Потом Наталья много раз наблюдала смешную картину — кругом жухлая степь, а из зарослей чия торчат блаженные головешки киношников, справляющих нужду.
Первая экспедиция длилась дней десять, потом киногруппа вернулась во Фрунзе, и съемки продолжались в окрестностях города. Наталью поселили около железнодорожного вокзала в гостинице с экзотическим названием “Тянь-Шань”. Почти каждый день после работы в “Тянь-Шань” приезжал поужинать Андрей Сергеевич, просил Наталью побыть вместе с ним. Он все время требовал, чтобы Наташа худела, поэтому есть актрисе, чьи “щеки видны со спины”, категорически запрещалось. Она должна была сидеть и смотреть, как режиссер уплетает вареную баранину, но иногда, в виде особого исключения, ей позволялось заказать блюдечко нашинкованной капусты — для Натальи и это бледное, кислое кушанье было праздником живота.Случалось, после “ужинов” Наташа с Андреем Сергеевичем прогуливались по скверу. Он интересно рассказывал о русской истории, о своем друге Тарковском, с которым они написали сценарий “Андрей Рублев”, читал стихи.— Как мне хочется, познакомить тебя с моей мамой. Она у меня удивительная! Она настоящая женщина. Мамочка может и книги писать, и на сцене выступать, и унитаз не погнушается почистить. Близкие и мои друзья зовут меня Андроном, так меня называл мой дед Петр Петрович Кончаловский. Он очень любил меня, поэтому я и подписываюсь везде Кончаловский, хотя по паспорту я — Михалков. Называй меня Андрон, а то все Андрей Сергеевич, да Андрей Сергеевич.— Я постараюсь…Как-то в выходной день, Андрон попросил Наташу:— Сходи со мной в магазин. Мне нужны новые туфли, старые совсем развалились.Они пошли в местный универмаг, купили обыкновенные кожаные полуботинки, противно коричневого цвета. Он их тут же и надел, выбросив в урну отслужившую пару. Старые башмаки, упав на вонючее дно, всхлипнули и обиженно скукожились. Наталья удивленно заглянула в урну.— Наташа, пойдем, пойдем, чего зависла?Шагая по улице, Андрей Сергеевич старательно колошматил ногами о бордюр дороги, о каждый камень или дерево. Наташа строго заметила:— С вашим усердием и эти туфли скоро развалятся.— Терпеть не могу новую обувь. Сразу видно, что только что из магазина. Надоих немножко пофактурить. Они так гнусно блестят!Но уже через несколько метров от густой киргизской пыли новенький блеск бесследно пропал.
Наталья быстро подружилась и с Мишей Ромадиным. После инфантильных мальчишек из балетного училища Михаил Николаевич с Андреем Сергеевичем казались Наташе живым воплощением интеллекта, эдакими Моисеями, разве что шишек не хватало. Миша прекрасно знал живопись, хорошо разбирался в музыке, умно рассуждал о балете. Мишенька — добрый, восторженный, влюбленный в жизнь молодой человек, потрясающий выдумщик с горящими глазами, он рассказывал Наталье фантастические истории про вампиров и вурдалаков. В свои восемнадцать лет Наташа была абсолютным ребенком, ее завораживали и пугали эти сказки, по спине пробегал холодок мурашек.— Варежку закрой, а то черт поцелует! — весело кричал Миша. Наталья, озираясь по сторонам, быстро захлопывала рот.
Медленный вечер, все золотится закатом. Воздух теплый, тяжелый сладкими запахами. Лениво воркуют голуби. Андрей Сергеевич сказал: “Прими душ, переоденься. Мы с Мишей зайдем за тобой и поедем в парк. Посидим в кафе, надоел этот ресторан”. При слове “ресторан” Наташа насторожилась, но, тем не менее, быстро привела себя в порядок. Спустилась вниз, у входа стояло такси:— Давай садись. Поедем погулять.— А что я с вами двумя одна буду?— Поедем, Наташа, я тебе про Дракулу расскажу, — пугающим шепотом пообещалМиша. Ах, как хотелось послушать про князя тьмы! Наташа занесла ногу, чтобы сесть в такси, как вдруг ей вспомнилась Серафима Владимировна. “Я переступаю порог разврата”, — ужаснулась своей порочности Наташа, но желание услышать про вампиров и про других слуг Вельзевула победило.Приехали в парк, зашли в кафе-стекляшку. В советское время архитекторы страсть как любили возводить эти незамысловатые конструкции. В них всегда было душно, по-хозяйски летали мухи, стояли голые алюминиевые столы с горбатыми алюминиевыми стульями. Андрей Сергеевич барски заказал аж ДВЕ пол-литровые бутылки красного “Саперави” местного разлива. Наталья содрогнулась: “Если они выпьют столько вина, что же с ними будет?” — и твердо решила быть на чеку. Перед Наташей встала бутылочка золотистого лимонада. Еды не было.Мужчины пили вино, оживленно болтали, становились все веселее, возбужденнее. С каждой минутой Наташино настроение ухудшалось — никаких рассказов про чумазых чертей не было, она нетерпеливо ерзала, глядя на квадратные, громкие часы, стрелка которых не спешила.Наконец, они допили вино, и Андрей Сергеевич сказал: “Пошли отсюда”. Наталья, быстро вскочив, зашагала по аллейке подальше от них. Андрей Сергеевич окликал ее, но Наташа упрямо шла вперед. Много позже Андрон рассказал, что Миша, глядя Наталье вслед, обронил: “А знаешь, ты на этой девочке женишься”.
После занятий по классу, Наталья по обыкновению зашла в ресторан, чтобы лицезреть трапезу Андрея Сергеевича. Он сидел за столиком на терраске, рядом с ним расположился молодой человек в замшевом пиджаке. Его безусое лицо украшали зеленые очки-капельки в золоченой оправе. “Пижон!” — подумала Наталья.— Познакомься, это мой брат Никита. А это Наташа — моя актриса.Щеголь встал, широко улыбнулся, обнажив ряд кривых белоснежных зубов: “Вообще-то симпатичный!” — смягчила суровый приговор Наталья.Никита был громкий, веселый, все время шутил, смеялся, целовал “Андрончика”. Только что на экранах с большим успехом прошла картина: “Я шагаю по Москве”, все узнавали младшего отпрыска семьи Михалковых. От Никиты так восхитительно пахло Москвой, столичной жизнью, счастьем. На радостях Наташе разрешили выпить каплю вина и закусить капустным салатом, приправленным Никитиными шалостями и шармом. Он был уже очень навеселе и, обессилев от самого себя, наконец, решил пойти спать. Попрощались. Андрон с Наташей отправились погулять.Вдоль гостиницы тянулся красивый тенистый сквер, даже в самое знойное время в нем было прохладно. Вечером зажигались изящные фонари в форме веточек ландыша. Мерцающий свет пронизывал сад, деревья устало шептались, трава щекотала ноги, дурманяще-сладко пахло жасмином. Андрон рассказывал какие-то библейские истории. Наталья не слушала.Андрей тихонечко поцеловал девушку в щеку — это был робкий, тихий поцелуй, полный нежности и чего-то родного, опасливо отшатнулся, боясь, что Наташа опять выкинет что-нибудь диковатое. Но она стояла, молча, потрясенная. Сердце замерло, земля вздрогнула, поплыла под ногами, и Наталья начала медленно подниматься вверх.— Ты куда? Андрон схватил ее за руку и притянул к себе.— Поцелуй, меня еще, — еле слышно прошептала она…Они целовались, сидя на скамейке. Прохожих не было. Они было одни вэтом подлунном мире.— Андрон, Андрончик, Андрошечка, — в один миг он стал для нее всем — Андронушка мой!— Тебе надо идти спать! Завтра очень тяжелая съемка.Наташа удивленно посмотрела на него.— Родинка моя, нежность моя, ты такая маленькая. А я уже ста-а-а-ренький. Я не могу терять головы. Иди спать.Не могли заснуть, Андрон ругался на себя, что отправил Наташу спать, Наталья ругала себя, что напозволялась.
На следующий день в горном ущелье около реки снимался эпизод — учитель увозит Алтынай от бая. В фильме проезды Дюйшена и Наташи стоят перед сценой “омовения”. Льет дождь, бушует ветер, серо, смятенно. Ветер нагонял ветродуй, дождь делали три пожарные машины, качая воду прямо из горной речки. Наташу с Болотом Бейшеналиевым, игравшим главную роль — учителя Дюйшена, посадили вдвоем на неказистую лошаденку. Шестеро бравых пожарников, озорно поблескивая касками, пытались смастерить дождь. Получалось неважно, ледяная струя из брандспойта попадала то в спину, то в голову артистов. Режиссер и оператор орали на пожарников, а Наташа с Болотиком сидели на лошади, тесно прижавшись друг к другу и трясясь от холода. Когда, наконец, пожарники овладели природной стихией, осветители принялись устанавливать свет, а после начались бесконечные репетиции.На западе в такой ситуации проезды для пожарников, для осветителей, для оператора выполняли бы дублеры, но Наталью с Болотиком дублировать никто не пожелал. Двигаться надо было точно, иначе вывалишься из кадра. Киноактеры всегда должны думать о “крупности” кадра, о свете, и еще Бог знает о чем. Целый день снимались эти утомительные планы. Наконец, съемка закончилась, Болот сполз с лошади, а Наташа так и осталась сидеть, обхватив одеревеневшими ногами несчастную клячу.Наталья очнулась от крика, она лежала на мокрых камнях около ног лошади. Над ней суетились люди, директор Верлоцкий отчаянно орал на режиссера— До смерти замучили бедную девочку!Он демонстративно подхватил обмякшее тело артистки.— Куда вы меня несете?— В лихтваген — греться, ответил директор. (Лихтваген — огромная, грузовая машина с движком, дающим электроэнергию для осветительных приборов).— Что случилось?— Ты потеряла сознание и упала с лошади.Девушку внесли в лихтваген, посадили поближе к движку. Одежда быстро подсохла, по телу приятно разлилось тепло, глаза закрылись, и Наташа задремала. Ей снилось, что она, свернувшись маленьким клубочком на коленях матери, спит. Мария Константиновна гладит дочку по голове — ласково, уютно. Вдруг появляется огромный сумрачный мужик, отталкивает маму, хватает девочку за косу и куда-то тащит. Больно. Наташа по мешковатым штанам узнает Андрона, пытается вырываться — он не пускает, волочит по каменистой земле, весело посмеиваясь. Наталья открывает глаза. Очнулась. Кто-то яростно тянет за косу, чем-то страшно воняет.Наталья оглядывается, ее вплетенная косичка закрутилась в движок, который был почему-то открыт. Слава Богу, что после целого дня съемок косичка расплелась и плохо держалась, а то вместе с ней пропала бы и Наташина голова.Девушка выскочила из этой грохочущей, душной машины. Агрегат плотоядно урчал, грозясь нагнать и съесть беглянку. Она пустилась наутек. Вдруг кто-то хватает ее за плечо. “Боже, помоги мне!” — судорожно думает Наташа. Оборачивается, перед ней озабоченное лицо Андрея Сергеевича. Он держит в руках бутылку с молоком и шоколад: “Выпей молока и съешь полплитки. Не больше. Для подкрепления сил!” — нравоучительно сказал он. Расхохотался. Наталья, посмотрев на Андрея Сергеевича, вспомнила сон. Шарахнулась. Но все-таки успела схватить шоколад, который тут же и заглотнула.Вторую половинку плитки съел Никитушка. Он долго носился по съемочной площадке, желая всем помочь. После съеденной шоколадки, наконец-то, нашел себе занятие — начал скакать, как ошалелый, на бедной промокшей лошаденке-актрисе. Он был похож на откормленного Дон-Кихота, выбравшего себе не по размеру средство передвижения. Лошадь дрожала, икала и странно подпрыгивала на неверных ногах.Спустя несколько дней узнали — весь отснятый материал забракован, что часто случалось в отечественном кинематографе. Пришлось переснимать. Гримерша — долго гудела и скорбела по сгоревшим косичкам — “Я тебе отдала лучшие косички, а ты… Косички из настоящих волос! Их так трудно достать!”. Срочно, чтобы утолить печаль Веры Михайловны, сшили новые косы, а Наталья старалась обходить стороной коварного истребителя косичек.
Стали снимать сцену омовения. Еще в Москве, прочитав сценарий, Наталья сразу заявила: “Голой сниматься не буду!”, поэтому для этой сцены была выписана из Москвы восемнадцатилетняя натурщица. У нее была майолевская фигурка с тоненьким торсом и довольно тяжелыми ножками. Эта сцена снималась в том же ущелье, что и проезды. В этот день было ужасно холодно, все время дул колючий ветер, вода ледяно обжигала. Наталью очень волновало, как будет все организовано. Георгий Иванович с Андреем Сергеевичем наметили место съемки за выступом скалы. Наталья, как собака, бегала по съемочной площадке, разгоняя мужиков, сгрудившихся подглядеть “голые” съемки.Прошло часа два, малая съемочная группа, состоящая из двух операторов и режиссера, чертыхаясь, вышла из-за скалы. Все были злые-презлые! Опоенную коньяком девицу увели. Натурщице подавали коньяк, чтобы она не окоченела, но поскольку уважаемый Андрей Сергеевич был ярым приверженцем репетиций, модель успела налакаться.— Гога, ну, как? Сняли? — беспокойно спросила Наташа у Рерберга.— Тьфу! Идиотизм, прет на камеру передним местом. Ничего не понимает.Может, сама снимешься? Мне Ренка сказала, что у тебя замечательная фигура! (Рена — жена Георгия Ивановича, приехавшая к нему на съемки. Они с Наташей ходили в душ.)— Нет! — отрезала Наталья.Тогда бросили клич, полный отчаянья, в толпу зевак: “Кто из девочек согласен сняться в этой сцене?”. К Натальиному удивлению трое девушек выказали свою готовность — две русские и одна тринадцатилетняя киргизка. Опять ушли за скалу, опять Наташа бегала, гоняя любопытных, опять дублерш поили коньяком, купая в горной речке. Девочек вынесли в полуобморочном состоянии, так они продрогли, несмотря на выпитый горячительный напиток. Режиссер предстал в воображении местных жителей эдаким изничтожителем молоденьких девочек. В картину вошли кадры с тринадцатилетней киргизкой, но на этом мучительство не закончилось, надо было отснять еще и крупный план молитвы Алтынай: “О, вода, унеси всю грязь, весь позор этих дней. Очисти меня”.Наташе определили в воде точку по грудь. Андрон скомандовал: “Надевай купальник и иди в воду!”. Наталье совсем не понравился его решительный тон:Ага, вы будете все одеты, а я перед вами в купальнике. Нет, обмотайте меня простынями!— Слава Богу, что не потребовала и нас раздеть! — сказал режиссер, но спорить не стал. Поверх купальника Тетя Нина старательно приклеила скотчем простыню. Наконец, Наталья соблаговолила войти в воду. От сильного течения ткань вздулась пузырем и уплыла, а Наташину ногу свело судорогой. Девушка, вопя, выскочила из реки: “Я не смогу стоять в такой холодной воде!”. Наталья отлично понимала, что придется торчать в речке не меньше часа — сверху еще должны наладить лже-дождь. “Да”, — согласился Андрон — “Ты застудишь ноги”. И Наташин крупный план решили снимать на берегу. Как и следовало ожидать, Андрей Сергеевич потребовал репетицию:Ну, давай скажи свой текст.Ставьте камеру, будем снимать сразу! Я все сделаю, как надо.К всеобщему удивлению дотошный режиссер не стал настаивать. Кадр сняли с первого дубля. В этой сцене замечательный монтаж, Натальина дублерша окунается в воду, а на крупном плане разгибается Наташа. На экране все время мельтешит дождь, движения прекрасно смонтировались. Зрители были уверены, что всю сцену речной молитвы Наталья играла сама.
…В 67-ом году на международном фестивале в Москве вокруг Наташи кружились назойливой стайкой иностранные кинематографисты. Выражали свое восхищение ее игрой — особливо красивыми кадрами сцены омовения. Уверяли, что у Натальи чудесная фигура, а Наташа со всеми комплексами советской артистки решительно опровергла: “Это не я снималась, а дублерша”. Обожатели сразу испарились. Арал Вскоре киногруппа отправилась в основную экспедицию в горный поселок Арал. Он находился в четырехстах километрах от Фрунзе, на высоте 1400 метров. Вся группа разместилась в пионерском лагере, а Наташу с монтажницей Леной Анохиной поселили в каком-то помещении, где уже давно никто не жил, с другой стороны этого неказистого строения расположились Кончаловский с Мишей Ромадиным. Поначалу девушки расстроились из-за убогости жилища, но быстро утешились близким расположением колонки. “Там, где есть вода, можно жить!” — решительно заявила Наталья. И женщины принялись обустраиваться — обмели паутину, повесили занавесочки, поставили две аккуратненькие раскладушки. Получилось неплохо.Съемки проходили в небольшом аиле, где не было электричества, и не росло ни одного дерева. Декораторы привезли огромный тополь, врыли его в сухую землю, но имплантированное дерево не принялось, все листочки засохли. Тогда неугомонные художники привязали к ветвям 40000 листочков из зеленой клеенки. И на общем плане аила тополь выглядел мощным цветущим древом.Дорог не было, до съемочной площадки добирались долго. За дребезжащим, облупленным автобусом рыхло клубилось облако пыли, от которого киношники тускло седели. Вставать приходилось рано — много режимных съемок, (режим — это несколько минут, когда уже светает, но солнце еще не взошло, и наоборот время между днем и вечером).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Первая экспедиция длилась дней десять, потом киногруппа вернулась во Фрунзе, и съемки продолжались в окрестностях города. Наталью поселили около железнодорожного вокзала в гостинице с экзотическим названием “Тянь-Шань”. Почти каждый день после работы в “Тянь-Шань” приезжал поужинать Андрей Сергеевич, просил Наталью побыть вместе с ним. Он все время требовал, чтобы Наташа худела, поэтому есть актрисе, чьи “щеки видны со спины”, категорически запрещалось. Она должна была сидеть и смотреть, как режиссер уплетает вареную баранину, но иногда, в виде особого исключения, ей позволялось заказать блюдечко нашинкованной капусты — для Натальи и это бледное, кислое кушанье было праздником живота.Случалось, после “ужинов” Наташа с Андреем Сергеевичем прогуливались по скверу. Он интересно рассказывал о русской истории, о своем друге Тарковском, с которым они написали сценарий “Андрей Рублев”, читал стихи.— Как мне хочется, познакомить тебя с моей мамой. Она у меня удивительная! Она настоящая женщина. Мамочка может и книги писать, и на сцене выступать, и унитаз не погнушается почистить. Близкие и мои друзья зовут меня Андроном, так меня называл мой дед Петр Петрович Кончаловский. Он очень любил меня, поэтому я и подписываюсь везде Кончаловский, хотя по паспорту я — Михалков. Называй меня Андрон, а то все Андрей Сергеевич, да Андрей Сергеевич.— Я постараюсь…Как-то в выходной день, Андрон попросил Наташу:— Сходи со мной в магазин. Мне нужны новые туфли, старые совсем развалились.Они пошли в местный универмаг, купили обыкновенные кожаные полуботинки, противно коричневого цвета. Он их тут же и надел, выбросив в урну отслужившую пару. Старые башмаки, упав на вонючее дно, всхлипнули и обиженно скукожились. Наталья удивленно заглянула в урну.— Наташа, пойдем, пойдем, чего зависла?Шагая по улице, Андрей Сергеевич старательно колошматил ногами о бордюр дороги, о каждый камень или дерево. Наташа строго заметила:— С вашим усердием и эти туфли скоро развалятся.— Терпеть не могу новую обувь. Сразу видно, что только что из магазина. Надоих немножко пофактурить. Они так гнусно блестят!Но уже через несколько метров от густой киргизской пыли новенький блеск бесследно пропал.
Наталья быстро подружилась и с Мишей Ромадиным. После инфантильных мальчишек из балетного училища Михаил Николаевич с Андреем Сергеевичем казались Наташе живым воплощением интеллекта, эдакими Моисеями, разве что шишек не хватало. Миша прекрасно знал живопись, хорошо разбирался в музыке, умно рассуждал о балете. Мишенька — добрый, восторженный, влюбленный в жизнь молодой человек, потрясающий выдумщик с горящими глазами, он рассказывал Наталье фантастические истории про вампиров и вурдалаков. В свои восемнадцать лет Наташа была абсолютным ребенком, ее завораживали и пугали эти сказки, по спине пробегал холодок мурашек.— Варежку закрой, а то черт поцелует! — весело кричал Миша. Наталья, озираясь по сторонам, быстро захлопывала рот.
Медленный вечер, все золотится закатом. Воздух теплый, тяжелый сладкими запахами. Лениво воркуют голуби. Андрей Сергеевич сказал: “Прими душ, переоденься. Мы с Мишей зайдем за тобой и поедем в парк. Посидим в кафе, надоел этот ресторан”. При слове “ресторан” Наташа насторожилась, но, тем не менее, быстро привела себя в порядок. Спустилась вниз, у входа стояло такси:— Давай садись. Поедем погулять.— А что я с вами двумя одна буду?— Поедем, Наташа, я тебе про Дракулу расскажу, — пугающим шепотом пообещалМиша. Ах, как хотелось послушать про князя тьмы! Наташа занесла ногу, чтобы сесть в такси, как вдруг ей вспомнилась Серафима Владимировна. “Я переступаю порог разврата”, — ужаснулась своей порочности Наташа, но желание услышать про вампиров и про других слуг Вельзевула победило.Приехали в парк, зашли в кафе-стекляшку. В советское время архитекторы страсть как любили возводить эти незамысловатые конструкции. В них всегда было душно, по-хозяйски летали мухи, стояли голые алюминиевые столы с горбатыми алюминиевыми стульями. Андрей Сергеевич барски заказал аж ДВЕ пол-литровые бутылки красного “Саперави” местного разлива. Наталья содрогнулась: “Если они выпьют столько вина, что же с ними будет?” — и твердо решила быть на чеку. Перед Наташей встала бутылочка золотистого лимонада. Еды не было.Мужчины пили вино, оживленно болтали, становились все веселее, возбужденнее. С каждой минутой Наташино настроение ухудшалось — никаких рассказов про чумазых чертей не было, она нетерпеливо ерзала, глядя на квадратные, громкие часы, стрелка которых не спешила.Наконец, они допили вино, и Андрей Сергеевич сказал: “Пошли отсюда”. Наталья, быстро вскочив, зашагала по аллейке подальше от них. Андрей Сергеевич окликал ее, но Наташа упрямо шла вперед. Много позже Андрон рассказал, что Миша, глядя Наталье вслед, обронил: “А знаешь, ты на этой девочке женишься”.
После занятий по классу, Наталья по обыкновению зашла в ресторан, чтобы лицезреть трапезу Андрея Сергеевича. Он сидел за столиком на терраске, рядом с ним расположился молодой человек в замшевом пиджаке. Его безусое лицо украшали зеленые очки-капельки в золоченой оправе. “Пижон!” — подумала Наталья.— Познакомься, это мой брат Никита. А это Наташа — моя актриса.Щеголь встал, широко улыбнулся, обнажив ряд кривых белоснежных зубов: “Вообще-то симпатичный!” — смягчила суровый приговор Наталья.Никита был громкий, веселый, все время шутил, смеялся, целовал “Андрончика”. Только что на экранах с большим успехом прошла картина: “Я шагаю по Москве”, все узнавали младшего отпрыска семьи Михалковых. От Никиты так восхитительно пахло Москвой, столичной жизнью, счастьем. На радостях Наташе разрешили выпить каплю вина и закусить капустным салатом, приправленным Никитиными шалостями и шармом. Он был уже очень навеселе и, обессилев от самого себя, наконец, решил пойти спать. Попрощались. Андрон с Наташей отправились погулять.Вдоль гостиницы тянулся красивый тенистый сквер, даже в самое знойное время в нем было прохладно. Вечером зажигались изящные фонари в форме веточек ландыша. Мерцающий свет пронизывал сад, деревья устало шептались, трава щекотала ноги, дурманяще-сладко пахло жасмином. Андрон рассказывал какие-то библейские истории. Наталья не слушала.Андрей тихонечко поцеловал девушку в щеку — это был робкий, тихий поцелуй, полный нежности и чего-то родного, опасливо отшатнулся, боясь, что Наташа опять выкинет что-нибудь диковатое. Но она стояла, молча, потрясенная. Сердце замерло, земля вздрогнула, поплыла под ногами, и Наталья начала медленно подниматься вверх.— Ты куда? Андрон схватил ее за руку и притянул к себе.— Поцелуй, меня еще, — еле слышно прошептала она…Они целовались, сидя на скамейке. Прохожих не было. Они было одни вэтом подлунном мире.— Андрон, Андрончик, Андрошечка, — в один миг он стал для нее всем — Андронушка мой!— Тебе надо идти спать! Завтра очень тяжелая съемка.Наташа удивленно посмотрела на него.— Родинка моя, нежность моя, ты такая маленькая. А я уже ста-а-а-ренький. Я не могу терять головы. Иди спать.Не могли заснуть, Андрон ругался на себя, что отправил Наташу спать, Наталья ругала себя, что напозволялась.
На следующий день в горном ущелье около реки снимался эпизод — учитель увозит Алтынай от бая. В фильме проезды Дюйшена и Наташи стоят перед сценой “омовения”. Льет дождь, бушует ветер, серо, смятенно. Ветер нагонял ветродуй, дождь делали три пожарные машины, качая воду прямо из горной речки. Наташу с Болотом Бейшеналиевым, игравшим главную роль — учителя Дюйшена, посадили вдвоем на неказистую лошаденку. Шестеро бравых пожарников, озорно поблескивая касками, пытались смастерить дождь. Получалось неважно, ледяная струя из брандспойта попадала то в спину, то в голову артистов. Режиссер и оператор орали на пожарников, а Наташа с Болотиком сидели на лошади, тесно прижавшись друг к другу и трясясь от холода. Когда, наконец, пожарники овладели природной стихией, осветители принялись устанавливать свет, а после начались бесконечные репетиции.На западе в такой ситуации проезды для пожарников, для осветителей, для оператора выполняли бы дублеры, но Наталью с Болотиком дублировать никто не пожелал. Двигаться надо было точно, иначе вывалишься из кадра. Киноактеры всегда должны думать о “крупности” кадра, о свете, и еще Бог знает о чем. Целый день снимались эти утомительные планы. Наконец, съемка закончилась, Болот сполз с лошади, а Наташа так и осталась сидеть, обхватив одеревеневшими ногами несчастную клячу.Наталья очнулась от крика, она лежала на мокрых камнях около ног лошади. Над ней суетились люди, директор Верлоцкий отчаянно орал на режиссера— До смерти замучили бедную девочку!Он демонстративно подхватил обмякшее тело артистки.— Куда вы меня несете?— В лихтваген — греться, ответил директор. (Лихтваген — огромная, грузовая машина с движком, дающим электроэнергию для осветительных приборов).— Что случилось?— Ты потеряла сознание и упала с лошади.Девушку внесли в лихтваген, посадили поближе к движку. Одежда быстро подсохла, по телу приятно разлилось тепло, глаза закрылись, и Наташа задремала. Ей снилось, что она, свернувшись маленьким клубочком на коленях матери, спит. Мария Константиновна гладит дочку по голове — ласково, уютно. Вдруг появляется огромный сумрачный мужик, отталкивает маму, хватает девочку за косу и куда-то тащит. Больно. Наташа по мешковатым штанам узнает Андрона, пытается вырываться — он не пускает, волочит по каменистой земле, весело посмеиваясь. Наталья открывает глаза. Очнулась. Кто-то яростно тянет за косу, чем-то страшно воняет.Наталья оглядывается, ее вплетенная косичка закрутилась в движок, который был почему-то открыт. Слава Богу, что после целого дня съемок косичка расплелась и плохо держалась, а то вместе с ней пропала бы и Наташина голова.Девушка выскочила из этой грохочущей, душной машины. Агрегат плотоядно урчал, грозясь нагнать и съесть беглянку. Она пустилась наутек. Вдруг кто-то хватает ее за плечо. “Боже, помоги мне!” — судорожно думает Наташа. Оборачивается, перед ней озабоченное лицо Андрея Сергеевича. Он держит в руках бутылку с молоком и шоколад: “Выпей молока и съешь полплитки. Не больше. Для подкрепления сил!” — нравоучительно сказал он. Расхохотался. Наталья, посмотрев на Андрея Сергеевича, вспомнила сон. Шарахнулась. Но все-таки успела схватить шоколад, который тут же и заглотнула.Вторую половинку плитки съел Никитушка. Он долго носился по съемочной площадке, желая всем помочь. После съеденной шоколадки, наконец-то, нашел себе занятие — начал скакать, как ошалелый, на бедной промокшей лошаденке-актрисе. Он был похож на откормленного Дон-Кихота, выбравшего себе не по размеру средство передвижения. Лошадь дрожала, икала и странно подпрыгивала на неверных ногах.Спустя несколько дней узнали — весь отснятый материал забракован, что часто случалось в отечественном кинематографе. Пришлось переснимать. Гримерша — долго гудела и скорбела по сгоревшим косичкам — “Я тебе отдала лучшие косички, а ты… Косички из настоящих волос! Их так трудно достать!”. Срочно, чтобы утолить печаль Веры Михайловны, сшили новые косы, а Наталья старалась обходить стороной коварного истребителя косичек.
Стали снимать сцену омовения. Еще в Москве, прочитав сценарий, Наталья сразу заявила: “Голой сниматься не буду!”, поэтому для этой сцены была выписана из Москвы восемнадцатилетняя натурщица. У нее была майолевская фигурка с тоненьким торсом и довольно тяжелыми ножками. Эта сцена снималась в том же ущелье, что и проезды. В этот день было ужасно холодно, все время дул колючий ветер, вода ледяно обжигала. Наталью очень волновало, как будет все организовано. Георгий Иванович с Андреем Сергеевичем наметили место съемки за выступом скалы. Наталья, как собака, бегала по съемочной площадке, разгоняя мужиков, сгрудившихся подглядеть “голые” съемки.Прошло часа два, малая съемочная группа, состоящая из двух операторов и режиссера, чертыхаясь, вышла из-за скалы. Все были злые-презлые! Опоенную коньяком девицу увели. Натурщице подавали коньяк, чтобы она не окоченела, но поскольку уважаемый Андрей Сергеевич был ярым приверженцем репетиций, модель успела налакаться.— Гога, ну, как? Сняли? — беспокойно спросила Наташа у Рерберга.— Тьфу! Идиотизм, прет на камеру передним местом. Ничего не понимает.Может, сама снимешься? Мне Ренка сказала, что у тебя замечательная фигура! (Рена — жена Георгия Ивановича, приехавшая к нему на съемки. Они с Наташей ходили в душ.)— Нет! — отрезала Наталья.Тогда бросили клич, полный отчаянья, в толпу зевак: “Кто из девочек согласен сняться в этой сцене?”. К Натальиному удивлению трое девушек выказали свою готовность — две русские и одна тринадцатилетняя киргизка. Опять ушли за скалу, опять Наташа бегала, гоняя любопытных, опять дублерш поили коньяком, купая в горной речке. Девочек вынесли в полуобморочном состоянии, так они продрогли, несмотря на выпитый горячительный напиток. Режиссер предстал в воображении местных жителей эдаким изничтожителем молоденьких девочек. В картину вошли кадры с тринадцатилетней киргизкой, но на этом мучительство не закончилось, надо было отснять еще и крупный план молитвы Алтынай: “О, вода, унеси всю грязь, весь позор этих дней. Очисти меня”.Наташе определили в воде точку по грудь. Андрон скомандовал: “Надевай купальник и иди в воду!”. Наталье совсем не понравился его решительный тон:Ага, вы будете все одеты, а я перед вами в купальнике. Нет, обмотайте меня простынями!— Слава Богу, что не потребовала и нас раздеть! — сказал режиссер, но спорить не стал. Поверх купальника Тетя Нина старательно приклеила скотчем простыню. Наконец, Наталья соблаговолила войти в воду. От сильного течения ткань вздулась пузырем и уплыла, а Наташину ногу свело судорогой. Девушка, вопя, выскочила из реки: “Я не смогу стоять в такой холодной воде!”. Наталья отлично понимала, что придется торчать в речке не меньше часа — сверху еще должны наладить лже-дождь. “Да”, — согласился Андрон — “Ты застудишь ноги”. И Наташин крупный план решили снимать на берегу. Как и следовало ожидать, Андрей Сергеевич потребовал репетицию:Ну, давай скажи свой текст.Ставьте камеру, будем снимать сразу! Я все сделаю, как надо.К всеобщему удивлению дотошный режиссер не стал настаивать. Кадр сняли с первого дубля. В этой сцене замечательный монтаж, Натальина дублерша окунается в воду, а на крупном плане разгибается Наташа. На экране все время мельтешит дождь, движения прекрасно смонтировались. Зрители были уверены, что всю сцену речной молитвы Наталья играла сама.
…В 67-ом году на международном фестивале в Москве вокруг Наташи кружились назойливой стайкой иностранные кинематографисты. Выражали свое восхищение ее игрой — особливо красивыми кадрами сцены омовения. Уверяли, что у Натальи чудесная фигура, а Наташа со всеми комплексами советской артистки решительно опровергла: “Это не я снималась, а дублерша”. Обожатели сразу испарились. Арал Вскоре киногруппа отправилась в основную экспедицию в горный поселок Арал. Он находился в четырехстах километрах от Фрунзе, на высоте 1400 метров. Вся группа разместилась в пионерском лагере, а Наташу с монтажницей Леной Анохиной поселили в каком-то помещении, где уже давно никто не жил, с другой стороны этого неказистого строения расположились Кончаловский с Мишей Ромадиным. Поначалу девушки расстроились из-за убогости жилища, но быстро утешились близким расположением колонки. “Там, где есть вода, можно жить!” — решительно заявила Наталья. И женщины принялись обустраиваться — обмели паутину, повесили занавесочки, поставили две аккуратненькие раскладушки. Получилось неплохо.Съемки проходили в небольшом аиле, где не было электричества, и не росло ни одного дерева. Декораторы привезли огромный тополь, врыли его в сухую землю, но имплантированное дерево не принялось, все листочки засохли. Тогда неугомонные художники привязали к ветвям 40000 листочков из зеленой клеенки. И на общем плане аила тополь выглядел мощным цветущим древом.Дорог не было, до съемочной площадки добирались долго. За дребезжащим, облупленным автобусом рыхло клубилось облако пыли, от которого киношники тускло седели. Вставать приходилось рано — много режимных съемок, (режим — это несколько минут, когда уже светает, но солнце еще не взошло, и наоборот время между днем и вечером).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27