Черные почтовые ящики у парадного были уродливо измяты, а некоторые явно взломаны. Я получала свою почту непосредственно от домовладелицы, испытывая подозрение, что она-то как раз и взламывает ящики, чтобы на досуге баловаться почтой своих жильцов. По обе стороны от широкой лестницы тянулись узенькие полоски газона с двумя раскоряченными кустами в самом конце. В прошлом году я посадила там семена тысячелистника, однако мистер Динки, чихуахуа домовладелицы, безжалостно их разрыл. Так же он, впрочем, поступил и со всем остальным газоном. Теперь здесь повсюду валялись клочки дерна, отчего двор напоминал волшебное поля боя.
– А мне еще казалось, будто я в поганом месте живу, – прошептал мне Дженкс, пока я поднималась по пораженным сухой гнилью ступенькам.
Мои ключи зазвенели, когда я, не выпуская из рук коробки, стала отпирать дверь. Тоненький голосок у меня в голове уже много лет твердил мне примерно о том же. Стоило мне только войти в прихожую, как аромат жарящейся еды атаковал мое обоняние, и я невольно сморщила нос. Один и тот же зеленый ковер, истертый и обтрепанный, бежал вверх по лестнице как снаружи, так и внутри дома. Миссис Бейкер опять вывернула на лестнице лампочку, но солнца, что через окно на площадке падало на обои с узором из розовых бутонов, было вполне достаточно, чтобы я нашла дорогу к своей квартире.
– Послушай, – сказал Дженкс, пока я поднималась по лестнице. – Вон то пятно на потолке аккурат в форме пиццы.
Я подняла взгляд. Странно, раньше я никогда его не замечала.
– А вон та вмятина в стене? – продолжил феек, когда мы достигли второго этажа. – Она явно от чьей-то головы. Вот черт… если бы эти стены могли говорить.
Тут я обнаружила, что по-прежнему способна улыбаться. Ладно, подождем, пока он до моей квартиры доберется. В полу гостиной была приличная яма после того, как там кто-то костер разжигал.
Моя улыбка мигом исчезла, стоило мне только завернуть на площадку третьего этажа. Все мои вещи стояли в коридоре.
– Что за черт? – потрясенно прошептала я. Затем поставила на пол коробку и воззрилась на дверь миссис Талбу, домовладелицы. – Я же заплатила квартплату!
– Эй, Рэчел! – крикнул мне с потолка Дженкс. – Где твоя кошка?
VC нарастающим гневом я принялась разглядывать свою мебель. Втиснутая в узкий коридор, покрытый вшивым линолеумом, она словно бы занимала больше места.
– Рэчел! – заорал Дженкс. – Где твоя кошка, черт побери?
– Нету у меня кошки, – почти прорычала я. Это было мое больное место.
– А я думал, у всех ведьм есть кошки. Возмущенно поджав губы, я зашагала по коридору.
– От кошек у мистера Динки чих начинается. Дженкс летел у самого моего уха.
– У какого еще мистера Динки?
– Вон у того, – отозвалась я, указывая на непомерно большую фотографию белого чихуахуа, вставленную в массивную раму и висящую напротив двери домовладелицы. На уродливо-пучеглазом псе красовался один из тех бантов, какие счастливые родители обычно надевают на младенца, желая дать всем понять, что это девочка. Я забарабанила в дверь. – Миссис Талбу! Миссис Талбу!
Послышалось приглушенное тявканье мистера Динки, а также скрежет когтей по той стороне двери. Дальше последовали отчаянные попытки домовладелицы все это заглушить. В ответ мистер Динки удвоил уровень шума, скребя когтями по полу и явно желая ко мне прорыться.
– Миссис Талбу! – крикнула я. – Почему мои вещи в коридоре?
– Про тебя тут, Плутовка, словечко молвили, – ответил мне Дженкс с потолка. – Ты теперь порченый товар.
– Я же просила так меня не называть! – заорала я, снова начиная барабанить в дверь.
Внутри послышалось, как заперли еще одну, внутреннюю дверь, и тявканье мистера Динки стало совсем глухим и неИСТОВЫМ.
– Прочь отсюда, – донесся до меня тонкий голосок. – Тебе здесь больше не жить.
Моя ладонь заныла, и я принялась ее массировать.
– Думаете, я не смогу платить за квартиру? – проорала я, ничуть не заботясь о том, что весь этаж меня слышит. – У меня есть деньги, чтобы вы знали, миссис Талбу! Вы не можете меня отсюда выкинуть! У меня с собой квартплата за месяц вперед! – Вытащив из черного конверта влажный чек, я помахала им перед дверью.
– Я сменила замок в твоей двери, – вывела тонкую трель миссис Талбу. – Убирайся отсюда, пока тебя не убили.
Не веря своим ушам, я воззрилась на дверь. Она уже узнала про угрозу ВБ? Вдобавок старая дева явно прикидывалась шлангом. У миссис Талбу прекрасно получалось докричаться до меня через стену, когда она считала, что моя музыка играет слишком громко.
– Вы не можете меня выселить! – отчаянно крикнула я. – У меня есть права.
– Мертвые ведьмы прав не имут, – заметил Дженкс, пристроившийся у лампы дневного света.
– Черт побери, миссис Талбу! – завопила я. – Меня еще не убили!
Ответа не было. Я стояла перед дверью и по мере сил размышляла. Особого выбора на предмет места жительства у меня не имелось, и она это знала. Тогда я предположила, что смогу жить в своей новой конторе, пока чего-нибудь не подыщу. Такой вариант, как вернуться домой к матушке, я даже не рассматривала, а с братом я не разговаривала с тех пор, как поступила на работу в ВБ.
– А как насчет моего залога? – поинтересовалась я, но за дверью продолжали молчать. Внутренне я уже начала гореть ровным, медленным пламенем. Такое могло продлиться несколько суток. – Миссис Талбу, – тихо сказала я. – Пока вы не отдадите мне излишек квартплаты за этот месяц и залог, я намерена сидеть у вас перед дверью. – Тут я сделала паузу и прислушалась. – Я намерена сидеть здесь, пока на меня не наложат заклятье. Прямо здесь я, вполне возможно, и рвану. На вашем ковре останется большое кровавое пятно. Это пятно вы в жизни своей не выведете. Вам придется каждый день глазеть на это большое кровавое пятно. Вы слышите меня, миссис Талбу? – Негромко и предельно люто осведомилась я. – А мои ошметки так и останутся здесь на потолке. У вас в коридоре.
Из-за двери донеслось приглушенное оханье.
– Боже мой, Динки, – пропищала миссис Талбу. – Где моя чековая книжка?
Я взглянула на Дженкса и горестно улыбнулась. А он показал мне два больших пальца кверху.
Последовало какое-то шуршание, затем опять тишина и наконец ясно различимый звук рвущейся бумаги. Я задумалась, зачем старая дева прикидывалась шлангом. Все прекрасно знали, что она тверже окаменелого дерьма хищного динозавра и всех нас переживет. Даже Смерть не особо ее хотела.
– Я расскажу про тебя, бесстыдница! – крикнула из-за двери миссис Талбу. – Ты теперь во всем городе себе квартиры не снимешь.
Дженкс метнулся вниз, когда из-под двери выполз клочок белой бумаги. Секунду над ним повисев, феек молча мне кивнул, имея в виду, что все в полном порядке. Я подняла чек и прочла указанную там сумму.
– А как насчет моего взноса? – поинтересовалась я. – Хотите зайти со мной в мою квартиру и все там осмотреть? Убедиться, что в стенах нет дыр от гвоздей, а ковер не исчерчен рунами?
Послышалось глухое проклятие, затем опять шуршание и поскребывание, после чего из-под двери показался еще один клочок белой бумаги.
– Вон из моего здания! – проревела миссис Талбу. – Не то я на тебя мистера Динки спущу!
– Да-да, старая крыса, я тоже очень тебя люблю. – Я сняла со своего брелока ключ от квартиры и бросила его под дверь. Затем, по-прежнему разгневанная, но уже частично удовлетворенная, прихватила с пола второй чек.
Я направилась было к своим вещам, но резко сбавила ход, почуяв предательский запах серы. Плечи мои тревожно напрягались, пока я оглядывала свои пожитки, составленные вдоль стен. Все было заговорено. Я не могла ничего коснуться. О Господи. ВБ все-таки вынесла мне смертный приговор.
– Все эти вещи мне в соли не вымочить, – сказала я, услышав щелчок запирающейся двери.
– Я знаю одного парня со специальной кладовкой. – Голос Дженкса прозвучал необычно сочувственно, и я подняла глаза к потолку, складывая руки на груди. – Если я его попрошу, он все это для тебя уберет. А заговоры ты потом растворишь. – Феек поколебался, оглядывая мои музыкальные пластинки, кое-как сваленные в большой медный таз для заговоров.
Я кивнула, прислоняясь к стене и соскальзывая по ней до самого пола. Моя одежда, моя обувь, моя музыка, мои книги… вся моя жизнь!
– Ох, нет, – негромко выдохнул Дженкс. – Они заговорили твой диск «Лучшего у Такаты».
– Он с автографом, – прошептала я, и гудение его крылышек сделалось куда тише от расстройства. Пластик, скорее всего, вымачивание в соляном растворе переживет, а вот бумажная обложка будет непоправимо испорчена. Я подумала, не написать ли Такате, чтобы он выслал мне другую пластинку. Он вполне мог меня помнить. Однажды мы с ним провели по-настоящему дикую ночь, гоняясь за тенями на руинах старых биолабораторий в Цинциннати. Кажется, он даже песню про это написал. «Юный месяц встает над Цинни / Тени веры – дурные вакцины». Эта песня целых шестнадцать недель из первой двадцатки хитпарада не выходила. Я мрачно нахмурила брови. – А есть тут что-то, чего они не заговорили?
Приземлившись на телефонный справочник, Дженкс пожал плечами. Справочник был раскрыт на страничке с телефонами похоронных бюро.
– Замечательно. – Чувствуя неприятное сжатие в животе, я встала на ноги. Мои мысли резко вернулись к тому, что Айви прошлой ночью сказала про Леона Бейна. Мелкие кусочки ведьмака были разбрызганы по всему парадному. Я с трудом сглотнула. Домой я идти не могла. Как же мне теперь было откупиться от Денона?
Голова снова начала разламываться. Дженкс сел на мою серьгу, держа свой большой рот на замке, пока я брала картонную коробку и спускалась по лестнице. Так, теперь все по порядку.
– Как зовут твоего знакомого? – спросила я, когда мы спустились в прихожую. – Того, что со специальной кладовкой? Если я ему доплачу, может, он вдобавок мои вещи раствором обработает?
– Если ты ему расскажешь, как это делается. Он не ведьмак.
Я мучительно постаралась собраться с мыслями. Мобильник лежал у меня в сумочке, но аккумуляторная батарейка в нем сдохла. Зарядное устройство было где-то в моем магическом барахле.
– Я позвоню ему из конторы, – сказала я.
– У него нет телефона. – Дженкс слетел с серьги, порхая прямо у меня перед глазами. Пластырь у него на крылышке немного отклеился, и я подумала, не предложить ли мне фейку приладить его на место. – Он живет в Низинах, – добавил Дженкс. – Я сам его обо всем попрошу. А то он застенчивый.
Я было потянулась к дверной ручке, но вдруг заколебалась. Прижавшись спиной к стене, я слегка отодвинула в сторону выцветшую желтую занавеску и выглянула в окно. Запущенный двор казался тихим под светом предвечернего солнца, пустым и недвижным. Оконное стекло приглушало гудение газонокосилки и свист проносящихся мимо машин. Плотно сжав губы, я решила ждать здесь, пока не услышу, как подъезжает автобус.
– Он любит наличные, – сказал Дженкс, опускаясь и вставая на подоконник. – Я приведу его в контору, когда он все твое барахлишка в кладовку запрет.
– Ты имеешь в виду, все, что к тому времени само собой отсюда не денется? – спросила я, хотя и знала, что за сохранность моих вещей вряд ли стоило опасаться. Да, заговоры, особенно черные, обычно бывали специфичны к мишени, но кто мог знать? Ни один дурак не стал бы рисковать своей жизнью из-за моего дешевого скарба. – Спасибо, Дженкс. – Теперь выходило, что он уже дважды меня спас. Из-за этого я испытывала неловкость. И легкое чувство вины.
– Брось, Рэчел, мы же партнеры, – отозвался Дженкс, но мне это ни капли не помогло.
Натужно улыбаясь энтузиазму фейка, я поставила коробку на подоконник и стала дожидаться автобуса.

ГЛАВА ПЯТАЯ

В автобусе было тихо– как и в любом общественном транспорте, движущемся в эти часы по Низинам. Дженкс вылетел в окно вскоре после того, как мы переехали через реку и оказались в Кентукки. Он придерживался того мнения, что ВБ не станет садиться мне на хвост и брать меня за жабры в автобусе, при свидетелях. Я не была готова в это поверить, но и просить его остаться тоже не собиралась.
Я сказала водителю адрес, и он любезно согласился сообщить мне, когда мы туда прибудем. Человечек был совсем тощим, и выцветшая синяя униформа висела на нем как на скелете несмотря на ванильные вафли, которые он почти непрерывно запихивал себе в рот.
Большинство шоферов общественного транспорта в Цинциннати отлично уживалось с Внутриземцами, но не все. Человеческая реакция на нас бывала самой что ни на есть разнообразной. Некоторые нас боялись, некоторые нет. Некоторые хотели стать как мы, некоторые хотели нас убить. Немногие пользовались преимуществом более низкой налоговой ставки и жили в Низинах, но большинство так не поступало.
Вскоре после Поворота произошла неожиданная миграция, когда все люди, которые смогли себе это позволить, переехали в самую глубь городов. Тогдашние психологи нашали это «синдромом гнездования», и в ретроспективе по охватившее всю страну явление было вполне понятно. Тем временем Внутриземцы, привлеченные перспективой овладеть чуть большим клочком своей земли, не говоря уж о резком падении, цен на это жилье, охотно расхватывали собственность в предместьях.
Демография населения стала выравниваться лишь в последнее время, когда зажиточные Внутриземцы начали перебираться обратно в город, а менее удачливые и лучше информированные люди решили, что им куда приятнее будет жить в славном Внутриземном квартале, чем в дрянном человеческом. В общем и целом, однако, не считая небольшого района вокруг университета, люди жили в Цинциннати, а Внутриземцы – за рекой, в Низинах. Нас нисколько не коробило то, что большинство людей избегало наших кварталов примерно так же, как доповоротных гетто.
Низины сделались подлинным бастионом Внутризем-ной жизни, на поверхности непринужденно-уютным, но имеющим уйму тщательно скрытых потенциальных проблем. Большинство людей поражалось тому, какими нормальными представляются Низины, что, если хорошенько об этом задуматься, имело свой резон. Наша история была неотделима от истории человечества. Мы не просто упали с неба в 1966-м году. Мы эмигрировали с острова Эллиса. Мы участвовали в Гражданской войне, а также в Первой и Второй мировых. Больше того, кое-кто из нас побывал на всех трех. Мы страдали в период Великой Депрессии. Мы не меньше всех прочих ждали, когда же наконец выяснится, кто действительно убил Джона Роберта Кеннеди.
Однако опасное различие все же существовало, и все Внутриземцы старше пятидесяти лет проводили ранний этап своей жизни под определенной личиной. Эта традиция сохранилась вплоть до сегодняшнего дня.
Дома в Низинах представляются скромными, выкрашенные в белый, желтый, а порой и в розовый цвет. Нет там никаких домов с привидениями, не считая замка под названием Земля Любви в октябре, когда его превращают в самый худший дом с привидениями по обе стороны реки. Всюду, как положено, имеются качели, плавательные бассейны, велосипеды на лужайках и припаркованные у тротуаров машины. Требуется острый взгляд, чтобы заметить расположенные шестиугольниками для отваживания черной магии цветы и забетонированные окна полуподвальных помещений. Дикая, беспощадная реальность расцветает лишь в самых глубинах города, где собираются люди и где идет буйство эмоций: в парках с аттракционами, танцевальных клубах, барах, церквях. Но. никогда в наших домах.
А еще в Низинах очень тихо – даже по ночам, когда все их обитатели не спят. Именно эта недвижная стылость, которую люди первым делом здесь подмечают, больше всего делает их столь несдержанными и выпускает на волю их инстинкты.
Глазея из окна автобуса и пересчитывая черные, непроницаемые для света шторы, я почувствовала, как мое нервное напряжение постепенно спадает. Мир и тишина этого района словно бы просачивались в автобус. Даже немногие люди, которые в нем ехали, погрузились в неподвижность. В Низинах что-то такое словно бы всегда говорило: «Здесь дом».
Мои волосы качнулись вперед, когда автобус внезапно затормозил. Сидевший позади парень, вставая, задел мое плечо, и я нервно дернулась. Громко стуча ботинками, он спустился по ступенькам и вышел на солнце. Шофер сказал, что моя остановка– следующая. Я поднялась и стала ждать, пока этот любезный мужчина громыхал по боковой улочке, чтобы высадить меня прямо у нужного дома. Я вышла из автобуса в пятнистую тень, прижимая к себе коробку и стараясь не вдыхать выхлопные газы, пока автобус укатывал прочь. Вскоре он исчез за углом, забирая с собой шум и последние остатки человеческого присутствия.
Понемногу становилось все тише. Стало слышно птичье щебетание. Где-то неподалеку кричали дети– нет, скорее вопили. Лаяла собака. Начертанные разноцветными мелками руны украшали тротуар. Мне тупо улыбалась брошенная кем-то из детей клыкастая кукла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55