Разумеется, еда остыла и, вероятно, даже не подлежит оживлению в микроволновой печи, но тем не менее он еще может составить представление…— Господи, — прошептал он. — Чего она намешала в этот соус? Помидоры, в этом сомнений нет, но неужели вместо петрушки она положила эстрагон? Он протолкнул пасту в пищевод хорошим глотком вина. Может, оно и к лучшему, что он опоздал на три часа и не отведал вовремя стоявшие перед ним кулинарные изыски.Линли взял второй бокал и покинул столовую. По крайней мере, у них есть вино. Достойный кларет. Интересно, сама ли она его выбрала или Дентон разыскал для нее бутылку в винном погребе.Он поднялся на второй этаж, где из чуть приоткрытой двери падала на ковер полоска света. Хелен сидела в одном из больших кресел у камина, свет от настольной лампы образовывал сияющий нимб вокруг ее головы. На первый взгляд казалось, что Хелен внимательно читает лежавшую у нее на коленях книгу, но, приблизившись, Линли обнаружил, что она спит, подперев кулаком щеку. Читала она «Шесть жен Генриха VIII» Антонии Фрезер, что было не совсем тем добрым предзнаменованием, которого он от нее ожидал.Линли поставил бокал на столик рядом с креслом. Забрал и закрыл книгу, предварительно заложив страницу. Потом присел перед Хелен на корточки и накрыл ее свободную руку своей ладонью. Рука пепевернулась, и их пальцы переплелись. Под пальцами Линли оказался какой-то непривычный, твердый, выступающий предмет, и, опустив глаза, Линли увидел, что Хелен надела кольцо, которое он для нее оставил. Он поднял ее руку и поцеловал в ладонь. Тут Хелен наконец пошевелилась.— Мне снилась Екатерина Арагонская, — пробормотала она.— И как она выглядела?— Несчастной. Генрих не очень хорошо с ней обращался.— К сожалению, он влюбился.— Да, но он от нее не избавился бы, роди она ему здорового сына. Почему мужчины так ужасны?— Ты обобщаешь.— От Генриха к мужчинам в целом? Не думаю. — Она потянулась, заметила бокал у него в руке. — Вижу, ты нашел свой ужин.— Нашел. Прости, родная. Если бы я знал…— Неважно. Я дала Дентону попробовать и по выражению его лица — которое, к его чести, он попытался скрыть — я поняла, что не смогла покорить кулинарные Гималаи. Хотя он был настолько любезен, что позволил мне воспользоваться его кухней. Он описал, до какого хаоса я ее довела?— Он проявил поразительную сдержанность. Она улыбнулась:— Если мы поженимся, Дентон уж точно покинет тебя, Томми, Как он сможет вынести сгоревшие кастрюли и сковородки?— Так даже до этого дошло?— Он проявил сдержанность, да? Какой чудесный человек. — Она взяла свой бокал и медленно повернула его. — Вообще-то я сожгла только одну кастрюлю. И к тому же маленькую. И погубила ее не безвозвратно. Так, соус подгорел. Я отвлеклась на телефонный разговор с твоей матерью, между прочим.— И что сказала мама?— Она превознесла твои добродетели. Ум, участливость, остроумие, честность, нравственную чистоту. Я спросила про твои зубы, но тут она ничего определенного сказать не смогла.— Тебе надо было поговорить с моим дантистом. Хочешь, дам телефон?— Правда, дашь?— Более того. Я даже съем то, что ты приготовила. Она снова улыбнулась.— Я и сама эту пасту пробовала. Боже, какая гадость. Я безнадежна, Томми.— Ты хоть ела?— Дентон сжалился надо мной в половине десятого и сотворил нечто божественное из курицы и артишоков. Я умяла это прямо за кухонным столом и заставила его поклясться сохранить сей факт в тайне. Но там еще осталось. Я видела, как он убирал остатки в холодильник. Подогреть? Уж это-то мне по силам — дом не спалю. Или ты уже где-то поужинал?Линли ответил, что нет, и, избегая столовой с окаменелыми фетуччини, они направились в кухню, располагавшуюся в цокольном этаже. Хелен суетилась с видом настоящей жены: она достала из шкафа тарелки, из ящика — приборы, извлекла из холодильника курицу с артишоками в миске из нержавейки, поставила ее в микроволновую печь и захлопнула дверцу и…— Хелен! — Линли бросился к ней через кухню, прежде чем она успела включить печку. — Сюда нельзя ставить металл.Она непонимающе уставилась на него.— Да почему же?— Потому что нельзя. Потому что металл и микроволны… Черт, не знаю. Знаю только, что нельзя.Хелен внимательно посмотрела на печку.— Вот интересно…— Что?— Должно быть, это-то и случилось с моей.— Ты поставила в нее металл?— Вообще-то я не считала это металлом. Знаешь, как-то не думаешь об этом.— Что? Что это было?— Банка с супом. Я ее поставила, печка грохнула, зашипела и заглохла. Но я думала, что все дело в супе. — Плечи ее поникли, и она вздохнула. — Сначала фетуччини, теперь это. Я не знаю, Томми. — Она повернула кольцо на пальце. Линли обнял ее за плечи и поцеловал в висок.— Почему ты меня любишь? — спросила она. — Я абсолютно безнадежна и бесперспективна.— Я бы так не сказал.— Я погубила твой ужин. Испортила кастрюли.— Ерунда, — сказал Линли, поворачивая ее к себе.— Я чуть не взорвала твою кухню. Боже, да с ИРА будет безопаснее, чем со мной.— Не говори глупостей. — Он поцеловал ее.— Дай мне волю, и я, вероятно, спалю твой дом, а заодно и всю округу. Можешь себе представить такй ужас?— Пока нет. Но представлю. Со временем.Он снова поцеловал Хелен, на этот раз притянув ее к себе поближе. Она так чудесно подходила ему, и он благоговел перед этой удивительной природой мужской и женской сексуальности, построенной на противоположностях. Выступ и изгиб, грубое и гладкое, твердое и мягкое. Хелен была чудом. Она была воплощением всех его желаний. И как только он что-нибудь съест, он ей это докажет.Хелен обвила руками его шею. Ее пальцы медленно перебирали его волосы. Бедра прижимались к его бедрам. Линли почувствовал напряжение в паху и легкость в голове, когда два желания вступили в нем в борьбу за власть.Пальцы Хелен поползли к нему на грудь, расстегивая попадающиеся по пути пуговицы. Опустились к брюкам, расстегнули ремень.— Дентон уже лег, дорогой? — прошептала она у его губ.Дентон? При чем тут Дентон?— Он, случайно, на кухню не придет, нет?На кухню? Она что, действительно хочет, чтобы они… Нет. Нет. Она не может этого хотеть.Линли услышал звук расстегиваемой молнии. В глазах у него потемнело. Он прикинул возможность голодного обморока. Потом почувствовал на себе ладонь Хелен, и вся оставшаяся в его голове кровь запульсировала в другом месте.— Хелен, — проговорил он. — Я не помню, когда ел в последний раз. Честно, я не знаю, смогу ли …— Чепуха. — Она снова прижалась к его губам. — Я не сомневаюсь, что ты отлично справишься.И он справился. Оливия Ноги сводит судорогой. За последние двадцать минут я уронила четыре карандаша и не имела сил поднять их. Я просто брала новый из жестянки. Я продолжала писать дальше, не обращая внимания на то, во что за прошедшие несколько месяцев превратился мой почерк.Крис пришел минуту назад, встал у меня за спиной и промассировал мне плечи так, как я люблю. Прижался щекой к моей макушке.— Не обязательно писать все зараз.— Почему?— Не спрашивай. Ты знаешь.Он ушел. Сейчас он в мастерской, делает клетку для Феликса. Обычно он работает под музыку, но не стал включать ни радио, ни стереосистему, чтобы я могла ясно мыслить и спокойно писать. Я хочу того же, но звонит телефон, и я слышу, как он спешит ответить. Слышу, каким мягким делается его голос. Я пытаюсь не обращать внимания на: «Да… нет… По-прежнему… Нет… Нет, дело совсем не в этом…» Я жду продолжения, произнесенных шепотом главах слов, например «люблю», «хочу», «скучаю» и «если бы только», многозначительных вздохов.Я напряженно прислушиваюсь, хотя при этом мысленно называю буквы алфавита в обратном порядке чтобы заглушить голос Криса. Долгая жуткая тишина, после которой он произносит: «Я понимаю», — таким голосом, что у меня внутри все сжимается от боли. Я слышу, как он произносит: «Только терпение», — и слова на бумаге расплываются у меня перед глазами. Карандаш выскальзывает на пол. Я беру новый.Крис приходит на кухню. Ставит чайник. Достает кружку из ящика, чашку из шкафа. Опирается руками о стойку и стоит, опустив голову, словно что-то там разглядывает.Я чувствую, как сердце бьется у меня в горле, и хочу сказать: «Можешь идти к ней. Можешь идти, если хочешь», но не говорю, потому что боюсь — он уйдет.Любовь ранит слишком сильно. Почему мы ждем, что она будет чудесной? Любовь — это цепь мучений. Как будто заливаешь сердце кислотой.Чайник закипает и отключается. Крис наливает воду и спрашивает;— Выпьешь, Ливи? И я отвечаю:— Спасибо, да.Он поворачивается, и некоторое время мы смотрим друг на друга. И молча говорим то, что не решаемся произнести вслух. Наконец он замечает:— Мне нужно закончить клетку. К вечеру Феликсу понадобится место для ночлега.Я киваю, но лицо мое горит. Когда Крис проходит мимо меня, его ладонь задевает мою руку, и мне хочется поймать её и прижать к своей щеке.Я окликаю его, и он останавливается позади меня. Я делаю вдох, и боль оказывается сильнее, чем я ожидала. Я говорю:— Наверное, я просижу за своей писаниной не один час. Если хочешь уйти… возьми собак на вечернюю пробежку или… загляни в паб.— Думаю, с собаками ничего не случится, — спокойно говорит он.Я смотрю на желтый разлинованный блокнот, третий, с тех пор как я начала писать, и говорю:— Теперь уже недолго. Ты знаешь.— Не спеши, — говорит Крис.Он возвращается к работе, разговаривает с Феликсом, потом начинает стучать молотком — частые удары, по одному-два на каждый гвоздь. Крис сильный и умелый. Он не допускает ошибок.Я все недоумевала, почему он меня взял к себе.— Я что, стала минутным капризом? — спрашивала я его.Потому что в моем понимании не было никакого смысла цеплять шлюху, покупать ей две чашки чая и блинчик, приводить домой, поручать ей плотницкую работу и в конце концов пригласить остаться, когда он не собирался — не говоря уже, что не имел желания — трахать ее. Поначалу я думала, что он хочет посутенерствовать. Я думала, что ему нужны деньги на наркотики, и все ждала появления игл, ложек и пакетиков с порошком.Когда же я потребовала ответа, что все это значит, он спросил, в каком смысле, и окинул взглядом баржу, словно мой вопрос относился к ней.— Это. Здесь. Я. Я с тобой.— А разве это должно что-нибудь значить?— Парень и девушка. По-моему, когда они вдвоем, это всегда что-то значит,— А-а. — Он поднял на плечо доску и оглянулся по сторонам. — Куда это молоток подевался? — И принялся за работу, и меня заставил.Пока баржа доделывалась, на ночь мы бросали пару спальников слева от лестницы, в противоположном от животных конце баржи. Крис спал в нижнем белье. Я спала голой. Иногда рано утром я сбрасывала одеяло и поворачивалась на бок, чтобы груди казались полнее. Однажды я поймала его — он меня разглядывал. Я проследила его взгляд, медленно скользивший по моему телу. Он о чем-то задумался. Вот оно, подумала я. Потянулась, выгнув спину, проверенным гибким движением.— У тебя замечательная мускулатура, Ливи. Ты регулярно делаешь упражнения? Ты бегаешь?— Черт, — ответила я. И добавила: — Ну да, наверное, я смогу побежать, если придется.— Как быстро?— Откуда я знаю?— А темноты не боишься?Я провела ладонью по его груди.— Ну, зависит от того, что нужно в темноте делать.— Бежать. Прыгать. Карабкаться. Прятаться.— Что это? В войну играть?— Вроде того.Я сунула пальцы за резинку его трусов. Он поймал мою руку.— Давай посмотрим, — сказал он.— На что?— Годна ли ты на что-нибудь, кроме вот этого.— Ты гомик? В этом все дело? Импотент или что-нибудь такое? Почему ты этого не хочешь?— Потому что между нами будут другие отношения. — Он скатал свою постель. — Не обязательно так вести себя с мужчинами. Есть и другие способы утвердиться.— Например?— Быть самой собой. Чего-то стоить. В том или ином плане.— Ой, ну хорошо. — Я села, прикрывшись одеялом. — Начинай, — сказала я.— Что начинать?—Лекцию, которую тебе не терпится мне прочесть. Только будь осторожен, потому что я ведь не твой зверек и могу уйти в любой момент, когда пожелаю.— Тогда почему не уходишь?Я сердито на него посмотрела. Ответить я не могла. У меня была квартирка в Эрлс-Корте. Постоянные клиенты. Ежедневная возможность распространить свой бизнес и на улицу. Пока я имела желание делать все что угодно и пробовать все что угодно, у меня был стабильный источник дохода. Так почему я оставалась?Тогда я думала: «Потому что хочу показать тебе, что к чему. Прежде чем все кончится, недоносок, ты у меня будешь выть на луну, я тебя так распалю, что ты будешь передо мной на брюхе ползать, только чтобы полизать мне ноги».А для осуществления этого плана мне, разумеется, нужно было остаться на барже.Я схватила свою одежду, лежавшую на полу между спальниками. Торопливо оделась, сложила одеяло, пригладила волосы и сказала:— Хорошо.— Что?— Я тебе покажу.— Что?— Как быстро я бегаю. Как далеко. И все остальное, что тебе в голову взбредет.— Будешь лазать?— Отлично.— Прятаться?— Прекрасно.— Ползать по-пластунски?— Надеюсь, ты убедишься, что в позе на животе мне нет равных.Он покраснел. Это был первый и последний раз, когда мне удалось его смутить. Он наподдал деревянную чурку и произнес:— Ливи.— Я не собиралась тебя дразнить, — сказала я. Он вздохнул.— Дело не в том, что ты проститутка. И никакого отношения к этому не имеет.— Имеет, — возразила я. — Да меня вообще здесь не было бы, не будь я проституткой. — Я поднялась на палубу. Он вышел вслед за мной. Был серый день, дул ветер. По дорожке, идущей вдоль берега, с шуршанием неслись листья. Пока мы стояли там, вода канала подернулась рябью дождя. — Отлично, — сказала я. — Бежать, карабкаться, прятаться, ползти. — И я сорвалась с места, чтобы показать следовавшему за мной Крису, на что я в действительности способна.Он проверял мои навыки. Теперь мне это очевидно, но в то время я предположила, что он разрабатывает стратегию, как бы не поддаться мне. Понимаете, тогда я не знала, что у него есть какие-то другие интересы. В те первые несколько недель, что мы провели вместе, он работал на барже, встречался с клиентами, которым требовался его опыт для реконструкции их домов, заботился о животных. Вечерами он оставался на барже, в основном читая, хотя и слушал музыку и делал десятки телефонных звонков, которые, как я предположила — по деловому тону Криса и его постоянным обращениям к плану и топографической карте города, — были связаны с его работой по гипсу и дереву. Впервые он ушел вечером примерно через месяц после нашего знакомства. Сказал, что идет на встречу — пояснил, что это ежемесячное мероприятие с четырьмя школьными друзьями, в каком-то смысле так это и было, как я обнаружила позже, — и предупредил, что вернется не поздно. И не обманул. Но потом на той же неделе он ушел вечером во второй раз, а затем и в третий. На четвертый раз он вернулся только в три часа утра, разбудив меня грохотом. Я спросила, где он был. Он ответил только, что перебрал, после чего упал на постель как подкошенный и отключился. Неделю спустя все повторилось. Крис сказал, что встречается с друзьями. Только в этот раз на третью ночь он вообще не пришел домой.Я сидела на палубе с Тостом и Джемом и ждала его. По мере того как шли часы, моя тревога за него стала рассеиваться. Ах так, подумала я, в эту игру я тоже умею играть, Я надела обтягивающее платье, блестящие побрякушки, черные чулки и туфли на каблуках и отправилась в Пэддингтон. Подцепила там австралийского киношника, который участвовалкаком-то проекте на студии Шеппертон. Он хотел пойти в свой отель, но меня это не устраивало. Я хотела, чтобы все происходило на барже.Он был все еще там — спал голышом, — когда Крис наконец вернулся, войдя тихо, как вор, в половине седьмого утра. Он открыл дверь и спустился по ступенькам с курткой в руках. Я не сразу разглядела его против света. Прищурилась, а потом удовлетворенно потянулась, увидев знакомый ореол волос, Я зевнула и провела рукой по ноге австралийца. Тот застонал.— Доброе утро, Крис. Это Брай. Австралиец. Хорошенький, правда? — М я принялась за дело, отчего хозяйство Брайана должно было увеличиться в объеме. По счастью, он простонал: — Хватит! Я не могу. Я сорвусь, Лив. — Насколько мне было видно, глаз он так и не открыл.— Спровадь его, Ливи, — сказал Крис. — Ты мне нужна.Я отмахнулась и продолжила начатое с Брайаном, который пробормотав: «Что? Кто?», с трудом приподнялся на локтях и прикрылся одеялом.— Это Крис, — сказала я и погладила Брайана по груди. — Он здесь живет.— А кто он?— Никто. Он Крис. Я тебе говорила. Он здесь живет. — Я потянула одеяло. Брайан удерживал его. Другой рукой он стал шарить по полу в поисках своей одежды. Я отшвырнула ее в сторону со словами: — Он занят. Мы ему не помешаем. Давай. Тебе же ночью нравилось.— Это я уже понял, — сказал Крис. — Пусть убирается.И затем раздался новый звук, кто-то тихонько заскулил, и я увидела, что Крис держит в руках совсем не куртку. В старое коричневое одеяло с рваной окантовкой было завернуто что-то большое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58