Он как будто понимал, что наши ноги не приспособлены для передвижения по такой поверхности, а его – вполне годятся. Впечатывая свои огромные лапы в заледеневший тротуар, Бу метр за метром, квартал за кварталом тащил нас вперед. То, что, поскользнувшись, мы судорожно за него цеплялись, чтобы не упасть, он воспринимал с абсолютным спокойствием, ждал, пока мы обретем равновесие, и продолжал путь. Лекси и я начинали хохотать всякий раз, стоило кому-то из нас поскользнуться и уцепиться за Бу. Иными словами, всю дорогу мы смеялись без остановки, потому что и шага не могли сделать без его помощи, словно из маленького, уютного Парка-Слоуп в Бруклине мы перенеслись на Аляску.
Оставив дочку праздновать день рождения, мы с Бу вернулись, а через три часа все повторилось: путь из дома до гостей и обратная дорога вместе с Лекси.
Той ночью Бу стал нашим проводником; он буквально протащил нас по непроходимой ледовой дороге, и я всем сердцем была ему благодарна (просто золото, а не собака).
Как-то летом мы совершили очередное восхождение на гору Вашингтон. Когда мне было двадцать, я карабкалась туда в обществе Моппет и Бью. Трижды мы поднимались с Дэвидом и Тимбой. Теперь, когда Лекси исполнилось девять лет, настала очередь Бу. И как же отличалось наше путешествие с Бу от восхождения с Тимбой! Тимба была на пятнадцать килограммов легче, она, как газель, перепрыгивала через поваленные деревья и небольшие ручейки. Бу лучше давались силовые упражнения, чем изящные прыжки. Ему проще было оттащить бревно в сторону, чем перепрыгнуть через него. Но тем не менее ему нравилась эта длительная прогулка вверх по заросшему сосновым лесом склону. Правда, часа через три он заметно устал и уже с усилием переставлял свои огромные ноги. К тому времени, когда мы достигли границы леса, т. е. преодолели две трети пути, бедный мальчик совсем выдохся. А впереди оставалась самая тяжелая часть: подъем по крутому каменистому склону, требовавший от всех максимального напряжения сил, и Бу продолжал шагать дальше.
Перед самой вершиной я вдруг увидела такое, от чего уровень адреналина у меня в крови резко подскочил. Навстречу нам спускались человек двадцать туристов, очевидно, учеников колледжа, тропа же была такой узкой, что даже худому человеку приходилось отступать в сторону, чтобы пропустить идущих навстречу. Поскольку спускаться всегда легче, то небольшой отряд приближался к нам довольно быстро.
Меня охватили мрачные предчувствия. Что если кто-нибудь заденет Бу или, не дай бог, толкнет его? Уже не было времени оттащить его в сторону или надеть намордник: через секунду они были рядом и начали пробираться мимо нас. И тут шедший впереди молодой человек проделал то, что Бу даже в страшном сне не мог себе вообразить: он погладил пса по голове, как иногда это делают взрослые по отношению к трехлетнему ребенку, совершившему что-то хорошее. Мало того, каждый следующий, проходя мимо пса, гладил его по голове. Эти двадцать поглаживаний могли обернуться двадцатью собачьими укусами, и произошло бы это в получасе ходьбы от вершины горы Вашингтон. Но ничего не случилось! Возможно, на Бу волшебным образом подействовали горы и тяжелое, но богатое впечатлениями, путешествие сквозь облака. А может быть, он слишком устал, чтобы противостоять двадцати поглаживаниям по голове, доставшимся ему в этот день. Когда я оправилась от шока, то увидела (возможно, это было результатом переутомления), каким умиротворенным выглядит мой грозный ротвейлер. Когда Бу преподносил вам приятный сюрприз, бесполезно было искать этому объяснение. Я просто складывала эти подарки в копилку своей памяти, где они хранятся и по сей день.
Кроме разовых сюрпризов, существовали еще маленькие ежедневные ритуальные подарочки: это были лапы Бу, которые по одному ему понятным причинам пес каждое утро предъявлял мне в холле на втором этаже в тот момент, когда я направлялась вниз готовить завтрак. Ротвейлер, не позволявший обнять себя, улыбку которого я видела раз в год, ждал, когда я протяну руку сквозь перила лестницы и поиграю с пальцами на его лапах. Он переносил вес тела на три лапы, а четвертую протягивал мне, чтобы я могла помассировать ее. Когда с одной лапой было покончено, он протягивал другую. Этот маленький ритуал, с которого начинался каждый наш день, сам Бу и придумал, видимо, он испытывал в этом потребность.
И еще. Во время наших прогулок в Проспект-Парке пес (подобно тому, как кошка несет во рту своего котенка) нежно держал в своей пасти мою руку, осторожно сжимая ее зубами и перекатывая языком, стараясь не дать мне освободиться и прервать этот контакт. И ни разу за все шесть лет его огромные зубы не причинили мне боли.
Прохожие, которые видели лишь человеческую руку, погруженную в огромную зубастую пасть, реагировали всегда одинаково: «Боже, он грызет ее руку!» Так мы проходили квартал или два, потом я говорила: «Хорошо, Бу, все замечательно, но все-таки отдай мне мою руку». Он отпускал ее, и мы шли дальше уже не связанные так тесно, но все равно вместе.
Время от времени Бу, к моему удовольствию, оказывал такое же внимание и руке моей матери. Я уже упоминала, что Морган (сын Деллы) так и остался единственной любовью моей мамы, после его смерти она не захотела взять другую собаку. (Свою любовь к животным она и по сей день изливает на моих собак). Если большой, агрессивный, но застенчивый Бу брал в пасть ее руку, этот знак его расположения никогда не оставлял маму равнодушной. Правда, когда это случилось впервые, она чуть не лишилась сознания, пока я не объяснила, что таким способом пес выражает свою любовь.
Однажды Бу проявил симпатию к совершенно незнакомой женщине. Ей оказалась кинолог в гостинице для животных в Лонг-Айленде. Туда мы отвезли собак, когда собирались уехать на неделю из страны. Нам рекомендовали эту гостиницу, и действительно, там все оказалось очень хорошо: дружелюбный персонал, чистые просторные внутренние помещения; большой, поросший травой двор для ежедневных прогулок, которые, как нас заверили, наши собаки обязательно будут совершать. В гостиницах животных размещают по отдельным вольерам; я попросила поселить наших питомцев по соседству, чтобы они могли видеть друг друга. Хозяева охотно согласились. Я также предупредила, что Дэзи с ее замашками примадонны может здесь не понравиться, но вести себя она будет прилично. Потом у нас состоялся специальный разговор о повадках Бу. Я предупредила, что пес может проявлять агрессивность, хотя он хорошо обучен, и порекомендовала персоналу соблюдать в обращении с ним особую осторожность. А в ответ услышала – «Никаких проблем».
Потрепав каждую собаку по загривку и велев им «вести себя хорошо», мы передали их кинологу – русоволосой женщине в комбинезоне с дружелюбным, но весьма решительным выражением лица, и она их увела.
Три часа спустя мы садились в самолет, следующий на Бермуды, в полной уверенности, что с нашей «сворой» все будет в порядке.
Вернувшись через неделю, мы прямо из аэропорта отправились забирать собак, а пока ехали, говорили только об одном: «Как там наши собаки?», «Не слишком ли расстроена Дэзи?» и «Боже, надеюсь, Бу никого не покусал!»
Прибыв на место, мы поспешили внутрь. Молодой человек первой вынес Дэзи, она бросилась к нам, на ее мордочке было написано: «Слава богу, вы вернулись! Здесь так ужасно. Совершенно невыносимо!» Мы выразили ей свое сочувствие. Через несколько минут появилась та же русоволосая женщина в комбинезоне вместе с Бу, который игриво вокруг нее крутился, радостно прыгал, а в глазах его плескалось веселье.
Я остолбенела. Слишком неправдоподобным казалось это зрелище: мой «плохой мальчик», который не только не кусает свою «временную хозяйку», но и демонстрирует явное к ней расположение. Это была вовсе не щенячья любовь. К тому моменту Бу было шесть лет. То была любовь взрослого. Потом он увидел нас и кинулся ко мне со столь страстными приветствиями, что я едва устояла на ногах. Женщина с улыбкой подошла ко мне и сказала: «Великолепная собака. Потрясающая!».
Дэзи замешкалась в дверях. Бу в одно мгновение оказался на улице. Но за то время, пока мы шли по дорожке к машине, он, не забывая выражать восторг по поводу нашей встречи, несколько раз оглянулся на женщину в комбинезоне, которая стояла в дверях и махала нам рукой. Попробуй угадай, что творится в голове – а может быть, и в сердце – у собаки, которую ты, казалось бы, хорошо знаешь. То, что произошло в гостинице для животных в Лонг-Айленде, имело одно объяснение: Бу полюбил совершенно незнакомую женщину, видимо, почувствовал в ней нечто созвучное, родственное своей натуре, но что именно это было, так и осталось для меня загадкой.
Всю свою врожденную нежность и любовь Бу проявлял в отношениях с Дэзи: он вилял хвостом и светился от радости, когда, возвращаясь домой после продолжительной прогулки в парке (для Дэзи это было слишком утомительно), видел ее возле входной двери, где она нас поджидала. Как он радовался, если я брала в руги два поводка, – это означало, что Дэзи идет в парк вместе с нами. Ее миниатюрность приводила Бу в экстаз; его умиляли ее коричневые кудряшки, которые он регулярно обнюхивал и перебирал, словно пересчитывал. Больше всего, думаю, его душу грели женственность и нежность Дэзи. Маленькому кудрявому кокер-спаниелю позволялось все, но при условии неукоснительного соблюдения правила номер один: никогда не соваться в миску с едой, когда Бу ест, потому что один-единственный шаг в этом направлении мог превратить в «обед» и саму обожаемую Дэзи.
Ну, что можно поделать с такой собакой? Чему может научить ротвейлер, обликом своим напоминающий огромный немецкий танк? Меня он научил многому. Прежде всего, я поняла: если идет война и главная задача – найти и разбить противника, танк, способный уничтожить все на своем пути, справляется с этой задачей великолепно. Когда же военные действия не ведутся, танк остается не у дел, ему негде и незачем применять свою мощь. А гражданское население отнюдь не приветствует появление танка на дорогах мирного времени.
Бу продемонстрировал мне, что чрезмерная агрессивность и жестокость, проявляемые в моменты кажущейся опасности, сильно осложняют жизнь как собакам, так и людям, страдающим подобным синдромом. Чрезмерная жесткость лишила Бу возможности проявлять врожденные нежность и доброту. Фактически единственным счастливым исключением стали его отношения с Дэзи. К тому же он не смог получить причитающуюся ему долю любви от близких людей, не потому что они не любили его, а потому что он не позволял им проявлять чувства.
Что еще? Бу был очень умен, но чтобы жить в этом мире, недостаточно иметь просто хорошие мозги. Нужно уметь оценивать ситуацию (не говоря уж о других, более тонких нюансах), устанавливать связь между причиной и следствием: «Если я буду нападать на других собак, то не смогу с ними играть. Если я буду рычать на тех, кто меня любит, они десять раз подумают, стоит ли меня ласкать и баловать». Несмотря на свой ум, некоторые причинно-следственные связи Бу выявить так и не сумел.
Все это было важно, но самые жестокие уроки ждали меня впереди.
Летом 1996 года я закрыла Грин Виллидж.
Решение оставить магазин далось мне нелегко. После восемнадцати лет непрерывной работы я мечтала, как все люди, иметь два выходных в конце недели. Лекси подрастала. По субботам она играла в баскетбол, а по воскресеньям в софтбол, ее приходилось провожать на эти занятия. Я планировала написать книгу, а при шестидневной рабочей неделе это невозможно. Понятно, что писательскую деятельность имеет смысл начинать при наличии свободного времени; обрести его я смогу, лишь закрыв магазин. Но как же мне жаль было с ним расставаться!
Я начинала мой бизнес с нуля, он помог мне вырастить дочь и дал возможность – почти нереальную в условиях большого города – брать с собой на работу собак. Но сожаления отступили на второй план, когда возникла потребность писать. Кроме того, я получала возможность совершать длительные, с хорошей нагрузкой (слишком хорошей для Дэзи) прогулки в парке с Бу. Я с нетерпением ждала того момента, когда наконец смогу не спеша, подолгу гулять с ним – только он и я в окружении деревьев и травы.
Но этому не суждено было осуществиться.
В первые же недели моей новой жизни я обнаружила, что в движениях задних лап Бу появилась скованность. Возможно, это из-за слишком больших нагрузок, или так повлияли наши регулярные пятикилометровые прогулки в быстром темпе по асфальтированной дорожке вокруг Проспект-Парка. Асфальт не причинял неудобств моим обутым в спортивную обувь ногам, но мог оказаться слишком жестким для собачьих лап. Вначале я не сильно обеспокоилась, просто дала ему несколько таблеток аспирина (засунув их в кусок ветчины, который он тут же проглотил) и изменила маршрут прогулок. Теперь мы ходили по мягкой траве в парке, и не так долго, как раньше. Но скованность становилась все заметнее. Решив, что это последствия какой-то травмы, я совсем прекратила занятия и выводила пса на пять минут, чтобы он мог опорожнить кишечник и мочевой пузырь. Однако его хромота все усиливалась. Мне не хотелось думать, что у Бу серьезные проблемы, – страшнее, чем сломанный коготь на лапе, – раньше с ним никогда ничего не случалось. Но все-таки меня посетила мысль о возможной дисплазии. На следующий день, в субботу, мы с Лекси повезли Бу на рентген в ветеринарную клинику. Доктор Турофф отсутствовал, и нас приняла доктор Кристин Нортон. (В последующие семь дней я смогла в полной мере оценить как ее опыт, так и милосердие).
Я побыла с Бу, пока не подействовал наркоз. Ближайший час мы с дочерью намеривались посвятить походу по окрестным магазинам и уже направились к выходу из клиники… Но тут открылась дверь кабинета, и один из ассистентов попросил меня вернуться. Что-то в его тоне подсказало мне, что Лекси лучше подождать снаружи.
Я вошла в кабинет, где на столе лежал Бу совершенно неподвижный с открытым ртом. Подойдя ближе, я ахнула: на задней части десен, между зубами, видна была алая, пламенеющая опухоль. Доктор сказала, что они удалят опухоль и отправят ее на биопсию. Через семь дней Бу не стало.
Я получила один из самых жестоких в моей жизни уроков: все мы, и самые физически сильные, и самые стойкие духовно рано или поздно можем оказаться жертвой непредсказуемых обстоятельств. Подобно тому, как гигантскую дамбу смывает мощный поток, начавшийся с одной-единственной капли, так вся физическая мощь и железная воля Бу не помешали одной-единственной раковой клетке превратиться в опухоль, которая погубила его в самом расцвете сил. И произошло это не через год, не через полгода и даже не через месяц. Рак убил его за неделю.
В воскресенье и в понедельник Бу еще мог ходить. Я надевала на него поводок и осторожно спускалась с ним по ступенькам. Мы медленно шли до первого дерева или куста. На обратном пути ноги начинали отказывать, я подбадривала его, мы так же медленно возвращались и поднимались по лестнице.
Во вторник ему и это уже оказалось не под силу. Когда мы после короткой прогулки поднимались по лестнице, ноги отказали Бу, он упал. Я пыталась поддержать его. Собрав силы, Бу кое-как с моей помощью дошел до двери. У меня из глаз катились слезы, было понятно, что он выходил на улицу в последний раз. Я осторожно подвела его к большой желтой диванной подушке на полу в гостиной, здесь теперь было его место. На этой подушке Бу предстояло провести свои последние дни. Так мы могли видеть друг друга, я с ним разговаривала, когда возилась на кухне или садилась за стол с намерением поработать. Хотя с работой ничего не получалось, в это время я была не в состоянии делать даже самые неотложные дела.
Весь день я то ухаживала за псом, то рылась в ветеринарных справочниках и несколько раз звонила доктору Нортон. Она с пониманием отнеслась к моим страхам, одобрила мое стремление создать для Бу максимальный комфорт, и сообщила, что на следующий день будут готовы анализы крови, а также более информативные результаты биопсии, и тогда мы «будем знать, на каком мы свете».
Вечером Бу начал скулить. Я опять позвонила доктору, сказала, что у собаки начались боли и необходимо обезболивающее. Дэвид по дороге домой заехал в клинику и забрал лекарство. Я положила таблетки в еду для Бу, и ему стало легче.
В среду пришел результат биопсии. Самые худшие мои опасения подтвердились. Опухоль во рту оказалась злокачественной, и видимо, не единственной. Определенные признаки указывали на множественный характер новообразований, скорее всего, имелись раковые опухоли и в других частях тела, в том числе в позвоночнике, этим и объяснялось такое стремительное ухудшение самочувствия Бу. Стало ясно, что надежды нет.
У меня разрывалось сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28