Видно было, что он был настолько поглощен своими мыслями, что все окружающее для него точно не существовало.
Этот человек был Кастор, которому дон Порфирио поручил командование над охотниками.
— Вот! — пробормотал доен Порфирио. — Он один может дать мне нужный совет и помочь избежать опасности.
Подойдя к огню, он сел рядом с охотником и, закурив сигару, сказал ему:
— Добрый вечер, Кастор!
— Добрый вечер, сеньор! — ответил канадец, вздрогнув, как будто его внезапно пробудили ото сна.
— Вы спали?
— Нет, я думал!
— Можно узнать — о чем? — спросил улыбаясь дон Порфирио.
— К чему, сеньор? — довольно сухо ответил охотник, — разве стоит говорить вам о разных глупостях?!
— Ба! да отчего же не сказать?! Мы убьем время: мне вот не хотелось спать, я и пришел поболтать с вами! Говорить о глупостях или о чем-либо другом, не все ли равно?
— Вы станете смеяться надо мной, и будете правы, сеньор, если я вам скажу, что мне сейчас взбрело в голову.
— Почем знать? Иногда самые безумные мысли оказываются очень дельными.
— Мы, канадцы, суеверны, сеньор!
— Что вы этим хотите сказать?
— А то, что в большинстве случаев мы думаем не так, как другие.
— Чтобы я мог ответить, Кастор, мой дорогой друг, мне нужно узнать хотя бы некоторые из этих мыслей.
— Вы правы, сеньор; да собственно говоря, отчего бы мне и не сказать вам, что меня мучит? Если вы и посмеетесь надо мной, беда не велика.
— Я не имею привычки смеяться над людьми, которых уважаю, Кастор! Насмешка всегда зла, и она оставляет неизлечимые раны. Я могу иногда шутить, но и то в известной мере, не затрагивая самолюбия моих друзей.
— О! Хорошо; дело совсем простое, сеньор. Когда вы подошли сюда, я думал о нашем путешествии, совершаемом в исключительных условиях: целых две недели нам, по-видимому, не угрожало никакой опасности.
— Совершенно верно, охотник! Что же вы думали по этому поводу?
— Я думал, сеньор, что это неестественно, нелогично, чтобы в таких опасных местах дело происходило бы именно так.
— Ну и что же, по-вашему?
— Ну, я и говорил сам себе, что остающиеся четыре мили до Охо-де-Агуа нам не удастся пройти так же спокойно, что те опасности, которые мы пока миновали, обрушатся на нас разом, совсем неожиданно, и что не далее, как завтра, не дойдя до асиенды, мы попадем в какую-нибудь западню, из которой нам не легко будет выбраться невредимыми.
— Так вот какие мысли пришли вам в голову, Кастор! — вскричал дон Порфирио в волнении.
— Да, сеньор, а теперь зовите меня ясновидцем, смейтесь надо мной, сколько угодно, я не рассержусь.
— Сохрани меня Бог смеяться над вами, Кастор, тем более, что я сам разделяю ваши мысли.
— Вы думаете то же, сеньор?
— Я неверно выражаюсь; вы действительно одарены предвидением, так как почувствовали, угадали те опасности, которым мы действительно подвергаемся.
— Я вас не понимаю, сеньор.
— Я сейчас объяснюсь; вас не удивило, что я распорядился остаться здесь на ночь?
— Конечно, удивило, сеньор, тем более что еще сегодня утром вы говорили, что остановок нигде не будет до самой асиенды, мы прибудем к десяти или одиннадцати часам вечера.
— Вы не догадываетесь, отчего я изменил мнение?
— Право, нет, сеньор, я даже не пробовал понять, отчего вы так поступаете. Разве вы не хозяин и не свободны действовать, как находите нужным без того, чтобы в этом доискивались какой-либо причины?
— Меня заставило остановиться в пресидио письмо. Вот оно. Прочтите его, и вы сознаетесь, что ваше предчувствие не обмануло вас.
— Сеньор! — сказал он, отталкивая бумагу, которую ему протягивал дон Порфирио.
— Прочтите это письмо, мой друг. Я не хочу иметь от вас секретов.
— Раз вы этого хотите, пусть будет по-вашему, сеньор. — И охотник быстро пробежал записку.
— Какие ужасные новости, — сказал он, возвращая ее обратно.
— Вы видите, вы почти угадали их!
— Правда!
— Что же нам делать?
— Принять предосторожность, черт побери.
— Но каким образом?
В это мгновение поблизости послышался выстрел.
— К оружию, ребята! — закричал Кастор, вскочив одним прыжком, с ружьем в руке.
В одну минуту весь лагерь был на ногах, каждый занял свой пост, готовый к сражению.
Кастор собирался послать двух-трех охотников на разведку, узнать причину тревоги, как послышался стук копыт, скачущей галопом лошади.
— Hola, не стреляйте! Я ваш друг, Пепе Ортис, везу новости.
Это был действительно голос честного малого, который все узнали.
Кастор повернулся к дону Порфирио и, нагнувшись к его уху, тихо проговорил:
— Мне кажется, вот кто нам даст добрый совет.
— Дай Бог! — проговорил дон Порфирио так же тихо. — Он подоспел как нельзя более кстати.
Вскоре увидели молодого человека, несущегося во весь дух; в одну секунду ему освободили проход к укреплениям.
— Благодарю, кабальерос, — весело проговорил он, — еще немного места, пожалуйста!
Схватив какую-то бесформенную массу, висевшую поперек шеи его лошади, он сбросил ее на землю, где она подпрыгнула, издавши глухой шум.
— Valgame Dios! — вскричал дон Порфирио, отодвигаясь в ужасе. — Что это? Никак труп?
— Да, труп шпиона. Он изволил выстрелить в проходе, я с ним поиграл в прятки около часа, но, как видите, мне удалось очистить дорогу. Я привез его, чтобы как-нибудь узнать, откуда он взялся; может быть, его кто-нибудь и узнает.
И он спокойно соскочил на землю.
ГЛАВА V. Каким образом охотники перешли Марфильское ущелье
а площади началась невообразимая суматоха. Стрелки, охотники, женщины, дети, старики — все в один миг столпились около трупа, лежащего на земле при входе в бивуак, где Пепе Ортис сбросил его, не стесняясь. Каждый проталкивался вперед, чтобы получше разглядеть и порасспросить; все ругались, и кричали, словом гвалт стоял несмолкаемый.
Дон Порфирио, отчаявшись быть услышанным в этой любопытной толпе, столь жадной до зрелища, сделал знак капитану Диего Леону.
Тогда последний дал несколько приказаний своим солдатам, которые тотчас же взялись за оружие и, образовавши ряды с помощью охотников, принялись медленно расталкивать народ, подгоняя непослушных древком своих копий; в десять минут вся площадь очистилась.
Жители, усталые, помятые и даже пораненные, вынуждены были разойтись по домам, где они и заперлись для спокойствия.
Около трупа образовался из стрелков и охотников непроницаемый круг.
— Факелы! — приказал дон Порфирио.
Появился Муньос с двумя пеонами. Каждый из них держал в руках зажженный факел.
— Наконец-то, — сказал Пепе Ортис, — мы при свете разглядим, кто этот негодяй!
— А главное, узнаем, кто его послал следить за нами, это еще важнее! — сказал капитан.
— Этот человек переодет! — произнес Кастор, покачивая головой.
— Переодет! — вскричал дон Порфирио, делая два-три шага вперед.
— Да ваша милость! — ответил охотник.
— Почему вы так думаете?
— О! Оно сразу видно, стоит только взглянуть. Посмотрите: его волосы и борода надушены; руки тонкие, белые, видно сейчас, что о них заботятся. Это — кабальеро.
— Но лохмотья, которыми он покрыт?
— Они еще более подтверждают, ваша милость, что этот кабальеро нарочно переоделся в бродягу, чтобы шпионить за нами на свободе.
— Возможно!
— Да оно так и есть.
— Не знает ли кто-нибудь из вас этого несчастного? — обратился дон Порфирио к окружающим.
Последовало всеобщее отрицание.
— Однако было бы весьма важно узнать, кто он… Тогда Муньос подошел к трупу и, наклонившись над ним, сказал:
— Погодите, я знаю его.
— Вы, Муньос?! — удивился дон Порфирио.
— Да, ваша милость; только я не могу понять, каким образом такой богач согласился надеть на себя эти отвратительные лохмотья. Вероятно, какая-нибудь важная причина заставила его так поступить, его, который всегда так заботился о своей особе! — сказал он насмешливым тоном.
— Так вы знаете этого человека? — переспросил дон Порфирио.
— Еще бы, ваша милость, этот человек, при своей жизни, не раз помогал мне заработать крупные суммы. Надо отдать ему справедливость, он не был скуп.
— Значит, вы знаете его имя?
— Как же не знать, ваша милость. Его зовут или, вернее, его звали, так как теперь для него все кончено, дон Лопес Карденас .
— Как! Дон Лопес Карденас! — вскричал дон Диего Леон. — Вы ошибаетесь, хозяин, я его прекрасно знаю: он капитан моего полка.
— Извините, сеньор капитан, вы, должно быть, хотите сказать о доне Бальдомеро, его брате, который действительно в вашем полку?
— Да, вы правы. Разве этот дон Лопес был его родственник?
— Это его младший брат, капитан, один из самых зажиточных помещиков штата, хотя говорят, он обладает всего только одной асиендой дель-Пало-Муэрто, которая не приносит никакого дохода. Однако, это не мешало ему прекрасно одеваться и иметь карманы, всегда полные золотом. Но что это ему взбрело в голову нарядиться так?
— Хм! — произнес дон Порфирио. — Вот это нам и надо узнать как можно скорее.
— Это уж предоставьте мне сеньор; мы теперь знаем, где нам готовят ловушку! — ответил Кастор. — Убитый шпион доказывает, что нас подстерегают совсем близко; но появление Пепе Ортиса, которому вполне доверяет дон Торрибио де Ньеблас, убеждает нас, что наши дела еще не так плохи, как кажется.
— И я так же думаю.
— Что же мы теперь сделаем с этим трупом? Нельзя же оставлять его здесь; если позволите, я его повешу на дереве: пусть он будет пугалом для других птиц его полета, которые пожелают последовать его примеру.
— Как хотите; но предварительно обыщите его хорошенько; может быть, у него найдут какие-нибудь важные документы.
По знаку Кастора труп тщательно обшарили; но ничего не нашли, кроме туго набитого кошелька и нескольких драгоценностей, которые солдаты и охотники поделили между собой. Затем труп унесли и повесили на большом дереве, у входа в пресидио; после чего все разошлись по местам на покой.
Дон Порфирио пригласил Пепе Ортиса последовать за ним и они оба поместились у огня бивуака. Кастор удалился. Видно было, что он направился к охотникам, что-то сказал троим из них, после чего они взяли свое оружие, укрылись плащами и незаметно вышли из лагеря.
Кастор возвратился и сел напротив дона Порфирио и Пепе Ортиса.
— Вот что я сделал, — сказал он. — Я послал на разведку за бандитами самых хитрых сыщиков саванны. Через три-четыре часа они прибудут обратно, и мы узнаем, нет ли еще шпионов, подкарауливающих нас, а также уясним себе план неприятеля.
— Вам пришла прекрасная идея, Кастор; но потом что нам предпринять?
— Я и сам еще не знаю; надо сначала выслушать донесения наших посланцев; тогда мы примем свои меры.
— Вы уверены в ловкости этих людей?
— Я вам отвечаю за них. Вы себе представить не можете, на что только они способны: они на моих глазах проделали такие фокусы в этом роде, которые кажутся невероятными. Не беспокойтесь, дело — в надежных руках!
— Слушайте, Кастор, я совсем отвык от пустыни, так как очень долго жил в городах; я всецело полагаюсь на вас, вы поможете нам спастись. К тому же, и дон Торрибио верит в вашу ловкость. Поступайте по вашему усмотрению; я ни в чем не стану вам прекословить; одним словом, я вам даю карт-бланш.
— Я думаю, что вы правы, предоставляя мне эту свободу, сеньор, так будет лучше. Принимаю на себя эту ответственность, хотя она и не легка. Постараюсь все устроить как могу.
— Теперь мы немного успокоились, решивши пока неотложные дела, займемся же Пепе Ортисом, который час тому назад так странно свалился к нам, точно с неба.
— Даю вам честное слово, ваша милость, — ответил молодой человек, смеясь, — я сам не знаю, откуда я свалился; но мне известно, что вот уже девять дней, как я ищу вас. Я уже начал отчаиваться.
— Девять дней!
— Если не больше.
— Но ради чего вы так искали меня?
— Чтобы передать вам письмо от моего господина.
— Разве дон Торрибио не на асиенде дель-Охо-де-Агуа?
— Нет, ваша милость!
— Отчего же он уехал оттуда!
— Он не мог уехать из нее, ваша милость, по той простой причине, что никогда и не въезжал в нее. Не всегда удается сделать то, что нам хочется. Вам это известно лучше, чем кому-либо, так как вы сами вынуждены были поехать в Мексику вместо Охо-де-Агуа, затем, возвратившись через три недели, вам пришлось побывать в Уресе и еще в других городах Соноры.
— Э-э, Пепе Ортис, как видно вам хорошо известны мои действия! — сказал дон Порфирио, развеселившись.
— О, да! Я много еще знаю; но думаю, прежде всего мне нужно передать вам это письмо.
Говоря таким образом, он вытащил из кармана запечатанную бумагу и протянул ее дону Порфирио.
— Еще письмо! — вскричал Кастор. — На нас сегодня просто сыплются письма.
— Я не знаю, получали ли вы другие письма, но уверен, что то, которое я вам вручаю, самое важное изо всех!
— О-о! Что вы говорите?
— Я хочу сказать, что, пока сеньор дон Порфирио деятельно работал, мы, со своей стороны, тоже не сидели сложа руки.
Дон Порфирио вскрыл письмо и в один миг прочел его.
— А! — радостно вскричал он. — Если все, что гласит это послание, правда, то вы, Пепе Ортис, действительно наш добрый вестник.
— Все истинная правда, ваша милость!
— Итак, вам удалось пробраться на асиенду?
— Да, ваша милость; это таинственное жилище для нас не имеет секретов. Теперь мы его изучили лучше, чем его собственные обитатели.
— Слава Богу! Благодаря вам наше дело почти выиграно, и я не нарушил данной клятвы!
— Мы даже присутствовали с моим хозяином на тайном свидании главных вождей платеадос и услышали много интересного для вас.
— Дон Торрибио упоминал мне об этом, но ссылается на вас, так как описание подробностей отняло бы у него слишком много времени.
— Я готов, ваша милость, сообщить вам все, что хотите.
— Наконец-то! Меня очень интересует, каким образом вы открыли тайну, недосягаемую столько времени для всех, пытавшихся разъяснить ее.
— Я к вашим услугам, ваша милость.
— Говорите, мы слушаем!
Пепе Ортис рассказал в мельчайших подробностях историю их невероятного похождения, начиная с того момента, когда они с доном Торрибио пустились по следам платеадос, и кончая тем, как он, Пепе Ортис, вышел с асиенды с поручением своего господина; рассказ его слушался с жадностью; несколько раз его прерывали восклицаниями удивления и восторга; уже прошло несколько минут, как молодой человек замолчал; но его слушатели, точно замерли.
— Это чудесно! — проговорил наконец дон Порфирио.
— Трудно даже поверить всему этому! — сказал Кастор, — мы, все другие лесные охотники, кажемся несведущими детьми перед результатами такой могущественной чудной науки! Какая сила зрения. Столько проницательности! У меня не хватает слов, чтобы выразить весь мой восторг. А мы еще воображали, что знаем в совершенстве свое ремесло. Оказывается теперь, что мы ничто перед искателями следов буэнос-айресских пампасов; мы даже недостойны завязать ремень их обуви; да, самые ловкие и хитрые краснокожие ничего не стоят перед ними.
— А если нам завтра удастся расстроить план врагов, то они будут в наших руках; все для них будет потеряно.
— Удастся, сеньор Порфирио! — сказал охотник. — Бог за нас!
— У нас еще есть несколько часов, — сказал Пепе Ортис. — Если вы разрешите, я отдохну, так как совсем изнемогаю от усталости.
— И я тоже, — сказал дон Порфирио, — теперь я немного успокоился, и чувствую, как меня клонит ко сну.
— Отчего бы вам не пойти в гостиницу, сеньор, вам там будет удобнее, чем на голой земле!
— Ба-а! — весело проговорил он. — Ночи теперь теплые, а мне приходилось спать на открытом воздухе в ужасную погоду, и все сходило благополучно. Если же случится что-либо, вам, по крайней мере, не придется искать меня, раз я буду с вами. Спокойной ночи, Кастор!
— Как знаете. Спокойной ночи, сеньор.
Пепе Ортис уже спал. Через пять минут и дон Порфирио последовал его примеру.
Охотник зажег трубку и остался один бодрствовать.
Сыщики возвратились в бивуак около четырех часов утра, один после другого. Сделав свое донесение Кастору, который выслушал их с большим вниманием, они расположились ко сну и тотчас же заснули.
Первым делом охотник хотел разбудить дона Порфирио, но раздумал.
— Нет, — пробормотал он, — нечего спешить, пусть поспит!
Он встал, разбудил других двух охотников и дал им свои инструкции в нескольких словах; затем, пробравшись незаметно за лагерь и удостоверившись, что караульные стояли на своих местах, Кастор подошел опять к огню. На этот раз он и сам растянулся на земле, закрылся плащом и вскоре заснул крепким сном.
Ночь прошла благополучно, с рассветом стрелки и охотники были уже на ногах.
— Когда мы трогаемся, сеньор? — спросил Кастор у дона Порфирио, еще не совсем очнувшегося от сна и зевавшего во весь рот.
— После утренней молитвы, значит — в девять часов, — ответил он. — Что нового?
— Много чего.
— Хорошего или дурного?
— И того и другого; но хорошего больше.
— Значит, мы можем быть спокойны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Этот человек был Кастор, которому дон Порфирио поручил командование над охотниками.
— Вот! — пробормотал доен Порфирио. — Он один может дать мне нужный совет и помочь избежать опасности.
Подойдя к огню, он сел рядом с охотником и, закурив сигару, сказал ему:
— Добрый вечер, Кастор!
— Добрый вечер, сеньор! — ответил канадец, вздрогнув, как будто его внезапно пробудили ото сна.
— Вы спали?
— Нет, я думал!
— Можно узнать — о чем? — спросил улыбаясь дон Порфирио.
— К чему, сеньор? — довольно сухо ответил охотник, — разве стоит говорить вам о разных глупостях?!
— Ба! да отчего же не сказать?! Мы убьем время: мне вот не хотелось спать, я и пришел поболтать с вами! Говорить о глупостях или о чем-либо другом, не все ли равно?
— Вы станете смеяться надо мной, и будете правы, сеньор, если я вам скажу, что мне сейчас взбрело в голову.
— Почем знать? Иногда самые безумные мысли оказываются очень дельными.
— Мы, канадцы, суеверны, сеньор!
— Что вы этим хотите сказать?
— А то, что в большинстве случаев мы думаем не так, как другие.
— Чтобы я мог ответить, Кастор, мой дорогой друг, мне нужно узнать хотя бы некоторые из этих мыслей.
— Вы правы, сеньор; да собственно говоря, отчего бы мне и не сказать вам, что меня мучит? Если вы и посмеетесь надо мной, беда не велика.
— Я не имею привычки смеяться над людьми, которых уважаю, Кастор! Насмешка всегда зла, и она оставляет неизлечимые раны. Я могу иногда шутить, но и то в известной мере, не затрагивая самолюбия моих друзей.
— О! Хорошо; дело совсем простое, сеньор. Когда вы подошли сюда, я думал о нашем путешествии, совершаемом в исключительных условиях: целых две недели нам, по-видимому, не угрожало никакой опасности.
— Совершенно верно, охотник! Что же вы думали по этому поводу?
— Я думал, сеньор, что это неестественно, нелогично, чтобы в таких опасных местах дело происходило бы именно так.
— Ну и что же, по-вашему?
— Ну, я и говорил сам себе, что остающиеся четыре мили до Охо-де-Агуа нам не удастся пройти так же спокойно, что те опасности, которые мы пока миновали, обрушатся на нас разом, совсем неожиданно, и что не далее, как завтра, не дойдя до асиенды, мы попадем в какую-нибудь западню, из которой нам не легко будет выбраться невредимыми.
— Так вот какие мысли пришли вам в голову, Кастор! — вскричал дон Порфирио в волнении.
— Да, сеньор, а теперь зовите меня ясновидцем, смейтесь надо мной, сколько угодно, я не рассержусь.
— Сохрани меня Бог смеяться над вами, Кастор, тем более, что я сам разделяю ваши мысли.
— Вы думаете то же, сеньор?
— Я неверно выражаюсь; вы действительно одарены предвидением, так как почувствовали, угадали те опасности, которым мы действительно подвергаемся.
— Я вас не понимаю, сеньор.
— Я сейчас объяснюсь; вас не удивило, что я распорядился остаться здесь на ночь?
— Конечно, удивило, сеньор, тем более что еще сегодня утром вы говорили, что остановок нигде не будет до самой асиенды, мы прибудем к десяти или одиннадцати часам вечера.
— Вы не догадываетесь, отчего я изменил мнение?
— Право, нет, сеньор, я даже не пробовал понять, отчего вы так поступаете. Разве вы не хозяин и не свободны действовать, как находите нужным без того, чтобы в этом доискивались какой-либо причины?
— Меня заставило остановиться в пресидио письмо. Вот оно. Прочтите его, и вы сознаетесь, что ваше предчувствие не обмануло вас.
— Сеньор! — сказал он, отталкивая бумагу, которую ему протягивал дон Порфирио.
— Прочтите это письмо, мой друг. Я не хочу иметь от вас секретов.
— Раз вы этого хотите, пусть будет по-вашему, сеньор. — И охотник быстро пробежал записку.
— Какие ужасные новости, — сказал он, возвращая ее обратно.
— Вы видите, вы почти угадали их!
— Правда!
— Что же нам делать?
— Принять предосторожность, черт побери.
— Но каким образом?
В это мгновение поблизости послышался выстрел.
— К оружию, ребята! — закричал Кастор, вскочив одним прыжком, с ружьем в руке.
В одну минуту весь лагерь был на ногах, каждый занял свой пост, готовый к сражению.
Кастор собирался послать двух-трех охотников на разведку, узнать причину тревоги, как послышался стук копыт, скачущей галопом лошади.
— Hola, не стреляйте! Я ваш друг, Пепе Ортис, везу новости.
Это был действительно голос честного малого, который все узнали.
Кастор повернулся к дону Порфирио и, нагнувшись к его уху, тихо проговорил:
— Мне кажется, вот кто нам даст добрый совет.
— Дай Бог! — проговорил дон Порфирио так же тихо. — Он подоспел как нельзя более кстати.
Вскоре увидели молодого человека, несущегося во весь дух; в одну секунду ему освободили проход к укреплениям.
— Благодарю, кабальерос, — весело проговорил он, — еще немного места, пожалуйста!
Схватив какую-то бесформенную массу, висевшую поперек шеи его лошади, он сбросил ее на землю, где она подпрыгнула, издавши глухой шум.
— Valgame Dios! — вскричал дон Порфирио, отодвигаясь в ужасе. — Что это? Никак труп?
— Да, труп шпиона. Он изволил выстрелить в проходе, я с ним поиграл в прятки около часа, но, как видите, мне удалось очистить дорогу. Я привез его, чтобы как-нибудь узнать, откуда он взялся; может быть, его кто-нибудь и узнает.
И он спокойно соскочил на землю.
ГЛАВА V. Каким образом охотники перешли Марфильское ущелье
а площади началась невообразимая суматоха. Стрелки, охотники, женщины, дети, старики — все в один миг столпились около трупа, лежащего на земле при входе в бивуак, где Пепе Ортис сбросил его, не стесняясь. Каждый проталкивался вперед, чтобы получше разглядеть и порасспросить; все ругались, и кричали, словом гвалт стоял несмолкаемый.
Дон Порфирио, отчаявшись быть услышанным в этой любопытной толпе, столь жадной до зрелища, сделал знак капитану Диего Леону.
Тогда последний дал несколько приказаний своим солдатам, которые тотчас же взялись за оружие и, образовавши ряды с помощью охотников, принялись медленно расталкивать народ, подгоняя непослушных древком своих копий; в десять минут вся площадь очистилась.
Жители, усталые, помятые и даже пораненные, вынуждены были разойтись по домам, где они и заперлись для спокойствия.
Около трупа образовался из стрелков и охотников непроницаемый круг.
— Факелы! — приказал дон Порфирио.
Появился Муньос с двумя пеонами. Каждый из них держал в руках зажженный факел.
— Наконец-то, — сказал Пепе Ортис, — мы при свете разглядим, кто этот негодяй!
— А главное, узнаем, кто его послал следить за нами, это еще важнее! — сказал капитан.
— Этот человек переодет! — произнес Кастор, покачивая головой.
— Переодет! — вскричал дон Порфирио, делая два-три шага вперед.
— Да ваша милость! — ответил охотник.
— Почему вы так думаете?
— О! Оно сразу видно, стоит только взглянуть. Посмотрите: его волосы и борода надушены; руки тонкие, белые, видно сейчас, что о них заботятся. Это — кабальеро.
— Но лохмотья, которыми он покрыт?
— Они еще более подтверждают, ваша милость, что этот кабальеро нарочно переоделся в бродягу, чтобы шпионить за нами на свободе.
— Возможно!
— Да оно так и есть.
— Не знает ли кто-нибудь из вас этого несчастного? — обратился дон Порфирио к окружающим.
Последовало всеобщее отрицание.
— Однако было бы весьма важно узнать, кто он… Тогда Муньос подошел к трупу и, наклонившись над ним, сказал:
— Погодите, я знаю его.
— Вы, Муньос?! — удивился дон Порфирио.
— Да, ваша милость; только я не могу понять, каким образом такой богач согласился надеть на себя эти отвратительные лохмотья. Вероятно, какая-нибудь важная причина заставила его так поступить, его, который всегда так заботился о своей особе! — сказал он насмешливым тоном.
— Так вы знаете этого человека? — переспросил дон Порфирио.
— Еще бы, ваша милость, этот человек, при своей жизни, не раз помогал мне заработать крупные суммы. Надо отдать ему справедливость, он не был скуп.
— Значит, вы знаете его имя?
— Как же не знать, ваша милость. Его зовут или, вернее, его звали, так как теперь для него все кончено, дон Лопес Карденас .
— Как! Дон Лопес Карденас! — вскричал дон Диего Леон. — Вы ошибаетесь, хозяин, я его прекрасно знаю: он капитан моего полка.
— Извините, сеньор капитан, вы, должно быть, хотите сказать о доне Бальдомеро, его брате, который действительно в вашем полку?
— Да, вы правы. Разве этот дон Лопес был его родственник?
— Это его младший брат, капитан, один из самых зажиточных помещиков штата, хотя говорят, он обладает всего только одной асиендой дель-Пало-Муэрто, которая не приносит никакого дохода. Однако, это не мешало ему прекрасно одеваться и иметь карманы, всегда полные золотом. Но что это ему взбрело в голову нарядиться так?
— Хм! — произнес дон Порфирио. — Вот это нам и надо узнать как можно скорее.
— Это уж предоставьте мне сеньор; мы теперь знаем, где нам готовят ловушку! — ответил Кастор. — Убитый шпион доказывает, что нас подстерегают совсем близко; но появление Пепе Ортиса, которому вполне доверяет дон Торрибио де Ньеблас, убеждает нас, что наши дела еще не так плохи, как кажется.
— И я так же думаю.
— Что же мы теперь сделаем с этим трупом? Нельзя же оставлять его здесь; если позволите, я его повешу на дереве: пусть он будет пугалом для других птиц его полета, которые пожелают последовать его примеру.
— Как хотите; но предварительно обыщите его хорошенько; может быть, у него найдут какие-нибудь важные документы.
По знаку Кастора труп тщательно обшарили; но ничего не нашли, кроме туго набитого кошелька и нескольких драгоценностей, которые солдаты и охотники поделили между собой. Затем труп унесли и повесили на большом дереве, у входа в пресидио; после чего все разошлись по местам на покой.
Дон Порфирио пригласил Пепе Ортиса последовать за ним и они оба поместились у огня бивуака. Кастор удалился. Видно было, что он направился к охотникам, что-то сказал троим из них, после чего они взяли свое оружие, укрылись плащами и незаметно вышли из лагеря.
Кастор возвратился и сел напротив дона Порфирио и Пепе Ортиса.
— Вот что я сделал, — сказал он. — Я послал на разведку за бандитами самых хитрых сыщиков саванны. Через три-четыре часа они прибудут обратно, и мы узнаем, нет ли еще шпионов, подкарауливающих нас, а также уясним себе план неприятеля.
— Вам пришла прекрасная идея, Кастор; но потом что нам предпринять?
— Я и сам еще не знаю; надо сначала выслушать донесения наших посланцев; тогда мы примем свои меры.
— Вы уверены в ловкости этих людей?
— Я вам отвечаю за них. Вы себе представить не можете, на что только они способны: они на моих глазах проделали такие фокусы в этом роде, которые кажутся невероятными. Не беспокойтесь, дело — в надежных руках!
— Слушайте, Кастор, я совсем отвык от пустыни, так как очень долго жил в городах; я всецело полагаюсь на вас, вы поможете нам спастись. К тому же, и дон Торрибио верит в вашу ловкость. Поступайте по вашему усмотрению; я ни в чем не стану вам прекословить; одним словом, я вам даю карт-бланш.
— Я думаю, что вы правы, предоставляя мне эту свободу, сеньор, так будет лучше. Принимаю на себя эту ответственность, хотя она и не легка. Постараюсь все устроить как могу.
— Теперь мы немного успокоились, решивши пока неотложные дела, займемся же Пепе Ортисом, который час тому назад так странно свалился к нам, точно с неба.
— Даю вам честное слово, ваша милость, — ответил молодой человек, смеясь, — я сам не знаю, откуда я свалился; но мне известно, что вот уже девять дней, как я ищу вас. Я уже начал отчаиваться.
— Девять дней!
— Если не больше.
— Но ради чего вы так искали меня?
— Чтобы передать вам письмо от моего господина.
— Разве дон Торрибио не на асиенде дель-Охо-де-Агуа?
— Нет, ваша милость!
— Отчего же он уехал оттуда!
— Он не мог уехать из нее, ваша милость, по той простой причине, что никогда и не въезжал в нее. Не всегда удается сделать то, что нам хочется. Вам это известно лучше, чем кому-либо, так как вы сами вынуждены были поехать в Мексику вместо Охо-де-Агуа, затем, возвратившись через три недели, вам пришлось побывать в Уресе и еще в других городах Соноры.
— Э-э, Пепе Ортис, как видно вам хорошо известны мои действия! — сказал дон Порфирио, развеселившись.
— О, да! Я много еще знаю; но думаю, прежде всего мне нужно передать вам это письмо.
Говоря таким образом, он вытащил из кармана запечатанную бумагу и протянул ее дону Порфирио.
— Еще письмо! — вскричал Кастор. — На нас сегодня просто сыплются письма.
— Я не знаю, получали ли вы другие письма, но уверен, что то, которое я вам вручаю, самое важное изо всех!
— О-о! Что вы говорите?
— Я хочу сказать, что, пока сеньор дон Порфирио деятельно работал, мы, со своей стороны, тоже не сидели сложа руки.
Дон Порфирио вскрыл письмо и в один миг прочел его.
— А! — радостно вскричал он. — Если все, что гласит это послание, правда, то вы, Пепе Ортис, действительно наш добрый вестник.
— Все истинная правда, ваша милость!
— Итак, вам удалось пробраться на асиенду?
— Да, ваша милость; это таинственное жилище для нас не имеет секретов. Теперь мы его изучили лучше, чем его собственные обитатели.
— Слава Богу! Благодаря вам наше дело почти выиграно, и я не нарушил данной клятвы!
— Мы даже присутствовали с моим хозяином на тайном свидании главных вождей платеадос и услышали много интересного для вас.
— Дон Торрибио упоминал мне об этом, но ссылается на вас, так как описание подробностей отняло бы у него слишком много времени.
— Я готов, ваша милость, сообщить вам все, что хотите.
— Наконец-то! Меня очень интересует, каким образом вы открыли тайну, недосягаемую столько времени для всех, пытавшихся разъяснить ее.
— Я к вашим услугам, ваша милость.
— Говорите, мы слушаем!
Пепе Ортис рассказал в мельчайших подробностях историю их невероятного похождения, начиная с того момента, когда они с доном Торрибио пустились по следам платеадос, и кончая тем, как он, Пепе Ортис, вышел с асиенды с поручением своего господина; рассказ его слушался с жадностью; несколько раз его прерывали восклицаниями удивления и восторга; уже прошло несколько минут, как молодой человек замолчал; но его слушатели, точно замерли.
— Это чудесно! — проговорил наконец дон Порфирио.
— Трудно даже поверить всему этому! — сказал Кастор, — мы, все другие лесные охотники, кажемся несведущими детьми перед результатами такой могущественной чудной науки! Какая сила зрения. Столько проницательности! У меня не хватает слов, чтобы выразить весь мой восторг. А мы еще воображали, что знаем в совершенстве свое ремесло. Оказывается теперь, что мы ничто перед искателями следов буэнос-айресских пампасов; мы даже недостойны завязать ремень их обуви; да, самые ловкие и хитрые краснокожие ничего не стоят перед ними.
— А если нам завтра удастся расстроить план врагов, то они будут в наших руках; все для них будет потеряно.
— Удастся, сеньор Порфирио! — сказал охотник. — Бог за нас!
— У нас еще есть несколько часов, — сказал Пепе Ортис. — Если вы разрешите, я отдохну, так как совсем изнемогаю от усталости.
— И я тоже, — сказал дон Порфирио, — теперь я немного успокоился, и чувствую, как меня клонит ко сну.
— Отчего бы вам не пойти в гостиницу, сеньор, вам там будет удобнее, чем на голой земле!
— Ба-а! — весело проговорил он. — Ночи теперь теплые, а мне приходилось спать на открытом воздухе в ужасную погоду, и все сходило благополучно. Если же случится что-либо, вам, по крайней мере, не придется искать меня, раз я буду с вами. Спокойной ночи, Кастор!
— Как знаете. Спокойной ночи, сеньор.
Пепе Ортис уже спал. Через пять минут и дон Порфирио последовал его примеру.
Охотник зажег трубку и остался один бодрствовать.
Сыщики возвратились в бивуак около четырех часов утра, один после другого. Сделав свое донесение Кастору, который выслушал их с большим вниманием, они расположились ко сну и тотчас же заснули.
Первым делом охотник хотел разбудить дона Порфирио, но раздумал.
— Нет, — пробормотал он, — нечего спешить, пусть поспит!
Он встал, разбудил других двух охотников и дал им свои инструкции в нескольких словах; затем, пробравшись незаметно за лагерь и удостоверившись, что караульные стояли на своих местах, Кастор подошел опять к огню. На этот раз он и сам растянулся на земле, закрылся плащом и вскоре заснул крепким сном.
Ночь прошла благополучно, с рассветом стрелки и охотники были уже на ногах.
— Когда мы трогаемся, сеньор? — спросил Кастор у дона Порфирио, еще не совсем очнувшегося от сна и зевавшего во весь рот.
— После утренней молитвы, значит — в девять часов, — ответил он. — Что нового?
— Много чего.
— Хорошего или дурного?
— И того и другого; но хорошего больше.
— Значит, мы можем быть спокойны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20