больше ухаживает за тобой, а ты будь гордой и неприступной!”. Наташа с самым серьезным видом выслушала пожелания высокой особы.Фильм был выдвинут на Государственную премию СССР, и режиссер картины Алексей Николаевич Сахаров включил в список исполнителей главных ролей. Так Наташа стала лауреатом Государственной премии!
В 61-ом году с Натальей приключилась еще одна история, на сей раз прескверная. Только закончились летние каникулы, начался новый учебный год. Одна девочка из интерната тихонечко пропела хулиганскую песенку, которую она привезла из пионерского лагеря: Купил доху я на меху яКупил доху, дал маху яДоха не греет ни ... В этой славной песне было много куплетов, всех Наташа не запомнила. Песенка страшно рассмешила девочку, и она аккуратненько записала ее в белый блокнотик. На следующий день после классики (урока классического танца) Наташа решила порадовать своих московских одноклассниц. Достала блокнотик и стала исполнять сей возвышенный хорал. Хохот стоял невообразимый. Особенно их смешило то, что это она — комсорг класса распевает хулиганскую песню.Вдруг кто-то воскликнул: “Тихо — Капустина!”. Воцарилась гробовая тишина. Аринбасарова обомлела. “Продолжайте, продолжайте, мне тоже хочется послушать!” — раздался металлический голос Надежды Капустиной — народной артистки СССР. В то время Капустина преподавала характерный танец. Наталья была плотно окружена девчачьим кольцом, и госпожа Капуста не могла видеть, кто именно пел песенку. Блокнот девочка быстро швырнула под диван. Капуста подкатилась к ученицам и строго спросила: “Кто пел песню, признавайтесь?”. В ответ дружное молчание. Она заглянула под диван и подняла Наташин блокнотик. Полистала его и сказала: “Ага, мы все равно узнаем по почерку, чья это тетрадка!”. И вышла, гулко хлопнув дверью. Девчонки горячо убеждали певунью не сознаваться.На следующий день в зале ученицы стояли у станка, ожидали Любовь Степановну. Вместо Любови Степановны вплыло мрачное облако негодования: “Признавайтесь, кто пел эту песенку? А то хуже будет!”. Натальюшка, одеревенев от ужаса, пролепетала: “Это я”. Лицо педагога приняло выражение, не поддающееся описанию. Она ожидала услышать это от кого угодно, только не от Аринбасаровой. “Одевайся. Идем к Головкиной!”.Софья Николаевна Головкина — народная артистка Советского Союза, прима Большого театра. Первый год как она стала директором хореографического училища. Софья Николаевна Головкина, красивая царственная женщина, уже немного полноватая для балерины. Когда она проходила по коридорам училища, никого не замечая перед собой, дети замирали, заворожено следя за величественным шествием. “О Боже! Это к ней предстояло идти!”. Наталья в сопровождении Любови Степановны, которая была бледна и напугана не меньше ее, отправилась на экзекуцию.Наташа вошла в кабинет одна. Софья Николаевна стояла и пристально смотрела, обдавая девочку холодом презрения. “Я понимаю”, — сказала Софья Николаевна после “педагогической” паузы — “что ты нормальная девочка, что это не ты привезла эту хулиганскую песню в нашу школу. Это кто-то тебя научил! Кто???”. Наталья открыла рот, поддаваясь магнетизму стальных глаз директрисы, но, вспомнив всех революционеров, молодогвардейцев, о которых читала, мужественно выпрямилась: “Делайте со мной, что хотите, но я не скажу, кто дал мне эту песню!”. Софья Николаевна долго чеканила тихим голосом о хороших и плохих девушках, о девушках легкого поведения, о подворотне и еще черт знает о чем. От страха Наталья почти ничего не осознавала, но последнюю фразу: “Мы подумаем, что с тобой делать”, Наташа услышала очень отчетливо.“Домой я не вернусь!” — решила девочка: “Какой позор для меня и для моей семьи — быть выгнанной из училища. Я убегу на целину!”. Потихонечку Наталья стала собирать продукты в дорогу: сушила хлеб на батареях, складывала кубики сливочного масла в маленькую баночку, нимало не заботясь о том, что оно быстро портится. В ужасе Наташа ожидала решения своей участи.В это время пронесся слух, что в интернате будет новая директриса. В Наташином воспаленном мозгу сразу нарисовался образ, очень похожий на Головкину. Девочка совсем приуныла.И вот однажды вечером Наташе сказали, что ее вызывает директор интерната. Не чуя ног, она побежала к ней в кабинет. Одернув перед дверью косички, робко вошла. И друг увидела красивую женщину с большими карими глазами.— “Как тебя зовут?” — бархатисто спросила она.— Наташа.— А меня Серафима Владимировна, я ваш новый директор. Давай с тобой поговорим.Говорили долго. Наталья доверчиво рассказала Серафиме Владимировне обо всем, что ее интересовало, но ни полсловечка не было сказано об истории с песней. Имя девочки, привезшей песенку, навсегда осталось тайной.Шли дни, о Натальином страшном проступке забыли. Девочка подружилась с Симой Владимировной, Наташа чувствовала, что директриса относится к ней как-то по-особенному, они частенько беседовали. С приходом Серафимы Владимировны жизнь изменилась — ушла казарменность, интернат превратился в уютный дом. Сима Владимировна сама ездила на базу закупать одежду для интернатовцев, стараясь покупать хорошенькие платьишки, кофточки, разные для всех, чтобы дети не выглядели по-сиротски, как в обычных детдомах. Когда среди девчонок начинались споры-раздоры, кому какое платье достанется, ее глаза грустно темнели, и она жаловалась Наташе: “Видишь, как трудно. Хочется, чтобы девочки выглядели по-разному, а все равно не получается, чтобы все были довольны”.
В интернат пришла работать кастеляншей Наташина двоюродная бабушка — Юля. Она была восхитительно пышнотела, весила около ста килограммов. Седые, чуть волнистые волосы делали ее похожей на румяный одуванчик. Несмотря на то, что Юлия Владимировна решительнейшим образом вознамерилась приучить детей к аккуратности, ребята ее полюбили. Когда она кого-то распекала за непорядок в комнате или за неопрятность в одежде, казалось, что ее голос гремит отовсюду, и никому не укрыться от ее праведного гнева. Бабушка Юля была строгая, даже резкая, но, несмотря на это, частенько на ее мягкой груди можно было найти кого-то из ребят, плачущих на жизнь. Она покрывала их головы ладонью и нежно молчала. Бабушка Юля была неравнодушной, ей было дело до каждого ребенка, а что может быть важнее одиноким детям?Тучность новой кастелянши ничуть не мешала ей будоражить весь интернат своей бешеной энергией. Вскоре неутомимая бабушка Юля организовала вышивальный кружок. Она пригласила свою подругу Нину Петровну преподавать вышивание, через несколько месяцев повсюду были раскиданы вышитые гладью и крестиками салфеточки, скатерочки, по окнам развесились занавесочки. К всеобщей девчачьей зависти — лучшим вышивальщиком был Кайрат Мажикеев.Ребята обожали ходить с бабушкой Юлей на прогулки. Неожиданно ее громоздкая фигура отделялась от колонны детей, Юлия Владимировна твердо брала курс к лотку с мороженым. Детские глаза визжали восторгом — через минуту будет роздано мороженое или булочки, в зависимости от погодных условий. Каждое воскресенье бабушка Юля забирала по десять-двенадцать питомцев к себе домой, поила вкусным чаем с тортом. Кто хотел, мог помыться в ее ванной, поскрипывающей от чистоты.В 63-ьем году бабушка Юля умерла от сердечного приступа. Все ребята пришли на похороны, растерянно смотрели на уменьшившуюся бабушку, ее лицо успокоилось, обычно деятельное тело не двигалось. В тот день в интернате было тихо-тихо. На похоронах Наташа впервые увидела, как много у нее родственников в Москве. Без конца подходили какие-то люди, представлялись ей, соболезновали, горячо сжимали Наташины плечи. Но на том знакомство и закончилось.
Когда домашний ребенок живет вдали от семьи, ему часто бывает одиноко. В такие моменты Наташа садилась у окошечка и смотрела на прохожих. Плакала. На стекле от дыхания появлялось матовое пятнышко. Еще всхлип, пятно расползалось шире. Где-то мама, дом... Наталья была ребенком внутренне ощетинившимся, ей было больно от детской грубости, насмешливости — сказывался переходный возраст.Как-то Наташа подралась с Раушан Байсеитовой. Они катались по полу яростным клубком, глухо стукаясь о стены, больно кусались, вцепившись в волосы. Потом вдруг глянули друг другу в глаза и одновременно горько заревели, обнялись и, лежа на полу, долго плакали. Ожесточение быстро сменялось нежностью и жалостью, наверное, в этом выражалась тоска по дому, по родным, по ласке. Тягостна необходимость быть постоянно на глазах у других, когда негде уединиться, побыть в своих раздумьях, все время нужно с кем-то общаться, быть в маске веселого бесшабашного настроения.В интернате у Натальи было прозвище — “Белая горячка”. Эта кличка раздражала девочку. Когда мальчишки ее задирали, от злости она бледнела, а не краснела, как все нормальные люди. Мальчиков это пугало. Раздавалось: “Белая горячка!”. Все бросались врассыпную, зная, что сейчас Аринбасарова начнет драться и пинаться.В классе, где учились и московские ребята, Наташеньку любили, оказали полное доверие — выбрали комсоргом класса. Когда малюсенькая Наташа подходила к кому-нибудь из ребят под два метра ростом, чтобы отчитать по комсомольской линии, на нее смотрели снисходительно, добродушно говорили: “Наташка, ну не учи нас жить!”. Девочка опять бледнела, но на московских ребят это не производило должного эффекта.
В четвертом классе, а всего классов было шесть, в интернат приехала Гаянэ Джигарханян, до этого она училась в хореографическом училище Еревана. К всеобщей зависти Гаянэ сразу же стала лучшей ученицей в классе, да к тому же любимицей Любови Степановны Якуниной. Девочка, фанатично преданная профессии, постепенно снискала вместе с любовью учителей восхищение и уважение ребят. Гаянэ, кудряво-белокурая с огромными серыми глазами, с изумительными ногами, красивым подъемом, была умная, лукаво веселая, и в то же время в ней скрывалась какая-то недосказанность, глубина, свой внутренний мир. В четырнадцатилетней девочке жила женщина и, как обычно происходит в подростковом возрасте, случилась тотальная эпидемия влюбленности в Гаянэ Джигарханян. Даже верный Дюська Накипов изменил Наташе!Наталья и сама немножко влюбилась в Гаянку, с ней было интересно, в отличие от других балетных ребят Гаянэ много читала. Как-то, перелистывая сборник Сильвы Капутикян, Гаянэ провозгласила: “В первую очередь балет танцуют головой, а не ногами!” и благоговейно протянула Наташе сборник армянской поэтессы. Стихами Сильвы Капутикян Наталья захлебывалась, обливаясь слезами, кое-что запомнив наизусть на всю жизнь.
Однажды, когда девочки учились в старших классах — им было уже по семнадцать лет — Гаянэ позвала Наташу с собой.— Куда?— Да пошли.Наталья покорно поплелась за Гаянкой. Девушки поднялись на чердак, вылезли на крышу. У Наташи дух захватило от высоты, красоты и страха, что делаешь что-то недозволительное. “А я здесь часто бываю” — небрежно кинула Гаянэ: “Прихожу, сижу одна, мечтаю. Никто мне не мешает”. Как было написано выше, жить в интернате, как и в тюрьме, трудно, нет никакой возможности уединиться, побыть в своем настроении, помолиться.Девушки осторожненько уселись на крыше, и вдруг Гаянка вынимает длиннющую сигаретку — тоненькие польские сигареты со сладким названием “Зефир”. “Ты что куришь?” — ужаснулась Наталья аморальности подруги, убежденная доселе, что Джигарханян — “хорошая девочка”. “А что? Я считаю, что ничего дурного в этом нет. Я же никому зла не причиняю. Может быть, себе немножко, но зато от этого худеют!” — популярно объяснила Гаянэ причину своего безнравственного поведения и, убедив себя и Наталью в собственной хорошести, со спокойной совестью шикарно закурила.“Гаянэ умная, интеллигентная девочка. Курение — богемная привычка” — тут же шепнул в Наташино ухо маленький чертик, всегда крутящийся около человека. “А можно и я попробую?” — пролепетала Наташа. Гаянэ протянула, Наталья неловко взяла в рот дымящуюся сигаретку, боязливо вдохнула. Ничего приятного не испытала, разве что противный вкус во рту и мерзкую дрожь в руках и ногах — как будто что-то своровала. “Это потому, Тусик, что ты не умеешь затягиваться! Поэтому кайфа и не получаешь!”. Наташа сидела смотрела вниз и боялась свалиться.Наталья всегда была очень упорной, она не умела быстро сдаваться. На следующий день, придя в раздевалку, где московские девочки курили тайком, Аринбасарова решительно потребовала: “Я тоже хочу курить, учите меня”. Девчонки обалдели, Наташа — комсорг класса, устраивавшая гонения на курящих, тоже пала жертвой этого соблазнительного порока. И девушки с готовностью принялись обучать Наталью, как правильно затягиваться.Наташа взяла горящий чинарик сигареты “Дукат”, тогда они были очень популярны у молодежи — без фильтра в нарядных оранжевых пачках и всего за семь копеек! Наташа глубоко вдохнула... Лица замерли, ноги и руки одеревенели, раздевалка перевернулась. Девушка рухнула на пол, на затылке вылезла большущая шишка, курение совершенно не нравилось Наталье. Как бросать, так и начинать курить мучительно тяжело, необходима сила воли, но постепенно Наташа втянулась в эту пагубную привычку. Вдохновленная обожаемой Гаянкой, Наталья бегала с девчонками на чердак, прятала чинарики за батареи, от любопытных носов воспитателей мазала одеколоном зубы — все это носило характер азарта, приключения, свободомыслия.
В Советское время обожали устраивать творческие встречи. В интернат часто приглашали замечательнейших людей — разных актеров, писателей. Зимой приходила актриса Медведева. (Она снималась в картине “За витриной универмага”.) Медведева темпераментно и страстно играла сценки из спектаклей, у актрисы необычайно краснела шея, и только тоненькие морщинки на ней оставались белыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
В 61-ом году с Натальей приключилась еще одна история, на сей раз прескверная. Только закончились летние каникулы, начался новый учебный год. Одна девочка из интерната тихонечко пропела хулиганскую песенку, которую она привезла из пионерского лагеря: Купил доху я на меху яКупил доху, дал маху яДоха не греет ни ... В этой славной песне было много куплетов, всех Наташа не запомнила. Песенка страшно рассмешила девочку, и она аккуратненько записала ее в белый блокнотик. На следующий день после классики (урока классического танца) Наташа решила порадовать своих московских одноклассниц. Достала блокнотик и стала исполнять сей возвышенный хорал. Хохот стоял невообразимый. Особенно их смешило то, что это она — комсорг класса распевает хулиганскую песню.Вдруг кто-то воскликнул: “Тихо — Капустина!”. Воцарилась гробовая тишина. Аринбасарова обомлела. “Продолжайте, продолжайте, мне тоже хочется послушать!” — раздался металлический голос Надежды Капустиной — народной артистки СССР. В то время Капустина преподавала характерный танец. Наталья была плотно окружена девчачьим кольцом, и госпожа Капуста не могла видеть, кто именно пел песенку. Блокнот девочка быстро швырнула под диван. Капуста подкатилась к ученицам и строго спросила: “Кто пел песню, признавайтесь?”. В ответ дружное молчание. Она заглянула под диван и подняла Наташин блокнотик. Полистала его и сказала: “Ага, мы все равно узнаем по почерку, чья это тетрадка!”. И вышла, гулко хлопнув дверью. Девчонки горячо убеждали певунью не сознаваться.На следующий день в зале ученицы стояли у станка, ожидали Любовь Степановну. Вместо Любови Степановны вплыло мрачное облако негодования: “Признавайтесь, кто пел эту песенку? А то хуже будет!”. Натальюшка, одеревенев от ужаса, пролепетала: “Это я”. Лицо педагога приняло выражение, не поддающееся описанию. Она ожидала услышать это от кого угодно, только не от Аринбасаровой. “Одевайся. Идем к Головкиной!”.Софья Николаевна Головкина — народная артистка Советского Союза, прима Большого театра. Первый год как она стала директором хореографического училища. Софья Николаевна Головкина, красивая царственная женщина, уже немного полноватая для балерины. Когда она проходила по коридорам училища, никого не замечая перед собой, дети замирали, заворожено следя за величественным шествием. “О Боже! Это к ней предстояло идти!”. Наталья в сопровождении Любови Степановны, которая была бледна и напугана не меньше ее, отправилась на экзекуцию.Наташа вошла в кабинет одна. Софья Николаевна стояла и пристально смотрела, обдавая девочку холодом презрения. “Я понимаю”, — сказала Софья Николаевна после “педагогической” паузы — “что ты нормальная девочка, что это не ты привезла эту хулиганскую песню в нашу школу. Это кто-то тебя научил! Кто???”. Наталья открыла рот, поддаваясь магнетизму стальных глаз директрисы, но, вспомнив всех революционеров, молодогвардейцев, о которых читала, мужественно выпрямилась: “Делайте со мной, что хотите, но я не скажу, кто дал мне эту песню!”. Софья Николаевна долго чеканила тихим голосом о хороших и плохих девушках, о девушках легкого поведения, о подворотне и еще черт знает о чем. От страха Наталья почти ничего не осознавала, но последнюю фразу: “Мы подумаем, что с тобой делать”, Наташа услышала очень отчетливо.“Домой я не вернусь!” — решила девочка: “Какой позор для меня и для моей семьи — быть выгнанной из училища. Я убегу на целину!”. Потихонечку Наталья стала собирать продукты в дорогу: сушила хлеб на батареях, складывала кубики сливочного масла в маленькую баночку, нимало не заботясь о том, что оно быстро портится. В ужасе Наташа ожидала решения своей участи.В это время пронесся слух, что в интернате будет новая директриса. В Наташином воспаленном мозгу сразу нарисовался образ, очень похожий на Головкину. Девочка совсем приуныла.И вот однажды вечером Наташе сказали, что ее вызывает директор интерната. Не чуя ног, она побежала к ней в кабинет. Одернув перед дверью косички, робко вошла. И друг увидела красивую женщину с большими карими глазами.— “Как тебя зовут?” — бархатисто спросила она.— Наташа.— А меня Серафима Владимировна, я ваш новый директор. Давай с тобой поговорим.Говорили долго. Наталья доверчиво рассказала Серафиме Владимировне обо всем, что ее интересовало, но ни полсловечка не было сказано об истории с песней. Имя девочки, привезшей песенку, навсегда осталось тайной.Шли дни, о Натальином страшном проступке забыли. Девочка подружилась с Симой Владимировной, Наташа чувствовала, что директриса относится к ней как-то по-особенному, они частенько беседовали. С приходом Серафимы Владимировны жизнь изменилась — ушла казарменность, интернат превратился в уютный дом. Сима Владимировна сама ездила на базу закупать одежду для интернатовцев, стараясь покупать хорошенькие платьишки, кофточки, разные для всех, чтобы дети не выглядели по-сиротски, как в обычных детдомах. Когда среди девчонок начинались споры-раздоры, кому какое платье достанется, ее глаза грустно темнели, и она жаловалась Наташе: “Видишь, как трудно. Хочется, чтобы девочки выглядели по-разному, а все равно не получается, чтобы все были довольны”.
В интернат пришла работать кастеляншей Наташина двоюродная бабушка — Юля. Она была восхитительно пышнотела, весила около ста килограммов. Седые, чуть волнистые волосы делали ее похожей на румяный одуванчик. Несмотря на то, что Юлия Владимировна решительнейшим образом вознамерилась приучить детей к аккуратности, ребята ее полюбили. Когда она кого-то распекала за непорядок в комнате или за неопрятность в одежде, казалось, что ее голос гремит отовсюду, и никому не укрыться от ее праведного гнева. Бабушка Юля была строгая, даже резкая, но, несмотря на это, частенько на ее мягкой груди можно было найти кого-то из ребят, плачущих на жизнь. Она покрывала их головы ладонью и нежно молчала. Бабушка Юля была неравнодушной, ей было дело до каждого ребенка, а что может быть важнее одиноким детям?Тучность новой кастелянши ничуть не мешала ей будоражить весь интернат своей бешеной энергией. Вскоре неутомимая бабушка Юля организовала вышивальный кружок. Она пригласила свою подругу Нину Петровну преподавать вышивание, через несколько месяцев повсюду были раскиданы вышитые гладью и крестиками салфеточки, скатерочки, по окнам развесились занавесочки. К всеобщей девчачьей зависти — лучшим вышивальщиком был Кайрат Мажикеев.Ребята обожали ходить с бабушкой Юлей на прогулки. Неожиданно ее громоздкая фигура отделялась от колонны детей, Юлия Владимировна твердо брала курс к лотку с мороженым. Детские глаза визжали восторгом — через минуту будет роздано мороженое или булочки, в зависимости от погодных условий. Каждое воскресенье бабушка Юля забирала по десять-двенадцать питомцев к себе домой, поила вкусным чаем с тортом. Кто хотел, мог помыться в ее ванной, поскрипывающей от чистоты.В 63-ьем году бабушка Юля умерла от сердечного приступа. Все ребята пришли на похороны, растерянно смотрели на уменьшившуюся бабушку, ее лицо успокоилось, обычно деятельное тело не двигалось. В тот день в интернате было тихо-тихо. На похоронах Наташа впервые увидела, как много у нее родственников в Москве. Без конца подходили какие-то люди, представлялись ей, соболезновали, горячо сжимали Наташины плечи. Но на том знакомство и закончилось.
Когда домашний ребенок живет вдали от семьи, ему часто бывает одиноко. В такие моменты Наташа садилась у окошечка и смотрела на прохожих. Плакала. На стекле от дыхания появлялось матовое пятнышко. Еще всхлип, пятно расползалось шире. Где-то мама, дом... Наталья была ребенком внутренне ощетинившимся, ей было больно от детской грубости, насмешливости — сказывался переходный возраст.Как-то Наташа подралась с Раушан Байсеитовой. Они катались по полу яростным клубком, глухо стукаясь о стены, больно кусались, вцепившись в волосы. Потом вдруг глянули друг другу в глаза и одновременно горько заревели, обнялись и, лежа на полу, долго плакали. Ожесточение быстро сменялось нежностью и жалостью, наверное, в этом выражалась тоска по дому, по родным, по ласке. Тягостна необходимость быть постоянно на глазах у других, когда негде уединиться, побыть в своих раздумьях, все время нужно с кем-то общаться, быть в маске веселого бесшабашного настроения.В интернате у Натальи было прозвище — “Белая горячка”. Эта кличка раздражала девочку. Когда мальчишки ее задирали, от злости она бледнела, а не краснела, как все нормальные люди. Мальчиков это пугало. Раздавалось: “Белая горячка!”. Все бросались врассыпную, зная, что сейчас Аринбасарова начнет драться и пинаться.В классе, где учились и московские ребята, Наташеньку любили, оказали полное доверие — выбрали комсоргом класса. Когда малюсенькая Наташа подходила к кому-нибудь из ребят под два метра ростом, чтобы отчитать по комсомольской линии, на нее смотрели снисходительно, добродушно говорили: “Наташка, ну не учи нас жить!”. Девочка опять бледнела, но на московских ребят это не производило должного эффекта.
В четвертом классе, а всего классов было шесть, в интернат приехала Гаянэ Джигарханян, до этого она училась в хореографическом училище Еревана. К всеобщей зависти Гаянэ сразу же стала лучшей ученицей в классе, да к тому же любимицей Любови Степановны Якуниной. Девочка, фанатично преданная профессии, постепенно снискала вместе с любовью учителей восхищение и уважение ребят. Гаянэ, кудряво-белокурая с огромными серыми глазами, с изумительными ногами, красивым подъемом, была умная, лукаво веселая, и в то же время в ней скрывалась какая-то недосказанность, глубина, свой внутренний мир. В четырнадцатилетней девочке жила женщина и, как обычно происходит в подростковом возрасте, случилась тотальная эпидемия влюбленности в Гаянэ Джигарханян. Даже верный Дюська Накипов изменил Наташе!Наталья и сама немножко влюбилась в Гаянку, с ней было интересно, в отличие от других балетных ребят Гаянэ много читала. Как-то, перелистывая сборник Сильвы Капутикян, Гаянэ провозгласила: “В первую очередь балет танцуют головой, а не ногами!” и благоговейно протянула Наташе сборник армянской поэтессы. Стихами Сильвы Капутикян Наталья захлебывалась, обливаясь слезами, кое-что запомнив наизусть на всю жизнь.
Однажды, когда девочки учились в старших классах — им было уже по семнадцать лет — Гаянэ позвала Наташу с собой.— Куда?— Да пошли.Наталья покорно поплелась за Гаянкой. Девушки поднялись на чердак, вылезли на крышу. У Наташи дух захватило от высоты, красоты и страха, что делаешь что-то недозволительное. “А я здесь часто бываю” — небрежно кинула Гаянэ: “Прихожу, сижу одна, мечтаю. Никто мне не мешает”. Как было написано выше, жить в интернате, как и в тюрьме, трудно, нет никакой возможности уединиться, побыть в своем настроении, помолиться.Девушки осторожненько уселись на крыше, и вдруг Гаянка вынимает длиннющую сигаретку — тоненькие польские сигареты со сладким названием “Зефир”. “Ты что куришь?” — ужаснулась Наталья аморальности подруги, убежденная доселе, что Джигарханян — “хорошая девочка”. “А что? Я считаю, что ничего дурного в этом нет. Я же никому зла не причиняю. Может быть, себе немножко, но зато от этого худеют!” — популярно объяснила Гаянэ причину своего безнравственного поведения и, убедив себя и Наталью в собственной хорошести, со спокойной совестью шикарно закурила.“Гаянэ умная, интеллигентная девочка. Курение — богемная привычка” — тут же шепнул в Наташино ухо маленький чертик, всегда крутящийся около человека. “А можно и я попробую?” — пролепетала Наташа. Гаянэ протянула, Наталья неловко взяла в рот дымящуюся сигаретку, боязливо вдохнула. Ничего приятного не испытала, разве что противный вкус во рту и мерзкую дрожь в руках и ногах — как будто что-то своровала. “Это потому, Тусик, что ты не умеешь затягиваться! Поэтому кайфа и не получаешь!”. Наташа сидела смотрела вниз и боялась свалиться.Наталья всегда была очень упорной, она не умела быстро сдаваться. На следующий день, придя в раздевалку, где московские девочки курили тайком, Аринбасарова решительно потребовала: “Я тоже хочу курить, учите меня”. Девчонки обалдели, Наташа — комсорг класса, устраивавшая гонения на курящих, тоже пала жертвой этого соблазнительного порока. И девушки с готовностью принялись обучать Наталью, как правильно затягиваться.Наташа взяла горящий чинарик сигареты “Дукат”, тогда они были очень популярны у молодежи — без фильтра в нарядных оранжевых пачках и всего за семь копеек! Наташа глубоко вдохнула... Лица замерли, ноги и руки одеревенели, раздевалка перевернулась. Девушка рухнула на пол, на затылке вылезла большущая шишка, курение совершенно не нравилось Наталье. Как бросать, так и начинать курить мучительно тяжело, необходима сила воли, но постепенно Наташа втянулась в эту пагубную привычку. Вдохновленная обожаемой Гаянкой, Наталья бегала с девчонками на чердак, прятала чинарики за батареи, от любопытных носов воспитателей мазала одеколоном зубы — все это носило характер азарта, приключения, свободомыслия.
В Советское время обожали устраивать творческие встречи. В интернат часто приглашали замечательнейших людей — разных актеров, писателей. Зимой приходила актриса Медведева. (Она снималась в картине “За витриной универмага”.) Медведева темпераментно и страстно играла сценки из спектаклей, у актрисы необычайно краснела шея, и только тоненькие морщинки на ней оставались белыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27