Вот почему: я не надеюсь, что им поверят.– Вы хотите сказать, что, прочитав об этом деле в газетах, я стал бы недоброжелателем Крума?– Да. Мне кажется, вы решили бы, что он нарушил "правила игры".Динни не сумела скрыть лёгкой иронии в голосе.– А разве это не так? – спросил он.– По-моему, нет. Он горячо любит Клер и всё же сумел держать себя в руках. А что касается любви, то от неё никто не застрахован.При этих словах воспоминания опять нахлынули на неё, и она потупилась, чтобы не видеть этого бесстрастного лица и насмешливо изогнутых губ. Затем, повинуясь внезапному наитию, объявила:– Мой зять потребовал денежного возмещения ущерба.– Вот как? – удивился Джек Масхем. – Я не знал, что так делается и в наши дни.– Он требует две тысячи, а у Тони Крума ничего нет. Он заявляет, что ему всё равно, но если они проиграют, он разорён.Затем наступило молчание. Джек Масхем опять отошёл к окну, сел на подоконник и спросил:– Что же я могу сделать?– Не отказывать ему от места – вот и все.– Муж на Цейлоне, а жена здесь. Знаете, это…Динни поднялась, шагнула к нему и остановилась:– Мистер Масхем, вам не кажется, что вы в долгу передо мной? Разве вы забыли, как отняли у меня возлюбленного? Знаете ли вы, что он умер там, куда бежал из-за вас?– Из-за меня?– Да. Он отказался от меня из-за вас и того, что вы защищали. А теперь я прошу вас не добивать Тони Крума, как бы ни повернулось дело. До свиданья.И, прежде чем Масхем успел открыть рот, Динни вышла.Она почти бежала по направлению к Грин-парку. Всё вышло совсем не так, как она предполагала! Может быть, её вмешательство сыграет роковую роль. Но что поделаешь – слишком уж сильно закипел в ней былой протест против глухой стены внешних форм, против незримых, но беспощадных традиций, о которые разбилась её любовь. Иначе и быть не могло! Весь вид этого долговязого денди, звук его голоса непреодолимо вернули её к прошлому. А, будь что будет! Ей всё-таки легче: горечь, которую она так долго таила в душе, наконец излилась.На другой день утром она получила записку: "Райдер-стрит.Воскресенье.Дорогая мисс Черрел,Можете рассчитывать на меня в известном вам деле.С искренним уважением Ваш Джек Масхем". XXVII Заручившись этим обещанием" девушка на следующий день уехала в Кондафорд, где нашла атмосферу крайне напряжённой и попыталась хоть немного её разрядить. Родители Динни вели обычный образ жизни, но были явно подавлены и встревожены. Её мать, женщина застенчивая и восприимчивая, вся сжималась при одной мысли о том, что Клер может пасть в мнении света. Её отец, видимо, отдавал себе отчёт, что независимо от исхода дела люди сочтут его дочь существом легкомысленным и лживым. Молодого Крума ещё извинят, но никто не извинит женщину, которая поставила себя в такое положение. К тому же он испытывал гневное и мстительное чувство к Джерри Корвену, решив, насколько будет в его силах, помешать этому субъекту добиться своей цели. Такая чисто мужская позиция казалась Динни несколько смешной, но страдальческая наивность, с которой отец гонялся за миражем, упуская из виду существенное, не могла не вызывать в девушке известного сочувствия. Поколению её отца развод до сих пор казался внешним и видимым проявлением внутреннего и духовного бесчестия. Для неё же самой любовь была только любовью: когда она сменяется отвращением, половая близость теряет всякое оправдание. То, что Клер уступила Джерри Корвену здесь, на своей лондонской квартире, шокировало Динни гораздо больше, чем бегство сестры от мужа с Цейлона. Те бракоразводные процессы, с которыми она время от времени знакомилась по газетам, отнюдь не укрепляли её веру в то, что браки заключаются на небесах. Но она считалась с переживаниями людей, воспитанных в старых понятиях, и старалась не усугублять растерянность и тревогу родителей. Она избрала другую, более практическую линию. Так или иначе, – по-видимому, иначе, – но дело скоро кончится. А люди в наши дни обращают мало внимания на чужие дела.– Как! – сардонически возразил генерал. – "Ночь в машине" – броский газетный заголовок. Прочтёшь такой и сразу же начинаешь думать, как ты сам повёл бы себя в подобных обстоятельствах.– Люди мало что замечают, дорогой. Они все валят в одну кучу – и разводы, и министра внутренних дел, и декана собора святого Павла, и принцессу Елизавету, – немногословно ответила Динни.Когда ей сказали, что на пасху в Кондафорд приглашён Дорнфорд, она почувствовала смущение.– Надеюсь, ты не возражаешь, Динни? Мы ведь не знали, успеешь ты вернуться или нет.– Даже тебе, мама, я не скажу, что мне это очень приятно.– Но, дорогая, пора уже и тебе снова выйти на поле боя.Динни прикусила губы и промолчала. Эти слова тем сильнее растревожили её, что в них заключалась доля правды. Они жалили особенно больно потому, что были сказаны её матерью, оказавшейся такой нечуткой, несмотря на всю свою деликатность.Бой! Да, жизнь – это война. Она сбивает человека с ног, загоняет его в госпиталь, а потом опять возвращает в строй. Её родители больше всего на свете боятся потерять её, но им хочется, чтобы она покинула их, выйдя замуж. И это в тот момент, когда Клер неизбежно ждёт поражение!Пасха принесла с собой ветер "от умеренного до сильного". В субботу с утренним поездом прибыла Клер, под вечер на машине приехал Дорнфорд. Он поздоровался с Динни так, словно сомневался, рада ли она его приезду.Он наконец присмотрел себе новое жилище. Дом был расположен наКемпден-хилл. Ему страшно хотелось выслушать мнение Клер, и в прошлое воскресенье она потратила целый вечер на осмотр резиденции своего патрона.– На редкость удачно, Динни, – рассказывала она. – Фасад выходит на юг, есть гараж, конюшня на два стойла, хороший сад, службы, центральное отопление, – словом, все что надо. Он собирается переехать в конце мая. Крыша – старая, черепичная; поэтому я посоветовала ему выкрасить ставни в светло-серый цвет. Дом в самом деле очень удобный и просторный.– Послушать тебя, так он просто сказочный. Надеюсь, теперь ты будешь ездить на службу туда, а не в Темпл?– Да. Дорнфорд решил перебраться не то в Пемпкорт, не то в Брик Билдингс, – не помню точно. Знаешь, Динни, я просто удивляюсь; как это его не объявили моим соответчиком. Я вижусь с ним гораздо чаще, чем с Тони.Больше о «деле» речь не заходила. Оно, вероятно, должно было слушаться одним из первых, сразу после неопротестованных исков, и в Конда форде царило затишье перед бурей.К этой теме вернулись лишь в воскресенье, после завтрака, когда Дорнфорд спросил:– Вы будете в суде на слушании дела вашей сестры, Динни?– Я должна быть.– Боюсь, что вы придёте в ярость. Обвинение поддерживает Брок, а он, если захочет, доймёт кого угодно, особенно когда сталкивался с явным запирательством, как в данном случае. Потому его и выбрали. Клер придётся крепко взять себя в руки.Динни вспомнила, как "очень молодой" Роджер говорил ей, что предпочёл бы видеть на месте Клер её.– Надеюсь, вы ей это внушите?– Я предварительно выслушаю её показания и устрою репетицию перекрёстного допроса. Но угадать, как Броу повернёт дело, – невозможно.– А вы сами придёте на суд?– Если смогу. Но шансов мало, – вероятно, буду занят.– Долго протянется разбирательство?– Боюсь, что несколько дней.Динни вздохнула.– Бедный отец! А у Клер надёжный защитник?– Да. Инстон. Но ему сильно помешает её нежелание рассказать о том, что произошло на Цейлоне.– Вы же знаете, решение Клер окончательно. Она об этом не скажет.– Разделяю её чувства, но боюсь, что это всё погубит.– И пускай, – возразила Динни. – Я хочу, чтобы она стала свободной. А больше всего мне жаль Тони Крума.– Почему?– Он – единственный из трёх, который любит.– Понятно, – отозвался Дорнфорд и умолк. Динни стало жаль его.– Вы не прочь прогуляться?– С восторгом!– Мы пойдём лесом, и я покажу вам место, где Черрел убил вепря и завоевал наследницу де Канфоров, как гласит наш геральдический герб. А у вас в Шропшире тоже есть фамильные легенды?– Конечно, есть, но ведь поместье ушло от нас. Его продали после смерти моего отца: нас было шестеро, а денег – ни пенса.– Ох, как это ужасно, когда семья лишается своих корней! – вздохнула Динни.Дорнфорд улыбнулся:– "Живой осел лучше мёртвого льва".Они шли через рощу, и он описывал ей свой новый дом, ловко выспрашивая девушку о её вкусах.Наконец они выбрались на осевшую дорогу, которая вела к холму, заросшему боярышником.– Вот это место. Здесь тогда, наверно, был дремучий лес. В детстве мы устраивали тут пикники.Дорнфорд глубоко втянул в себя воздух.– Настоящий английский пейзаж – ничто не бросается в глаза и все бесконечно прекрасно.– Чарующий вид!– Верно сказано.Он расстелил свой дождевик на склоне холма:– Садитесь и покурим.Динни села:– Вы сами тоже садитесь рядом, – земля ещё сырая.Он сидел подле неё, обхватив руками колени и тихо попыхивая трубкой, а девушка думала: "Если не считать дяди Эдриена, впервые вижу такого сдержанного и деликатного человека".– Было бы совсем замечательно, если бы ещё выскочил вепрь, – сказал Дорнфорд.– "Член парламента убивает вепря у подножья Чилтернских холмов", поддразнила его Динни, но воздержалась прибавить: "И завоёвывает сердце дамы".– Как ветер клонит дрок! Ещё три недели, и все здесь зазеленеет.Сейчас самое лучшее время года. Впрочем, нет, – бабье лето, наверно, ещё лучше. А вам какая пора по душе, Динни?– Когда всё цветёт.– Гм… И ещё жатва. Бескрайние хлеба, должно быть, – великолепное зрелище.– Они как раз поспели, когда разразилась война. За два дня до её начала мы устроили здесь пикник и смотрели, как всходит луна. Как вы думаете, мистер Дорнфорд, многие ли из тех, кто воевал, действительно сражались за Англию?– Практически – все. Кто за тот или иной уголок страны, кто просто за улицы, автобусы и запах жареной рыбы. Я лично дрался за Шрусбери и Оксфорд. Кстати, меня зовут Юстейс.– Запомню. А теперь, пожалуй, пойдём, а то опоздаем к чаю.Всю дорогу домой их разговор сводился к певчим птицам и названиям растений.– Благодарю за прогулку, – сказал Дорнфорд.– Я тоже прошлась с удовольствием.Эта прогулка как-то очень успокоительно подействовала на Динни.Выходит, с ним можно говорить и не касаясь любовной темы.В понедельник на пасху ветер дул с юго-запада. Дорнфорд целый час мирно репетировал с Клер её роль на суде, а затем, невзирая на дождь, отправился с ней кататься верхом. Динни потратила утро, подготовляя дом к весенней уборке и чистке мебели на то время, когда семья будет в городе. Её родители собирались остановиться на Маунт-стрит, она сама с Клер – у Флёр. После завтрака она совершила с генералом обход нового свинарника, постройка которого затягивалась, так как местный подрядчик не торопил своих рабочих, стремясь занять их здесь как можно дольше. Только после чая Динни осталась наедине с Дорнфордом.– Ну, – объявил он, – думаю, что ваша сестра справится, если, конечно, сумеет сохранить самообладание.– Клер бывает подчас очень резкой.– Плохо. Адвокаты не любят, когда их срезает непосвящённый, да ещё в присутствии их же коллег. Судьи тоже не любят.– Да, но её не заставишь плясать под чужую дудку.– Восставать против освящённых веками институтов – неразумно: они слишком хорошо защищены.– Да, – со вздохом согласилась Динни. – Все в руках богов.– А они у них чертовски скользкие. Не подарите ли мне вашу фотографию? Лучше такую, где вы сняты девочкой.– Надо посмотреть, что у нас сохранилось. Боюсь, одни любительские снимки. Впрочем, кажется, есть один, на котором мой нос не слишком вздёрнут.Она подошла к комоду, вытащила один из ящиков и поставила его на бильярдный стол:– Семейная фототека. Выбирайте!Он встал рядом с ней, и они начали пересматривать снимки.– Я лазила сюда много раз, поэтому моих карточек осталось мало.– Это ваш брат?– Да. А вот это он снялся, когда уходил на фронт. Это Клер за неделю до свадьбы. А вот я – видите, с распущенными волосами. Меня снял отец в первую послевоенную весну, когда вернулся домой.– Вам тогда было тринадцать?– Почти четырнадцать. Предполагается, что я здесь похожа на Жанну дгАрк, внимающую неземным голосам.– Очаровательная фотография! Я отдам её увеличить.Дорнфорд поднёс карточку к свету. Динни была снята на ней в три четверти, с лицом, повёрнутым к ветвям цветущего фруктового дерева. Снимок дышал жизнью: солнечный свет заливал цветы и волосы Динни, распущенные и доходящие ей до талии.– Посмотрите, какой у меня восхищённый вид, – сказала девушка. – На дереве, наверно, сидела кошка.Дорнфорд положил карточку в карман и опять нагнулся над столом.– А эту? – осведомился он. – Можно мне взять обе?На втором снимке Динни была уже постарше, но все ещё с косами и круглым личиком; руки её были сложены, голова чуть-чуть опущена, а глаза подняты кверху.– К сожалению, нельзя. Я не знала, что она здесь.Это была точно такая же карточка, какую она в своё время послала Уилфриду.Дорнфорд кивнул, и девушка почувствовала, что он интуитивно догадался о причине отказа. Она смутилась и сказала:– Впрочем, почему бы нет? Берите. Теперь это не имеет значения.И вложила карточку ему в руку.Когда во вторник утром Дорнфорд и Клер уехали, Динни посидела над картой, вывела автомобиль и отправилась в Беблок-хайт. Водить машину она не любила, но её тревожила мысль о Тони Круме, которому в прошлую субботу не удалось, как обычно, взглянуть на Клер. На двадцать пять миль у неё ушло больше часа. Она оставила машину у гостиницы, где ей сообщили, что мистер Крум, видимо, у себя в коттедже, и пошла пешком. Тони, в одной рубашке, красил деревянные стены своей низкой гостиной. Ещё с порога Динни заметила, как заходила у него в зубах трубка.– Что-нибудь с Клер? – выпалил он.– Ничего. Просто мне захотелось взглянуть, как вы устроились.– Очень мило с вашей стороны! А я все тружусь.– Вижу.– Клер любит зеленоватый цвет, как у утиных яиц. Эта окраска – г самая близкая к нему, какую я смог достать.– Она как раз в тон потолочинам.Крум, глядя мимо неё, сказал:– Не верю, что Клер когда-нибудь поселится здесь со мной, но не могу не мечтать об этом, иначе жизнь теряет и цель, и смысл.Динни дотронулась до его рукава:– От места вам не откажут. Я говорила с Джеком Масхемом.– Уже? Да вы прямо волшебница. Я сейчас. Вымоюсь, оденусь и все вам покажу.Динни подождала его у порога, на который ложилась полоса солнечного света. Дом Крума представлял собой не один, а два соединённых вместе коттеджа, сохранивших свои глицинии, вьющиеся розы и соломенные крыши. Со временем здесь будет очень хорошо.– Сейчас, – рассказывал Крум, – стойла уже готовы, в загоны подведена вода. Остановка лишь за лошадьми, но их привезут только в мае. Масхем не хочет рисковать. Меня это тоже устраивает, – пусть процесс закончится до их прибытия. Вы прямо из Кондафорда?– Да. Клер сегодня утром вернулась в город. Она, конечно, велела бы передать вам привет, но я не сказала ей, что поеду.– А почему вы приехали? – в упор спросил Крум.– Из товарищеских чувств.Он стиснул ей руку.– Ах да, простите… Вам не кажется, – неожиданно спросил он, – что когда думаешь о страданиях ближнего, то самому становится легче?– Не слишком.– Конечно, вы правы. Сильное желание – всё равно что зубная боль или нарыв в ухе. От этого никуда не уйдёшь.Динни кивнула.– А тут ещё весна! – усмехнулся Крум. – Словом, между «нравился» и «люблю» – большая разница. Я в отчаянии, Динни. Я не верю, что чувства Клер ко мне могут измениться. Если бы уж ей было суждено полюбить меня, то она полюбила бы именно теперь. А раз она меня не любит, я здесь не останусь. Лучше уеду в Кению или ещё куда-нибудь.Она посмотрела в его доверчивые глаза, устремлённые на неё в ожидании ответа, и ощутила волнение. Клер – её сестра, но разве она знает чтонибудь о ней, о глубинах её души?– Не стоит загадывать наперёд. На вашем месте я не отчаивалась бы.Крум сжал ей локоть:– Простите, что без конца болтаю о своей навязчивой идее. Но когда день и ночь…– Знаю.– Мне придётся купить двух козлов. Лошади ослов не любят, да и козлов обычно не жалуют, но я хочу, чтобы у загона был домашний, обжитой вид. Я раздобыл для конюшни двух кошек. Как вы думаете, это полезно?– Я разбираюсь только в собаках и – теоретически – в свиньях.– Пойдёмте завтракать. В гостинице недурная ветчина.Больше Тони речь о Клер не заводил. Угостив Динни "недурною ветчиной", он усадил девушку в её машину и проехал миль пять в сторону Кондарфорда, объявив, что обратно пройдётся пешком.– Бесконечно признателен вам за ваш приезд, – поблагодарил он, безжалостно стиснув ей руку. – Это очень по-товарищески с вашей стороны. Привет Клер.Он повернул и пошёл назад тропинкой через поле, на прощанье помахав Динни рукой.Остальную часть обратного пути Динни думала о своём. Хотя югозападный ветер все ещё не улёгся, солнце то выглядывало, то скрывалось, и тогда начинала сыпаться колючая, как град, крупа. Загнав машину на место, девушка позвала спаниеля Фоша и направилась к новому свинарнику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31