Поднялся ветер, он теребил березовые листья, извлекал из них текучий шелест, превращавшийся в мощный дышащий поток, протяжно пел, лился по изогнутой горловине старого тракта. Окна деревенских домов, в которых был зажжен свет, сквозь трепещущие листья дробились на яркие оранжевые огоньки, словно это были грани украшенного драгоценными камнями солнца, показавшегося сквозь лохмотья ночи. В глубине леса белые стволы молодых деревьев раскачивались, словно одурманенные танцоры. Откуда-то неподалеку, сквозь уносивший его в сторону ветер, донесся звон колокола – он, словно хрустальный голос, произнес несколько слогов из чистого льда и поведал Бехайму о чем-то таинственном и утраченном, что он мог бы узнать и в чем мог бы найти себе помощь, продвинься он еще хоть чуть-чуть вперед. И тут, с внезапностью откровения, вся потрясающая суть этого мига открылась ему как она есть, и ему захотелось откинуть голову и завыть, смешав гул своей души с великим движением времени и судьбы, несущим его в безлюдные пространства, туда, где зной и упадок.
Александра что-то пробормотала. Он расслышал только:
– Хочу... – но по тому, как напряжена была ее талия, по бешеному пульсу понял, что ей все еще страшно.
Он приложил ладони к ее щекам, поцеловал в лоб, провел рукой по прохладным густым волосам, потоком ниспадавшим на плечи. Прижавшись к нему, она расслабилась, успокоилась. Через ее плечо он увидел, как на дорогу выскочила белка, чья серая шубка почти сливалась с пыльной поверхностью земли. Она встала на задние лапки, втягивая носом воздух, резво подбежала поближе и снова застыла столбиком. Похоже, она совсем не боялась, очевидно, их неестественный запах нисколько ее не беспокоил, и Бехайм подумал, что, может быть, в метафоре Александры была правда, может быть, они действительно сбросили с себя какую-то сухую чешую, какую-то обременительную оболочку, которая не давала им вот так же смешаться с пресноватыми цветами обыденности.
– Люблю, – как-то легко произнес он, как будто не обет давал, а просто назвал имя.
Вздрогнув, она отстранилась от него.
– Пора идти, – сказал он. – А то селяне удивятся, как это мы не боимся гулять в темноте.
Он поцеловал ее в губы, дал поцелую набрать силу, играя с ее языком, а когда они оторвались друг от друга, она обхватила его голову руками и застыла так, внимательно глядя ему в глаза, не испытующе, не пытаясь навязать ему свою волю, но, казалось, раскрываясь перед ним, разрешая ему проникнуть в нее своей волей, дать ей свою уверенность. На лице ее проступило что-то прежде не виданное им, какое-то чистое ожидание, совсем не означавшее, что она хочет чего-то от него добиться.
– Ну что ж, – наконец сказала она. – Я готова.
Ночь спускалась на долину. Над замком Банат болезненно ярко и воинственно сияли звезды. Бехайм и Александра шли, наклонив головы, сердца их быстро колотились, их переполняли думы о будущем, о том, как пройдет вечер в деревне, в гостях у их слабых, но многочисленных врагов, и как потом они отправятся по дороге своенравной крови, к концу старой романтической тьмы и таинственного величия мертвых, к Свету Востока и горе красного дерева, к грехам и священной сердцевине новой Тайны и к началу удивительных теплых времен.



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29