Она была так любезна, что просила предупреждать её всякий раз, когда я объезжаю свой избирательный округ. На днях я вторично побывал на "Кавалькаде". Вещь хорошая, но мне не хватало там Вас. Не могу даже выразить, как мне Вас не хватает!Искренне Ваш Юстейс Дорнфорд".
Ему не хватает её! Эти тоскливые слова вызвали тёплый, хотя и слабый отклик в душе Динни, но мысли её тут же обратились к Клер. Нервничает? А разве можно быть спокойной в её ненормальном положении? После суда она ни разу не была в Кондафорде. Динни находила это вполне естественным. Пусть люди говорят, что им нет дела до мнения окружающих, – это неправда, особенно в тех случаях, когда человек, подобно Клер, вырос здесь и принадлежит к местной аристократии. "Не знаю, чего я для неё хочу, грустно подумала девушка. – И так даже лучше: наступит день, когда она сама наконец поймёт, что ей нужно!" Как хорошо понимать, что тебе нужно! Она перечитала письмо Дорнфорда и вдруг впервые захотела разобраться в своих чувствах. Намерена она или нет выйти замуж? Если да, то почему не за Юстейса Дорнфорда? Он ей нравится, она им восхищается, с ним есть о чём поговорить. А её… прошлое? Можно ли всерьёз отнести к ней это слово? Да. Её прошлое, задушенное при рождении, – это самое глубокое из того, что ей суждено пережить! "Пора уже и тебе снова выйти на поле боя". Неприятно выглядеть дезертиром в глазах собственной матери! Но это не дезертирство. На щеках Динни выступили алые пятна. Она испытывала нечто никому не понятное – боязнь изменить тому, кому отдалась всей душой, не успев отдаться телом; боязнь изменить полному отречению от самой себя, которое, – она знала это, – никогда не повторится."Я не люблю Юстейса, – думала она. – Он знает это, знает, что я не способна притворяться. Если он согласен взять меня на таких условиях, то как я должна поступить? Как я могу поступить?" Она вышла в старый защищённый тисами цветник, где распускались первые розы, и долго ходила взад и вперёд, нюхая то одну, то другую, а за нею недовольно брёл спаниель Фош, не питавший к цветам особой склонности."Что бы я ни решила, – подумала Динни, – решать надо немедленно. Я не имею права мучить его неизвестностью".Она постояла у солнечных часов, где тень отставала на час от верного времени, и взглянула на солнце, взиравшее с высоты на фруктовые деревья и тисовую изгородь. Если она выйдет за Дорнфорда, появятся дети, – без них брак немыслим. Она ясно представляла себе (или думала, что представляет) роль половой близости в супружестве. Её беспокоило другое: как это отразится на её и его духовной жизни. Девушка беспокойно переходила от куста к кусту, изредка раздавливая тлю обтянутыми перчаткой пальцами. А в сторонке сидел спаниель Фош и с тоской поедал траву.В тот же вечер Динни написала Дорнфорду. Её мать будет счастлива, если он проведёт у них конец недели. Отец вполне разделяет его точку зрения на сельское хозяйство, но сомневается, разделяет ли её кто-нибудь ещё, кроме Майкла, который однажды вечером в Лондоне, внимательно выслушав генерала, сказал "Да. Требуется одно – руководство, а откуда оно возьмётся?" Сама она надеется, что к моменту приезда в Кондафорд Дорнфорд уже сможет сообщить ей, кто уплатил издержки. Смотреть «Кавалькаду» вторично было, наверно, страшно интересно. Знаком ли ему цветок, который, если она правильно запомнила, называется "меконопсис", исключительно красивая разновидность мака? Родина его Гималаи, поэтому он приживётся на Кемпден-хилл, где климат, кажется, такой же, как там. Если бы Дорнфорд убедил Клер приехать с ним, он вселил бы ликование в сердце местных жителей. На этот раз она подписала письмо "Всегда ваша…" и оттенок оказался настолько тонким, что она сама не уловила его.Предупредив мать о приезде Дорнфорда, девушка прибавила:– Постараюсь залучить сюда Клер. Как ты считаешь, мама, не пригласить ли нам и Майкла с Флёр? Мы же так долго пользовались их гостеприимством.Леди Черрел вздохнула.– У каждого свой образ жизни. Но, разумеется, пригласи, дорогая.– Они будут разговаривать о теннисе, а это и приятно и полезно.Леди Черрел взглянула на дочь, голос которой чем-то напомнил ей прежнюю Динни.Затем, узнав, что приедут и Клер и Майкл с Флёр, девушка стала подумывать, не пригласить ли ей также Тони Крума. В конце концов она оставила эту мысль, но с огорчением, потому что питала к нему товарищеские чувства человека, побывавшего в одинаковой передряге.Она растроганно наблюдала за тем, как её родители пытаются замаскировать своё волнение. Дорнфорд приезжает в свой избирательный округ? Давно пора! Жаль, что у него нет здесь своего собственного пристанища: депутат должен постоянно поддерживать контакт с избирателями.Видимо, он прибудет на машине и захватит с собой Клер; если нет, за ней заедут Флёр и Майкл. Но в каждой из этих фраз Динни угадывала тревогу о Клер и о ней самой.Первый автомобиль подкатил к дому как раз в тот момент, когда она расставила последние цветы в последней спальне. Динни спустилась в холл и встретила там Дорнфорда.– У вашего дома есть душа, Динни. То ли она живёт в голубях на черепичной кровле, то ли сказывается во всём его местоположении, только её чувствуешь сразу же.Она обменялась с ним рукопожатием более долгим, чем собиралась.– Он ведь уже врос в землю. Да и пахнет тут совсем особенно – старым сеном, цветущей вербеной и, наверно, подгнившими оконными рамами.– Вы превосходно выглядите, Динни.– Кажется, да, благодарю вас. В Уимблдоне вы, конечно, побывать не успели?– Нет. Но Клер хотела поехать посмотреть. Оттуда она явится прямо сюда вместе с Монтами.– Что вы хотели сказать, написав, что она нервничает?– Насколько я знаю Клер, она любит быть в самой гуще событий, а сейчас она не у дел.Динни кивнула.– Вы ничего не слышали от неё насчёт Тони Крума?– Слышал. Она рассмеялась и сказала, что он выронил её, как горячую картофелину.Динни приняла у Дорнфорда шляпу и повесила её.– А насчёт уплаты издержек? – спросила она, не оборачиваясь.– Я специально ездил к Форсайту, но так ничего и не выпытал.– Вот как?.. Вы сначала вымоетесь или прямо подниметесь к себе? Обед в четверть девятого. Сейчас половина восьмого.– С вашего разрешения, пройду прямо наверх.– Теперь у вас будет другая комната. Я вас провожу.Она дошла с ним до маленькой лестницы, ведущей в "комнату священника":– Вот здесь ваша ванная. А теперь прямо наверх.– "Комната священника"?– Да. Но привидений в ней нет.Она встала у окна:– Вон тут, видите, ему по ночам спускали с крыши еду. Вид красивый, правда? А весной, когда всё цветёт, ещё лучше.– Замечательный!Он стоял рядом с ней у окна, и Динни видела, как его побелевшие от напряжения пальцы сжимают каменный подоконник. Волна горечи захлестнула её. Сколько раз она мечтала о том, как будет стоять здесь бок о бок с Уилфридом! Она прислонилась к оконной нише и закрыла глаза. Когда, она их открыла, Дорнфорд, не отрываясь, смотрел на неё. Губы его дрожали, руки, заложенные за спину, были стиснуты. Девушка направилась к двери:– Я велю принести и распаковать ваши вещи. Кстати, ответьте мне: вы сами уплатили издержки?Он вздрогнул и отрывисто рассмеялся, словно его внезапно перенесли из трагедии в комедию.– Я? Нет. Мне и в голову не пришло.– Вот как? – опять повторила девушка. – Обед ещё не скоро, вы успеете.И она сошла вниз по маленькой лестнице.Верить ему или нет? А какая разница? Она должна была задать вопрос, он должен был ответить. "Ещё одну реку, переплывём ещё одну реку!.." Раздался шум второго автомобиля, и девушка побежала в холл. XXXVIII В эту странную субботу, когда всем, кроме Майкла и Флёр, было не по себе, Динни, прогуливаясь с Флёр по саду, неожиданно получила ключ к разгадке тайны.– Эм говорит, – начала Флёр, – что ваши ломают себе голову, кто уплатил издержки. По её словам, вы лично подозреваете Дорнфорда и вам тяжело чувствовать себя обязанной ему.– Ничего удивительного. Это всё равно как сознавать, что ты задолжала портнихе.– Дорогая моя, – сказала Флёр, – строго по секрету признаюсь вам: заплатила я. Роджер пришёл к нам обедать и стал сокрушаться, как неприятно направлять счёт людям, у которых нет лишнего пенса. Я посоветовалась с Майклом и послала Роджеру чек. Мой отец составил себе состояние адвокатурой, так что всё получилось тем более кстати.Динни вытаращила глаза.– Видите ли, – продолжала Флёр, беря Динни под руку, – после того как правительство конвертировало заём, мои облигации вскочили на десять пунктов, так что, даже уплатив девятьсот с лишним, я всё равно уже на пятнадцать тысяч богаче, чем была, а курс все повышается. Я рассказала вам только потому, что боялась, как бы это не помешало вам выйти за Дорнфорда. Скажите откровенно, помешало бы?– Не знаю, – помрачнела Динни. Она в самом деле не знала.– Майкл говорит, что давно не встречал такого настоящего человека, как Дорнфорд, а у Майкла острое чутьё на людей. Знаете, – Флёр остановилась и выпустила руку девушки, – я удивляюсь вам, Динни. Вы рождены быть женой и матерью, – это слепому видно. Конечно, я помню, что вы пережили, но ведь прошлое мертво и не встанет из могилы. Я-то знаю, – я ведь пережила то же самое. Нужно думать о настоящем и будущем, то есть о нас самих и наших детях. Особенно это нужно вам, потому что вы – воплощение традиции, преемственности и всякого такого. Не позволяйте воспоминаниям портить вам жизнь. Простите меня, дорогая, но ваш случай абсолютно ясен: либо сейчас, либо никогда. А слово «никогда» применительно к вам – слишком грустная перспектива. Я, конечно, почти лишена морального чувства, заключила Флёр, нюхая розу, – но зато у меня много здравого смысла, и я терпеть не могу, когда чтонибудь пропадает даром.Динни, растроганная взглядом этих карих глаз с необыкновенно яркими белками, долго молчала, прежде чем ответить.– Будь я католичкой, как он, я не колебалась бы.– Монастырь? – иронически подхватила Флёр. – О нет! Моя мать католичка, и всё-таки – нет. А вы к тому же и не католичка. Нет, дорогая, единственное решение – семейный очаг. Другое было бы ошибкой. А совместить оба нельзя.Динни улыбнулась:– Мне остаётся лишь просить прощения за то, что я доставляю людям столько хлопот. Как вы находите эту Анжель Перне?За весь субботний вечер Динни не пришлось больше поговорить с Дорнфордом: он агитировал соседних фермеров. Но после обеда, когда она вела счёт за четырёх игроков, заложивших русскую пульку, он подошёл и встал рядом с ней.– В доме ликование, – бросила она, приписывая Флёр девять очков. Как фермеры?– Самонадеянны.– Неужели?– Это ещё больше осложняет дело.– Такая уж у них манера держаться.– Чем вы занимались сегодня, Динни?– Собирала цветы, гуляла с Флёр, играла с Катом, возилась со свиньями… Пять на тебя, Майкл, и семь на них. Вот уж подлинно христианская игра: делай партнёру то, что хочешь получить от него.– Русская пулька! – задумчиво протянул Дорнфорд. – Странно слышать такое название от людей, ещё отравленных религией.– Кстати, если вы собираетесь завтра к мессе, то до Оксфорда рукой подать.– А вы со мной поедете?– О да! Я люблю Оксфорд и только раз слышала мессу. Езды туда минут сорок пять.Он посмотрел на неё таким же взглядом, каким спаниель Фош встречал её после долгого отсутствия:– Значит, в четверть десятого на моей машине…На другой день, когда она уселась с ним рядом в автомобиле, он спросил:– Опустить верх?– Пожалуйста.– Динни, это прямо как сон!– Хотела бы я, чтобы мои сны были такими же лёгкими, как ход у вашей машины.– Вы часто их видите?– Да.– Приятные или дурные?– Обыкновенные – всего понемногу.– А бывают повторяющиеся?– Один. Река, которую я не могу переплыть.– А, знаю. Другие видят экзамен, который никак не выдержать. Сны безжалостны: они нас выдают. Были бы вы счастливы, если бы смогли во сне переплыть реку?– Не знаю.Они помолчали, затем он сказал:– Эта машина новой марки: скорости переключаются совсем подругому. Но вы, наверно, не интересуетесь автомобилями?– Я просто ничего в них не понимаю.– А ведь вы несовременны, Динни.– Да. У меня всё получается хуже, чем у других.– Кое-что у вас получается лучше, чем у любого другого.– Вы имеете в виду моё умение подбирать букеты?– И понимать шутку, и быть такой милой…Динни, убеждённая, что за последние два года она была чем угодно, только не милой, не ответила и сама задала вопрос:– В каком колледже вы были, когда учились в Оксфорде?– В Ориеле.И разговор опять иссяк.Сено было уже частично сметано в стога, но кое-где оно ещё лежало на земле, наполняя летний воздух благоуханием,– Боюсь, – неожиданно признался Дорнфорд, – что мне расхотелось идти к мессе. Мне так редко удаётся побыть с вами, Динни. Поедем лучше в Клифтон и возьмём лодку.– Да, погода такая, что грех сидеть в помещении.Они взяли влево, миновали Дорчестер и возле Клифтона выехали к склону извилистой реки. Вышли из машины, наняли плоскодонку, немного проплыли и пристали к берегу.– Отличный пример того, как осуществляются благие намерения, – усмехнулась Динни. – Намечаем одно, а получается совсем другое, правда?– Конечно. Но иногда так даже лучше.– Жаль, что мы не прихватили с собой Фоша. Он готов ездить в чём угодно, только бы ему сидеть у кого-нибудь в ногах и чтобы его посильнее трясло.Ни здесь на реке, где они провели около часа, ни потом они почти не разговаривали. Дорнфорд словно понимал (хотя на самом деле не понимал), что в этой дремотной летней тишине, на воде, то залитой солнцем, то затенённой деревьями, он становится девушке гораздо ближе, чем раньше. Динни действительно черпала успокоение и бодрость в долгой лени этих минут, когда слова были не нужны, а тело каждой порой вбирало в себя лето – его благоухание, гул и неспешный ритм, его беспечно и беспечально парящую зелёную душу, чуть слышное колыхание камышей, хлюпанье воды и дальние зовы лесных голубей, доносящиеся из прибрежных рощ. Теперь она понимала, насколько права была Клер: с Дорнфордом в самом деле можно молчать.Когда они вернулись в поместье, Динни почувствовала, что ей не часто выпадали на долю такие же молчаливые и отрадные утра, как это. Но она видела по глазам Дорнфорда, что между его словами: "Благодарю, Динни, я замечательно провёл время", – и его подлинными переживаниями – огромная дистанция. Его умение держать себя в узде казалось ей прямотаки сверхъестественным. И, как всегда бывает с женщинами, сочувствие скоро сменилось у неё раздражением. Всё, что угодно, – только не эта вечная принуждённость, идеальная почтительность, терпение и бесконечное ожидание! Если все утро она провела с ним вместе, то всю вторую половину дня старалась избегать его. Глаза Дорнфорда, смотревшие на неё с грустью и некоторой укоризной, только усиливали раздражение Динни, и она изо всех сил притворялась, что ничего не замечает. "Экая вредная!" – сказала бы её старая няня шотландка.Пожелав ему спокойной ночи у лестницы, она с искренней радостью заметила, какое растерянное у него лицо, и с не меньшей искренностью обозвала себя скотиной. Она ушла к себе в странном смятении, злясь на себя, на него, на весь мир.– А, чёрт! – пробормотала она, нащупывая выключатель.Тихий смех заставил её вздрогнуть. Клер в пижаме курила, забравшись с ногами на подоконник.– Не зажигай, Динни. Иди сюда и посиди со мной. Давай подымим в окно.Три настежь распахнутые рамы смотрели в ночь, простёртую под синим ворсом неба, на котором трепетали звезды. Динни выглянула в окно и спросила:– Где ты пропадала с самого завтрака? Я даже не заметила, как ты вернулась.– Хочешь сигаретку? Ты что-то нервничаешь.Динни выдохнула клуб дыма.– Да. Я сама себе противна.– То же было и со мной, – тихо отозвалась Клер, – но теперь стало легче.– Что ты для этого сделала?Клер снова рассмеялась, и смех прозвучал так, что Динни немедленно задала вопрос:– Ездила к Тони Круму?Клер откинула голову, обнажив белую шею:– Да, дорогая, я побывала у него вместе с нашим фордом. Мы подтвердили правоту закона, Динни. Тони больше не похож на обиженного сиротку.– О! – сказала Динни и снова повторила: – О!Голос у сестры был такой тёплый, томный, довольный, что щеки девушки вспыхнули и дыхание участилось.– Да, как любовник он лучше, чем как друг. До чего же всеведущ закон, – он знал, чем мы должны стать. А в коттедже у Тони после ремонта очень мило. Только надо переделать камин на втором этаже.– Значит, вы теперь поженитесь?– Как можно, дорогая! Нет, сперва поживём в грехе. Потом посмотрим, а пока что приятно проведём время и все хорошенько обдумаем. Тони будет приезжать в город в середине, а я к нему – в конце недели. Словом, все как по закону.Динни рассмеялась. Клер внезапно выпрямилась и обхватила руками колени:– Я давно уже не была так счастлива. Нехорошо мучить людей. Женщина должна быть любимой, – она в этом нуждается. Да и мужчина тоже.Динни высунулась в окно, и ночь постепенно охладила ей щеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Ему не хватает её! Эти тоскливые слова вызвали тёплый, хотя и слабый отклик в душе Динни, но мысли её тут же обратились к Клер. Нервничает? А разве можно быть спокойной в её ненормальном положении? После суда она ни разу не была в Кондафорде. Динни находила это вполне естественным. Пусть люди говорят, что им нет дела до мнения окружающих, – это неправда, особенно в тех случаях, когда человек, подобно Клер, вырос здесь и принадлежит к местной аристократии. "Не знаю, чего я для неё хочу, грустно подумала девушка. – И так даже лучше: наступит день, когда она сама наконец поймёт, что ей нужно!" Как хорошо понимать, что тебе нужно! Она перечитала письмо Дорнфорда и вдруг впервые захотела разобраться в своих чувствах. Намерена она или нет выйти замуж? Если да, то почему не за Юстейса Дорнфорда? Он ей нравится, она им восхищается, с ним есть о чём поговорить. А её… прошлое? Можно ли всерьёз отнести к ней это слово? Да. Её прошлое, задушенное при рождении, – это самое глубокое из того, что ей суждено пережить! "Пора уже и тебе снова выйти на поле боя". Неприятно выглядеть дезертиром в глазах собственной матери! Но это не дезертирство. На щеках Динни выступили алые пятна. Она испытывала нечто никому не понятное – боязнь изменить тому, кому отдалась всей душой, не успев отдаться телом; боязнь изменить полному отречению от самой себя, которое, – она знала это, – никогда не повторится."Я не люблю Юстейса, – думала она. – Он знает это, знает, что я не способна притворяться. Если он согласен взять меня на таких условиях, то как я должна поступить? Как я могу поступить?" Она вышла в старый защищённый тисами цветник, где распускались первые розы, и долго ходила взад и вперёд, нюхая то одну, то другую, а за нею недовольно брёл спаниель Фош, не питавший к цветам особой склонности."Что бы я ни решила, – подумала Динни, – решать надо немедленно. Я не имею права мучить его неизвестностью".Она постояла у солнечных часов, где тень отставала на час от верного времени, и взглянула на солнце, взиравшее с высоты на фруктовые деревья и тисовую изгородь. Если она выйдет за Дорнфорда, появятся дети, – без них брак немыслим. Она ясно представляла себе (или думала, что представляет) роль половой близости в супружестве. Её беспокоило другое: как это отразится на её и его духовной жизни. Девушка беспокойно переходила от куста к кусту, изредка раздавливая тлю обтянутыми перчаткой пальцами. А в сторонке сидел спаниель Фош и с тоской поедал траву.В тот же вечер Динни написала Дорнфорду. Её мать будет счастлива, если он проведёт у них конец недели. Отец вполне разделяет его точку зрения на сельское хозяйство, но сомневается, разделяет ли её кто-нибудь ещё, кроме Майкла, который однажды вечером в Лондоне, внимательно выслушав генерала, сказал "Да. Требуется одно – руководство, а откуда оно возьмётся?" Сама она надеется, что к моменту приезда в Кондафорд Дорнфорд уже сможет сообщить ей, кто уплатил издержки. Смотреть «Кавалькаду» вторично было, наверно, страшно интересно. Знаком ли ему цветок, который, если она правильно запомнила, называется "меконопсис", исключительно красивая разновидность мака? Родина его Гималаи, поэтому он приживётся на Кемпден-хилл, где климат, кажется, такой же, как там. Если бы Дорнфорд убедил Клер приехать с ним, он вселил бы ликование в сердце местных жителей. На этот раз она подписала письмо "Всегда ваша…" и оттенок оказался настолько тонким, что она сама не уловила его.Предупредив мать о приезде Дорнфорда, девушка прибавила:– Постараюсь залучить сюда Клер. Как ты считаешь, мама, не пригласить ли нам и Майкла с Флёр? Мы же так долго пользовались их гостеприимством.Леди Черрел вздохнула.– У каждого свой образ жизни. Но, разумеется, пригласи, дорогая.– Они будут разговаривать о теннисе, а это и приятно и полезно.Леди Черрел взглянула на дочь, голос которой чем-то напомнил ей прежнюю Динни.Затем, узнав, что приедут и Клер и Майкл с Флёр, девушка стала подумывать, не пригласить ли ей также Тони Крума. В конце концов она оставила эту мысль, но с огорчением, потому что питала к нему товарищеские чувства человека, побывавшего в одинаковой передряге.Она растроганно наблюдала за тем, как её родители пытаются замаскировать своё волнение. Дорнфорд приезжает в свой избирательный округ? Давно пора! Жаль, что у него нет здесь своего собственного пристанища: депутат должен постоянно поддерживать контакт с избирателями.Видимо, он прибудет на машине и захватит с собой Клер; если нет, за ней заедут Флёр и Майкл. Но в каждой из этих фраз Динни угадывала тревогу о Клер и о ней самой.Первый автомобиль подкатил к дому как раз в тот момент, когда она расставила последние цветы в последней спальне. Динни спустилась в холл и встретила там Дорнфорда.– У вашего дома есть душа, Динни. То ли она живёт в голубях на черепичной кровле, то ли сказывается во всём его местоположении, только её чувствуешь сразу же.Она обменялась с ним рукопожатием более долгим, чем собиралась.– Он ведь уже врос в землю. Да и пахнет тут совсем особенно – старым сеном, цветущей вербеной и, наверно, подгнившими оконными рамами.– Вы превосходно выглядите, Динни.– Кажется, да, благодарю вас. В Уимблдоне вы, конечно, побывать не успели?– Нет. Но Клер хотела поехать посмотреть. Оттуда она явится прямо сюда вместе с Монтами.– Что вы хотели сказать, написав, что она нервничает?– Насколько я знаю Клер, она любит быть в самой гуще событий, а сейчас она не у дел.Динни кивнула.– Вы ничего не слышали от неё насчёт Тони Крума?– Слышал. Она рассмеялась и сказала, что он выронил её, как горячую картофелину.Динни приняла у Дорнфорда шляпу и повесила её.– А насчёт уплаты издержек? – спросила она, не оборачиваясь.– Я специально ездил к Форсайту, но так ничего и не выпытал.– Вот как?.. Вы сначала вымоетесь или прямо подниметесь к себе? Обед в четверть девятого. Сейчас половина восьмого.– С вашего разрешения, пройду прямо наверх.– Теперь у вас будет другая комната. Я вас провожу.Она дошла с ним до маленькой лестницы, ведущей в "комнату священника":– Вот здесь ваша ванная. А теперь прямо наверх.– "Комната священника"?– Да. Но привидений в ней нет.Она встала у окна:– Вон тут, видите, ему по ночам спускали с крыши еду. Вид красивый, правда? А весной, когда всё цветёт, ещё лучше.– Замечательный!Он стоял рядом с ней у окна, и Динни видела, как его побелевшие от напряжения пальцы сжимают каменный подоконник. Волна горечи захлестнула её. Сколько раз она мечтала о том, как будет стоять здесь бок о бок с Уилфридом! Она прислонилась к оконной нише и закрыла глаза. Когда, она их открыла, Дорнфорд, не отрываясь, смотрел на неё. Губы его дрожали, руки, заложенные за спину, были стиснуты. Девушка направилась к двери:– Я велю принести и распаковать ваши вещи. Кстати, ответьте мне: вы сами уплатили издержки?Он вздрогнул и отрывисто рассмеялся, словно его внезапно перенесли из трагедии в комедию.– Я? Нет. Мне и в голову не пришло.– Вот как? – опять повторила девушка. – Обед ещё не скоро, вы успеете.И она сошла вниз по маленькой лестнице.Верить ему или нет? А какая разница? Она должна была задать вопрос, он должен был ответить. "Ещё одну реку, переплывём ещё одну реку!.." Раздался шум второго автомобиля, и девушка побежала в холл. XXXVIII В эту странную субботу, когда всем, кроме Майкла и Флёр, было не по себе, Динни, прогуливаясь с Флёр по саду, неожиданно получила ключ к разгадке тайны.– Эм говорит, – начала Флёр, – что ваши ломают себе голову, кто уплатил издержки. По её словам, вы лично подозреваете Дорнфорда и вам тяжело чувствовать себя обязанной ему.– Ничего удивительного. Это всё равно как сознавать, что ты задолжала портнихе.– Дорогая моя, – сказала Флёр, – строго по секрету признаюсь вам: заплатила я. Роджер пришёл к нам обедать и стал сокрушаться, как неприятно направлять счёт людям, у которых нет лишнего пенса. Я посоветовалась с Майклом и послала Роджеру чек. Мой отец составил себе состояние адвокатурой, так что всё получилось тем более кстати.Динни вытаращила глаза.– Видите ли, – продолжала Флёр, беря Динни под руку, – после того как правительство конвертировало заём, мои облигации вскочили на десять пунктов, так что, даже уплатив девятьсот с лишним, я всё равно уже на пятнадцать тысяч богаче, чем была, а курс все повышается. Я рассказала вам только потому, что боялась, как бы это не помешало вам выйти за Дорнфорда. Скажите откровенно, помешало бы?– Не знаю, – помрачнела Динни. Она в самом деле не знала.– Майкл говорит, что давно не встречал такого настоящего человека, как Дорнфорд, а у Майкла острое чутьё на людей. Знаете, – Флёр остановилась и выпустила руку девушки, – я удивляюсь вам, Динни. Вы рождены быть женой и матерью, – это слепому видно. Конечно, я помню, что вы пережили, но ведь прошлое мертво и не встанет из могилы. Я-то знаю, – я ведь пережила то же самое. Нужно думать о настоящем и будущем, то есть о нас самих и наших детях. Особенно это нужно вам, потому что вы – воплощение традиции, преемственности и всякого такого. Не позволяйте воспоминаниям портить вам жизнь. Простите меня, дорогая, но ваш случай абсолютно ясен: либо сейчас, либо никогда. А слово «никогда» применительно к вам – слишком грустная перспектива. Я, конечно, почти лишена морального чувства, заключила Флёр, нюхая розу, – но зато у меня много здравого смысла, и я терпеть не могу, когда чтонибудь пропадает даром.Динни, растроганная взглядом этих карих глаз с необыкновенно яркими белками, долго молчала, прежде чем ответить.– Будь я католичкой, как он, я не колебалась бы.– Монастырь? – иронически подхватила Флёр. – О нет! Моя мать католичка, и всё-таки – нет. А вы к тому же и не католичка. Нет, дорогая, единственное решение – семейный очаг. Другое было бы ошибкой. А совместить оба нельзя.Динни улыбнулась:– Мне остаётся лишь просить прощения за то, что я доставляю людям столько хлопот. Как вы находите эту Анжель Перне?За весь субботний вечер Динни не пришлось больше поговорить с Дорнфордом: он агитировал соседних фермеров. Но после обеда, когда она вела счёт за четырёх игроков, заложивших русскую пульку, он подошёл и встал рядом с ней.– В доме ликование, – бросила она, приписывая Флёр девять очков. Как фермеры?– Самонадеянны.– Неужели?– Это ещё больше осложняет дело.– Такая уж у них манера держаться.– Чем вы занимались сегодня, Динни?– Собирала цветы, гуляла с Флёр, играла с Катом, возилась со свиньями… Пять на тебя, Майкл, и семь на них. Вот уж подлинно христианская игра: делай партнёру то, что хочешь получить от него.– Русская пулька! – задумчиво протянул Дорнфорд. – Странно слышать такое название от людей, ещё отравленных религией.– Кстати, если вы собираетесь завтра к мессе, то до Оксфорда рукой подать.– А вы со мной поедете?– О да! Я люблю Оксфорд и только раз слышала мессу. Езды туда минут сорок пять.Он посмотрел на неё таким же взглядом, каким спаниель Фош встречал её после долгого отсутствия:– Значит, в четверть десятого на моей машине…На другой день, когда она уселась с ним рядом в автомобиле, он спросил:– Опустить верх?– Пожалуйста.– Динни, это прямо как сон!– Хотела бы я, чтобы мои сны были такими же лёгкими, как ход у вашей машины.– Вы часто их видите?– Да.– Приятные или дурные?– Обыкновенные – всего понемногу.– А бывают повторяющиеся?– Один. Река, которую я не могу переплыть.– А, знаю. Другие видят экзамен, который никак не выдержать. Сны безжалостны: они нас выдают. Были бы вы счастливы, если бы смогли во сне переплыть реку?– Не знаю.Они помолчали, затем он сказал:– Эта машина новой марки: скорости переключаются совсем подругому. Но вы, наверно, не интересуетесь автомобилями?– Я просто ничего в них не понимаю.– А ведь вы несовременны, Динни.– Да. У меня всё получается хуже, чем у других.– Кое-что у вас получается лучше, чем у любого другого.– Вы имеете в виду моё умение подбирать букеты?– И понимать шутку, и быть такой милой…Динни, убеждённая, что за последние два года она была чем угодно, только не милой, не ответила и сама задала вопрос:– В каком колледже вы были, когда учились в Оксфорде?– В Ориеле.И разговор опять иссяк.Сено было уже частично сметано в стога, но кое-где оно ещё лежало на земле, наполняя летний воздух благоуханием,– Боюсь, – неожиданно признался Дорнфорд, – что мне расхотелось идти к мессе. Мне так редко удаётся побыть с вами, Динни. Поедем лучше в Клифтон и возьмём лодку.– Да, погода такая, что грех сидеть в помещении.Они взяли влево, миновали Дорчестер и возле Клифтона выехали к склону извилистой реки. Вышли из машины, наняли плоскодонку, немного проплыли и пристали к берегу.– Отличный пример того, как осуществляются благие намерения, – усмехнулась Динни. – Намечаем одно, а получается совсем другое, правда?– Конечно. Но иногда так даже лучше.– Жаль, что мы не прихватили с собой Фоша. Он готов ездить в чём угодно, только бы ему сидеть у кого-нибудь в ногах и чтобы его посильнее трясло.Ни здесь на реке, где они провели около часа, ни потом они почти не разговаривали. Дорнфорд словно понимал (хотя на самом деле не понимал), что в этой дремотной летней тишине, на воде, то залитой солнцем, то затенённой деревьями, он становится девушке гораздо ближе, чем раньше. Динни действительно черпала успокоение и бодрость в долгой лени этих минут, когда слова были не нужны, а тело каждой порой вбирало в себя лето – его благоухание, гул и неспешный ритм, его беспечно и беспечально парящую зелёную душу, чуть слышное колыхание камышей, хлюпанье воды и дальние зовы лесных голубей, доносящиеся из прибрежных рощ. Теперь она понимала, насколько права была Клер: с Дорнфордом в самом деле можно молчать.Когда они вернулись в поместье, Динни почувствовала, что ей не часто выпадали на долю такие же молчаливые и отрадные утра, как это. Но она видела по глазам Дорнфорда, что между его словами: "Благодарю, Динни, я замечательно провёл время", – и его подлинными переживаниями – огромная дистанция. Его умение держать себя в узде казалось ей прямотаки сверхъестественным. И, как всегда бывает с женщинами, сочувствие скоро сменилось у неё раздражением. Всё, что угодно, – только не эта вечная принуждённость, идеальная почтительность, терпение и бесконечное ожидание! Если все утро она провела с ним вместе, то всю вторую половину дня старалась избегать его. Глаза Дорнфорда, смотревшие на неё с грустью и некоторой укоризной, только усиливали раздражение Динни, и она изо всех сил притворялась, что ничего не замечает. "Экая вредная!" – сказала бы её старая няня шотландка.Пожелав ему спокойной ночи у лестницы, она с искренней радостью заметила, какое растерянное у него лицо, и с не меньшей искренностью обозвала себя скотиной. Она ушла к себе в странном смятении, злясь на себя, на него, на весь мир.– А, чёрт! – пробормотала она, нащупывая выключатель.Тихий смех заставил её вздрогнуть. Клер в пижаме курила, забравшись с ногами на подоконник.– Не зажигай, Динни. Иди сюда и посиди со мной. Давай подымим в окно.Три настежь распахнутые рамы смотрели в ночь, простёртую под синим ворсом неба, на котором трепетали звезды. Динни выглянула в окно и спросила:– Где ты пропадала с самого завтрака? Я даже не заметила, как ты вернулась.– Хочешь сигаретку? Ты что-то нервничаешь.Динни выдохнула клуб дыма.– Да. Я сама себе противна.– То же было и со мной, – тихо отозвалась Клер, – но теперь стало легче.– Что ты для этого сделала?Клер снова рассмеялась, и смех прозвучал так, что Динни немедленно задала вопрос:– Ездила к Тони Круму?Клер откинула голову, обнажив белую шею:– Да, дорогая, я побывала у него вместе с нашим фордом. Мы подтвердили правоту закона, Динни. Тони больше не похож на обиженного сиротку.– О! – сказала Динни и снова повторила: – О!Голос у сестры был такой тёплый, томный, довольный, что щеки девушки вспыхнули и дыхание участилось.– Да, как любовник он лучше, чем как друг. До чего же всеведущ закон, – он знал, чем мы должны стать. А в коттедже у Тони после ремонта очень мило. Только надо переделать камин на втором этаже.– Значит, вы теперь поженитесь?– Как можно, дорогая! Нет, сперва поживём в грехе. Потом посмотрим, а пока что приятно проведём время и все хорошенько обдумаем. Тони будет приезжать в город в середине, а я к нему – в конце недели. Словом, все как по закону.Динни рассмеялась. Клер внезапно выпрямилась и обхватила руками колени:– Я давно уже не была так счастлива. Нехорошо мучить людей. Женщина должна быть любимой, – она в этом нуждается. Да и мужчина тоже.Динни высунулась в окно, и ночь постепенно охладила ей щеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31