— Я повторяю вам буквально, — сказала компаньонка, смеясь, — не изменяя ни одного слова.
— Ну, хорошо, продолжай!
— «Мне опасно оставаться в этих местах, но я нарочно приехал сюда ради нее».
— Что ему нужно от меня, милая Лолья?
— Не знаю; только сегодня он вот еще что сказал: «Скажите своей госпоже, что мои враги догадываются о моем присутствии в Уреса. Я рискую жизнью, оставаясь здесь, но ни за что не уеду, не повидавшись с ней».
— Бедный молодой человек!
— И такой красивый, такой храбрый и гордый!
— Ты однако хорошо рассмотрела его!
— У меня на то и глаза, нинья; да и как же я могла бы узнать его, если бы не смотрела на него?
— Правда, я совсем сумасшедшая.
— Нет, но вы забывчивы!
— Ты говоришь, что его жизнь в опасности?
— Это не я говорила, а он.
— Бедный молодой человек! — повторила Санта.
— Очень может быть, что он так добивается свиданья с вами, желая оказать вам большую услугу.
— Оказать услугу, мне?
— Ваше теперешнее положение вовсе не так безопасно; он, вероятно, хочет дать вам полезный совет. Что бы вы там ни говорили, однако он спас вам жизнь уже два раза.
— Лолья, вы забываетесь.
— Вот как! Разве я говорю неправду?
— Я не говорю этого; но вы знаете, что я должна скрываться; вы знаете, до какой степени мой опекун ненавидит этого молодого человека.
Лолья Нера пожала плечами.
— Но девушка семнадцати лет, прекрасная собой, как вы, нинья, не может никого ненавидеть; ненависть — старческая страсть.
— Я не ненавижу дона Торрибио.
— Какое счастье! — сказала камеристка насмешливо.
— Ах! Если бы только это зависело от меня!
— От кого же это и зависит, как не от вас?
— Эх! Точно ты не знаешь, что я не смею выходить.
— Кроме как к обедне.
— Лолья!
— Нинья!
— Ты будто не понимаешь меня, на самом же деле отлично знаешь, что я хочу сказать.
— Да, я знаю дорогая Санта! Но знаю также и то, что молодость — весна жизни, время счастья, и что губы семнадцатилетней девушки должны раскрываться лишь для сладких звуков любви. Что нам за дело до ненависти, заговоров и разных несчастий?! Нам все улыбается, все радует нас и манит к счастью! Цветы благоухают только для нас! Для нас дует легкий ветерок сквозь деревья, сияет солнце на синем небе; для нас поют птички и светит луна на небесном звездном своде; и, ветерок, и солнце, и луна, и звезды, — все нашептывает нам на своем таинственном наречии эти четыре слова, решающие жизнь и счастье женщины: «люби и будь любима». А вы создаете себе химеры и мучаетесь, между тем счастье совсем близко от вас.
— Лолья, я вам приказываю замолчать!
— Хорошо, я буду молчать, нинья, если хотите, но это не помешает дону Торрибио позабыть, чем он рискует ради любви к вам. Он окружен врагами и страшными опасностями, но ему все нипочем, лишь бы увидеть вас на одно мгновение и сказать вам слово, которое, может быть, еще раз спасет вас.
— Ну? — проговорила она в волнении.
— Как! Вы не понимаете, в какой опасности находится этот человек ради вас? Не чувствуете, что его сердце принадлежит вам, что он любит вас?!
— Ах!.. Ты ошибаешься; он просто добр, он интересуется мной, так как видит, что я страдаю…
— О! Если бы это было возможно!
— Если хочешь ты говорить правду, Лолья: я знаю, что он любит меня, он сам сказал мне об этом. Но я боялась поверить такому счастью. Теперь же, я его чувствую, вот тут! — добавила Санта, приложив руку к сердцу, учащенные биения которого приподнимали ее грудь.
— А вы?
— Я горжусь, я счастлива!
— И только? — улыбнулась метиска.
— Ты хочешь, чтобы я сказала тебе? — проговорила донья Санта, сильно покраснев.
— Хочу, да, дорогая Санта!
— Ну, так знай же правду, зачем я буду скрывать от тебя: я тоже люблю его, я отдала бы жизнь мою за него.
Она заплакала; потом слезы перешли в сдержанные рыдания.
— Зачем плакать, бесценная Санта? — утешала ее Лолья Нера, осыпая нежными ласками, на которые способны одни женщины. — Ведь этой любви улыбаются сами ангелы! Когда вы почувствовали, что любите дона Торрибио?
— Я сама не знаю, мне кажется, что я всегда любила его. Когда я увидела его в первый раз на палубе корабля, такого гордого, спокойного, несмотря на ураган и бурю, ободряющего всех несчастных, столпившихся около него, я мгновенно узнала его; мое сердце переполнилось, по всему моему существу пробежала неведомая дрожь, и какой-то тайный голос сказал мне на ухо: «Это он!» Наши взгляды встретились. Я почувствовала, как от его взгляда точно что-то вспыхнуло в моем сердце, с той минуты и поняла, что принадлежу ему всецело, что он властелин мой и что только от него зависит мое счастье.
— А он, госпожа? — спросила Лолья спокойным тоном.
— Он не сказал мне ни одного слова, даже не сделал намека, хотя, мне кажется, сразу догадался о моей любви. Я чувствую, что он любит меня так же, как и я его; настоящая страсть не ошибается; у нее является своего рода предвидение: все понимается, все угадывается, когда любишь.
— Что может быть выше вашего счастья: любить и быть любимой?! Вы не можете жить один без другого, а вы не решаетесь… Ведь надо же предпринять что-либо относительно дона Торрибио? Вы отказываетесь от свидания с ним?
— Ах! Что мне делать! Лукас Мендес приказал, ты сама знаешь, почему, не…
— Извините, нинья, но теперь нечего думать ни о Лукасе Мендесе, ни об осторожности… Думайте о своей любви!
— Увы! — тихо проговорила девушка.
— Когда любишь, то не рассуждаешь, а действуешь. Войдите в его ужасное положение; подумайте, чему он подвергается ради того, чтобы увидеть вас и переговорить с вами, а вы еще колеблетесь!
— Ты, моя милая, очень интересуешься им, как я вижу.
— Еще бы, ведь он любит вас, а ваше равнодушие может довести его до отчаяния. Если вы не согласитесь на свидание с ним, то можете натолкнуть его на какой-нибудь роковой шаг и сами будете потом раскаиваться, так как вы одна будете виноваты.
— Ты неумолима!
— Что же вас останавливает?
— Невозможность.
— Невозможность чего, нинья?
— Этого свидания, точно ты не понимаешь!
— Я ничего не понимаю, нинья.
— Разве ты не знаешь, что я, так сказать, пленница в этом и доме, что я не смею выходить, не приняв всевозможные f предосторожности, и то только в церковь?
— Ну, так что же?
— Как, ты хочешь, чтобы я нарушила честное слово, и приняла бы дона Торрибио здесь, у себя?! Во первых, моя репутация будет потеряна, а главное, его могут узнать, а тогда мы оба погибли.
— Да я вовсе и не говорю, чтобы вы позволили ему придти сюда; но ведь вы ходите в церковь де-Мерсед, к шестичасовой обедне?
— Ты сама знаешь, что хожу, раз ты меня сопровождаешь туда каждый день.
— Ну, так слушайте. В такой ранний час почти все спят еще, не исключая и вашего опекуна, который будет себе спокойно почивать у себя во дворце; и нас никто не узнает, тем более, что мы, по обыкновению, укутаемся с головы до ног.
— Ну?
— Завтра вы пойдете к обедне, в шесть часов утра?
— Конечно, как всегда!
— Так хотите, я вам дам совет?
— Давай голубчик; если он хорош, я исполню его.
— Отлично; вот что я сделала бы на вашем месте: завтра я пошла бы к обедне, прослушала бы ее с усердием; по окончании же ее, вместо того чтобы выйти из церкви, вошла бы в исповедальню, да вот, например, хоть в ту, которая рядом с Богоматерью.
— Отчего же непременно в исповедальню, и именно в эту, а не в другую?
— Если вы еще не поняли, сеньорита, бесполезно и объяснять вам! — ответила девушка с насмешливой улыбкой.
Наступило короткое молчание, донья Санта покраснела как пион; по ее учащенному дыханию видно было, что в ней происходила сильная борьба.
— Ты демон, Лолья! — проговорила она наконец.
— Демон, который вас любит, дорогая нинья, и желает вам счастья.
Пробило полночь. Девушки расстались на ночь. Десять минут спустя Лолья Нера спала крепким сном; что же касается доньи Санты, то она, помолившись Богу, долго ворочалась с бока на бок и только к двум часам утра сомкнула глаза от усталости, с именем дона Торрибио на устах.
На следующий день все произошло так, как говорила Лолья Нера.
Прослушавши обедню, девушка, дрожа от страха, проскользнула в исповедальню, дверь которой камеристка открыла перед ней.
Через полчаса она вышла оттуда счастливая и улыбающаяся; ей удалось увидеться с своим возлюбленным и, несмотря на толстую стену, разделявшую их, они обменялись несколькими словами, столь дорогими для любящих сердец.
— Пойдем, — сказала она Лолье Нере отрывистым голосом, — о, как я счастлива! Я все расскажу тебе.
— Опустите вуаль, нинья! — ответила ей девушка. Донья Санта улыбнулась, тотчас же опустила вуаль, и обе девушки стали поспешно переходить площадь, столкнувшись почти лицом к лицу с доном Кристобалем Паломбо и Наранхой, которые так и не заметили их, упустив из-под самого носа.
Через пять минут молодой человек, переодетый в солдата, тоже вышел из церкви и на минуту остановился у одной из колонн; потом, взглянув многозначительным взглядом на дворец губернатора, усмехнулся и затем направился к реке большими шагами.
Дон Кристобаль и Наранха проехали совсем близко от него, разговаривая вполголоса, но не только не обратили на него внимания, а даже совсем не видели его: до такой степени они были поглощены своим разговором.
Этот солдат был дон Торрибио де Ньеблас.
ГЛАВА XI. Каким образом дон Торрибио добился свидания с доном Мануэлем и последствие этого свидания
Было около трех часов пополудни. Жители Уреса, сидевшие до сей поры по домам, взаперти, вследствие невыносимой жары, начали понемногу открывать ставни и двери своих квартир, лавок и магазинов; на улицах стали показываться монахи, солдаты, нищие и даже негоцианты.
Одним словом, город стал постепенно принимать свою обычную внешность и оживление, но не веселость, так как, по своей малочисленности, Урес едва ли не самый скучный город в Мексике.
Дон Мануэль де Линарес сидел у себя в кабинете, подписывая ордера и депеши, которые ему передавал дон Кристобаль Паломбо. Вдруг послышался шум лошадей, въезжавших во двор дворца.
— Что это? — спросил он у дона Кристобаля, кладя на стол недочитанную депешу.
— Не знаю, пойду осведомлюсь, если хотите!
— Пожалуйста; меня что-то беспокоит приезд этих всадников!
Дон Кристобаль встал и вышел. Он был в отсутствии не более пяти минут; все это время дон Мануэль не отрывал устремленного на дверь взгляда.
— Ну, — спросил он, лишь только тот показался, — кто это?
— Удивительно, дорогой дон Мануэль, как верны ваши предчувствия!
— А что?
— Я готов держать пари на тысячу, что вы не отгадаете, кто именно хочет непременно видеть вас.
— Я не расположен отгадывать загадки, — резко сказал дон Мануэль. — Потрудитесь объяснить, кто это; верно, враг?
— Да, и один из самых опасных.
— Его имя?
— Дон Торрибио де Ньеблас.
— Дон Торрибио, здесь! — вскричал в изумлении губернатор.
Дон Мануэль заходил в волнении по своему кабинету.
— Что ему нужно от меня? — спросил он, вдруг остановившись.
— Я спрашивал у него, но он ответил мне, что лично все передаст вам. Сказать ему, что вы согласны принять его?
— Нет! — вскрикнул он, — мне нужно сначала узнать его намерения.
— Я тоже так думаю.
— С другой стороны, дон Торрибио де Ньеблас — дворянин, и я обязан ему; отказ может оскорбить его; лучше принять.
— Так я скажу ему?..
— Что я к его услугам; когда он войдет, я вас попрошу удалиться.
— Вы решаетесь остаться один с этим человеком?
— Отчего же нет? Ведь он уже два раза спас мне жизнь! Не с целью же убийства он явился сюда?! К тому же, этот человек в высшей степени благороден; я ничего не имею лично против него; ну, идите же!
Дон Кристобаль вышел с поклоном. Вскоре затем доложили:
— Сеньор дон Торрибио де Ньеблас.
— Просите! — сказал дон Мануэль. Дон Торрибио показался. Дон Мануэль встал, сделал несколько шагов ему навстречу с самым любезным видом и улыбкой на губах.
— Друг или недруг, очень рад вас видеть, сеньор дон Торрибио де Ньеблас!
Молодой человек поклонился и сел в кресло, которое ему подкатил служитель.
Дон Торрибио был в богатом и элегантном мексиканском костюме, который очень шел ему.
Он подождал, пока привратник вышел, затем, вежливо обратившись к дону Мануэлю, начал:
— Сеньор дон Мануэль де Линарес, вы встретили меня словами: «друг или недруг, очень рад вам». Не скажите ли вы мне откровенно, что вы этим хотели сказать?
— С удовольствием, кабальеро! Эти слова означают, что несмотря на некоторые недоразумения, возникшие между нами, я чувствую к вам искреннюю симпатию и что, каковы бы ни были мотивы вашего визита, все-таки я рад вам и счастлив видеть вас.
— Благодарю вас за такое дружеское объяснение, сеньор! Я в восторге и теперь могу надеяться, что все, что у вас в сердце имеется дурного против меня, изгладится. Я же лично, сознаюсь, до сих пор не могу понять той ненависти, которую вы выказывали мне. Но, считая вас за врага, я готов говорить с вами почти как с другом.
— У меня связаны прекрасные воспоминания с вашей личностью, дон Торрибио, ради которых я не могу быть вашим врагом. Постараюсь доказать вам это на деле, когда к тому представится случай. Теперь же прошу вас объяснить мне настоящую цель вашего визита; надеюсь, что вы явились ко мне не для того, чтобы доставить мне удовольствие видеть вас, хотя мне это и очень приятно.
— Действительно, дон Мануэль, мой визит имеет другую, серьезную причину: я послан к вам моим другом, доном Порфирио Сандосом.
— Что ему угодно от меня? — спросил дон Мануэль, насторожившись.
— Дон Порфирио, сеньор, поздравляет вас с ловкостью, которую вы обнаружили в пронунсиаменто, чтобы занять место, принадлежащее ему.
— А-а! Дон Порфирио поздравляет меня?
— Совершенно искренне, сеньор, — спокойно ответил дон Торрибио, — ему было решительно все равно, быть или не быть губернатором Соноры: вы знаете, что дон Порфирио не честолюбив.
— Зачем же он тогда хлопотал об этом губернаторстве?
— Это по другим соображениям, сеньор.
— Могу я узнать, по каким именно?
— Я нарочно приехал к вам, сеньор, чтобы сообщить их вам.
— Как вы любезны, сеньор, примите заранее всю мою благодарность!
Оба человека вежливо раскланялись, как два дуэлянта перед выстрелами.
— Пожалуйста, соблаговолите!
— Сию минуту я буду иметь честь объяснить вам, сеньор!
— Отлично, кабальеро, я слушаю вас!
— По известным причинам, о которых я не стану теперь распространяться, сеньор дон Порфирио Сандос преследует двадцать лет какую-то ему одному известную цель с необыкновенным упорством, свойственным лишь его расе; затем, он решил во что бы то ни стало уничтожить страшный союз бандитов, которые разоряют Мексику; я должен сказать вам правду, сеньор, что усердно помогаю ему в этом деле.
— Как вы называете этот союз?
— О! Он очень известен, к сожалению: это союз платеадос.
— Вы с доном Порфирио затеяли трудную вещь, сеньор! Все мексиканские власти старались о том же, и все напрасно; и вы нечего не добьетесь.
— Вы думаете? — спросил дон Торрибио насмешливо.
— Убежден!
— На чем же вы основываете такую уверенность?
— На том, что дон Порфирио пробыл месяц правителем Соноры.
— Я не понимаю вас, сеньор.
— Сейчас поймете: в течении этого месяца дон Порфирио со своими друзьями успели перерыть архивы всех городов Соноры.
— А! — проговорил дон Мануэль презрительно.
— Когда все было перерыто, вы себе представить не можете, какие любопытные сведения оказались в руках дона Порфирио. Да, эти платеадос очень смелые и ловкие бандиты. Я больше не удивляюсь, что они так легко увертываются от преследования правительства, — они сильнее его. Но странно, их глава еще не додумался делать революцию ради своей выгоды и объявить себя независимым.
Молодой человек сделал особенное ударение на последних словах, с такой злой усмешкой, от которой дону Мануэлю не поздоровилось.
— А! Он отыскал такие драгоценные сведения в этих архивах! Я и не знал этого; надо бы и мне заглянуть их.
— О! Теперь это было бы бесполезно. Вы бы там ничего не нашли.
— Отчего это, позвольте спросить?
— А потому, что дон Порфирио Сандос добился правления в Соноре исключительно для того, чтобы отыскать эти документы, и, конечно, раз они очутились в его руках — поспешил спрятать их в верное место.
— А! — проговорил дон Мануэль сдавленным голосом.
— Итак, вы видите, что вам не стоит терять время на бесполезные поиски! — сказал молодой человек.
— Этот факт весьма важен.
— Дон Порфирио ответит, перед кем следует; но это еще не все.
— Что же еще?
— Разыскивая документы платеадос, дон Порфирио нашел другую вещь: объяснение, чем мотивировалось его путешествие в Апачерию, во время которого вы так ловко лишили его правления; но он очень смеялся.
— Он смеялся над моим пронунсиаменто?
— От всего сердца. Это убедило его в том, что все, что он узнал, оказалось правда.
— Как это?
— Вы торопитесь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20