Но при чем тут Игорь Массарский? Зачем ему, здоровому как бык и уверенному в своих силах мужику, брать в постель помощника?
– Дело в том, дорогой Игорь Петрович, – говорил психоаналитик, расхаживая по кабинету, – дело в том, что, во-первых, нам часто хочется иметь свидетелей наших достижений. Мы желаем, чтобы у нас были зрители, они бы увидели, насколько мы круты, и воскликнули бы одобрительно: ну ты, брат, супер! И в такой момент жизни, когда мы обладаем красавицей, нам хочется, чтобы рядом был друг и свидетель… Во-вторых, мы часто хотим поделиться приятным с другом, например, мы хотим угостить его вкусным ужином, дорогим вином, потому что здорово делить радость наслаждения с близким, понимающим что к чему, разве не так? В-третьих, природа так сотворила женщину, что редкий мужчина в состоянии удовлетворить ее, доведя до изнеможения. А мужчине психологически очень хочется видеть, как красивая и сексуальная женщина доведена именно до изнеможения… Поэтому подсознательно мы требуем поддержки, призываем к себе помощника, дабы увидать ее изнеможение. И в-четвертых, момент соития мужчины и женщины строится таким образом, что мужчина берет женщину, он обладает ей, и слово «взять» по определению подразумевает насилие и унижение. Мужчина унижает женщину, он пригибает ее к земле, он давит на нее весом своего тела. А насилие всегда связано с причинением боли, с элементами принуждения… Поэтому и здесь тоже кроется латентная тяга – отдать красоту на растерзание, и чем красивее женщина, чем красивее ее грудь и бедра, тем сильнее хочется видеть, как ее терзают. Отсюда и корни желания группового секса…
– От мужчины такие желания я допускаю, – лежа на кушетке, спрашивал Игорь, – но женщине это зачем?
– А женщина зеркальна, – с улыбкой отвечал психоаналитик, – она зеркально всегда хочет того же, она мечтает, чтобы ее растерзали, чтобы ее унизили, грубо взяли двое, трое, четверо.
– Доктор, вы маньяк, – поднимаясь с кушетки, сказал Игорь.
– Но ведь это вы спали втроем с вашей женой, не я, – тонко улыбаясь, ответил психоаналитик.
В приемной доктора висели копии трех американских дипломов в деревянных рамочках. Там же за стойкой сидела ассистентша. Улыбаясь, она озвучила стоимость приема, и по платиновой карте «Виза» Игорь заплатил триста евро.
Ничего себе расценочки у маньяка!
ГЛАВА 5
АД И РАЙ
В начале недели Джон, как всегда, для порядка послал ее за справкой в КВД.
Ничего плохого не ожидая, Натаха пошла. Заплатила, как всегда, пятьсот рублей, чтобы без очереди и анонимно. Мазки на инфекцию, кровь на сифилис и на СПИД. Звонить послезавтра.
Врачиха сказала, что если анонимно, то можно под любой фамилией записаться. Записалась Фроловой. Так и сказала: «А», точка, Фролова, как эта, модная нынче ведущая…
На следующий день дела какие-то были у Натахи… Да! Событие! Она же на водительские курсы записалась. Ходила уже на первое занятие по правилам движения. Знаки изучали, проезд перекрестка… Потом дома уборкой занималась, стирала, валялась у телевизора, никуда вечером не хотела идти.
Спать легла рано.
А в пятницу, после того как позавтракала, позвонила в КВД.
– Фролова? – спросили в трубке.
– Фролова, – подтвердила Натаха.
– А. Фролова? – переспросили на том конце провода.
– А…
– Вам надо срочно подойти в кабинет № 303, у вас положительный результат на ВИЧ.
Вот эт-то да… Приехали. Помчалась в КВД. Прочитала брошюру про ВИЧ.
В общем, через пять лет, скорее всего, будет у нее СПИД. А это… А это – два года, от силы три. Жизнь кончилась. За что? За что?!
Захотелось съездить домой. К маме, как в детстве, залезть с головой к ней под одеяло, спрятаться. Спрячь, спрячь меня, мама.
Только поздно уже, мама сама на кладбище лежит. А отца и не было никогда.
Всю субботу проревела. Телефоны, городской и мобильный, отключила и лежала. То вниз лицом в подушку ревела. То лицом в потолок, тоже ревела.
Так жалко себя. Так жалко, а что сделаешь?
Такое чувство у Натахи было только в детстве, в семь, что ли, лет, когда она представляла себе, как умрет. И все ее тогда станут жалеть. А потом как-то не было у нее ничего такого – жалостного.
Мать когда умерла? Ну да, Натаха в восьмом классе училась. Ну, плакала, конечно. Все-таки мать. Видно, недолгая жизнь фамилии Кораблевых по женской линии прописана. Мать-то вот хоть ребенка родила. А Натаха и этого не смогла.
Утром встала, включила радио «Эхо Москвы». За хлебом наружу, что ли, вылезти? По радио сказали, что у православных христиан нынче праздник.
Конец Петрова поста.
Мать-то всегда в церковь ходила, свечку ставила. А толку? И сама померла, и дочь единственную не уберегла, и дочь лет через семь помрет.
Но решила все же в церковь сходить. В храм вошла уже к середине проповеди. Батюшка такой молодой, такой совсем не похожий на тех, что в кино показывают. Сними с него рясу да одень в цивильное и модное – с таким и в дискотеку запросто!
Однако прислушалась. Батюшка стоял на амвоне, держа в руках большой серебряный крест, и говорил простым русским языком, а не нараспев по церковно-славянски, как Натаха видела по телевизору. Рассказывал про истинных христиан, про простых людей, про то, что в последние годы в нашей стране творится, про искушение деньгами и жизнью роскошной и безбедной… Натаха слушала, затаив дыхание.
Потом, когда батюшка кончил проповедь и еще раз поздравил всех с праздником, все стали подходить и целовать крест. Решила и Натаха подойти. Но внезапно подумала: а не передастся ли ее ВИЧ-инфекция тем, кто вслед за ней будет крест лобызать? И из очереди вышла.
***
– Ты на мне женишься? – спросила Агаша.
– Зачем? – спросил Дюрыгин.
– Чтобы вместе жить, потому что вместе веселее, – ответила Агаша.
– А что, надо обязательно жениться, чтобы вместе жить? – спросил Дюрыгин.
– Поженившись, лучше получается, а потом мы могли бы нашу свадьбу в нашем шоу показать. Представляешь, свадьба ведущей и продюсера?
– Да ну тебя!
– И я молодая, красивая, где ты лучше найдешь?
– Это точно.
– И зарабатываю много. Иной раз больше тебя.
– Это истинный факт, особенно когда тебя для рекламы зубной пасты сняли.
– И рекламы йогурта!
– Меня на рекламу сниматься не приглашают…
– Потому что ты старый и некрасивый.
– Так что же ты тогда за меня замуж просишься? Ты найдешь и помоложе, с твоими деньгами, твоей славой и красотой, все мужчины в Москве твои.
– А мне и предлагали!
– Кто?
– А Массарский из спонсорской группы канала.
– Игорь, что ли?
– Да, Игорь.
– Так он же с Ирмой… Постой-постой, он что с ней, разошелся, что ли?
– Валера, ты отстал от жизни, Массарский с Ирмой больше не живет, он ко мне клинья тут так подбивал, я едва отбилась…
– Агата, я ревнивый, ты мне про это не говорила!
– Он меня к себе в Жуковку звал.
– Ты мне ни-че-го не говорила!
– А ты мне кто? Муж? Вот женись, тогда буду отчет давать, кто меня куда приглашает.
– Ладно, на Новый год решим…
– Жениться или нет?
– Ну, вроде типа того.
– Смотри, до Нового года далеко, увезут меня, украдут меня…
***
И оба понимали, что лгут.
И оба понимали в то же время, что эта ложь и есть их теперешняя истинная жизнь, которая называется словом «телевидение».
Истинная любовь в этой гламурной останкинской тусовке – только к себе. К своему рейтингу. К своей позиции в параде популярности звезд.
А любимый?
А избранник?
А сожитель?
А муж?
А это – как платья или авто. Вышел из моды, перестал быть лакированным и богатым – в корзину. В тренд-продажу.
И в этом честность жизни.
Они оба это понимали.
А если понимаешь, то зачем говорить об этом вслух?
Особенно когда голливудские правила приличия предписывают всегда улыбаться партнеру в глаза.
***
Натахе непреодолимо захотелось встретиться с этим молодым священником.
На неделе снова зашла в церковь. Подошла к свешнице, спросила:
– Где тот батюшка, что в воскресный день проповедь читал?
– Отец Николай? – переспросила свешница. – Он в шесть часов на вечерней службе будет.
Пришла на вечернюю службу. Оделась как полагается, беленький платочек, юбку длинную ниже колен. Молящихся в церкви мало – все на дачах, лето.
Старухи все с внуками по Киевской да по Савеловской дорогам на своих десяти сотках клубнику полют.
Отстояла службу. Потом дождалась, покуда отец Николай из алтаря выйдет.
Уже в цивильном. Смешной такой, в темном костюме, в белой рубахе без галстука.
– Отец Николай, – робко пискнула Натаха.
– Что вам? – вежливо и сухо спросил батюшка, остановился и склонив голову приготовился слушать.
Как она говорила в потоке речи и мыслей и что говорила, она уже и не помнила. Помнила только, что плакала, а потом вроде как и успокоилась.
Отец Николай вывел ее на улицу, спросил:
– Ела сегодня?
– Аппетита нет, – ответила Натаха.
– Тебе надо питаться, ВИЧ – такая болезнь, при ней организм требует хорошего питания…
И пригласил ее вместе потрапезничать.
– Мои все на даче, детки, матушка наша, я один тут теперь рядом, пойдем, чаем тебя напою.
– А не боитесь, я ведь заразная? – спросила Натаха.
– ВИЧ только со шприцем и при супружеских отношениях передается, а так можно и ко кресту и к чаше с ВИЧ подходить…
***
Так Натаха переехала в семью священника отца Николая. Работала по дому, помогала матушке, его жене, по хозяйству и с детьми. Много читала, пела в церковном хоре. Через полгода стала получать зарплату, как певчая… Денег хватало. А на что надо? На книги, да на мечты…
ГЛАВА 6
ДЕПУТАТ, ОЛИГАРХ И БОГИНЯ ПРАЙМ-ТАЙМА
Джон наконец-то был вынужден признать, что с большой настоящей работой, какой ожидал от него Махновский, он вероятнее всего не справится. Одно дело копеечные по столичным масштабам поганки прокручивать, да на все готовых провинциальных шлюшек на даче у друзей скрытыми камерами снимать, и совсем другое – организовать съемки настоящего многомиллионного телешоу в большой студии, когда от сумм спонсорских и рекламных денег запахи идут такие, что у всех присутствующих кружатся головы и у сопричастных к делу непроизвольно прорывается какой-то неконтролируемый сознанием смешок, как от чистого кислорода или от хорошей марихуаны.
– Я один такое дело да еще в такие сжатые сроки не потяну, – прямо признался Махновскому Джон. – Я тут подумал: а неплохо бы Мотю Зарайского притянуть, пусть нам поможет в Останкино в большой студии. Он как раз хотел с Ирмой работать, так и пусть поработает, а я сконцентрируюсь на спецпостановочной части на даче.
– Давай-давай, – Махновский с ходу одобрил идею Джона и протянул ему палец с перстнем для поцелуя, – этот Мотя все так же на ту твою Розочку душонкой своей заточен? Так ты и простимулируй его, пусть за девочку постарается, а денег я ему дам…
***
Зарайский вернулся из круиза загорелым и окрепшим. Рассматривание себя в зеркале теперь доставляло ему большое удовольствие, впервые в своей жизни Мотя перестал стесняться своего тела. За четыре месяца тяжелой работы палубным матросом по совместительству с работенкой трюмного машиниста, которую Моте ежедневно по двенадцать часов в сутки приходилось выполнять на паруснике «Дункан», тело его, за которое ни один уважающий себя тренер по фитнесу еще полгода назад не дал бы и трех рублей за его бесперспективностью, вдруг удивительным образом оформилось и налилось. И если Мотя принимал теперь перед зеркалом позы, подсмотренные им когда-то у культуристов, то позы эти теперь не выглядели карикатурными, как это было еще четыре месяца назад. Теперь в зеркале Мотя видел симпатичного молодого загорелого и даже спортивного мужчину средних лет. Теперь и костюмы на нем сидели совсем по-другому. Брюки в талии ему были потребны теперь на два размера меньше, а вот пиджак, наоборот, нужен был пошире в плечах.
Лай человеку другое тело, и душа его станет петь совершенно иные песни!
Песни о Розе. О ней Мотя не переставая думал на протяжении всего круиза. И проходя по каналам Голландии и Германии, вспоминал Розу, раскачиваясь и нещадно травя на волнах штормящего Северного моря, мечтал о Розе, идя по красивейшему в своем солнечном спокойствии Бискаю, душою летел к Розе, проходя Гибралтар, тосковал о ней, и любуясь несравненными красотами Адриатики, не забывал Розу.
В нечастые минуты отдыха, свободные от сна, вахты и бесконечных дополнительных работ, которыми то и дело награждали его кэп и старший помощник, Мотя читал найденного им на судне Джека Лондона. «Морского волка».
Раньше, в Москве, и в руки не взял бы… А тут как кстати пришлась эта книжка! Мотя впитывал каждую строчку, каждую мысль, каждое слово и переносил судьбу героя книги на себя.
«Хорошо бы тоже ножик наточить, да и зарезать старшего помощника», – думал Мотя, читая роман в том его месте, где главному герою пришлось выдержать сложную психологическую схватку за выживание на борту.
«И все-таки я правильно сделал, что отправился в этот круиз», – твердил себе Мотя, отрываясь от до дыр зачитанных страниц. – Я совсем другим вернусь в Москву, и Роза еще совсем по-другому на меня посмотрит, и я еще отомщу и. Джону, и Махновскому за то унижение, которому они меня подвергли…»
***
Но вышло так, что Джон нашел Зарайского первым.
– Мотя, это Джон Петров, помнишь меня?
Когда Мотя услышал голос в трубке, он был готов грязно выругаться, так грязно, как ругались капитан со старпомом, когда что-нибудь на судне ломалось или приходило в негодность.
В трубке снова раздался голос Джона:
– Мотя, это я, Джон, ты уже вернулся с морей? А у нас для тебя работенка хорошая имеется, на канале у Михаила новое шоу с твоей Ирмой ставить!
Зарайский передумал грязно ругаться.
– А с каких это радостей вы меня берете? И куда Михаил денет Дюрыгина с его народной-простонародной простушкой, которую тот на свалке нашел?
Дюрыгинское шоу пойдет само по себе, а мы свое начинаем готовить. Махновский таких инвесторов и рекламодателей привел, что бюджет наш теперь Голливуд с его «Коламбиа Пикчерз» и «Твентис Сенчури Фокс» сожрет и не подавится! Все тюменские нефтяные деньги теперь на наше шоу работают, мы теперь, если захотим, хоть пирамиду из чистого золота в студии в качестве декорации выстроим и Ди Каприо с Дженнифер Лопес ведущими наймем, а Майкл Джексон будет за пепси-колой бегать, так что собирайся, поедем в студию.
Мотя хотел было сказать, что не только не поедет работать с Джоном и Махновским, но при первом удобном случае еще и морду Джону набьет за то, что тот устроил на даче в Переделкино, но тот, опережая Моту, сказал:
– А ассистенткой у тебя Роза будет, помнишь ее? Она про тебя все меня спрашивала, между прочим: когда Зарайский приедет, когда я его увижу?
– Правда спрашивала? – надтреснутым голосом спросил Зарайский.
– Правда-правда, – хмыкнул в трубку Джон, – давай, через два часа в Останкино у Михаила в приемной, я тебя там жду.
***
Устройство прощальной вечеринки по поводу расставания с холостяцкой жизнью своего нового друга Массарского взял на себя сам Махновский. Вернее, не самолично господин кремлевский советник и депутат, а один из самых шустрых его порученцев, имевший для этого под рукой целую свору мальчиков и девочек на побегушках. Шустрость порученца оказалась настолько выдающейся, что, когда гости собрались, не было конца изумленным охам и ахам. А публику, уже достаточно повидавшую и в чем-то даже пресыщенную, вообще трудно было чем-либо удивить. Но шустрый порученец оправдал все надежды, возложенные на него, потому что рассматривал организацию подобного шоу как некий экзамен. Ведь если можешь талантливо и замысловато организовать пьянку-гулянку для высокопоставленных дружков своего патрона, значит, тебе можно поручить и более важные дела.
В Усово, за Знаменкой, за этой, наверное, последней оставшейся по Рублевке деревне с натуральным не застроенным еще особняками полем в трех со сказочною быстротой выстроенных павильонах, были собраны чудные декорации: и Рим времен Тиберия и Калигулы, и Версальский дворец времен Людовика XIV, и Москва Ивана ГУ Грозного.
Вечеринка планировалась как пробный прогон, генеральная репетиция: оркестр, костюмы, декорации. Соответственно были наряжены слуги и приглашенные на специально подготовленные для них роли известные и малоизвестные артисты. Для гостей приготовлены костюмерные с набором тог, кафтанов и виц-мундиров всех мастей и размеров.
Скорость, с какой строились декорации, была сравнима лишь со скоростью строительства хрустальных дворцов, которые джинны из медной лампы сооружали за одну Шахерезадову ночку. Распоряжались на стройке Джон Петров и Мотя Зарайский. Павильоны эти с декорациями планировалось использовать в дальнейшем для съемок их исторического супер-шоу.
Вообще, нынешняя Москва – это своего рода продукт идеологического влияния Запада. Насмотрелись американских киношек, где успешные нью-йоркские евреи-юристы в очечках на холеных мордашках своих перед свадьбой друга непременно напиваются в сиську… Вот и Махновскии не избежал влияния, придумал устроить этакую вечеринку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– Дело в том, дорогой Игорь Петрович, – говорил психоаналитик, расхаживая по кабинету, – дело в том, что, во-первых, нам часто хочется иметь свидетелей наших достижений. Мы желаем, чтобы у нас были зрители, они бы увидели, насколько мы круты, и воскликнули бы одобрительно: ну ты, брат, супер! И в такой момент жизни, когда мы обладаем красавицей, нам хочется, чтобы рядом был друг и свидетель… Во-вторых, мы часто хотим поделиться приятным с другом, например, мы хотим угостить его вкусным ужином, дорогим вином, потому что здорово делить радость наслаждения с близким, понимающим что к чему, разве не так? В-третьих, природа так сотворила женщину, что редкий мужчина в состоянии удовлетворить ее, доведя до изнеможения. А мужчине психологически очень хочется видеть, как красивая и сексуальная женщина доведена именно до изнеможения… Поэтому подсознательно мы требуем поддержки, призываем к себе помощника, дабы увидать ее изнеможение. И в-четвертых, момент соития мужчины и женщины строится таким образом, что мужчина берет женщину, он обладает ей, и слово «взять» по определению подразумевает насилие и унижение. Мужчина унижает женщину, он пригибает ее к земле, он давит на нее весом своего тела. А насилие всегда связано с причинением боли, с элементами принуждения… Поэтому и здесь тоже кроется латентная тяга – отдать красоту на растерзание, и чем красивее женщина, чем красивее ее грудь и бедра, тем сильнее хочется видеть, как ее терзают. Отсюда и корни желания группового секса…
– От мужчины такие желания я допускаю, – лежа на кушетке, спрашивал Игорь, – но женщине это зачем?
– А женщина зеркальна, – с улыбкой отвечал психоаналитик, – она зеркально всегда хочет того же, она мечтает, чтобы ее растерзали, чтобы ее унизили, грубо взяли двое, трое, четверо.
– Доктор, вы маньяк, – поднимаясь с кушетки, сказал Игорь.
– Но ведь это вы спали втроем с вашей женой, не я, – тонко улыбаясь, ответил психоаналитик.
В приемной доктора висели копии трех американских дипломов в деревянных рамочках. Там же за стойкой сидела ассистентша. Улыбаясь, она озвучила стоимость приема, и по платиновой карте «Виза» Игорь заплатил триста евро.
Ничего себе расценочки у маньяка!
ГЛАВА 5
АД И РАЙ
В начале недели Джон, как всегда, для порядка послал ее за справкой в КВД.
Ничего плохого не ожидая, Натаха пошла. Заплатила, как всегда, пятьсот рублей, чтобы без очереди и анонимно. Мазки на инфекцию, кровь на сифилис и на СПИД. Звонить послезавтра.
Врачиха сказала, что если анонимно, то можно под любой фамилией записаться. Записалась Фроловой. Так и сказала: «А», точка, Фролова, как эта, модная нынче ведущая…
На следующий день дела какие-то были у Натахи… Да! Событие! Она же на водительские курсы записалась. Ходила уже на первое занятие по правилам движения. Знаки изучали, проезд перекрестка… Потом дома уборкой занималась, стирала, валялась у телевизора, никуда вечером не хотела идти.
Спать легла рано.
А в пятницу, после того как позавтракала, позвонила в КВД.
– Фролова? – спросили в трубке.
– Фролова, – подтвердила Натаха.
– А. Фролова? – переспросили на том конце провода.
– А…
– Вам надо срочно подойти в кабинет № 303, у вас положительный результат на ВИЧ.
Вот эт-то да… Приехали. Помчалась в КВД. Прочитала брошюру про ВИЧ.
В общем, через пять лет, скорее всего, будет у нее СПИД. А это… А это – два года, от силы три. Жизнь кончилась. За что? За что?!
Захотелось съездить домой. К маме, как в детстве, залезть с головой к ней под одеяло, спрятаться. Спрячь, спрячь меня, мама.
Только поздно уже, мама сама на кладбище лежит. А отца и не было никогда.
Всю субботу проревела. Телефоны, городской и мобильный, отключила и лежала. То вниз лицом в подушку ревела. То лицом в потолок, тоже ревела.
Так жалко себя. Так жалко, а что сделаешь?
Такое чувство у Натахи было только в детстве, в семь, что ли, лет, когда она представляла себе, как умрет. И все ее тогда станут жалеть. А потом как-то не было у нее ничего такого – жалостного.
Мать когда умерла? Ну да, Натаха в восьмом классе училась. Ну, плакала, конечно. Все-таки мать. Видно, недолгая жизнь фамилии Кораблевых по женской линии прописана. Мать-то вот хоть ребенка родила. А Натаха и этого не смогла.
Утром встала, включила радио «Эхо Москвы». За хлебом наружу, что ли, вылезти? По радио сказали, что у православных христиан нынче праздник.
Конец Петрова поста.
Мать-то всегда в церковь ходила, свечку ставила. А толку? И сама померла, и дочь единственную не уберегла, и дочь лет через семь помрет.
Но решила все же в церковь сходить. В храм вошла уже к середине проповеди. Батюшка такой молодой, такой совсем не похожий на тех, что в кино показывают. Сними с него рясу да одень в цивильное и модное – с таким и в дискотеку запросто!
Однако прислушалась. Батюшка стоял на амвоне, держа в руках большой серебряный крест, и говорил простым русским языком, а не нараспев по церковно-славянски, как Натаха видела по телевизору. Рассказывал про истинных христиан, про простых людей, про то, что в последние годы в нашей стране творится, про искушение деньгами и жизнью роскошной и безбедной… Натаха слушала, затаив дыхание.
Потом, когда батюшка кончил проповедь и еще раз поздравил всех с праздником, все стали подходить и целовать крест. Решила и Натаха подойти. Но внезапно подумала: а не передастся ли ее ВИЧ-инфекция тем, кто вслед за ней будет крест лобызать? И из очереди вышла.
***
– Ты на мне женишься? – спросила Агаша.
– Зачем? – спросил Дюрыгин.
– Чтобы вместе жить, потому что вместе веселее, – ответила Агаша.
– А что, надо обязательно жениться, чтобы вместе жить? – спросил Дюрыгин.
– Поженившись, лучше получается, а потом мы могли бы нашу свадьбу в нашем шоу показать. Представляешь, свадьба ведущей и продюсера?
– Да ну тебя!
– И я молодая, красивая, где ты лучше найдешь?
– Это точно.
– И зарабатываю много. Иной раз больше тебя.
– Это истинный факт, особенно когда тебя для рекламы зубной пасты сняли.
– И рекламы йогурта!
– Меня на рекламу сниматься не приглашают…
– Потому что ты старый и некрасивый.
– Так что же ты тогда за меня замуж просишься? Ты найдешь и помоложе, с твоими деньгами, твоей славой и красотой, все мужчины в Москве твои.
– А мне и предлагали!
– Кто?
– А Массарский из спонсорской группы канала.
– Игорь, что ли?
– Да, Игорь.
– Так он же с Ирмой… Постой-постой, он что с ней, разошелся, что ли?
– Валера, ты отстал от жизни, Массарский с Ирмой больше не живет, он ко мне клинья тут так подбивал, я едва отбилась…
– Агата, я ревнивый, ты мне про это не говорила!
– Он меня к себе в Жуковку звал.
– Ты мне ни-че-го не говорила!
– А ты мне кто? Муж? Вот женись, тогда буду отчет давать, кто меня куда приглашает.
– Ладно, на Новый год решим…
– Жениться или нет?
– Ну, вроде типа того.
– Смотри, до Нового года далеко, увезут меня, украдут меня…
***
И оба понимали, что лгут.
И оба понимали в то же время, что эта ложь и есть их теперешняя истинная жизнь, которая называется словом «телевидение».
Истинная любовь в этой гламурной останкинской тусовке – только к себе. К своему рейтингу. К своей позиции в параде популярности звезд.
А любимый?
А избранник?
А сожитель?
А муж?
А это – как платья или авто. Вышел из моды, перестал быть лакированным и богатым – в корзину. В тренд-продажу.
И в этом честность жизни.
Они оба это понимали.
А если понимаешь, то зачем говорить об этом вслух?
Особенно когда голливудские правила приличия предписывают всегда улыбаться партнеру в глаза.
***
Натахе непреодолимо захотелось встретиться с этим молодым священником.
На неделе снова зашла в церковь. Подошла к свешнице, спросила:
– Где тот батюшка, что в воскресный день проповедь читал?
– Отец Николай? – переспросила свешница. – Он в шесть часов на вечерней службе будет.
Пришла на вечернюю службу. Оделась как полагается, беленький платочек, юбку длинную ниже колен. Молящихся в церкви мало – все на дачах, лето.
Старухи все с внуками по Киевской да по Савеловской дорогам на своих десяти сотках клубнику полют.
Отстояла службу. Потом дождалась, покуда отец Николай из алтаря выйдет.
Уже в цивильном. Смешной такой, в темном костюме, в белой рубахе без галстука.
– Отец Николай, – робко пискнула Натаха.
– Что вам? – вежливо и сухо спросил батюшка, остановился и склонив голову приготовился слушать.
Как она говорила в потоке речи и мыслей и что говорила, она уже и не помнила. Помнила только, что плакала, а потом вроде как и успокоилась.
Отец Николай вывел ее на улицу, спросил:
– Ела сегодня?
– Аппетита нет, – ответила Натаха.
– Тебе надо питаться, ВИЧ – такая болезнь, при ней организм требует хорошего питания…
И пригласил ее вместе потрапезничать.
– Мои все на даче, детки, матушка наша, я один тут теперь рядом, пойдем, чаем тебя напою.
– А не боитесь, я ведь заразная? – спросила Натаха.
– ВИЧ только со шприцем и при супружеских отношениях передается, а так можно и ко кресту и к чаше с ВИЧ подходить…
***
Так Натаха переехала в семью священника отца Николая. Работала по дому, помогала матушке, его жене, по хозяйству и с детьми. Много читала, пела в церковном хоре. Через полгода стала получать зарплату, как певчая… Денег хватало. А на что надо? На книги, да на мечты…
ГЛАВА 6
ДЕПУТАТ, ОЛИГАРХ И БОГИНЯ ПРАЙМ-ТАЙМА
Джон наконец-то был вынужден признать, что с большой настоящей работой, какой ожидал от него Махновский, он вероятнее всего не справится. Одно дело копеечные по столичным масштабам поганки прокручивать, да на все готовых провинциальных шлюшек на даче у друзей скрытыми камерами снимать, и совсем другое – организовать съемки настоящего многомиллионного телешоу в большой студии, когда от сумм спонсорских и рекламных денег запахи идут такие, что у всех присутствующих кружатся головы и у сопричастных к делу непроизвольно прорывается какой-то неконтролируемый сознанием смешок, как от чистого кислорода или от хорошей марихуаны.
– Я один такое дело да еще в такие сжатые сроки не потяну, – прямо признался Махновскому Джон. – Я тут подумал: а неплохо бы Мотю Зарайского притянуть, пусть нам поможет в Останкино в большой студии. Он как раз хотел с Ирмой работать, так и пусть поработает, а я сконцентрируюсь на спецпостановочной части на даче.
– Давай-давай, – Махновский с ходу одобрил идею Джона и протянул ему палец с перстнем для поцелуя, – этот Мотя все так же на ту твою Розочку душонкой своей заточен? Так ты и простимулируй его, пусть за девочку постарается, а денег я ему дам…
***
Зарайский вернулся из круиза загорелым и окрепшим. Рассматривание себя в зеркале теперь доставляло ему большое удовольствие, впервые в своей жизни Мотя перестал стесняться своего тела. За четыре месяца тяжелой работы палубным матросом по совместительству с работенкой трюмного машиниста, которую Моте ежедневно по двенадцать часов в сутки приходилось выполнять на паруснике «Дункан», тело его, за которое ни один уважающий себя тренер по фитнесу еще полгода назад не дал бы и трех рублей за его бесперспективностью, вдруг удивительным образом оформилось и налилось. И если Мотя принимал теперь перед зеркалом позы, подсмотренные им когда-то у культуристов, то позы эти теперь не выглядели карикатурными, как это было еще четыре месяца назад. Теперь в зеркале Мотя видел симпатичного молодого загорелого и даже спортивного мужчину средних лет. Теперь и костюмы на нем сидели совсем по-другому. Брюки в талии ему были потребны теперь на два размера меньше, а вот пиджак, наоборот, нужен был пошире в плечах.
Лай человеку другое тело, и душа его станет петь совершенно иные песни!
Песни о Розе. О ней Мотя не переставая думал на протяжении всего круиза. И проходя по каналам Голландии и Германии, вспоминал Розу, раскачиваясь и нещадно травя на волнах штормящего Северного моря, мечтал о Розе, идя по красивейшему в своем солнечном спокойствии Бискаю, душою летел к Розе, проходя Гибралтар, тосковал о ней, и любуясь несравненными красотами Адриатики, не забывал Розу.
В нечастые минуты отдыха, свободные от сна, вахты и бесконечных дополнительных работ, которыми то и дело награждали его кэп и старший помощник, Мотя читал найденного им на судне Джека Лондона. «Морского волка».
Раньше, в Москве, и в руки не взял бы… А тут как кстати пришлась эта книжка! Мотя впитывал каждую строчку, каждую мысль, каждое слово и переносил судьбу героя книги на себя.
«Хорошо бы тоже ножик наточить, да и зарезать старшего помощника», – думал Мотя, читая роман в том его месте, где главному герою пришлось выдержать сложную психологическую схватку за выживание на борту.
«И все-таки я правильно сделал, что отправился в этот круиз», – твердил себе Мотя, отрываясь от до дыр зачитанных страниц. – Я совсем другим вернусь в Москву, и Роза еще совсем по-другому на меня посмотрит, и я еще отомщу и. Джону, и Махновскому за то унижение, которому они меня подвергли…»
***
Но вышло так, что Джон нашел Зарайского первым.
– Мотя, это Джон Петров, помнишь меня?
Когда Мотя услышал голос в трубке, он был готов грязно выругаться, так грязно, как ругались капитан со старпомом, когда что-нибудь на судне ломалось или приходило в негодность.
В трубке снова раздался голос Джона:
– Мотя, это я, Джон, ты уже вернулся с морей? А у нас для тебя работенка хорошая имеется, на канале у Михаила новое шоу с твоей Ирмой ставить!
Зарайский передумал грязно ругаться.
– А с каких это радостей вы меня берете? И куда Михаил денет Дюрыгина с его народной-простонародной простушкой, которую тот на свалке нашел?
Дюрыгинское шоу пойдет само по себе, а мы свое начинаем готовить. Махновский таких инвесторов и рекламодателей привел, что бюджет наш теперь Голливуд с его «Коламбиа Пикчерз» и «Твентис Сенчури Фокс» сожрет и не подавится! Все тюменские нефтяные деньги теперь на наше шоу работают, мы теперь, если захотим, хоть пирамиду из чистого золота в студии в качестве декорации выстроим и Ди Каприо с Дженнифер Лопес ведущими наймем, а Майкл Джексон будет за пепси-колой бегать, так что собирайся, поедем в студию.
Мотя хотел было сказать, что не только не поедет работать с Джоном и Махновским, но при первом удобном случае еще и морду Джону набьет за то, что тот устроил на даче в Переделкино, но тот, опережая Моту, сказал:
– А ассистенткой у тебя Роза будет, помнишь ее? Она про тебя все меня спрашивала, между прочим: когда Зарайский приедет, когда я его увижу?
– Правда спрашивала? – надтреснутым голосом спросил Зарайский.
– Правда-правда, – хмыкнул в трубку Джон, – давай, через два часа в Останкино у Михаила в приемной, я тебя там жду.
***
Устройство прощальной вечеринки по поводу расставания с холостяцкой жизнью своего нового друга Массарского взял на себя сам Махновский. Вернее, не самолично господин кремлевский советник и депутат, а один из самых шустрых его порученцев, имевший для этого под рукой целую свору мальчиков и девочек на побегушках. Шустрость порученца оказалась настолько выдающейся, что, когда гости собрались, не было конца изумленным охам и ахам. А публику, уже достаточно повидавшую и в чем-то даже пресыщенную, вообще трудно было чем-либо удивить. Но шустрый порученец оправдал все надежды, возложенные на него, потому что рассматривал организацию подобного шоу как некий экзамен. Ведь если можешь талантливо и замысловато организовать пьянку-гулянку для высокопоставленных дружков своего патрона, значит, тебе можно поручить и более важные дела.
В Усово, за Знаменкой, за этой, наверное, последней оставшейся по Рублевке деревне с натуральным не застроенным еще особняками полем в трех со сказочною быстротой выстроенных павильонах, были собраны чудные декорации: и Рим времен Тиберия и Калигулы, и Версальский дворец времен Людовика XIV, и Москва Ивана ГУ Грозного.
Вечеринка планировалась как пробный прогон, генеральная репетиция: оркестр, костюмы, декорации. Соответственно были наряжены слуги и приглашенные на специально подготовленные для них роли известные и малоизвестные артисты. Для гостей приготовлены костюмерные с набором тог, кафтанов и виц-мундиров всех мастей и размеров.
Скорость, с какой строились декорации, была сравнима лишь со скоростью строительства хрустальных дворцов, которые джинны из медной лампы сооружали за одну Шахерезадову ночку. Распоряжались на стройке Джон Петров и Мотя Зарайский. Павильоны эти с декорациями планировалось использовать в дальнейшем для съемок их исторического супер-шоу.
Вообще, нынешняя Москва – это своего рода продукт идеологического влияния Запада. Насмотрелись американских киношек, где успешные нью-йоркские евреи-юристы в очечках на холеных мордашках своих перед свадьбой друга непременно напиваются в сиську… Вот и Махновскии не избежал влияния, придумал устроить этакую вечеринку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25