Мальчишки на Наташу обижались, они по неписаному “мужскому” праву рассчитывали на отвергнутые ужины.Таня Иванова обладала аппетитом, ничуть не уступающим Наташиному. Откусывая маленькие кусочки своим маленьким ротиком, она, наверное, смогла бы скушать слона. Но куда девалась пища, поглощаемая Татьяной — было тайной, обтянутой балетным трико. Танечка миниатюрна, с тоненькими ножками, плоским животиком, и у нее была тончайшая талия, которая, казалось, может переломиться под тяжестью огроменного бюста.Наблюдая за ее трапезой, подруги приходили в восторг. Перед танцем Таня съедала полный обед, потом покупала стакан кефира с непременной булочкой, потом пирожок, потом еще чего-нибудь, а потом и еще чего-нибудь. После шла легкой походкой на занятия. Если у всех остальных послеобеденные животики заметно круглились, Таня оставалась такой же плоской, только грудь подымалась выше.— Танька, у тебя желудок, наверное, в сиськах!— Ох, а я бы еще столько же съела!
В счастливое Советское время страсть как любили устраивать различные декады, кворумы, съезды. Каждая республика представляла на суд восторженных советских зрителей показы национального искусства. Празднества проходили в столице. Это были своего рода Олимпийские игры. Все ликовало в разноцветном танце, песнях, достижениях народного хозяйства. Граждане белели нарядными блузками. Трамваи празднично дрынькали.В 58-ом году в Москве проходила декада Казахской культуры и искусства. Детям торжественно объявили, что они примут участие в балете “Дорога дружбы” — будут изображать казахских ребятишек. В то время построили железную дорогу между Китаем и Казахстаном, ее-то и назвали “дорогой дружбы”! И вот в честь этого знаменательнейшего события, был поставлен балет. О чем балет, в котором учащиеся ликовали в национальных костюмчиках, Наташа не помнила. Да, собственно, зачем? Ведь чувство коллективной радости — такое буйное, затягивающее, неосознанное. Примечательно, что балеты, оперы, фильмы создавались по поводу самых достойных событий — строек плотин, дамб, добычи угля. Афиши так и пестрели всяческими победами советского народа.Начались бесконечные репетиции. Дети бегали по всему Большому театру, быстро освоившись, знали все карманные уголки. Наташу манил “аромат” актерских уборных — неподражаемая смесь запаха грима, туалетного мыла, клея и пыли. Как-то Наталья бежала по коридору гримуборных, ее отражение подпрыгивало в мутных зеркалах, внезапно кто-то тучный схватил девочку за руку, строго спросил: “Ты умеешь читать стихи?”. Девочка храбро: “Умею!”. И немедля отрапортовалась стихотворением Некрасова: “О Волга — колыбель моя”. “Молодец!” — расплылся толстячок. Куда-то повел Наташу.Подвел к очень высокому господину. Человек был так продолжителен, что его лицо терялось в выси. Господин нагнулся, лицо прояснилось. Наташа обомлела — это был безжалостно красивый Нормухан Жантурин. Только что вышел фильм “Его время придет”, где он играл Чокана Валиханова. Валиханов — царский офицер, демократ, просветитель — вообще личность замечательная. После этого фильма Жантурин стал кумиром Натальи. И вдруг услышать его бархатистый голос! А тут еще Наташе сказали, что с одной стороны сцены Большого театра Нармухан будет читать стихи на казахском языке, а с другой — она на русском. Нервы маленькой девочки совсем расстроились.Опять начались репетиции. Наталья была горда без всякой меры. Подруги уважительно заглядывали ей в лицо. Но за счастьем приходит несчастье. Все расстроилось, режиссер почему-то все отменил — Наталья была безутешна. Могла ли себе представить Наташа, что через несколько лет она опять встретится с Нормуханом Жантуриным на съемочной площадке? Какие еще сюрпризы готовила ей жизнь?
Постепенно интернат разрастался, на второй год приехали ребята из Чечено-Ингушетии и Литвы. Началось!Литовчики первое время делали вид, что ничего не понимают, не выказывали ни малейшего желания общаться с чужаками. Случались стычки между ребятами, дети обзывали друг друга, оскорбляя национальностью. Через какое-то время литовцы, по-видимому, устав от неудобства, проявили выдающиеся способности полиглотов, за несколько дней освоив русский язык, но из чувства национальной гордости еще долго ограждали себя от нежелательного общения сильнейшим акцентом. Как страшно, что все проблемы взрослого мира зеркально отражаются в детях. Детское существо тут же хватает то, что витает в воздухе, расправляясь с взрослыми за их глупость: в поведении литовских ребятах чувствовалось противостояние маленькой страны большой.Воспитатели, строго поговорив с учащимися, решили проблему. Теперь при малейшем оскорблении по национальным признакам — грозило отчисление. Акцент улетучился, драки прекратились. Через несколько лет ребята, расставаясь после окончания училища, горевали. Все сблизились, стали родными.
Четверть века спустя Наталья Утевлевна с одиннадцатилетней дочкой Катей попала на съемки в Вильнюс. Наталья разыскала своих одноинтернатников — Витаса Куджму и Сигитту Вабалевичуте. Они были женаты. Ребята тут же примчались в гостиницу, забрали Наташу с дочкой. Москвички провели чудесные три дня, осматривая достопримечательности Вильнюса.В один из дней пришли в театр. В танцевальном зале Витас выкрикнул:“Ну-ка, давай вспомним адажио из “Лебединого озера!”.“Ты что, уж двадцать пять лет прошло!” — ахнула Наталья.“Давай, давай!”.Витас, собрав Наташино тело, заскользил по полу. Удивительно, но ноги Натальи двигались сами по себе, помня каждое движение танца. “Ну вот, теперь ты можешь всем говорить, что танцевала с первым принцем Литвы!”.Витас и Сигитта окружили заботой московских друзей. Любое желание гостей предварялось. Не успевала Катя протянуть липкую ручку к чему-нибудь съестному, как это каким-то чудесным образом оказывалось у нее в животе.Как-то днем москвички остались одни. Шли по солнечному Вильнюсу. На них смотрели неприветливые лица прибалтов, которые каким-то особым чутьем узнавали в них чужаков. Стройная восточная красавица — мама и округлое созданье с алчными раскосыми глазами несколько контрастировали с размеренным движением литовской толпы. Казалось, что весь гений нации направлен на соблюдение собственного достоинства.Катина жадность до удовольствий завела маму в местный универмаг. Ее толстенькие ножки сами неслись к стеклянным дверям магазина, которые казались девочке райскими вратами, разве что не хватало архангела Михаила! Катя — раблезианское дитё, являвшее собой Гаргантюа и Пантагрюэля одновременно, вознеслась на второй этаж. Споткнулась на последней ступеньке, но ее лицо осталось невозмутимым. И вдруг! “Хочу!” — прогремело в голове у ребенка — на металлических плечиках висел черненький, плиссированный фартук, а за ним еще рядок чернявеньких собратьев. Катенька, восхищенно икнув, сорвала фартук. Весь мир заплясал радужными красками.И вдруг! От прилавка отделилось нечто с хохолком сереньких волос. Пошло на ребенка. Девочка инстинктивно прижала фартук к себе, воинственно выпятив живот. Бледнолицая фурия с тонким клювом вместо носа продолбила: “Вам нельзя — вы приезжие!”. Катя топнула ногой и уже было занесла мощный кулак, но вовремя подоспела мама, схватила ребенка за руку. Наташа стала просить, надеясь на вежливость слов. Не получалось. Катя кровожадно вращала глазами, горячо дышала. Все это действо не произвело должного впечатления на продавщицу. Она пятилась назад, повизгивая: “Нет, нет и нет. И вообще угомоните вашего ребенка!”. Есть сорт людей, которые своей безупречной вежливостью умеют оскорблять. Наташа чувствовала себя униженной, дочь клокотала, еще чуть-чуть и ее бешеная энергия разнесла бы магазин.И вдруг! В самую критическую минуту к ним подошла девочка, примерно Катиного возраста. Девочке, наверное, передалось то, что творилось в другом ребенке. Она тихонечко сказала: “Давайте я куплю для Вас фартучек”. Наташа с радостью отдала деньги. Спустились в кафе на первый этаж.Катя на нервной почве изничтожила великое множество слоеных язычков. Минуты бежали. Язычкам грозило полное исчезновение. Мама с дочкой забеспокоились, что их денежки перекочевали в карман маленькой негодницы. Наташа собиралась уходить, пытаясь увести заметно разбухшее от семи пирожных существо, но это плохо удавалось.И вдруг! К ним подошла девочка, она держала в руках завернутый в коричневую бумагу фартучек. Извинилась за то, что так долго пришлось ждать. Ее младший брат описался — его нужно было отвезти домой переодеться. Мама с дочкой вернулись в гостиницу счастливые. Они победили злую продавщицу с хохолком бесцветных волос.
Вернемся в Наташино детство. Балет! Занятия танцем перемежались с общеобразовательными уроками, на которых Наталья преимущественно спала. Почти каждый день после учебы бывали репетиции, а вечерами дети частенько участвовали в спектаклях — кружились снежинками, пищали мышами, стучали оловянными солдатиками в разных спектаклях Большого театра, театра имени Станиславского, Кремлевского дворца съездов. Поздно вечером, возвращаясь в интернат, Наташа на четвереньках взбиралась на второй этаж. В умывальной стирала форму в соленых разводах и, наконец, забывалась заслуженным сном. В семь утра — подъем. Все повторялось снова.Трудовой день начинался с уборки интерната. Ребята быстро прибирали постель, да так, чтобы на ней не было ни единой складочки, вытирали пыль, мыли пол. Каждый день ходила дежурная комиссия из учащихся с красными повязками на рукавах и белыми тряпочками в руках. Тряпками проверялось, не притаилась ли где пыль.Потом была линейка, и самой чистой комнате вручался вымпел. Так же на чистоту проверялись и сами учащиеся. Внимательнейшим образом осматривались их уши, ногти, воротнички. После всех “чистоплотных” проверок дети дружно бежали в столовую. Провинившихся и нерадивых вечером вызывали на совет старост. Председателем совета старост была китайская подруга Ван-Мэй. Забавно было каждый вечер слышать, как Ван-Мэй ходит по коридору и нежненьким голоском кричит: “Свет старост! Свет старост!”. В воскресенье занимались хозяйственными нуждами — стирали и гладили вещи, штопали трико, балетные туфли.Наташа была виртуозной штопальщицей. Кружевной вязью она покрывала девственные носочки новых пуантов, чтобы они дольше служили. Когда стиралась штопка, нужно было своевременно наложить новую. Для танцоров балетные туфли так же священны, как для скрипача скрипка!Изредка приглашали на склад — получать пуанты. Неистово хохочущее стадо неслось по коридорам. Девочки пихались, дергали друг друга за косы, ведь так хотелось первой успеть выбрать туфли, сшитые по колодке любимой балерины! В Большом театре у каждой солистки была своя колодка — пуанты шились индивидуально, надписанные фамилиями известных балерин, тапочки с небольшим браком отправлялись в училище. Девчонки знали, кому чья колодка подходит. Наталья старалась отбить туфли Майи Михайловны Плисецкой.
Наташа очень переживала, почему ей не дают никаких сольных партий. Ужасно завидовала другим девочкам, которые в воздушных пачках танцевали амурчиков или Машеньку из балета “Щелкунчик”. Однажды, по своему обыкновению, Наташа мчалась, сломя голову, перелетая через три ступеньки. Опять кто-то крепко схватил за руку. “Интересно, почему это взрослые так любят хватать меня за руки? Наверное, их привлекает стремительность моего движения. Надо двигаться потише!” — промелькнуло в голове у девочки. На всякий случай Наташины глаза испуганно вытаращились. Цепкая рука принадлежала Ольге Сергеевне — педагогу по классическому танцу: “Ну вот, я же говорила, это не глаза, а фары!” — гулко прозвучала она: “Твои глаза будут видны с пятого яруса Большого театра!”.Девочка ничего не поняла, но вскоре увидела свою фамилию в вызывном листе на репетицию. Аринбасарова в вызывном листе на репетицию! Ольга Сергеевна придумала номер: медленно открывается золотой занавес Большого театра, на огромной пустой сцене сидит репка, ее посадила девочка — китаянка. Репка росла, росла и выросла. Пришло время срывать.Наташеньке поручили самую ответственную роль — роль репки. Ее облачили в костюм — круглую коробку, из которой торчали голова и ручки. Под китайскую музыку девочка отчаянно вращала глазами. При каждом обороте глаз — зал взрывался смехом. Потом прибегала китайская девочка, ее танцевала совсем не китайская Наташа Седых. (Позже Седых тоже стала киноактрисой, играла в сказках русских красавиц.)Китаянка тянет репку и никак не может вытянуть. Позвала на помощь друзей, тянут упрямицу вместе. Тянут, тянут и, наконец, вытягивают — Наташа подпрыгивает, у овоща появляются ножки. Море аплодисментов!
С ранних лет Наталья уяснила для себя одну малоприятную мысль — конкуренция в творчестве может омрачить самую искреннюю дружбу, в соперничестве за роль никто тебе не уступит, каждый сам за себя. В училище ставился концертный номер. Это было красочное, взывающее к отзывчивым сердцам советских зрителей, представление. Ребята изображали рабов в цепях, которых били плетьми жестокие надсмотрщики. И вдруг одна рабыня восстает, не желая мириться с унижением. Страстный танец, кричащий о страданиях, тоске по родине, о непреодолимом желании вырваться из рабства. Надсмотрщик убивает восставшую, разгневанные рабы поднимают восстание. Эту сольную партию танцевала Ван-Мэй.И вот однажды репетитор сказал, что нужен второй состав, велел Наташе выучить и показать танец. Когда Наталья, охваченная естественным волнением первого показа, которое творчески переродилось в дрожь возмущенной рабыни, станцевала номер, педагог со слезами на глазах бросился к ней, резко выкинул большой палец, вскричал: “Во-во... Молодец, будешь танцевать вторым составом на концертах в зале Чайковского”.Наталья и Ван-Мэй должны были чередоваться в выступлениях. Пришла Наташина очередь танцевать. Перед выступлением Наталья разогрелась, надела костюм, покрыла ручки и ножки черной морилкой, загримировалась негритяночкой и с трепетом ждала своего выхода на сцену. Вдруг в уборную вбежала Любовь Степановна Якунина — педагог по классическому танцу, которая вела их класс: “Ты не будешь сегодня танцевать. Ван-Мэй рыдает! Будет танцевать она. Она иностранка. Ты должна ей уступить!”. Советский трепет перед иностранными гостями и восточная хитрость. Сердце Наташи помертвело, но она не показала виду, какой это был для нее удар — сразу лишиться и роли и друга! Если бы знала Ван-Мэйчик, что теперь Наташа проплачет всю ночь под одеялом.
12 апреля 61-го года — кто из советских людей не знает этой замечательной даты? Таких нет! Ребята гуляли в “Измайловском” парке, кому-то уже стукнуло пятнадцать лет. Ликующий голос по радио сообщил о первом космическом полете советского человека — Юрия Гагарина. Все стали обниматься, хохотали, пели, гордились, что они советские люди. Это был поистине великий день, сама природа праздновала вместе с людьми. Солнце сияло, целовало счастливые лица. Вечером на улице Горького и Манежной площади были народные гуляния. Все радовались, плакали, кидали шапки — народ сплотился, стал единым целым.Вся женская половина страны без памяти влюбилась в Гагарина. Космический полет оказал влияние и на моду, появилась прическа — “полюби меня Гагарин!”. Девчонки пышно начесывали волосы, и завязывали два маленьких хвостика, которые задорно торчали в разные стороны.Этот год был богат событиями. В один из майских дней, интернатским ребятам сказали, что министр культуры Казахстана желает познакомиться с будущими артистами балета. Для сей торжественной процедуры дети должны явиться в гостиницу “Москва”, где министр остановился в люксе, приехав в столицу по очень важным государственным делам. О, сколько тайны, потаенного смысла в словах: “Министр! Государственные дела!”.Все десять будущих танцовщиков Казахстана явились в назначенное время. Ляля Галиевна Галимжанова оказалась симпатичной, даже красивой казашкой, приветливо принявшей интернатских детей. Пока Ляля Галиевна оживленно расспрашивала ребят об учебе, Наташа рассматривала обстановку номера. Он казался ей воплощением роскоши — ковры, хрустальные люстры, мебель красного дерева. Ребята тихо улыбались и не налегали на предложенные шоколадные конфеты.Дети понравились Ляле Галиевне: “Я распоряжусь, чтобы на летние каникулы вы полетели в Алма-Ату на самолете” — посулила она им. От такого предложения у ребят дух захватило, никто никогда еще не летал на самолете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
В счастливое Советское время страсть как любили устраивать различные декады, кворумы, съезды. Каждая республика представляла на суд восторженных советских зрителей показы национального искусства. Празднества проходили в столице. Это были своего рода Олимпийские игры. Все ликовало в разноцветном танце, песнях, достижениях народного хозяйства. Граждане белели нарядными блузками. Трамваи празднично дрынькали.В 58-ом году в Москве проходила декада Казахской культуры и искусства. Детям торжественно объявили, что они примут участие в балете “Дорога дружбы” — будут изображать казахских ребятишек. В то время построили железную дорогу между Китаем и Казахстаном, ее-то и назвали “дорогой дружбы”! И вот в честь этого знаменательнейшего события, был поставлен балет. О чем балет, в котором учащиеся ликовали в национальных костюмчиках, Наташа не помнила. Да, собственно, зачем? Ведь чувство коллективной радости — такое буйное, затягивающее, неосознанное. Примечательно, что балеты, оперы, фильмы создавались по поводу самых достойных событий — строек плотин, дамб, добычи угля. Афиши так и пестрели всяческими победами советского народа.Начались бесконечные репетиции. Дети бегали по всему Большому театру, быстро освоившись, знали все карманные уголки. Наташу манил “аромат” актерских уборных — неподражаемая смесь запаха грима, туалетного мыла, клея и пыли. Как-то Наталья бежала по коридору гримуборных, ее отражение подпрыгивало в мутных зеркалах, внезапно кто-то тучный схватил девочку за руку, строго спросил: “Ты умеешь читать стихи?”. Девочка храбро: “Умею!”. И немедля отрапортовалась стихотворением Некрасова: “О Волга — колыбель моя”. “Молодец!” — расплылся толстячок. Куда-то повел Наташу.Подвел к очень высокому господину. Человек был так продолжителен, что его лицо терялось в выси. Господин нагнулся, лицо прояснилось. Наташа обомлела — это был безжалостно красивый Нормухан Жантурин. Только что вышел фильм “Его время придет”, где он играл Чокана Валиханова. Валиханов — царский офицер, демократ, просветитель — вообще личность замечательная. После этого фильма Жантурин стал кумиром Натальи. И вдруг услышать его бархатистый голос! А тут еще Наташе сказали, что с одной стороны сцены Большого театра Нармухан будет читать стихи на казахском языке, а с другой — она на русском. Нервы маленькой девочки совсем расстроились.Опять начались репетиции. Наталья была горда без всякой меры. Подруги уважительно заглядывали ей в лицо. Но за счастьем приходит несчастье. Все расстроилось, режиссер почему-то все отменил — Наталья была безутешна. Могла ли себе представить Наташа, что через несколько лет она опять встретится с Нормуханом Жантуриным на съемочной площадке? Какие еще сюрпризы готовила ей жизнь?
Постепенно интернат разрастался, на второй год приехали ребята из Чечено-Ингушетии и Литвы. Началось!Литовчики первое время делали вид, что ничего не понимают, не выказывали ни малейшего желания общаться с чужаками. Случались стычки между ребятами, дети обзывали друг друга, оскорбляя национальностью. Через какое-то время литовцы, по-видимому, устав от неудобства, проявили выдающиеся способности полиглотов, за несколько дней освоив русский язык, но из чувства национальной гордости еще долго ограждали себя от нежелательного общения сильнейшим акцентом. Как страшно, что все проблемы взрослого мира зеркально отражаются в детях. Детское существо тут же хватает то, что витает в воздухе, расправляясь с взрослыми за их глупость: в поведении литовских ребятах чувствовалось противостояние маленькой страны большой.Воспитатели, строго поговорив с учащимися, решили проблему. Теперь при малейшем оскорблении по национальным признакам — грозило отчисление. Акцент улетучился, драки прекратились. Через несколько лет ребята, расставаясь после окончания училища, горевали. Все сблизились, стали родными.
Четверть века спустя Наталья Утевлевна с одиннадцатилетней дочкой Катей попала на съемки в Вильнюс. Наталья разыскала своих одноинтернатников — Витаса Куджму и Сигитту Вабалевичуте. Они были женаты. Ребята тут же примчались в гостиницу, забрали Наташу с дочкой. Москвички провели чудесные три дня, осматривая достопримечательности Вильнюса.В один из дней пришли в театр. В танцевальном зале Витас выкрикнул:“Ну-ка, давай вспомним адажио из “Лебединого озера!”.“Ты что, уж двадцать пять лет прошло!” — ахнула Наталья.“Давай, давай!”.Витас, собрав Наташино тело, заскользил по полу. Удивительно, но ноги Натальи двигались сами по себе, помня каждое движение танца. “Ну вот, теперь ты можешь всем говорить, что танцевала с первым принцем Литвы!”.Витас и Сигитта окружили заботой московских друзей. Любое желание гостей предварялось. Не успевала Катя протянуть липкую ручку к чему-нибудь съестному, как это каким-то чудесным образом оказывалось у нее в животе.Как-то днем москвички остались одни. Шли по солнечному Вильнюсу. На них смотрели неприветливые лица прибалтов, которые каким-то особым чутьем узнавали в них чужаков. Стройная восточная красавица — мама и округлое созданье с алчными раскосыми глазами несколько контрастировали с размеренным движением литовской толпы. Казалось, что весь гений нации направлен на соблюдение собственного достоинства.Катина жадность до удовольствий завела маму в местный универмаг. Ее толстенькие ножки сами неслись к стеклянным дверям магазина, которые казались девочке райскими вратами, разве что не хватало архангела Михаила! Катя — раблезианское дитё, являвшее собой Гаргантюа и Пантагрюэля одновременно, вознеслась на второй этаж. Споткнулась на последней ступеньке, но ее лицо осталось невозмутимым. И вдруг! “Хочу!” — прогремело в голове у ребенка — на металлических плечиках висел черненький, плиссированный фартук, а за ним еще рядок чернявеньких собратьев. Катенька, восхищенно икнув, сорвала фартук. Весь мир заплясал радужными красками.И вдруг! От прилавка отделилось нечто с хохолком сереньких волос. Пошло на ребенка. Девочка инстинктивно прижала фартук к себе, воинственно выпятив живот. Бледнолицая фурия с тонким клювом вместо носа продолбила: “Вам нельзя — вы приезжие!”. Катя топнула ногой и уже было занесла мощный кулак, но вовремя подоспела мама, схватила ребенка за руку. Наташа стала просить, надеясь на вежливость слов. Не получалось. Катя кровожадно вращала глазами, горячо дышала. Все это действо не произвело должного впечатления на продавщицу. Она пятилась назад, повизгивая: “Нет, нет и нет. И вообще угомоните вашего ребенка!”. Есть сорт людей, которые своей безупречной вежливостью умеют оскорблять. Наташа чувствовала себя униженной, дочь клокотала, еще чуть-чуть и ее бешеная энергия разнесла бы магазин.И вдруг! В самую критическую минуту к ним подошла девочка, примерно Катиного возраста. Девочке, наверное, передалось то, что творилось в другом ребенке. Она тихонечко сказала: “Давайте я куплю для Вас фартучек”. Наташа с радостью отдала деньги. Спустились в кафе на первый этаж.Катя на нервной почве изничтожила великое множество слоеных язычков. Минуты бежали. Язычкам грозило полное исчезновение. Мама с дочкой забеспокоились, что их денежки перекочевали в карман маленькой негодницы. Наташа собиралась уходить, пытаясь увести заметно разбухшее от семи пирожных существо, но это плохо удавалось.И вдруг! К ним подошла девочка, она держала в руках завернутый в коричневую бумагу фартучек. Извинилась за то, что так долго пришлось ждать. Ее младший брат описался — его нужно было отвезти домой переодеться. Мама с дочкой вернулись в гостиницу счастливые. Они победили злую продавщицу с хохолком бесцветных волос.
Вернемся в Наташино детство. Балет! Занятия танцем перемежались с общеобразовательными уроками, на которых Наталья преимущественно спала. Почти каждый день после учебы бывали репетиции, а вечерами дети частенько участвовали в спектаклях — кружились снежинками, пищали мышами, стучали оловянными солдатиками в разных спектаклях Большого театра, театра имени Станиславского, Кремлевского дворца съездов. Поздно вечером, возвращаясь в интернат, Наташа на четвереньках взбиралась на второй этаж. В умывальной стирала форму в соленых разводах и, наконец, забывалась заслуженным сном. В семь утра — подъем. Все повторялось снова.Трудовой день начинался с уборки интерната. Ребята быстро прибирали постель, да так, чтобы на ней не было ни единой складочки, вытирали пыль, мыли пол. Каждый день ходила дежурная комиссия из учащихся с красными повязками на рукавах и белыми тряпочками в руках. Тряпками проверялось, не притаилась ли где пыль.Потом была линейка, и самой чистой комнате вручался вымпел. Так же на чистоту проверялись и сами учащиеся. Внимательнейшим образом осматривались их уши, ногти, воротнички. После всех “чистоплотных” проверок дети дружно бежали в столовую. Провинившихся и нерадивых вечером вызывали на совет старост. Председателем совета старост была китайская подруга Ван-Мэй. Забавно было каждый вечер слышать, как Ван-Мэй ходит по коридору и нежненьким голоском кричит: “Свет старост! Свет старост!”. В воскресенье занимались хозяйственными нуждами — стирали и гладили вещи, штопали трико, балетные туфли.Наташа была виртуозной штопальщицей. Кружевной вязью она покрывала девственные носочки новых пуантов, чтобы они дольше служили. Когда стиралась штопка, нужно было своевременно наложить новую. Для танцоров балетные туфли так же священны, как для скрипача скрипка!Изредка приглашали на склад — получать пуанты. Неистово хохочущее стадо неслось по коридорам. Девочки пихались, дергали друг друга за косы, ведь так хотелось первой успеть выбрать туфли, сшитые по колодке любимой балерины! В Большом театре у каждой солистки была своя колодка — пуанты шились индивидуально, надписанные фамилиями известных балерин, тапочки с небольшим браком отправлялись в училище. Девчонки знали, кому чья колодка подходит. Наталья старалась отбить туфли Майи Михайловны Плисецкой.
Наташа очень переживала, почему ей не дают никаких сольных партий. Ужасно завидовала другим девочкам, которые в воздушных пачках танцевали амурчиков или Машеньку из балета “Щелкунчик”. Однажды, по своему обыкновению, Наташа мчалась, сломя голову, перелетая через три ступеньки. Опять кто-то крепко схватил за руку. “Интересно, почему это взрослые так любят хватать меня за руки? Наверное, их привлекает стремительность моего движения. Надо двигаться потише!” — промелькнуло в голове у девочки. На всякий случай Наташины глаза испуганно вытаращились. Цепкая рука принадлежала Ольге Сергеевне — педагогу по классическому танцу: “Ну вот, я же говорила, это не глаза, а фары!” — гулко прозвучала она: “Твои глаза будут видны с пятого яруса Большого театра!”.Девочка ничего не поняла, но вскоре увидела свою фамилию в вызывном листе на репетицию. Аринбасарова в вызывном листе на репетицию! Ольга Сергеевна придумала номер: медленно открывается золотой занавес Большого театра, на огромной пустой сцене сидит репка, ее посадила девочка — китаянка. Репка росла, росла и выросла. Пришло время срывать.Наташеньке поручили самую ответственную роль — роль репки. Ее облачили в костюм — круглую коробку, из которой торчали голова и ручки. Под китайскую музыку девочка отчаянно вращала глазами. При каждом обороте глаз — зал взрывался смехом. Потом прибегала китайская девочка, ее танцевала совсем не китайская Наташа Седых. (Позже Седых тоже стала киноактрисой, играла в сказках русских красавиц.)Китаянка тянет репку и никак не может вытянуть. Позвала на помощь друзей, тянут упрямицу вместе. Тянут, тянут и, наконец, вытягивают — Наташа подпрыгивает, у овоща появляются ножки. Море аплодисментов!
С ранних лет Наталья уяснила для себя одну малоприятную мысль — конкуренция в творчестве может омрачить самую искреннюю дружбу, в соперничестве за роль никто тебе не уступит, каждый сам за себя. В училище ставился концертный номер. Это было красочное, взывающее к отзывчивым сердцам советских зрителей, представление. Ребята изображали рабов в цепях, которых били плетьми жестокие надсмотрщики. И вдруг одна рабыня восстает, не желая мириться с унижением. Страстный танец, кричащий о страданиях, тоске по родине, о непреодолимом желании вырваться из рабства. Надсмотрщик убивает восставшую, разгневанные рабы поднимают восстание. Эту сольную партию танцевала Ван-Мэй.И вот однажды репетитор сказал, что нужен второй состав, велел Наташе выучить и показать танец. Когда Наталья, охваченная естественным волнением первого показа, которое творчески переродилось в дрожь возмущенной рабыни, станцевала номер, педагог со слезами на глазах бросился к ней, резко выкинул большой палец, вскричал: “Во-во... Молодец, будешь танцевать вторым составом на концертах в зале Чайковского”.Наталья и Ван-Мэй должны были чередоваться в выступлениях. Пришла Наташина очередь танцевать. Перед выступлением Наталья разогрелась, надела костюм, покрыла ручки и ножки черной морилкой, загримировалась негритяночкой и с трепетом ждала своего выхода на сцену. Вдруг в уборную вбежала Любовь Степановна Якунина — педагог по классическому танцу, которая вела их класс: “Ты не будешь сегодня танцевать. Ван-Мэй рыдает! Будет танцевать она. Она иностранка. Ты должна ей уступить!”. Советский трепет перед иностранными гостями и восточная хитрость. Сердце Наташи помертвело, но она не показала виду, какой это был для нее удар — сразу лишиться и роли и друга! Если бы знала Ван-Мэйчик, что теперь Наташа проплачет всю ночь под одеялом.
12 апреля 61-го года — кто из советских людей не знает этой замечательной даты? Таких нет! Ребята гуляли в “Измайловском” парке, кому-то уже стукнуло пятнадцать лет. Ликующий голос по радио сообщил о первом космическом полете советского человека — Юрия Гагарина. Все стали обниматься, хохотали, пели, гордились, что они советские люди. Это был поистине великий день, сама природа праздновала вместе с людьми. Солнце сияло, целовало счастливые лица. Вечером на улице Горького и Манежной площади были народные гуляния. Все радовались, плакали, кидали шапки — народ сплотился, стал единым целым.Вся женская половина страны без памяти влюбилась в Гагарина. Космический полет оказал влияние и на моду, появилась прическа — “полюби меня Гагарин!”. Девчонки пышно начесывали волосы, и завязывали два маленьких хвостика, которые задорно торчали в разные стороны.Этот год был богат событиями. В один из майских дней, интернатским ребятам сказали, что министр культуры Казахстана желает познакомиться с будущими артистами балета. Для сей торжественной процедуры дети должны явиться в гостиницу “Москва”, где министр остановился в люксе, приехав в столицу по очень важным государственным делам. О, сколько тайны, потаенного смысла в словах: “Министр! Государственные дела!”.Все десять будущих танцовщиков Казахстана явились в назначенное время. Ляля Галиевна Галимжанова оказалась симпатичной, даже красивой казашкой, приветливо принявшей интернатских детей. Пока Ляля Галиевна оживленно расспрашивала ребят об учебе, Наташа рассматривала обстановку номера. Он казался ей воплощением роскоши — ковры, хрустальные люстры, мебель красного дерева. Ребята тихо улыбались и не налегали на предложенные шоколадные конфеты.Дети понравились Ляле Галиевне: “Я распоряжусь, чтобы на летние каникулы вы полетели в Алма-Ату на самолете” — посулила она им. От такого предложения у ребят дух захватило, никто никогда еще не летал на самолете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27