Но как потом выяснилось, все было неспроста.
Пить-гулять и шалить, покуда все еще были трезвые и не нанюханные, начали в декорациях Древнего Рима. Актер-двойник, мастерски загримированный под знаменитого Федю из «Приключений Шурика» представил ошалевшему Массарскому главный подарок от его верных друзей – трех рабынь, которые весь этот вечер прощания с холостяцкой жизнью должны были прислуживать виновнику торжества, выполняя все самые затейливые его пожелания.
– Узнаешь? – хитро улыбаясь, спросил Игоря его новый друг и побратим.
Костюм Махновского представлял собою немыслимую композицию из тоги и сандалий, которые носили богатые римляне в первом веке нашей эры, и шитого золотой ниткой пиджака, надетого поверх этой тоги. В правой руке Махновскии держал маршальский жезл, которым он приветствовал всех своих знакомых, будто был маршалом Кейтелем, принимающим парад на Елисейских полях.
– Тебе бы так по своей Думе ходить, – сказал Массарский, разглядывая преобразившегося приятеля, – это отвечало бы и времени, и духу.
Ты лучше мне скажи, жопа с ручкой, узнаешь рабынь? Приглядись – в этом вся фишка! – Махновский ткнул Игоря своим жезлом в его расслабленный живот.
А девушки, стоя на краю беломраморного бассейна, непрестанно меняли заученные позы и блистали жемчужными неискренними улыбками.
– Узнаешь? – настойчиво спрашивал знаменитый депутат.
– Неужели? – воскликнул Массарский.
– А ты думал! – подтвердил догадку своего приятеля Махновский. – Нам это недешево стоило, но мы для тебя их нашли и привезли, так что владей до утра!
Кто бы мог подумать! Джон с Махновским выписали для своего нового друга ту самую американскую поп-группу, которую он так любит, вместе с их солисткой, которую так вожделел, будучи старшеклассником!
– Не сильно постарели? – снова ткнув Игоря жезлом и подмигнув ему, спросил Махновский.
– Да ничего, смотрятся еще, – неуверенно ответил Игорь. – А петь-то будут?
– И петь, и плясать голяком будут, – уверенно закивал Махновский, – за те бабки, что мы им дали, они тебе «Подмосковные вечера» на балалайках сыграют и оральным сексом обслужат, причем все одновременно.
– Любопытно, – пожал плечами Игорь Массарский. И неожиданно позабыв про дорогостоящий подарок, заинтересовался кем-то из гостей.
Это Баринов, что ли? – спросил Массарский, в свою очередь, ткнув Махновского в бок. – Представь нас, давно хотел познакомиться, умный мужик.
– Не вопрос, – хмыкнул Махновский, маршальским жезлом своим приветствуя красивого мужчину с лавровым венком, украшавшим его высокое чело.
– Баринов, – пожимая протянутую Массарским руку, представился критик.
– Над чем сейчас работаете? – поинтересовался Игорь. Его улыбка свидетельствовала об истинном интересе к собеседнику.
– Да вот исправляю ситуацию в литературе, – вздохнув, сказал Баринов. – Понимаете, к пятидесяти годам пришел к выводу, что из тысячи прочитанных в университете и после него книг душу тронули едва две или три, вот и решил теперь потрудиться – исправить ситуацию. Пишу то, что трогает.
– Пишете для себя самого? Литература для одного читателя? – хмыкнул Игорь.
– Да нет, – совершенно не обидевшись, ответил Баринов, – событие в литературе случается тогда, когда, доверяя собственному вкусу, писатель создает именно то, что… – он замялся, подыскивая необходимое верное слово, – то, что завоевывает читательское поле.
– Ну и как? – с иронией спросил Массарский. – Удается завоевание?
– Да вот эти, – Баринов махнул рукой в сторону группы завернутых в тоги богатых промышленников и банкиров, среди которых затесался теперь и Махновский, – эти денег под новое издательство дали, специально, чтоб мои книжки издавать.
– А-а-а, ну если эти, – развел руками Игорь, – эти, наверное, понимают.
– Они не понимают, они чуют, где деньгами пахнет, – сказал Баринов.
– Ну, тогда пожелаю! – сказал Массарский и двинулся в сторону стола с яствами.
Литература литературой, тусовка тусовкой, флирт флиртом, а прием пищи должен быть по расписанию.
***
Джон восторженно оглядывал пространство павильона.
– Сколько бабок ушло на все! А хватит на остальное-то?
– А, брось, – махнул рукой Мах, – тюменские уже первую часть денег перевели… Тюмень – хоть и столица деревень, а свое сибирское слово держит. Скоро денег будет столько, что мы с тобой не декорации, а реальные Рим с Версалем откупим. И Мишу с Дюрыгиным, да и всю останкинскую телебратию надо приручить, они ведь, сами того не зная, нам большую службу сослужат. Так что эти бабки, считай, по статье «наше светлое будущее» расходуются.
– И не жалко будет Ирмой пожертвовать? – спросил Джон.
– Ты радуйся, что не тобой жертвовать придется, а за Ирму не переживай. Если что, ее ненадолго посадят, а мы ей в камеру и мальчиков-стриптизеров, и шампанское присылать будем, и цветной телевизор поставим.
Часа в два пополуночи всех, уже сильно пьяных, стали приглашать перейти в другой павильон. Гости в тогах, разомлевшие от возлежаний с голыми фотомоделями, изображавшими финикийских рабынь и свободных римлянок, с трудом соображали, чего от них хотят.
– Едем во Францию! Остановка – Версаль! – кричал популярный лысоватый и толстоватый одесский юморист, приглашенный на роль тамады.
Чтобы отрезвиться перед переодеванием, Игорь нырнул в бассейн и пару раз проплыл от стенки до стенки. Какие-то совершенно пьяные девицы с удивительно знакомыми телевизионными лицами в воде пытались хватать его за руки и за ноги:
– Эй, мальчик, не хочешь любви?
Где он эту видел? Одна – вроде певица, которая с Ордашевским поет. Или диктор с седьмого телеканала? А другая?..
В версальских декорациях мягким клавесином и скрипками струился Моцарт. От белоснежных декольте было больно глазам, как от альпийских снегов при ярком солнце, хоть светозащитные очки надевай.
Игорю был тесноват бархатный камзол. Обтягивающие панталоны, идиотские белые чулки и еще парик напудренный и неприятно пахнущий. Но девчонки, которых неизвестно откуда понадоставал шустрый порученец Махновского, были просто великолепны. Неужели в Москве так много грудастых барышень, которым корсеты из китового уса точно доктор прописал?
– Слушай, Махновский, – обратился изумленный Игорь к своему приятелю, который теперь помахивал шпагой капитана королевских мушкетеров с осыпанным бриллиантами эфесом, – послушай, неужели за большие деньги в Москве ты теперь можешь все? И этих телевизионных барышень из редакции «Новостей» раздеть догола и в бассейн запустить, и любую народную артистку к стриптизному шесту приставить?
– Не будь таким наивным, Игорек, – осклабился Махновский, – за очень большие бабки я всю Москву, да не то что Москву, всю Россию раком поставлю.
– Почти верю, – отозвался Игорь.
– Почти? – хмыкнул Махновский. – Почти? Да если надо, я любую приму Большого или Мариинского в следующий раз привезу, и та нам голого лебедя под Сен-Санса тут станцует как миленькая.
И Игорь вдруг поверил. Поверил и представил себе, что за миллион, или за пять миллионов, или за десять – за сумму, которая для Махновского при его теперешних денежных потоках будет совершенно незначительной, любая прима Большого театра сможет…
Он вдруг вспомнил ту новеллу австрийского писателя, что в детстве произвела на него сильнейшее впечатление, не столько возбудив юное сексуальное воображение, сколько поколебав веру в чистоту красоты, изначально присущую невинному детскому сознанию. Там рассказывалось о порядочной, благопристойной, интеллигентной молодой женщине. С мужем она была приглашена на вечеринку к одному богатому и холостому австрийцу. И вот за игрой в карты, когда муж этой дамы сильно проигрался, хозяин дома вдруг изъявил желание увидеть обнаженную грудь благопристойной женщины. И за одно мгновение такого стриптиза предложил огромную по тем временам сумму. И женщина расстегнула блузку.
– Не веришь? – спросил пьяный Махновский.
– Верю, – ответил Игорь, – ве-е-ерю в тебя… – И пьяно запел старую песню из старого кино про войну на свой лад: – Верю в тебя, в дорогую подругу мою, эта вера, б…, от пули меня, от снайперской пули киллера спасала-а-а…
И вдруг, прекратив петь, сказал твердо, глядя Махновскому в глаза:
– Не трогай, б…, нашего Мариинского театра, а то в морду, а то в морду дам за балет, ведь должно же быть что-то святое!
– И я в тебя верю, – миролюбиво улыбнулся Махновский, – потому как ты же у нас вроде как дурак, хоть и банкир, ты же к психотерапевтам после секса бегаешь…
– Вот-вот, а ты и не искушай, черт! Ты же ведь черт? Я же тебя раскусил, – хитро прищурился Игорь.
– Да ладно тебе, – отмахнулся Махновский, – гляди лучше, какие декольте! Хочешь вон ту сисястенькую?
***
До зала с Иваном Грозным никто из гостей добраться уже не смог. К шести утра в павильоне Версаля творилась полная чума. Ноздри гостей пылали, переполненные дармовым кокаином, а желудки уже давно не принимали ни виски, ни текилы, ни шампанского…
Полуголые музыканты в напудренных париках наяривали на скрипках то «Семь-сорок», то «Smoke on the water». По-разному раздетые гости танцевали в обнимку с девушками в одних корсетах из китового уса на холеных телах московской среднерусской породы.
– Завтра я в Швейцарию на конгресс улетаю, – сказал Махновский. – Ты тут еще повеселись, а я баиньки.
***
Кто веселился, а кто и работал. Предстояло великое действо: объединить два супер-шоу современности в одно. Пускай на один только раз, но в какое…
Шоу Зарайского и его Ирмы Вальберс на один раз соединить с «Русским свадебным марафоном» Дюрыгина.
Пока задача была поставлена так, чтобы объединить на один раз, но этот один раз должен был прозвучать и отдаться эхом. Да таким эхом, чтобы народ, тот, что жует макароны перед своими телевизорами, позабыл бы и о фигурном катании, и о боксе, и о цирке со звездами…
Не всякий раз увидишь такое шоу, где разбираться будут не подставные якобы родственники и соперники, как на прочих уже надоевших шоу, а самые настоящие соперники-соперницы, да еще и звезды первой останкинской величины.
Так что Зарайский работал вовсю. И Розочка, что теперь неотступно везде следовала везде за ним, была самым лучшим стимулятором его креативной деятельности.
Розочка, хоть с виду и простая татарочка из Бугульмы, а остроумия где-то набралась, нахваталась. Даром что работала на Джона, с большими и важными людьми общалась. Это она, лаская напряженные Мотины чресла и иногда отрываясь от них, жарко говорила: «Стимулирую твой мозг, милый мой Мотя… – И с деланной наивностью, снизу вверх глядя на своего возлюбленного, поясняла свою гениальную догадку: – Ведь и головка, и голова – это почти одно и то же?»
И стимуляции головки не прошли даром. Зарайский сыпал перед шефом новыми идеями, будто это не Дюрыгин был у них на телеканале главным генератором креатива, а он – душка Мотя.
– Миша, серийное тиражирование похожих шоу со временем приедается, – говорил Зарайский, сидя в кабинете главного.
…Зарайский отлично выглядел. Загорелый, окрепший, он даже как-то по-хорошему огрубел за месяцы, проведенные на корабле.
– Тебе теперь бы бородка под морского волка пошла, – пошутил Дюрыгин, встретив его в предбаннике кабинета главного у вечно вожделенной секретарши Оленьки, – можешь работать теперь под мачо, тебе пойдет.
Понятное дело, теперь пришла и настала очередь Дюрыгину бояться и ревновать: маятник любви главного качнулся теперь в другую сторону. Полгода назад Дюрыгин Зарайского подсидел, а теперь Зарайского Миша гораздо чаще принимает у себя в кабинете, так что трепещи, Дюрыгин, еще не известно, чья в конце концов возьмет!
– …Ну, так и что предлагаешь, Мотя? – спросил главный. – Ясен пень, что одна программа, даже самая хорошая, рано или поздно приедается.
– За редким исключением, – уточнил Мотя, – вот к примеру КВН…
– Ну, у нас с Дюрыгиным не КВН, а РСМ, то есть «Русский свадебный марафон», – уточнил главный, – и шоу хоть только вот с первого сентября началось, рейтинги хорошие, но мы должны смотреть на перспективу.
– Вот я и говорю, – важно откинувшись в казенном итальянском кресле, продолжил Мотя, – в череде программ нового шоу надо устраивать усиливающие внимание зрителя ударные программы.
– Например? – внимательно глядя на Мотю, спросил главный.
– Например, свадьба со скандалом.
– Типа драку заказывали? – усмехнулся шеф.
– Типа этого, – согласно кивнул Зарайский, – только здесь надо очень тонко, тоньше, чем отрепетированные скандалы Ван Дамма со Сталлоне на красной дорожке в Голливуде.
– Да, но ведь у нас по теперешней канве каждая свадьба в каждом шоу у Дюрыгина с Агашей – это свадьба звезд?..
– Вот-вот, а сладкое, по статистике, как раз быстрее всего и приедается, – подняв палец к потолку, назидательно сказал Зарайский.
– Ну, и что предлагаешь? – спросил главный.
– А я предлагаю на один раз объединить наши шоу – дюрыгинское и мое, – уверенно сказал Мотя. – И я там тебе обещаю такой выстрел, что все эти австрийские телешоу с больными почечными пациентами и одним донором со здоровой почкой покажутся детским лепетом. О нас не только вся Европа говорить будет, но вся Америка и вся Япония.
– Ну рассказывай, – не скрывая заинтригованности, сказал главный.
Он встал из-за стола и подсел ближе к Моте.
– Мы возьмем и объединим наши шоу для съемок одной свадьбы, а именно свадьбы Дюрыгина…
– Что? – недоуменно вздрогнул шеф.
– Я сказал, что нам нужна свадьба Дюрыгина и Фроловой, – спокойно ответил Зарайский. – Потому что только свадьба, где сам продюсер и главная ведущая будут задействованы как жених и невеста, только такая свадьба в свадебном марафоне на ТВ сможет дать повод для того, чтобы ведущими на одну программу стали мы с Ирмой.
– Это дело, – восхищенно сказал главный, – ты сам придумал?
– Сам, – не без гордости ответил Зарайский.
– Может, мне половину сотрудников в море кочегарами отправить, чтобы лучше думали? – спросил шеф.
– Тебе лучше знать, что с сотрудниками делать, а я специалист по креативу.
– Ну, специалист, а Дюрыгину-то и Фроловой кто скажет, чтобы они поженились? – спросил главный, в упор глядя Зарайскому в глаза.
– Ты и скажешь, тебя послушают, – не мигая ответил Зарайский.
– А если не послушают? – усомнился Михаил Валерьевич.
– А ты ему скажи, что если он не хочет, чтобы шоу «Русский свадебный марафон» отошло к другому, то пусть сам женится на Фроловой, и в прямом эфире, – посоветовал Мотя.
– Или я его уволю? – переспросил шеф.
– Или, – кивнул Зарайский.
Главный поднялся из кресла, подошел к столу, нажал на кнопку громкой связи с секретаршей.
– Оленька, соедини-ка меня с Дюрыгиным, – тихо сказал главный, – я его на свадьбу хочу пригласить.
– На чью свадьбу? – поинтересовалась Оленька.
– А на его свадьбу, – хитро подмигнув Зарайскому, ответил главный.
***
Ирма принялась вспоминать. Напрасно говорят, что больше хочется вспоминать только самое хорошее и приятное. Это кому как…
Вот Ирме было приятно ковыряться именно в своих душевных болячках.
Когда она сказала Джону, что согласна переспать с незнакомцем, она будто от некоего тормоза избавилась. Будто тяжелый груз скинула там, внизу, где ноги в землю упираются, и она вдруг полетела. Как шарик воздушный, который отпускают из рук.
И в душе сразу какое-то безразличное ко всему спокойствие установилось. Летела, летела с одной лишь мыслью в голове: ах, скорее бы только!
А Джон, кстати говоря, не заставил долго ждать.
– Дамы и господа, – начал Джон, – объясняю правила нашей игры…
Они сидели в большой комнате, обставленной под начало XVIII века.
Потрескивая, весело горел огонь в камине. Музыканты, одетые в камзолы и в парики с косичками, сидели спиной к собравшимся и играли Моцарта, концерт для кларнета до-мажор. Ирма знала это произведение еще с музыкальной школы.
Только вот почему одетые под старину музыканты сидят к ним спиной?
Ах да, ведь здесь сейчас предстоит некое действо с развратом, догадалась Ирма.
Когда Джон ввел ее в залу, там уже сидели двое господ. Икс и Игрек. Джон так и представил их:
– Господа, имею честь представить: мадемуазель Энигма.
Джон, одетый в зеленый камзол и белые чулки, обутый в башмаки с большими пряжками, был единственной персоной без маски на лице.
Лица господ Икс и Игрек скрывались за большими черными полумасками из шелка, открывающими только рот и часть подбородка. Для глаз в полумасках были проделаны такие узкие прорези, что ни формы, ни цвета глаз различить было невозможно.
Одеты господа были по моде двора Людовика XV – в бархатные камзолы, такие же бархатные панталоны и белые чулки. Напудренные парики прекрасно гармонировали с белыми кружевами воротников и манжет.
Ирму… Вернее, мадемуазель Энигму одели в бархатное платье с белыми кружевами на кринолине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Пить-гулять и шалить, покуда все еще были трезвые и не нанюханные, начали в декорациях Древнего Рима. Актер-двойник, мастерски загримированный под знаменитого Федю из «Приключений Шурика» представил ошалевшему Массарскому главный подарок от его верных друзей – трех рабынь, которые весь этот вечер прощания с холостяцкой жизнью должны были прислуживать виновнику торжества, выполняя все самые затейливые его пожелания.
– Узнаешь? – хитро улыбаясь, спросил Игоря его новый друг и побратим.
Костюм Махновского представлял собою немыслимую композицию из тоги и сандалий, которые носили богатые римляне в первом веке нашей эры, и шитого золотой ниткой пиджака, надетого поверх этой тоги. В правой руке Махновскии держал маршальский жезл, которым он приветствовал всех своих знакомых, будто был маршалом Кейтелем, принимающим парад на Елисейских полях.
– Тебе бы так по своей Думе ходить, – сказал Массарский, разглядывая преобразившегося приятеля, – это отвечало бы и времени, и духу.
Ты лучше мне скажи, жопа с ручкой, узнаешь рабынь? Приглядись – в этом вся фишка! – Махновский ткнул Игоря своим жезлом в его расслабленный живот.
А девушки, стоя на краю беломраморного бассейна, непрестанно меняли заученные позы и блистали жемчужными неискренними улыбками.
– Узнаешь? – настойчиво спрашивал знаменитый депутат.
– Неужели? – воскликнул Массарский.
– А ты думал! – подтвердил догадку своего приятеля Махновский. – Нам это недешево стоило, но мы для тебя их нашли и привезли, так что владей до утра!
Кто бы мог подумать! Джон с Махновским выписали для своего нового друга ту самую американскую поп-группу, которую он так любит, вместе с их солисткой, которую так вожделел, будучи старшеклассником!
– Не сильно постарели? – снова ткнув Игоря жезлом и подмигнув ему, спросил Махновский.
– Да ничего, смотрятся еще, – неуверенно ответил Игорь. – А петь-то будут?
– И петь, и плясать голяком будут, – уверенно закивал Махновский, – за те бабки, что мы им дали, они тебе «Подмосковные вечера» на балалайках сыграют и оральным сексом обслужат, причем все одновременно.
– Любопытно, – пожал плечами Игорь Массарский. И неожиданно позабыв про дорогостоящий подарок, заинтересовался кем-то из гостей.
Это Баринов, что ли? – спросил Массарский, в свою очередь, ткнув Махновского в бок. – Представь нас, давно хотел познакомиться, умный мужик.
– Не вопрос, – хмыкнул Махновский, маршальским жезлом своим приветствуя красивого мужчину с лавровым венком, украшавшим его высокое чело.
– Баринов, – пожимая протянутую Массарским руку, представился критик.
– Над чем сейчас работаете? – поинтересовался Игорь. Его улыбка свидетельствовала об истинном интересе к собеседнику.
– Да вот исправляю ситуацию в литературе, – вздохнув, сказал Баринов. – Понимаете, к пятидесяти годам пришел к выводу, что из тысячи прочитанных в университете и после него книг душу тронули едва две или три, вот и решил теперь потрудиться – исправить ситуацию. Пишу то, что трогает.
– Пишете для себя самого? Литература для одного читателя? – хмыкнул Игорь.
– Да нет, – совершенно не обидевшись, ответил Баринов, – событие в литературе случается тогда, когда, доверяя собственному вкусу, писатель создает именно то, что… – он замялся, подыскивая необходимое верное слово, – то, что завоевывает читательское поле.
– Ну и как? – с иронией спросил Массарский. – Удается завоевание?
– Да вот эти, – Баринов махнул рукой в сторону группы завернутых в тоги богатых промышленников и банкиров, среди которых затесался теперь и Махновский, – эти денег под новое издательство дали, специально, чтоб мои книжки издавать.
– А-а-а, ну если эти, – развел руками Игорь, – эти, наверное, понимают.
– Они не понимают, они чуют, где деньгами пахнет, – сказал Баринов.
– Ну, тогда пожелаю! – сказал Массарский и двинулся в сторону стола с яствами.
Литература литературой, тусовка тусовкой, флирт флиртом, а прием пищи должен быть по расписанию.
***
Джон восторженно оглядывал пространство павильона.
– Сколько бабок ушло на все! А хватит на остальное-то?
– А, брось, – махнул рукой Мах, – тюменские уже первую часть денег перевели… Тюмень – хоть и столица деревень, а свое сибирское слово держит. Скоро денег будет столько, что мы с тобой не декорации, а реальные Рим с Версалем откупим. И Мишу с Дюрыгиным, да и всю останкинскую телебратию надо приручить, они ведь, сами того не зная, нам большую службу сослужат. Так что эти бабки, считай, по статье «наше светлое будущее» расходуются.
– И не жалко будет Ирмой пожертвовать? – спросил Джон.
– Ты радуйся, что не тобой жертвовать придется, а за Ирму не переживай. Если что, ее ненадолго посадят, а мы ей в камеру и мальчиков-стриптизеров, и шампанское присылать будем, и цветной телевизор поставим.
Часа в два пополуночи всех, уже сильно пьяных, стали приглашать перейти в другой павильон. Гости в тогах, разомлевшие от возлежаний с голыми фотомоделями, изображавшими финикийских рабынь и свободных римлянок, с трудом соображали, чего от них хотят.
– Едем во Францию! Остановка – Версаль! – кричал популярный лысоватый и толстоватый одесский юморист, приглашенный на роль тамады.
Чтобы отрезвиться перед переодеванием, Игорь нырнул в бассейн и пару раз проплыл от стенки до стенки. Какие-то совершенно пьяные девицы с удивительно знакомыми телевизионными лицами в воде пытались хватать его за руки и за ноги:
– Эй, мальчик, не хочешь любви?
Где он эту видел? Одна – вроде певица, которая с Ордашевским поет. Или диктор с седьмого телеканала? А другая?..
В версальских декорациях мягким клавесином и скрипками струился Моцарт. От белоснежных декольте было больно глазам, как от альпийских снегов при ярком солнце, хоть светозащитные очки надевай.
Игорю был тесноват бархатный камзол. Обтягивающие панталоны, идиотские белые чулки и еще парик напудренный и неприятно пахнущий. Но девчонки, которых неизвестно откуда понадоставал шустрый порученец Махновского, были просто великолепны. Неужели в Москве так много грудастых барышень, которым корсеты из китового уса точно доктор прописал?
– Слушай, Махновский, – обратился изумленный Игорь к своему приятелю, который теперь помахивал шпагой капитана королевских мушкетеров с осыпанным бриллиантами эфесом, – послушай, неужели за большие деньги в Москве ты теперь можешь все? И этих телевизионных барышень из редакции «Новостей» раздеть догола и в бассейн запустить, и любую народную артистку к стриптизному шесту приставить?
– Не будь таким наивным, Игорек, – осклабился Махновский, – за очень большие бабки я всю Москву, да не то что Москву, всю Россию раком поставлю.
– Почти верю, – отозвался Игорь.
– Почти? – хмыкнул Махновский. – Почти? Да если надо, я любую приму Большого или Мариинского в следующий раз привезу, и та нам голого лебедя под Сен-Санса тут станцует как миленькая.
И Игорь вдруг поверил. Поверил и представил себе, что за миллион, или за пять миллионов, или за десять – за сумму, которая для Махновского при его теперешних денежных потоках будет совершенно незначительной, любая прима Большого театра сможет…
Он вдруг вспомнил ту новеллу австрийского писателя, что в детстве произвела на него сильнейшее впечатление, не столько возбудив юное сексуальное воображение, сколько поколебав веру в чистоту красоты, изначально присущую невинному детскому сознанию. Там рассказывалось о порядочной, благопристойной, интеллигентной молодой женщине. С мужем она была приглашена на вечеринку к одному богатому и холостому австрийцу. И вот за игрой в карты, когда муж этой дамы сильно проигрался, хозяин дома вдруг изъявил желание увидеть обнаженную грудь благопристойной женщины. И за одно мгновение такого стриптиза предложил огромную по тем временам сумму. И женщина расстегнула блузку.
– Не веришь? – спросил пьяный Махновский.
– Верю, – ответил Игорь, – ве-е-ерю в тебя… – И пьяно запел старую песню из старого кино про войну на свой лад: – Верю в тебя, в дорогую подругу мою, эта вера, б…, от пули меня, от снайперской пули киллера спасала-а-а…
И вдруг, прекратив петь, сказал твердо, глядя Махновскому в глаза:
– Не трогай, б…, нашего Мариинского театра, а то в морду, а то в морду дам за балет, ведь должно же быть что-то святое!
– И я в тебя верю, – миролюбиво улыбнулся Махновский, – потому как ты же у нас вроде как дурак, хоть и банкир, ты же к психотерапевтам после секса бегаешь…
– Вот-вот, а ты и не искушай, черт! Ты же ведь черт? Я же тебя раскусил, – хитро прищурился Игорь.
– Да ладно тебе, – отмахнулся Махновский, – гляди лучше, какие декольте! Хочешь вон ту сисястенькую?
***
До зала с Иваном Грозным никто из гостей добраться уже не смог. К шести утра в павильоне Версаля творилась полная чума. Ноздри гостей пылали, переполненные дармовым кокаином, а желудки уже давно не принимали ни виски, ни текилы, ни шампанского…
Полуголые музыканты в напудренных париках наяривали на скрипках то «Семь-сорок», то «Smoke on the water». По-разному раздетые гости танцевали в обнимку с девушками в одних корсетах из китового уса на холеных телах московской среднерусской породы.
– Завтра я в Швейцарию на конгресс улетаю, – сказал Махновский. – Ты тут еще повеселись, а я баиньки.
***
Кто веселился, а кто и работал. Предстояло великое действо: объединить два супер-шоу современности в одно. Пускай на один только раз, но в какое…
Шоу Зарайского и его Ирмы Вальберс на один раз соединить с «Русским свадебным марафоном» Дюрыгина.
Пока задача была поставлена так, чтобы объединить на один раз, но этот один раз должен был прозвучать и отдаться эхом. Да таким эхом, чтобы народ, тот, что жует макароны перед своими телевизорами, позабыл бы и о фигурном катании, и о боксе, и о цирке со звездами…
Не всякий раз увидишь такое шоу, где разбираться будут не подставные якобы родственники и соперники, как на прочих уже надоевших шоу, а самые настоящие соперники-соперницы, да еще и звезды первой останкинской величины.
Так что Зарайский работал вовсю. И Розочка, что теперь неотступно везде следовала везде за ним, была самым лучшим стимулятором его креативной деятельности.
Розочка, хоть с виду и простая татарочка из Бугульмы, а остроумия где-то набралась, нахваталась. Даром что работала на Джона, с большими и важными людьми общалась. Это она, лаская напряженные Мотины чресла и иногда отрываясь от них, жарко говорила: «Стимулирую твой мозг, милый мой Мотя… – И с деланной наивностью, снизу вверх глядя на своего возлюбленного, поясняла свою гениальную догадку: – Ведь и головка, и голова – это почти одно и то же?»
И стимуляции головки не прошли даром. Зарайский сыпал перед шефом новыми идеями, будто это не Дюрыгин был у них на телеканале главным генератором креатива, а он – душка Мотя.
– Миша, серийное тиражирование похожих шоу со временем приедается, – говорил Зарайский, сидя в кабинете главного.
…Зарайский отлично выглядел. Загорелый, окрепший, он даже как-то по-хорошему огрубел за месяцы, проведенные на корабле.
– Тебе теперь бы бородка под морского волка пошла, – пошутил Дюрыгин, встретив его в предбаннике кабинета главного у вечно вожделенной секретарши Оленьки, – можешь работать теперь под мачо, тебе пойдет.
Понятное дело, теперь пришла и настала очередь Дюрыгину бояться и ревновать: маятник любви главного качнулся теперь в другую сторону. Полгода назад Дюрыгин Зарайского подсидел, а теперь Зарайского Миша гораздо чаще принимает у себя в кабинете, так что трепещи, Дюрыгин, еще не известно, чья в конце концов возьмет!
– …Ну, так и что предлагаешь, Мотя? – спросил главный. – Ясен пень, что одна программа, даже самая хорошая, рано или поздно приедается.
– За редким исключением, – уточнил Мотя, – вот к примеру КВН…
– Ну, у нас с Дюрыгиным не КВН, а РСМ, то есть «Русский свадебный марафон», – уточнил главный, – и шоу хоть только вот с первого сентября началось, рейтинги хорошие, но мы должны смотреть на перспективу.
– Вот я и говорю, – важно откинувшись в казенном итальянском кресле, продолжил Мотя, – в череде программ нового шоу надо устраивать усиливающие внимание зрителя ударные программы.
– Например? – внимательно глядя на Мотю, спросил главный.
– Например, свадьба со скандалом.
– Типа драку заказывали? – усмехнулся шеф.
– Типа этого, – согласно кивнул Зарайский, – только здесь надо очень тонко, тоньше, чем отрепетированные скандалы Ван Дамма со Сталлоне на красной дорожке в Голливуде.
– Да, но ведь у нас по теперешней канве каждая свадьба в каждом шоу у Дюрыгина с Агашей – это свадьба звезд?..
– Вот-вот, а сладкое, по статистике, как раз быстрее всего и приедается, – подняв палец к потолку, назидательно сказал Зарайский.
– Ну, и что предлагаешь? – спросил главный.
– А я предлагаю на один раз объединить наши шоу – дюрыгинское и мое, – уверенно сказал Мотя. – И я там тебе обещаю такой выстрел, что все эти австрийские телешоу с больными почечными пациентами и одним донором со здоровой почкой покажутся детским лепетом. О нас не только вся Европа говорить будет, но вся Америка и вся Япония.
– Ну рассказывай, – не скрывая заинтригованности, сказал главный.
Он встал из-за стола и подсел ближе к Моте.
– Мы возьмем и объединим наши шоу для съемок одной свадьбы, а именно свадьбы Дюрыгина…
– Что? – недоуменно вздрогнул шеф.
– Я сказал, что нам нужна свадьба Дюрыгина и Фроловой, – спокойно ответил Зарайский. – Потому что только свадьба, где сам продюсер и главная ведущая будут задействованы как жених и невеста, только такая свадьба в свадебном марафоне на ТВ сможет дать повод для того, чтобы ведущими на одну программу стали мы с Ирмой.
– Это дело, – восхищенно сказал главный, – ты сам придумал?
– Сам, – не без гордости ответил Зарайский.
– Может, мне половину сотрудников в море кочегарами отправить, чтобы лучше думали? – спросил шеф.
– Тебе лучше знать, что с сотрудниками делать, а я специалист по креативу.
– Ну, специалист, а Дюрыгину-то и Фроловой кто скажет, чтобы они поженились? – спросил главный, в упор глядя Зарайскому в глаза.
– Ты и скажешь, тебя послушают, – не мигая ответил Зарайский.
– А если не послушают? – усомнился Михаил Валерьевич.
– А ты ему скажи, что если он не хочет, чтобы шоу «Русский свадебный марафон» отошло к другому, то пусть сам женится на Фроловой, и в прямом эфире, – посоветовал Мотя.
– Или я его уволю? – переспросил шеф.
– Или, – кивнул Зарайский.
Главный поднялся из кресла, подошел к столу, нажал на кнопку громкой связи с секретаршей.
– Оленька, соедини-ка меня с Дюрыгиным, – тихо сказал главный, – я его на свадьбу хочу пригласить.
– На чью свадьбу? – поинтересовалась Оленька.
– А на его свадьбу, – хитро подмигнув Зарайскому, ответил главный.
***
Ирма принялась вспоминать. Напрасно говорят, что больше хочется вспоминать только самое хорошее и приятное. Это кому как…
Вот Ирме было приятно ковыряться именно в своих душевных болячках.
Когда она сказала Джону, что согласна переспать с незнакомцем, она будто от некоего тормоза избавилась. Будто тяжелый груз скинула там, внизу, где ноги в землю упираются, и она вдруг полетела. Как шарик воздушный, который отпускают из рук.
И в душе сразу какое-то безразличное ко всему спокойствие установилось. Летела, летела с одной лишь мыслью в голове: ах, скорее бы только!
А Джон, кстати говоря, не заставил долго ждать.
– Дамы и господа, – начал Джон, – объясняю правила нашей игры…
Они сидели в большой комнате, обставленной под начало XVIII века.
Потрескивая, весело горел огонь в камине. Музыканты, одетые в камзолы и в парики с косичками, сидели спиной к собравшимся и играли Моцарта, концерт для кларнета до-мажор. Ирма знала это произведение еще с музыкальной школы.
Только вот почему одетые под старину музыканты сидят к ним спиной?
Ах да, ведь здесь сейчас предстоит некое действо с развратом, догадалась Ирма.
Когда Джон ввел ее в залу, там уже сидели двое господ. Икс и Игрек. Джон так и представил их:
– Господа, имею честь представить: мадемуазель Энигма.
Джон, одетый в зеленый камзол и белые чулки, обутый в башмаки с большими пряжками, был единственной персоной без маски на лице.
Лица господ Икс и Игрек скрывались за большими черными полумасками из шелка, открывающими только рот и часть подбородка. Для глаз в полумасках были проделаны такие узкие прорези, что ни формы, ни цвета глаз различить было невозможно.
Одеты господа были по моде двора Людовика XV – в бархатные камзолы, такие же бархатные панталоны и белые чулки. Напудренные парики прекрасно гармонировали с белыми кружевами воротников и манжет.
Ирму… Вернее, мадемуазель Энигму одели в бархатное платье с белыми кружевами на кринолине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25