Но Майя не прислушивалась. Она ждала, когда Зис подойдет. Наконец, щелкнуло соединение.
– Алло? – раздался его хриплый голос.
Майя неожиданно замешкалась, не зная, с чего начать, и неожиданно все свелось к одному вопросу.
– Я заеду к тебе?
Зис замер, Майя застала его врасплох. Он посмотрел на часы, потер лоб, прокашлялся.
– Да. Я жду тебя. Когда ты будешь?
– Минут через двадцать.
– Хорошо.
Оба отключили телефоны. Майя взглянула под ноги. Связка все так же лежала на полу. Она пересилила себя и нагнулась. В тусклом свете было видно, что все ключи были наполовину обрезаны. Майя, стараясь не дотрагиваться до чистой и ровной линии среза, бросила их в карман.
Когда стих звук ее шагов, открылась дверь студии. Всклокоченный Зис появился на пороге. Пока он запирал дверь, до него с улицы донесся грохот чьего-то пробитого глушителя. Зис прислушался – похоже на Майин «мерседес». Но его отвлекал замок – ключ никак не проворачивался, и Зис затряс дверь, пытаясь найти нужное положение, чтобы наконец закрыть ее. Когда он покончил с этим, характерный ворчащий звук уже растворился в городских шумах. Зис сбежал по лестнице на улицу. За двадцать минут ему надо было добраться до дома, а его машина была припаркована черт знает где!…
Святой отец и матушка провожали Филиппыча на вокзал почти в полной темноте и тишине. Когда они вышли из дома, надо всей деревней сияли крупные, частые и очень яркие летние звезды. Гроза, пугая зарницами, полыхала где-то над городом, здесь же пока было спокойно. Только собаки брехали на краю улицы, цедили свои трели цикады, и случайные ветки похрустывали под ногами путников. Распространяя на много метров вокруг запах пыли и ладана, впереди вышагивал Исидор. Валериан поспешал за ним. Замыкала короткую процессию семенящая и время от времени ойкающая Галина. Тропинка долго петляла в небольшом, но густом пролеске. Наконец деревья расступились, и компания вышла к пригородной станции. Исидор со вздохом осмотрелся. Кривой, косой, каменный, немного приукрашенный ночным освещением домик. Мусор, разложенный вокруг дырявой урны. Три тени, катающие по перрону пустую бутылку водки. Тоска…
Только серебристые линий путей, подсвеченные луной, дарили надежду на то, что другой, прекрасный мир, возможно, когда-нибудь прорвется сюда через эти четыре сверкающих разреза.
Когда электричка, заглотившая Валериана, скрылась в темноте за поворотом, Исидор повернулся к своей Галине.
– Как думаешь, он ей поможет? – тихо спросила она. Священник неожиданно тихо и нежно улыбнулся ей.
– Посмотрим, Галя, посмотрим… – протянул он, с удовольствием вдыхая ночной воздух, в котором ароматы трав смешались с запахами отошедшего электропоезда.
– Странный он какой-то, – Галина вздохнула. – Говорит, не верил никогда, а тут к тебе пришел. Поверил, что ли?
– Не знаю, Галя, – весело отозвался ее супруг. – Но чувствую, есть прогресс!
Внезапно на перроне что-то грохнуло и разбилось. Исидор свел брови над просветлевшими было глазами, его детская улыбка исчезла в жестких складках затвердевших губ, и святой отец, тряхнув мантией, направился к раскачивающимся алкашам.
– Именем Господа Бога нашего, это какого вы тут празднуете, антихристы? – донеслось до Галины.
Она только вздохнула и повернулась в сторону давно растворившихся в темноте красных фонарей.
– Ой, спаси и помилуй… – прошептала Галина и перекрестила воздух.
Словно в ответ ей, тоскливо взвыла электричка. Галина вздрогнула, зябко передернула плечами и пошла в сторону Исидора, то ли крестящего, то ли предающего анафеме местного алкаша Митьку с его друзьями.
Майя и Зис
Лифт, гудя и поскрипывая, тащился наверх. Майя стояла, прикрыв глаза, и отсчитывала этажи: «…третий, четвертый…»
Она старалась ни о чем не думать. «…Шестой, седьмой…» Ни о чем не думать не получалось, Майя твердила: «…девятый, десятый…»
Наконец кабина дернулась, встала, двери расползлись в разные стороны. Майя постояла, разглядывая серую стену, на которой рукой интеллигентного хулигана было нацарапано: «Семен Иванович– подонок». Внезапно, словно от сочувствия к неизвестному Семену Ивановичу, на ее глаза навернулись слезы.
– Что со мной?! – она тряхнула головой и вышла на лестничную площадку.
Майя уверенно вдавила кнопку звонка квартиры Зиса. Скорее бы, скорее… Сейчас он откроет дверь, впустит ее в квартиру, они пойдут на кухню, нальют вина, Зис достанет из холодильника какую-нибудь еду, сядет рядом, и все отступит, забудется. Над городом наконец прольется дождь, смоет все лишнее, и опять станет легче дышать…
Однако за дверью было тихо. Майя прислушалась и опять нажала на кнопку. Потопталась на месте. Приложила ухо к двери. Позвонила еще. Ничего. Вообще ничего. Тишина.
И вдруг Майя сорвалась. Она изо всех сил заколотила в дверь руками и ногами. Валериан, который недавно брал штурмом эту же квартиру, ей в подметки не годился. Майя била кулаками по гладкой доске, пинала ее ногами и кричала во весь голос.
– Открывай, открывай, я сказала! Мне все равно – заснул ты, выпал из окна, повесился! Открывай! Открывай…
Внезапно дверь открылась. Но не перед ней, а за ее спиной. Громыхнуло замками, и низкий женский рык раздался на лестничной площадке.
– Эй-эй-эй! Дамочка! Вы чего это тут устраиваете?
Майя развернулась. Перед ней, уперев руки в мощные бока, стояла соседка Зиса, Лилианна Леопольдовна. Майя пару раз имела удовольствие прокатиться с ней в лифте и успела насмотреться на это чудо. Сто килограммов живого веса, накладной шиньон, прокисшие лет пять назад духи и короткая бычья шея. Судя по тому, как во время тех же поездок Лилианна Леопольдовна сопела в сторону Майи, та ей тоже не нравилась. Теперь они стояли друг перед другом, их ноздри дрожали. Над домом прокатились звуки грома.
– Вы на часы-то смотрели? – Лилианна, словно перед боем, сняла с переносицы очки, аккуратно сложила их и убрала в карман фартука.
Майя смотрела не на часы, а в мясистую переносицу и представляла себе яблочко мишени, располагавшееся аккурат между пустых водянистых глаз.
– Чего, бабочки ночные? Целыми днями спите, а по ночам тут бардак устраиваете! – клокотала Лилианна Леопольдовна.
Майя не спешила. Мысленно она натягивала тетиву и, придерживая пальцем стрелу, направляла ее в крошечную точку на лице этого чудовища.
– Чего молчишь, ты, кошка драная? Сказать нечего? Длинная стрела с разноцветными перьями, привязанными к концу, и заостренным и заточенным острием, прошила воздух, приближаясь к тупому лбу соседки. Кончик, разрывая ткани и кроша толстую кость, вошел в мозг…
В этот момент за спиной Майи заскрежетали двери вынырнувшего из глубин дома лифта. Из кабины вышел Зис и застыл, принюхиваясь к запаху электричества, скопившемуся, видимо, в преддверии грозы на площадке. Что-то подозрительное показалось ему в позе Лилианны, но он не стал ни во что вникать и ни в чем разбираться. Поприветствовал кивком соседку и, гремя ключами, увлек Майю за двери своей квартиры.
Все это произошло очень быстро. Внезапно из поля зрения распаленной Лилианны исчезли и объект, и субъект, и смысл, и повод, и причина схватки. Разоряться на пустой лестничной клетке было ниже ее достоинства. Однако она на всякий случай смачно призывно выругалась, подождала пару минут, не выйдет ли к ней враг, и, с сожалением убедившись, что бой закончился, так и не начавшись, захлопнула за собой дверь.
Майя миновала темный коридор, толкнула дверь, вошла в комнату и упала на кровать. Зис, на которого на входе обрушились пустые кофры из-под штативов, замешкался.
– Чего ты ее слушаешь? – донесся до Майи его голос. – Она два года не работает, настрочила пятнадцать жалоб на соседей, влезла в два разбирательства, нашла адрес международного суда, будет писать донос на то, что за стеной бульдог храпит по ночам. Она же ненормальная. Ты слышишь? Майя…
Зис отбросил прицепившиеся к нему кофры и шагнул в спальню. Майя лежала на кровати, откинувшись на спину, и рыдала, закрыв лицо ладонями.
– Майя…– растеряно встал на пороге Зис.
– Где ты был? – простонала она из-под ладоней. – Сколько можно? Тебя все время нет… Уже столько дней. Телефон не отвечает…
– Майя…
Зис вошел в комнату, склонился над ней и сжал в объятиях это хрупкое, сотрясающееся от рыданий тело.
–Я звоню тебе, а тебя нет!… Все время нет. Почему? Ну почему?!
Если бы Зис приехал всего на пару минут позже, наверняка Майя отвела бы душу на Лилианне. Если бы он был дома, когда Майя позвонила в его дверь, возможно, ничего не случилось бы. Если бы он не заболел и все эти дни был с ней… Чего гадать. У Майи в душе, как в музыкальном инструменте, были натянуты и перетянуты все струны. Они готовы были лопнуть, а она сама – взорваться. Она и взорвалась у него в руках.
Майя так билась в его объятьях, что Зис ослабил хватку. А он еще с жалостью всегда смотрел на эти тонкие ручки… Зря жалел. Майя наотмашь хлестала его по голове и плечам, беспорядочно нанося сильные удары, и ему оставалось только придерживать ее, следя за тем, чтобы она не упала и не покалечилась, и давая выйти наружу накипевшим в ней слезам и гневу.
– Я здесь. Я с тобой, все хорошо… – повторял он под градом тумаков, надеясь на то, что она скоро выдохнется, волна напряжения спадет, и он сможет хоть раз вздохнуть полной грудью.
Вскоре Майя действительно устала, ярость отступила, удары ослабли, и она расплакалась совсем другими слезами. Злость ушла, она ревела, как несчастный обиженный ребенок, прильнув к Зису и спрятав лицо у него на груди.
– Ну, все, все, успокойся, все хорошо, я с тобой, – повторял Зис, обнимая ее и поглаживая по голове.
Он взял ее лицо в ладони, приподнял, оттер слезы, и вдруг, всматриваясь в ее черты, он понял, что все, это предел. Вот она вся – его Майя, совсем рядом, в его руках… Кровь забилась в отяжелевших ладонях. Он не мог оторваться от нее. От ее мокрых щек, пунцовых губ, припухших от слез глаз…
Майя заметила перемену в одно мгновение произошедшую с Зисом. Сначала она била его, и плакала, и чувствовала, как он придерживает ее, чтобы она не упала и не покалечилась. Потом она устала, сникла, на смену бешенству пришла обида, она зарыдала, как ребенок и уткнулась носом в майку Зиса, пропитанную таким вкусным, таким знакомым запахом. Он, обескураженный ее атакой, обнимал, успокаивает ее, поглаживал по голове, шептал что-то на ухо, но вдруг в какой-то момент она поняла, что все изменилось. И чем дольше они оба молчали и не могли глаз отвести друг от друга, тем дальше уносила их эта волна, которая сначала подхватила Зиса, а теперь и ее.
Зис задержал дыхание. На смену нежности пришла такая страсть, что он испугался, что сделает ей больно. Майя и правда вскрикнула, когда он сжал ее в объятиях и привлек к себе. Но у Зиса от этого тихого полукрика-полустона только потемнело в глазах. Теперь он, наверное, уже не смог бы остановиться.
Но Майя и не хотела, чтобы он останавливался. Она поняла, какую силу высвободила своей беспомощностью. Слезы еще блестели у нее на глазах, но ее тело уже выгнулось, она тянулась к нему, ее губы дрожали, ладони уже совсем иначе охватывали его плечи. Она почувствовала, что на смену его нежности пришла такая страсть, что он боится сделать ей больно. Но это ее не пугало. Внутри ее тела сжалась мощная пружина желания, и только в его силах было высвободить ее. Промедление было сладостным и мучительным. И, когда он одним рывком, почти грубо, привлек ее к себе, она вскрикнула. Но это не был знак к отступлению, это был призывный крик…
Зис, задохнувшись, на мгновение отпустил ее. Он словно выпил ее всю через ее губы и дал ей напиться своими. В уголке ее рта плоть треснула, он ощущал солоноватый привкус крови, видел заалевшую каплю, выступившую на коже. Он дотронулся до крошечной ранки. Пальцами, губами, языком… Она запрокинула голову. Он приник к ее шее. Вдруг он понял, какую силу высвобождает ее беспомощность.
Он почувствовал, как с каждым его прикосновением к ее лицу, губам, разворачивается мощная пружина желания, скрытая и сжатая в ее теле. Он обхватил пальцами ее затылок, улыбнулся ей, она, едва дыша после их первого поцелуя, ответила на его улыбку. Зис задержал дыхание, и вдруг рванул ворот ее майки. Тонкая ткань легко поддалась, под ней обнажилась грудь. У него остановилось сердце. Он осторожно накрыл ее ладонью, почувствовал тепло и трепет упругой плоти, ощутил, как напряглась она под его рукой… Зис увлек Майю за собой, опрокинул ее на спину, закрыл глаза и…
…над городом, наконец, разразился ливень. Он начался без робкого накрапывания и ложных проб. Потоки воды хлынули на мостовые, смывая с них мусор и случайных прохожих.
Зис и Майя почти не разговаривали в ту ночь. Тесно прижавшись друг к другу, словно спрятавшись в крошечном мире, замкнувшемся на их истерзанных страстью телах, они долго стояли под потоками воды в душе. Зис осторожно перебирал пальцами бугорки сильно выступающих позвонков на худой спине Майи. Она спрятала голову у него на груди, и вода стекала с ее плеч, и пар клубами наполнял ванную комнату и просачивался сквозь приоткрывшуюся дверь наружу.
Страсть не отпускала их всю ночь, давая лишь краткие непродолжительные передышки, как сейчас под душем, в тишине и глубине ночи. Но вскоре, заворачивая друг друга в огромную махровую простыню, они опять встретятся глазами, их кровь вскипит и прямо здесь, упираясь коленями и локтями в кафельные стены, они поспешат утолить свое желание…
Только на заре, когда гроза закончилась, и над стеклянными тротуарами и влажными крышами повис кроваво-красный солнечный шар, Майя заснула, разметавшись на широкой кровати. Зис стоял у приоткрытого окна и не мог отвести от нее глаз, все смотрел и смотрел, словно не мог поверить в случившееся.
В старинном особняке у озера, укрытого туманом, еще гуляли ночные тени. Они скапливались по углам, путаясь в ножках старых столов и буфетов. У открытых дверей на пороге балкона курил мужчина. Его рослая фигура четким силуэтом выделялась на фоне стремительно светлеющего неба. Он, не отрываясь, смотрел за горизонт, и в его глазах кровавыми яблоками отражалось встающее светило.
Авельев докурил сигарету и затушил ее в тяжелой серебряной пепельнице. Рассвело. Он обернулся– в кровати, измученная бессонной ночью, спала Карина. Авельев, не отрываясь, смотрел на роскошное тело, подарившее ему столько наслаждения. Он подошел, легко провел пальцами по ее руке… Карина улыбнулась, открыла глаза и невидящим взглядом посмотрела на него. Ресницы сомкнулись, и она вновь соскользнула в крепкий сон.
Авельев прошел в глубину спальни. На полу лежали в беспорядке разбросанные вещи. Что-то было надорвано, что-то разорвано – накануне никто не считал пуговиц, они сдирали одежду не разбирая, и только иногда замирали между поцелуями, заглядывая друг другу в глаза, словно ища молчаливого одобрения, и, получив его, с улыбками заговорщиков продолжали начатое.
Авельев нагнулся и подобрал с пола изящную сумочку Карины. Покрутил в руках, потянул за молнию. Карина шевельнулась на постели. Авельев замер, подождал пару мгновений, затем, убедившись, что она продолжает спать, одним движением открыл сумку. Духи, кое-что из косметики, ключи, деньги, телефон… Авельев улыбнулся, вчера он вдруг зазвонил так некстати… Быстро и ловко он осматривал содержимое. Достал и развернул портмоне. Оно ощетинилось кредитными и клубными картами.
Что мог искать этот человек? Спокойно, внимательно и сосредоточенно он что-то высматривал в сумочке. Внезапно, отвернув одно из потайных отделений, он вынул кожаный футляр с прозрачной стенкой. В него была бережно вставлена старая фотография – маленькая девочка спала в саду среди цветов, словно вырезанных из темной бархатной бумаги. Авельев провел пальцем по лицу на снимке, улыбнулся. Но внезапно какая-то тень промелькнула в его глазах. Рука дрогнула. Взглядом, полным сомнения и тревоги, он всмотрелся в изображение на фотографии. Что-то было не так…
Майя пила кофе, обхватив обеими руками чашку. Она сидела в лучах солнца на балконе, спрятавшись, как в мягкий панцирь, в большой банный халат Зиса.
Они молчали все утро. Не из-за сожаления, смущения или неловкости. Напротив, обоим было так хорошо, что не надо было ничего говорить. Сумасшедшая ночь, почти без сна, в забытьи, в тумане, закончилась, наступил новый день, он был нежен и тих. И это было прекрасно.
Зис уже почти час сидел, не меняя позы, и смотрел на Майю. Как он хотел сейчас рассказать ей обо всем, с чем ему пришлось столкнуться в последние дни, чему почти не было логического объяснения и что так или иначе было связано с ней, с Майей. Он не мог отвести взгляда от щеки, покрытой нежным персиковым пухом, зазолотившимся на солнце, от сонных глаз, оттененных темными кругами, знаками бессонной ночи, от длинных, нежных и каких-то полудетских пальцев, которыми она сжимала чашку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Алло? – раздался его хриплый голос.
Майя неожиданно замешкалась, не зная, с чего начать, и неожиданно все свелось к одному вопросу.
– Я заеду к тебе?
Зис замер, Майя застала его врасплох. Он посмотрел на часы, потер лоб, прокашлялся.
– Да. Я жду тебя. Когда ты будешь?
– Минут через двадцать.
– Хорошо.
Оба отключили телефоны. Майя взглянула под ноги. Связка все так же лежала на полу. Она пересилила себя и нагнулась. В тусклом свете было видно, что все ключи были наполовину обрезаны. Майя, стараясь не дотрагиваться до чистой и ровной линии среза, бросила их в карман.
Когда стих звук ее шагов, открылась дверь студии. Всклокоченный Зис появился на пороге. Пока он запирал дверь, до него с улицы донесся грохот чьего-то пробитого глушителя. Зис прислушался – похоже на Майин «мерседес». Но его отвлекал замок – ключ никак не проворачивался, и Зис затряс дверь, пытаясь найти нужное положение, чтобы наконец закрыть ее. Когда он покончил с этим, характерный ворчащий звук уже растворился в городских шумах. Зис сбежал по лестнице на улицу. За двадцать минут ему надо было добраться до дома, а его машина была припаркована черт знает где!…
Святой отец и матушка провожали Филиппыча на вокзал почти в полной темноте и тишине. Когда они вышли из дома, надо всей деревней сияли крупные, частые и очень яркие летние звезды. Гроза, пугая зарницами, полыхала где-то над городом, здесь же пока было спокойно. Только собаки брехали на краю улицы, цедили свои трели цикады, и случайные ветки похрустывали под ногами путников. Распространяя на много метров вокруг запах пыли и ладана, впереди вышагивал Исидор. Валериан поспешал за ним. Замыкала короткую процессию семенящая и время от времени ойкающая Галина. Тропинка долго петляла в небольшом, но густом пролеске. Наконец деревья расступились, и компания вышла к пригородной станции. Исидор со вздохом осмотрелся. Кривой, косой, каменный, немного приукрашенный ночным освещением домик. Мусор, разложенный вокруг дырявой урны. Три тени, катающие по перрону пустую бутылку водки. Тоска…
Только серебристые линий путей, подсвеченные луной, дарили надежду на то, что другой, прекрасный мир, возможно, когда-нибудь прорвется сюда через эти четыре сверкающих разреза.
Когда электричка, заглотившая Валериана, скрылась в темноте за поворотом, Исидор повернулся к своей Галине.
– Как думаешь, он ей поможет? – тихо спросила она. Священник неожиданно тихо и нежно улыбнулся ей.
– Посмотрим, Галя, посмотрим… – протянул он, с удовольствием вдыхая ночной воздух, в котором ароматы трав смешались с запахами отошедшего электропоезда.
– Странный он какой-то, – Галина вздохнула. – Говорит, не верил никогда, а тут к тебе пришел. Поверил, что ли?
– Не знаю, Галя, – весело отозвался ее супруг. – Но чувствую, есть прогресс!
Внезапно на перроне что-то грохнуло и разбилось. Исидор свел брови над просветлевшими было глазами, его детская улыбка исчезла в жестких складках затвердевших губ, и святой отец, тряхнув мантией, направился к раскачивающимся алкашам.
– Именем Господа Бога нашего, это какого вы тут празднуете, антихристы? – донеслось до Галины.
Она только вздохнула и повернулась в сторону давно растворившихся в темноте красных фонарей.
– Ой, спаси и помилуй… – прошептала Галина и перекрестила воздух.
Словно в ответ ей, тоскливо взвыла электричка. Галина вздрогнула, зябко передернула плечами и пошла в сторону Исидора, то ли крестящего, то ли предающего анафеме местного алкаша Митьку с его друзьями.
Майя и Зис
Лифт, гудя и поскрипывая, тащился наверх. Майя стояла, прикрыв глаза, и отсчитывала этажи: «…третий, четвертый…»
Она старалась ни о чем не думать. «…Шестой, седьмой…» Ни о чем не думать не получалось, Майя твердила: «…девятый, десятый…»
Наконец кабина дернулась, встала, двери расползлись в разные стороны. Майя постояла, разглядывая серую стену, на которой рукой интеллигентного хулигана было нацарапано: «Семен Иванович– подонок». Внезапно, словно от сочувствия к неизвестному Семену Ивановичу, на ее глаза навернулись слезы.
– Что со мной?! – она тряхнула головой и вышла на лестничную площадку.
Майя уверенно вдавила кнопку звонка квартиры Зиса. Скорее бы, скорее… Сейчас он откроет дверь, впустит ее в квартиру, они пойдут на кухню, нальют вина, Зис достанет из холодильника какую-нибудь еду, сядет рядом, и все отступит, забудется. Над городом наконец прольется дождь, смоет все лишнее, и опять станет легче дышать…
Однако за дверью было тихо. Майя прислушалась и опять нажала на кнопку. Потопталась на месте. Приложила ухо к двери. Позвонила еще. Ничего. Вообще ничего. Тишина.
И вдруг Майя сорвалась. Она изо всех сил заколотила в дверь руками и ногами. Валериан, который недавно брал штурмом эту же квартиру, ей в подметки не годился. Майя била кулаками по гладкой доске, пинала ее ногами и кричала во весь голос.
– Открывай, открывай, я сказала! Мне все равно – заснул ты, выпал из окна, повесился! Открывай! Открывай…
Внезапно дверь открылась. Но не перед ней, а за ее спиной. Громыхнуло замками, и низкий женский рык раздался на лестничной площадке.
– Эй-эй-эй! Дамочка! Вы чего это тут устраиваете?
Майя развернулась. Перед ней, уперев руки в мощные бока, стояла соседка Зиса, Лилианна Леопольдовна. Майя пару раз имела удовольствие прокатиться с ней в лифте и успела насмотреться на это чудо. Сто килограммов живого веса, накладной шиньон, прокисшие лет пять назад духи и короткая бычья шея. Судя по тому, как во время тех же поездок Лилианна Леопольдовна сопела в сторону Майи, та ей тоже не нравилась. Теперь они стояли друг перед другом, их ноздри дрожали. Над домом прокатились звуки грома.
– Вы на часы-то смотрели? – Лилианна, словно перед боем, сняла с переносицы очки, аккуратно сложила их и убрала в карман фартука.
Майя смотрела не на часы, а в мясистую переносицу и представляла себе яблочко мишени, располагавшееся аккурат между пустых водянистых глаз.
– Чего, бабочки ночные? Целыми днями спите, а по ночам тут бардак устраиваете! – клокотала Лилианна Леопольдовна.
Майя не спешила. Мысленно она натягивала тетиву и, придерживая пальцем стрелу, направляла ее в крошечную точку на лице этого чудовища.
– Чего молчишь, ты, кошка драная? Сказать нечего? Длинная стрела с разноцветными перьями, привязанными к концу, и заостренным и заточенным острием, прошила воздух, приближаясь к тупому лбу соседки. Кончик, разрывая ткани и кроша толстую кость, вошел в мозг…
В этот момент за спиной Майи заскрежетали двери вынырнувшего из глубин дома лифта. Из кабины вышел Зис и застыл, принюхиваясь к запаху электричества, скопившемуся, видимо, в преддверии грозы на площадке. Что-то подозрительное показалось ему в позе Лилианны, но он не стал ни во что вникать и ни в чем разбираться. Поприветствовал кивком соседку и, гремя ключами, увлек Майю за двери своей квартиры.
Все это произошло очень быстро. Внезапно из поля зрения распаленной Лилианны исчезли и объект, и субъект, и смысл, и повод, и причина схватки. Разоряться на пустой лестничной клетке было ниже ее достоинства. Однако она на всякий случай смачно призывно выругалась, подождала пару минут, не выйдет ли к ней враг, и, с сожалением убедившись, что бой закончился, так и не начавшись, захлопнула за собой дверь.
Майя миновала темный коридор, толкнула дверь, вошла в комнату и упала на кровать. Зис, на которого на входе обрушились пустые кофры из-под штативов, замешкался.
– Чего ты ее слушаешь? – донесся до Майи его голос. – Она два года не работает, настрочила пятнадцать жалоб на соседей, влезла в два разбирательства, нашла адрес международного суда, будет писать донос на то, что за стеной бульдог храпит по ночам. Она же ненормальная. Ты слышишь? Майя…
Зис отбросил прицепившиеся к нему кофры и шагнул в спальню. Майя лежала на кровати, откинувшись на спину, и рыдала, закрыв лицо ладонями.
– Майя…– растеряно встал на пороге Зис.
– Где ты был? – простонала она из-под ладоней. – Сколько можно? Тебя все время нет… Уже столько дней. Телефон не отвечает…
– Майя…
Зис вошел в комнату, склонился над ней и сжал в объятиях это хрупкое, сотрясающееся от рыданий тело.
–Я звоню тебе, а тебя нет!… Все время нет. Почему? Ну почему?!
Если бы Зис приехал всего на пару минут позже, наверняка Майя отвела бы душу на Лилианне. Если бы он был дома, когда Майя позвонила в его дверь, возможно, ничего не случилось бы. Если бы он не заболел и все эти дни был с ней… Чего гадать. У Майи в душе, как в музыкальном инструменте, были натянуты и перетянуты все струны. Они готовы были лопнуть, а она сама – взорваться. Она и взорвалась у него в руках.
Майя так билась в его объятьях, что Зис ослабил хватку. А он еще с жалостью всегда смотрел на эти тонкие ручки… Зря жалел. Майя наотмашь хлестала его по голове и плечам, беспорядочно нанося сильные удары, и ему оставалось только придерживать ее, следя за тем, чтобы она не упала и не покалечилась, и давая выйти наружу накипевшим в ней слезам и гневу.
– Я здесь. Я с тобой, все хорошо… – повторял он под градом тумаков, надеясь на то, что она скоро выдохнется, волна напряжения спадет, и он сможет хоть раз вздохнуть полной грудью.
Вскоре Майя действительно устала, ярость отступила, удары ослабли, и она расплакалась совсем другими слезами. Злость ушла, она ревела, как несчастный обиженный ребенок, прильнув к Зису и спрятав лицо у него на груди.
– Ну, все, все, успокойся, все хорошо, я с тобой, – повторял Зис, обнимая ее и поглаживая по голове.
Он взял ее лицо в ладони, приподнял, оттер слезы, и вдруг, всматриваясь в ее черты, он понял, что все, это предел. Вот она вся – его Майя, совсем рядом, в его руках… Кровь забилась в отяжелевших ладонях. Он не мог оторваться от нее. От ее мокрых щек, пунцовых губ, припухших от слез глаз…
Майя заметила перемену в одно мгновение произошедшую с Зисом. Сначала она била его, и плакала, и чувствовала, как он придерживает ее, чтобы она не упала и не покалечилась. Потом она устала, сникла, на смену бешенству пришла обида, она зарыдала, как ребенок и уткнулась носом в майку Зиса, пропитанную таким вкусным, таким знакомым запахом. Он, обескураженный ее атакой, обнимал, успокаивает ее, поглаживал по голове, шептал что-то на ухо, но вдруг в какой-то момент она поняла, что все изменилось. И чем дольше они оба молчали и не могли глаз отвести друг от друга, тем дальше уносила их эта волна, которая сначала подхватила Зиса, а теперь и ее.
Зис задержал дыхание. На смену нежности пришла такая страсть, что он испугался, что сделает ей больно. Майя и правда вскрикнула, когда он сжал ее в объятиях и привлек к себе. Но у Зиса от этого тихого полукрика-полустона только потемнело в глазах. Теперь он, наверное, уже не смог бы остановиться.
Но Майя и не хотела, чтобы он останавливался. Она поняла, какую силу высвободила своей беспомощностью. Слезы еще блестели у нее на глазах, но ее тело уже выгнулось, она тянулась к нему, ее губы дрожали, ладони уже совсем иначе охватывали его плечи. Она почувствовала, что на смену его нежности пришла такая страсть, что он боится сделать ей больно. Но это ее не пугало. Внутри ее тела сжалась мощная пружина желания, и только в его силах было высвободить ее. Промедление было сладостным и мучительным. И, когда он одним рывком, почти грубо, привлек ее к себе, она вскрикнула. Но это не был знак к отступлению, это был призывный крик…
Зис, задохнувшись, на мгновение отпустил ее. Он словно выпил ее всю через ее губы и дал ей напиться своими. В уголке ее рта плоть треснула, он ощущал солоноватый привкус крови, видел заалевшую каплю, выступившую на коже. Он дотронулся до крошечной ранки. Пальцами, губами, языком… Она запрокинула голову. Он приник к ее шее. Вдруг он понял, какую силу высвобождает ее беспомощность.
Он почувствовал, как с каждым его прикосновением к ее лицу, губам, разворачивается мощная пружина желания, скрытая и сжатая в ее теле. Он обхватил пальцами ее затылок, улыбнулся ей, она, едва дыша после их первого поцелуя, ответила на его улыбку. Зис задержал дыхание, и вдруг рванул ворот ее майки. Тонкая ткань легко поддалась, под ней обнажилась грудь. У него остановилось сердце. Он осторожно накрыл ее ладонью, почувствовал тепло и трепет упругой плоти, ощутил, как напряглась она под его рукой… Зис увлек Майю за собой, опрокинул ее на спину, закрыл глаза и…
…над городом, наконец, разразился ливень. Он начался без робкого накрапывания и ложных проб. Потоки воды хлынули на мостовые, смывая с них мусор и случайных прохожих.
Зис и Майя почти не разговаривали в ту ночь. Тесно прижавшись друг к другу, словно спрятавшись в крошечном мире, замкнувшемся на их истерзанных страстью телах, они долго стояли под потоками воды в душе. Зис осторожно перебирал пальцами бугорки сильно выступающих позвонков на худой спине Майи. Она спрятала голову у него на груди, и вода стекала с ее плеч, и пар клубами наполнял ванную комнату и просачивался сквозь приоткрывшуюся дверь наружу.
Страсть не отпускала их всю ночь, давая лишь краткие непродолжительные передышки, как сейчас под душем, в тишине и глубине ночи. Но вскоре, заворачивая друг друга в огромную махровую простыню, они опять встретятся глазами, их кровь вскипит и прямо здесь, упираясь коленями и локтями в кафельные стены, они поспешат утолить свое желание…
Только на заре, когда гроза закончилась, и над стеклянными тротуарами и влажными крышами повис кроваво-красный солнечный шар, Майя заснула, разметавшись на широкой кровати. Зис стоял у приоткрытого окна и не мог отвести от нее глаз, все смотрел и смотрел, словно не мог поверить в случившееся.
В старинном особняке у озера, укрытого туманом, еще гуляли ночные тени. Они скапливались по углам, путаясь в ножках старых столов и буфетов. У открытых дверей на пороге балкона курил мужчина. Его рослая фигура четким силуэтом выделялась на фоне стремительно светлеющего неба. Он, не отрываясь, смотрел за горизонт, и в его глазах кровавыми яблоками отражалось встающее светило.
Авельев докурил сигарету и затушил ее в тяжелой серебряной пепельнице. Рассвело. Он обернулся– в кровати, измученная бессонной ночью, спала Карина. Авельев, не отрываясь, смотрел на роскошное тело, подарившее ему столько наслаждения. Он подошел, легко провел пальцами по ее руке… Карина улыбнулась, открыла глаза и невидящим взглядом посмотрела на него. Ресницы сомкнулись, и она вновь соскользнула в крепкий сон.
Авельев прошел в глубину спальни. На полу лежали в беспорядке разбросанные вещи. Что-то было надорвано, что-то разорвано – накануне никто не считал пуговиц, они сдирали одежду не разбирая, и только иногда замирали между поцелуями, заглядывая друг другу в глаза, словно ища молчаливого одобрения, и, получив его, с улыбками заговорщиков продолжали начатое.
Авельев нагнулся и подобрал с пола изящную сумочку Карины. Покрутил в руках, потянул за молнию. Карина шевельнулась на постели. Авельев замер, подождал пару мгновений, затем, убедившись, что она продолжает спать, одним движением открыл сумку. Духи, кое-что из косметики, ключи, деньги, телефон… Авельев улыбнулся, вчера он вдруг зазвонил так некстати… Быстро и ловко он осматривал содержимое. Достал и развернул портмоне. Оно ощетинилось кредитными и клубными картами.
Что мог искать этот человек? Спокойно, внимательно и сосредоточенно он что-то высматривал в сумочке. Внезапно, отвернув одно из потайных отделений, он вынул кожаный футляр с прозрачной стенкой. В него была бережно вставлена старая фотография – маленькая девочка спала в саду среди цветов, словно вырезанных из темной бархатной бумаги. Авельев провел пальцем по лицу на снимке, улыбнулся. Но внезапно какая-то тень промелькнула в его глазах. Рука дрогнула. Взглядом, полным сомнения и тревоги, он всмотрелся в изображение на фотографии. Что-то было не так…
Майя пила кофе, обхватив обеими руками чашку. Она сидела в лучах солнца на балконе, спрятавшись, как в мягкий панцирь, в большой банный халат Зиса.
Они молчали все утро. Не из-за сожаления, смущения или неловкости. Напротив, обоим было так хорошо, что не надо было ничего говорить. Сумасшедшая ночь, почти без сна, в забытьи, в тумане, закончилась, наступил новый день, он был нежен и тих. И это было прекрасно.
Зис уже почти час сидел, не меняя позы, и смотрел на Майю. Как он хотел сейчас рассказать ей обо всем, с чем ему пришлось столкнуться в последние дни, чему почти не было логического объяснения и что так или иначе было связано с ней, с Майей. Он не мог отвести взгляда от щеки, покрытой нежным персиковым пухом, зазолотившимся на солнце, от сонных глаз, оттененных темными кругами, знаками бессонной ночи, от длинных, нежных и каких-то полудетских пальцев, которыми она сжимала чашку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34