— Ты продал нас своим братьям краснокожим.
Зловещая улыбка показалась на губах метиса. Капитан заметил ее.
— Но ты ничего не выиграешь от своего предательства, негодяй! — воскликнул он. — Ты поплатишься за него и будешь первой жертвой.
Но в то же мгновение Белые Глаза вырвался из рук капитана и, отскочив назад, поднял свое ружье.
— Посмотрим! — сказал он.
Всякий ужаснулся бы, взглянув на этих двух человек, которые грозно глядели друг на друга, стоя на узкой площадке, освещенной пламенем все ярче и ярче разгоравшегося пожара.
Это были представители двух народностей Соединенных Штатов, борьба между которыми кончится только после того, как одна из них будет окончательно истреблена и уступит свое место другой.
А у них под ногами бой становился все бесчеловечнее, все беспощаднее.
Индейцы с дикими воплями бросились на окопы; американцы стреляли по ним в упор или бросались на них со штыками.
Но пожар все увеличивался, а солдаты умирали один за другим.
Скоро все будет кончено.
В ответ на угрозу метиса капитан презрительно усмехнулся и тотчас же выстрелил.
Тот выронил ружье: пуля раздробила ему правую руку.
Радостно вскрикнув, капитан бросился к нему. В мгновение метис уже лежал на земле. Офицер оперся коленом ему на грудь и взглянул на него.
— Ну? — спросил он, засмеявшись. — Как видишь, я не ошибся.
— Да, — отвечал метис. — Жизнь моя в твоих руках. Убей меня!
— Будь покоен. Ты умрешь, как индеец.
— Поторопись, если хочешь отомстить, — насмешливо сказал метис. — Скоро уж будет поздно.
— У меня еще найдется время… Почему предал ты нас, негодяй?
— Что тебе за дело? — спросил охотник.
— Я хочу знать, — отвечал капитан.
— Изволь, я скажу тебе. Твои братья, белые, истребили всю мою семью. Я хотел отомстить.
— Но ведь собственно мы не сделали тебе ничего дурного?
— Вы тоже белые. Убивай меня — кончай скорее. Я умру с радостью, потому что много врагов последуют за мной в могилу.
— Если это так, — сказал капитан, — так я лучше позволю тебе присоединиться к твоим братьям. Как видишь, я очень великодушный противник.
Он нажал изо всей силы коленом на грудь метиса и поднял нож.
— По-индейски! — сказал он.
И захватив левой рукой густые волосы охотника, он в одну минуту оскальпировал его.
Белые Глаза не мог удержаться от крика, до того невыносима была боль. Кровь хлынула с его голого черепа и залила ему лицо.
— Убей меня! Убей меня! Я не могу вынести этой адской боли! — воскликнул метис.
— Неужели?
— Убей меня! Убей меня!
— С какой стати! — отвечал капитан, пожимая плечами. — Неужели ты считаешь меня палачом? Нет, я лучше отдам тебя твоим достойным друзьям.
Он взял метиса за ноги, дотащил его до края площадки и столкнул ногой.
Несчастный, желая спастись, схватился за бревно, несколько выступавшее наружу.
С минуту висел он так.
Страшно было глядеть на его голый череп, на кровь, которая заливала его искаженное ужасом и страданием лицо, на конвульсивно содрогавшееся тело.
— Пощади меня! Убей меня! — кричал он.
Капитан, скрестив руки, с улыбкой смотрел на него.
Наконец ослабевшие руки несчастного уже не в состоянии были сдерживать его. Пальцы его разжались, и он выпустил бревно, за которое схватился в порыве отчаяния.
— Палач! Да будешь ты проклят! — воскликнул он. И тело его рухнуло вниз.
— Счастливого пути! — сказал, засмеявшись, капитан.
В это время страшные крики раздались у ворот крепости.
Комендант бросился на помощь к солдатам. Команчи овладели окопами. Они ворвались в крепость, убивая и скальпируя попадавшихся на пути врагов.
Из всего гарнизона осталось в живых только четыре солдата.
Все остальные были убиты.
Капитан остановился.
— Друзья! — крикнул он. — Умирайте без сожаления! Я отомстил тому, кто предал нас.
Солдаты отвечали громким «ура» и приготовились биться насмерть. По крайней мере, они дорого продадут свою жизнь.
В это время случилось что-то непонятное.
Крики индейцев вдруг смолкли, как по волшебству.
Атака прекратилась.
— Что это значит? — пробормотал капитан. — Какую еще чертовщину придумали эти дьяволы?
Когда Орлиная Голова завладел траншеями и входил в крепость, он велел прекратить битву.
Всех пленных поселенцев — восьмерых мужчин и четырех женщин — подвели к крепости.
По приказанию Орлиной Головы женщин отвели в сторону, а мужчин стали поочередно подводить к нему. Он внимательно осматривал каждого из них и делал знак своим воинам.
Те тотчас же хватали пленника, отрубали ему обе кисти рук, скальпировали его и вталкивали в крепость.
Семь поселенцев уже вынесли эту ужасную пытку. Остался только один. Это был высокий, худой, еще бодрый старик. Длинные, белые как снег волосы падали ему на плечи, черные глаза блестели, но на лице не заметно было никаких признаков волнения. Совершенно спокойно, по-видимому, ждал он, когда вождь сделает знак своим воинам, и ему придется вынести такую же муку, как и его несчастным товарищам. Орлиная Голова пристально глядел на него. Потом лицо его прояснилось, улыбка показалась на губах, и он протянул руку старику.
— Usted no conocer amigo?(Ты не узнаешь друга? (исп.)) — спросил он по-испански, с сильным гортанным произношением, свойственным индейцам.
Услышав слова вождя, старик вздрогнул и, в свою очередь, пристально посмотрел на него.
— Орлиная Голова! — воскликнул он.
— Да, — отвечал Орлиная Голова. — Я друг Седой Головы. У краснокожего только одно сердце. Мой отец спас мне жизнь и пойдет в мой вигвам.
— Благодарю тебя, вождь. Я с удовольствием принимаю твое предложение, — отвечал старик, крепко пожав руку индейца.
Он подошел к пленницам и стал около пожилой женщины с благородным, истомленным от горя лицом, на котором еще сохранились следы замечательной красоты.
— Да будет благословенно имя Господне! — горячо сказала она, когда старик подошел к ней.
— Бог никогда не покидает тех, кто надеется на него, — отвечал он.
Между тем краснокожие доигрывали последний акт ужасной драмы, которую мы изобразили перед читателем.
Когда все поселенцы были заперты в крепости, индейцы обложили ее со всех сторон древесными стволами, хворостом и другим горючим материалом. Пожар разгорелся еще больше, и огненная стена окружила несчастных американцев.
Через несколько минут вся крепость пылала, как громадный костер, и дикие вопли неслись оттуда.
Команчи, отойдя в сторону, смотрели на пожар, наслаждаясь своей местью.
Пламя охватило все здание и поднималось все выше и выше. Яркий свет, как от громадного маяка, разливался вдаль.
Наверху крепости виднелось несколько фигур. Одни из них в ужасе метались то туда, то сюда; другие — стояли на коленях и, по-видимому, горячо молились.
Вдруг раздался страшный треск. Пронзительный, страшный крик понесся к небу, и здание рухнуло, разбрасывая от себя высокие снопы искр.
Все было кончено!
Американцы погибли.
Команчи поставили высокий шест на том месте, где было селение и, пригвоздив к нему руки поселенцев, воткнули в него окровавленный топор.
Потом они подожгли несколько еще уцелевших хижин и двинулись в путь.
Из всех поселенцев остались в живых только четыре женщины и старик.
Команчи взяли их с собой. И глубокая, мрачная тишина окутала дымящиеся развалины, бывшие свидетелями таких ужасных сцен.
ГЛАВА IX. Призрак
Ясное осеннее солнце освещало прерию. Было около восьми часов утра.
Птицы быстро перелетали с места на место или громко пели, скрываясь в густой зелени. Иногда голова испуганной лани показывалась из-за высокой травы и тотчас же исчезала.
Два всадника в охотничьих костюмах ехали крупной рысью по левому берегу Канады. Они сидели на великолепных полудиких лошадях, около которых бежало несколько черных, с подпалинами на груди и около глаз, ищеек.
Эти всадники были Чистое Сердце и Весельчак. Всегда холодный и сдержанный, Чистое Сердце казался на этот раз необыкновенно веселым. Лицо его сияло, губы улыбались, и он с удовольствием смотрел по сторонам. Иногда он придерживал лошадь и пристально смотрел вдаль, как бы надеясь увидеть что-то. А потом, когда надежда его не сбывалась, нетерпеливо пришпоривал лошадь и шагов через сто снова останавливался.
— Как ты нетерпелив! — сказал, засмеявшись, Весельчак. — Не беспокойся, мы скоро приедем.
— Карамба! Я знаю, что мы приедем, но мне так хочется поскорее увидеть ее! Единственные счастливые минуты провожу я с той, к кому мы едем. Моя мать! Моя дорогая мать! Без жалоб, без сожалений покинула она все из любви ко мне. О, какое счастье иметь мать! Какое счастье знать, что есть сердце, бьющееся только для вас, живущее только вашей жизнью, радующееся вашей радостью, грустящее от вашей печали! Забывая и совсем не думая о себе, мать оберегает вас от всего тяжелого, что есть в жизни, самоотверженно выносит все это на своих плечах и предоставляет вам только одно хорошее. О, Весельчак! Чтобы понять то полное любви и самоотречения существо, которое называют матерью, нужно, подобно мне, потерять ее на несколько лет, а потом вдруг найти и увидеть, что она стала еще нежнее и самоотверженнее, чем прежде. Господи, как мы тихо едем! Каждая минута, которую мы теряем здесь, лишает меня поцелуя матери! Когда же будет конец?
— Смотри, вот и брод.
— Слава Богу! А знаешь что, Весельчак? Меня мучит сегодня какое-то тяжкое предчувствие. Мне почему-то страшно.
— Брось эти мрачные мысли, — сказал Весельчак. — Через несколько минут мы уже будем у твоей матери.
— Да, да. А все-таки мне кажется — может быть, я ошибаюсь — что все здесь как будто изменилось. Все кругом как-то странно тихо и пусто. Селение уж недалеко, а между тем, не слышно ни лая собак, ни пения петухов, ни тех звуков, которые всегда доносятся из местности, где живут люди.
— Ты, пожалуй, прав, — отвечал несколько встревоженный Весельчак.
Река делала в этом месте крутой поворот. Заросшие густым кустарником берега ее и высокие скалы заслоняли вид.
Селение, куда они направлялись, лежало на расстоянии ружейного выстрела от берега, но оно было не видно отсюда.
Лошади спустились с берега и уже вступили в воду, как вдруг отскочили назад, а собаки, тоже остановившись, жалобно завыли.
— Что это значит? — пробормотал Чистое Сердце, побледнев как смерть и с ужасом осматриваясь по сторонам.
— Посмотри! — сказал Весельчак, показывая товарищу на реку.
Несколько трупов плыло по течению.
— Господи! — воскликнул Чистое Сердце. — Здесь случилось что-то ужасное! Моя мать! Моя мать!
— Не бойся. Она, наверное, в каком-нибудь безопасном месте, — сказал Весельчак, сам не веря тому, что говорил.
Не слушая друга, старавшегося успокоить его, Чистое Сердце пришпорил лошадь и принудил ее броситься в воду.
Через несколько минут они уже были на противоположном берегу реки.
Тут они поняли все.
Перед ними была картина полного разрушения. Селение и крепость обратились в груды развалин. Густые клубы дыма носились над ними. На том месте, где стояло селение, поднимался высокий шест с пригвожденными к нему руками, и коршуны с громкими криками носились над ним.
Местами виднелись полуобъеденные трупы. Хищные звери и птицы пировали здесь ночью.
Ни одного живого существа, кроме птиц, не видно было нигде.
Охотники с первого взгляда увидели, в чем дело. Индейцы были здесь. Только они, со своей непримиримой ненавистью к белым, могли произвести такое страшное опустошение.
— Предчувствие не обмануло меня! — воскликнул Чистое Сердце, задрожав от ужаса. — О моя мать! Моя мать!
Он бросился на землю, закрыл лицо руками и зарыдал.
Весельчак молча смотрел на него. Чем мог он утешить его? Пусть лучше он поплачет, пусть успокоится первый порыв горя. Оно не одолеет эту сильную натуру. Наступит реакция, и друг его начнет действовать.
Он отошел от Чистого Сердца и с врожденным инстинктом охотника стал внимательно осматривать местность. Может быть, найдется хоть что-нибудь, хоть какой-нибудь след, который поможет им начать розыски.
Долго ходил он около развалин, как вдруг издали, из кустов, донесся до него знакомый лай.
Он бросился туда. Ищейка, очень похожая на тех, которые принадлежали ему и его товарищу, подбежала к нему и радостно запрыгала около него.
— Ого! — сказал Весельчак. — Кто же это привязал здесь Трима?
Он перерезал веревку и заметил, что на шее у собаки был какой-то сложенный вчетверо клочок бумаги.
Весельчак схватил его и бросился к Чистому Сердцу.
— Надежда! Надежда! — кричал он. — Мужайся, брат!
Чистое Сердце знал, что Весельчак не стал бы без причины обманывать его, и, подняв свое мокрое от слез лицо, с волнением смотрел на спешившего к нему товарища.
Между тем освобожденная собака опустила голову и с коротким отрывистым лаем побежала куда-то.
Весельчак предвидел это и, сняв с ее шеи бумагу, обвязал ее своим галстуком.
— Как знать, что случится! — пробормотал он, смотря на убегавшую собаку, а потом пошел к своему другу.
— Что такое? — спросил Чистое Сердце.
— Читай! — коротко отвечал Весельчак.
Охотник схватил бумагу и жадно прочел ее. На ней было написано всего несколько слов:
«Нас взяли в плен краснокожие. Не бойтесь. Ничего дурного не случилось с вашей матерью».
— Благодарю тебя, Боже! — воскликнул Чистое Сердце, прочитав записку и пряча ее на груди. — Моя мать жива!.. О, я найду ее!
— Еще бы! — уверенно отвечал Весельчак.
Чистое Сердце сразу как будто переродился. Надежда оживила его; он гордо выпрямился, и лицо его просветлело.
— Осмотрим здесь все! — сказал он. — Может быть, кто-нибудь из этих несчастных еще жив. Он даст нам нужные сведения и расскажет, что произошло здесь.
— Отлично! — радостно отвечал Весельчак. — Начнем розыски.
Собаки лаяли и рыли землю в том месте, где стояла крепость.
— Нужно начинать там, — сказал Чистое Сердце.
Они стали торопливо разбрасывать обломки и расчищать мусор.
Минут через двадцать показался люк.
Слабые крики доносились снизу.
— Они здесь! — сказал Весельчак.
— Дай Бог, чтобы мы пришли вовремя и могли спасти их! — воскликнул Чистое Сердце.
Много времени и много трудов пришлось употребить, чтобы поднять крышку люка.
Страшное зрелище представилось им.
В душном, смрадном подземелье лежали буквально друг на друге человек двадцать.
Охотники вздрогнули от ужаса и невольно отступили. Но их нерешительность продолжалась не больше мгновения. Они снова подошли к подземелью и спустились в него. Может быть, им удастся спасти кого-нибудь из этих несчастных.
Только в одном из них еще сохранились слабые признаки жизни. Все остальные уже умерли.
Они вынесли его из подземелья, осторожно положили на кучу сухих листьев и стали приводить в чувство.
Собаки лизали руки и лицо раненого.
Через несколько минут он пошевелился, открыл глаза и глубоко вздохнул.
Весельчак осторожно разжал его стиснутые зубы и, вложив между ними горлышко кожаной фляги, влил ему в рот несколько капель рома.
— Ему, кажется, очень плохо, — сказал он.
— Он погиб! — отвечал, покачав головой, Чистое Сердце.
Между тем раненый несколько оправился.
— Боже! — прошептал он слабым, прерывающимся голосом. — Умереть! Я должен умереть!
— Надейтесь! — сказал Весельчак.
Легкий румянец выступил на щеках раненого, печальная улыбка показалась у него на губах.
— А зачем мне жить? — проговорил он. — Индейцы изувечили и убили всех жителей селения — всех моих солдат. Жизнь была бы для меня слишком тяжелым бременем.
— Не можем ли мы чем-нибудь помочь вам? — спросил Чистое Сердце. — Нет ли у вас какого-нибудь желания, которое мы могли бы исполнить? Мы сделаем для вас все, что в наших силах.
Глаза раненого блеснули.
— Дай твою флягу! — сказал Чистое Сердце, обращаясь к Весельчаку.
Тот подал ее.
Раненый выпил еще немного. Пот выступил у него на лбу, лихорадочный румянец вспыхнул на щеках.
— Слушайте! — сказал он хриплым, прерывающимся голосом. — Я был комендантом этой крепости. Индейцы напали на селение врасплох — нас предал один негодяй-метис.
— Как его зовут? — быстро спросил Чистое Сердце.
— Он уже умер. Я убил его! — радостно и вместе с тем с глубокой ненавистью отвечал комендант. — Краснокожие атаковали крепость. Нас было двенадцать против четырехсот. Мы, конечно, не могли одолеть их. Нам оставалось только биться до последней капли крови. Так мы и сделали. Краснокожие, видя, что им не удастся захватить нас в плен, что мы умрем все, но не сдадимся, оскальпировали жителей, заперли их в крепости и подожгли ее.
Голос раненого ослабел. Он выпил еще несколько капель рома и продолжал свой рассказ. Охотники внимательно слушали его.
— Под крепостью было подземелье, служившее подвалом. Когда я увидел огненную стену, окружавшую нас со всех сторон, когда понял, что отступление невозможно, я предложил своим несчастным товарищам спуститься сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Зловещая улыбка показалась на губах метиса. Капитан заметил ее.
— Но ты ничего не выиграешь от своего предательства, негодяй! — воскликнул он. — Ты поплатишься за него и будешь первой жертвой.
Но в то же мгновение Белые Глаза вырвался из рук капитана и, отскочив назад, поднял свое ружье.
— Посмотрим! — сказал он.
Всякий ужаснулся бы, взглянув на этих двух человек, которые грозно глядели друг на друга, стоя на узкой площадке, освещенной пламенем все ярче и ярче разгоравшегося пожара.
Это были представители двух народностей Соединенных Штатов, борьба между которыми кончится только после того, как одна из них будет окончательно истреблена и уступит свое место другой.
А у них под ногами бой становился все бесчеловечнее, все беспощаднее.
Индейцы с дикими воплями бросились на окопы; американцы стреляли по ним в упор или бросались на них со штыками.
Но пожар все увеличивался, а солдаты умирали один за другим.
Скоро все будет кончено.
В ответ на угрозу метиса капитан презрительно усмехнулся и тотчас же выстрелил.
Тот выронил ружье: пуля раздробила ему правую руку.
Радостно вскрикнув, капитан бросился к нему. В мгновение метис уже лежал на земле. Офицер оперся коленом ему на грудь и взглянул на него.
— Ну? — спросил он, засмеявшись. — Как видишь, я не ошибся.
— Да, — отвечал метис. — Жизнь моя в твоих руках. Убей меня!
— Будь покоен. Ты умрешь, как индеец.
— Поторопись, если хочешь отомстить, — насмешливо сказал метис. — Скоро уж будет поздно.
— У меня еще найдется время… Почему предал ты нас, негодяй?
— Что тебе за дело? — спросил охотник.
— Я хочу знать, — отвечал капитан.
— Изволь, я скажу тебе. Твои братья, белые, истребили всю мою семью. Я хотел отомстить.
— Но ведь собственно мы не сделали тебе ничего дурного?
— Вы тоже белые. Убивай меня — кончай скорее. Я умру с радостью, потому что много врагов последуют за мной в могилу.
— Если это так, — сказал капитан, — так я лучше позволю тебе присоединиться к твоим братьям. Как видишь, я очень великодушный противник.
Он нажал изо всей силы коленом на грудь метиса и поднял нож.
— По-индейски! — сказал он.
И захватив левой рукой густые волосы охотника, он в одну минуту оскальпировал его.
Белые Глаза не мог удержаться от крика, до того невыносима была боль. Кровь хлынула с его голого черепа и залила ему лицо.
— Убей меня! Убей меня! Я не могу вынести этой адской боли! — воскликнул метис.
— Неужели?
— Убей меня! Убей меня!
— С какой стати! — отвечал капитан, пожимая плечами. — Неужели ты считаешь меня палачом? Нет, я лучше отдам тебя твоим достойным друзьям.
Он взял метиса за ноги, дотащил его до края площадки и столкнул ногой.
Несчастный, желая спастись, схватился за бревно, несколько выступавшее наружу.
С минуту висел он так.
Страшно было глядеть на его голый череп, на кровь, которая заливала его искаженное ужасом и страданием лицо, на конвульсивно содрогавшееся тело.
— Пощади меня! Убей меня! — кричал он.
Капитан, скрестив руки, с улыбкой смотрел на него.
Наконец ослабевшие руки несчастного уже не в состоянии были сдерживать его. Пальцы его разжались, и он выпустил бревно, за которое схватился в порыве отчаяния.
— Палач! Да будешь ты проклят! — воскликнул он. И тело его рухнуло вниз.
— Счастливого пути! — сказал, засмеявшись, капитан.
В это время страшные крики раздались у ворот крепости.
Комендант бросился на помощь к солдатам. Команчи овладели окопами. Они ворвались в крепость, убивая и скальпируя попадавшихся на пути врагов.
Из всего гарнизона осталось в живых только четыре солдата.
Все остальные были убиты.
Капитан остановился.
— Друзья! — крикнул он. — Умирайте без сожаления! Я отомстил тому, кто предал нас.
Солдаты отвечали громким «ура» и приготовились биться насмерть. По крайней мере, они дорого продадут свою жизнь.
В это время случилось что-то непонятное.
Крики индейцев вдруг смолкли, как по волшебству.
Атака прекратилась.
— Что это значит? — пробормотал капитан. — Какую еще чертовщину придумали эти дьяволы?
Когда Орлиная Голова завладел траншеями и входил в крепость, он велел прекратить битву.
Всех пленных поселенцев — восьмерых мужчин и четырех женщин — подвели к крепости.
По приказанию Орлиной Головы женщин отвели в сторону, а мужчин стали поочередно подводить к нему. Он внимательно осматривал каждого из них и делал знак своим воинам.
Те тотчас же хватали пленника, отрубали ему обе кисти рук, скальпировали его и вталкивали в крепость.
Семь поселенцев уже вынесли эту ужасную пытку. Остался только один. Это был высокий, худой, еще бодрый старик. Длинные, белые как снег волосы падали ему на плечи, черные глаза блестели, но на лице не заметно было никаких признаков волнения. Совершенно спокойно, по-видимому, ждал он, когда вождь сделает знак своим воинам, и ему придется вынести такую же муку, как и его несчастным товарищам. Орлиная Голова пристально глядел на него. Потом лицо его прояснилось, улыбка показалась на губах, и он протянул руку старику.
— Usted no conocer amigo?(Ты не узнаешь друга? (исп.)) — спросил он по-испански, с сильным гортанным произношением, свойственным индейцам.
Услышав слова вождя, старик вздрогнул и, в свою очередь, пристально посмотрел на него.
— Орлиная Голова! — воскликнул он.
— Да, — отвечал Орлиная Голова. — Я друг Седой Головы. У краснокожего только одно сердце. Мой отец спас мне жизнь и пойдет в мой вигвам.
— Благодарю тебя, вождь. Я с удовольствием принимаю твое предложение, — отвечал старик, крепко пожав руку индейца.
Он подошел к пленницам и стал около пожилой женщины с благородным, истомленным от горя лицом, на котором еще сохранились следы замечательной красоты.
— Да будет благословенно имя Господне! — горячо сказала она, когда старик подошел к ней.
— Бог никогда не покидает тех, кто надеется на него, — отвечал он.
Между тем краснокожие доигрывали последний акт ужасной драмы, которую мы изобразили перед читателем.
Когда все поселенцы были заперты в крепости, индейцы обложили ее со всех сторон древесными стволами, хворостом и другим горючим материалом. Пожар разгорелся еще больше, и огненная стена окружила несчастных американцев.
Через несколько минут вся крепость пылала, как громадный костер, и дикие вопли неслись оттуда.
Команчи, отойдя в сторону, смотрели на пожар, наслаждаясь своей местью.
Пламя охватило все здание и поднималось все выше и выше. Яркий свет, как от громадного маяка, разливался вдаль.
Наверху крепости виднелось несколько фигур. Одни из них в ужасе метались то туда, то сюда; другие — стояли на коленях и, по-видимому, горячо молились.
Вдруг раздался страшный треск. Пронзительный, страшный крик понесся к небу, и здание рухнуло, разбрасывая от себя высокие снопы искр.
Все было кончено!
Американцы погибли.
Команчи поставили высокий шест на том месте, где было селение и, пригвоздив к нему руки поселенцев, воткнули в него окровавленный топор.
Потом они подожгли несколько еще уцелевших хижин и двинулись в путь.
Из всех поселенцев остались в живых только четыре женщины и старик.
Команчи взяли их с собой. И глубокая, мрачная тишина окутала дымящиеся развалины, бывшие свидетелями таких ужасных сцен.
ГЛАВА IX. Призрак
Ясное осеннее солнце освещало прерию. Было около восьми часов утра.
Птицы быстро перелетали с места на место или громко пели, скрываясь в густой зелени. Иногда голова испуганной лани показывалась из-за высокой травы и тотчас же исчезала.
Два всадника в охотничьих костюмах ехали крупной рысью по левому берегу Канады. Они сидели на великолепных полудиких лошадях, около которых бежало несколько черных, с подпалинами на груди и около глаз, ищеек.
Эти всадники были Чистое Сердце и Весельчак. Всегда холодный и сдержанный, Чистое Сердце казался на этот раз необыкновенно веселым. Лицо его сияло, губы улыбались, и он с удовольствием смотрел по сторонам. Иногда он придерживал лошадь и пристально смотрел вдаль, как бы надеясь увидеть что-то. А потом, когда надежда его не сбывалась, нетерпеливо пришпоривал лошадь и шагов через сто снова останавливался.
— Как ты нетерпелив! — сказал, засмеявшись, Весельчак. — Не беспокойся, мы скоро приедем.
— Карамба! Я знаю, что мы приедем, но мне так хочется поскорее увидеть ее! Единственные счастливые минуты провожу я с той, к кому мы едем. Моя мать! Моя дорогая мать! Без жалоб, без сожалений покинула она все из любви ко мне. О, какое счастье иметь мать! Какое счастье знать, что есть сердце, бьющееся только для вас, живущее только вашей жизнью, радующееся вашей радостью, грустящее от вашей печали! Забывая и совсем не думая о себе, мать оберегает вас от всего тяжелого, что есть в жизни, самоотверженно выносит все это на своих плечах и предоставляет вам только одно хорошее. О, Весельчак! Чтобы понять то полное любви и самоотречения существо, которое называют матерью, нужно, подобно мне, потерять ее на несколько лет, а потом вдруг найти и увидеть, что она стала еще нежнее и самоотверженнее, чем прежде. Господи, как мы тихо едем! Каждая минута, которую мы теряем здесь, лишает меня поцелуя матери! Когда же будет конец?
— Смотри, вот и брод.
— Слава Богу! А знаешь что, Весельчак? Меня мучит сегодня какое-то тяжкое предчувствие. Мне почему-то страшно.
— Брось эти мрачные мысли, — сказал Весельчак. — Через несколько минут мы уже будем у твоей матери.
— Да, да. А все-таки мне кажется — может быть, я ошибаюсь — что все здесь как будто изменилось. Все кругом как-то странно тихо и пусто. Селение уж недалеко, а между тем, не слышно ни лая собак, ни пения петухов, ни тех звуков, которые всегда доносятся из местности, где живут люди.
— Ты, пожалуй, прав, — отвечал несколько встревоженный Весельчак.
Река делала в этом месте крутой поворот. Заросшие густым кустарником берега ее и высокие скалы заслоняли вид.
Селение, куда они направлялись, лежало на расстоянии ружейного выстрела от берега, но оно было не видно отсюда.
Лошади спустились с берега и уже вступили в воду, как вдруг отскочили назад, а собаки, тоже остановившись, жалобно завыли.
— Что это значит? — пробормотал Чистое Сердце, побледнев как смерть и с ужасом осматриваясь по сторонам.
— Посмотри! — сказал Весельчак, показывая товарищу на реку.
Несколько трупов плыло по течению.
— Господи! — воскликнул Чистое Сердце. — Здесь случилось что-то ужасное! Моя мать! Моя мать!
— Не бойся. Она, наверное, в каком-нибудь безопасном месте, — сказал Весельчак, сам не веря тому, что говорил.
Не слушая друга, старавшегося успокоить его, Чистое Сердце пришпорил лошадь и принудил ее броситься в воду.
Через несколько минут они уже были на противоположном берегу реки.
Тут они поняли все.
Перед ними была картина полного разрушения. Селение и крепость обратились в груды развалин. Густые клубы дыма носились над ними. На том месте, где стояло селение, поднимался высокий шест с пригвожденными к нему руками, и коршуны с громкими криками носились над ним.
Местами виднелись полуобъеденные трупы. Хищные звери и птицы пировали здесь ночью.
Ни одного живого существа, кроме птиц, не видно было нигде.
Охотники с первого взгляда увидели, в чем дело. Индейцы были здесь. Только они, со своей непримиримой ненавистью к белым, могли произвести такое страшное опустошение.
— Предчувствие не обмануло меня! — воскликнул Чистое Сердце, задрожав от ужаса. — О моя мать! Моя мать!
Он бросился на землю, закрыл лицо руками и зарыдал.
Весельчак молча смотрел на него. Чем мог он утешить его? Пусть лучше он поплачет, пусть успокоится первый порыв горя. Оно не одолеет эту сильную натуру. Наступит реакция, и друг его начнет действовать.
Он отошел от Чистого Сердца и с врожденным инстинктом охотника стал внимательно осматривать местность. Может быть, найдется хоть что-нибудь, хоть какой-нибудь след, который поможет им начать розыски.
Долго ходил он около развалин, как вдруг издали, из кустов, донесся до него знакомый лай.
Он бросился туда. Ищейка, очень похожая на тех, которые принадлежали ему и его товарищу, подбежала к нему и радостно запрыгала около него.
— Ого! — сказал Весельчак. — Кто же это привязал здесь Трима?
Он перерезал веревку и заметил, что на шее у собаки был какой-то сложенный вчетверо клочок бумаги.
Весельчак схватил его и бросился к Чистому Сердцу.
— Надежда! Надежда! — кричал он. — Мужайся, брат!
Чистое Сердце знал, что Весельчак не стал бы без причины обманывать его, и, подняв свое мокрое от слез лицо, с волнением смотрел на спешившего к нему товарища.
Между тем освобожденная собака опустила голову и с коротким отрывистым лаем побежала куда-то.
Весельчак предвидел это и, сняв с ее шеи бумагу, обвязал ее своим галстуком.
— Как знать, что случится! — пробормотал он, смотря на убегавшую собаку, а потом пошел к своему другу.
— Что такое? — спросил Чистое Сердце.
— Читай! — коротко отвечал Весельчак.
Охотник схватил бумагу и жадно прочел ее. На ней было написано всего несколько слов:
«Нас взяли в плен краснокожие. Не бойтесь. Ничего дурного не случилось с вашей матерью».
— Благодарю тебя, Боже! — воскликнул Чистое Сердце, прочитав записку и пряча ее на груди. — Моя мать жива!.. О, я найду ее!
— Еще бы! — уверенно отвечал Весельчак.
Чистое Сердце сразу как будто переродился. Надежда оживила его; он гордо выпрямился, и лицо его просветлело.
— Осмотрим здесь все! — сказал он. — Может быть, кто-нибудь из этих несчастных еще жив. Он даст нам нужные сведения и расскажет, что произошло здесь.
— Отлично! — радостно отвечал Весельчак. — Начнем розыски.
Собаки лаяли и рыли землю в том месте, где стояла крепость.
— Нужно начинать там, — сказал Чистое Сердце.
Они стали торопливо разбрасывать обломки и расчищать мусор.
Минут через двадцать показался люк.
Слабые крики доносились снизу.
— Они здесь! — сказал Весельчак.
— Дай Бог, чтобы мы пришли вовремя и могли спасти их! — воскликнул Чистое Сердце.
Много времени и много трудов пришлось употребить, чтобы поднять крышку люка.
Страшное зрелище представилось им.
В душном, смрадном подземелье лежали буквально друг на друге человек двадцать.
Охотники вздрогнули от ужаса и невольно отступили. Но их нерешительность продолжалась не больше мгновения. Они снова подошли к подземелью и спустились в него. Может быть, им удастся спасти кого-нибудь из этих несчастных.
Только в одном из них еще сохранились слабые признаки жизни. Все остальные уже умерли.
Они вынесли его из подземелья, осторожно положили на кучу сухих листьев и стали приводить в чувство.
Собаки лизали руки и лицо раненого.
Через несколько минут он пошевелился, открыл глаза и глубоко вздохнул.
Весельчак осторожно разжал его стиснутые зубы и, вложив между ними горлышко кожаной фляги, влил ему в рот несколько капель рома.
— Ему, кажется, очень плохо, — сказал он.
— Он погиб! — отвечал, покачав головой, Чистое Сердце.
Между тем раненый несколько оправился.
— Боже! — прошептал он слабым, прерывающимся голосом. — Умереть! Я должен умереть!
— Надейтесь! — сказал Весельчак.
Легкий румянец выступил на щеках раненого, печальная улыбка показалась у него на губах.
— А зачем мне жить? — проговорил он. — Индейцы изувечили и убили всех жителей селения — всех моих солдат. Жизнь была бы для меня слишком тяжелым бременем.
— Не можем ли мы чем-нибудь помочь вам? — спросил Чистое Сердце. — Нет ли у вас какого-нибудь желания, которое мы могли бы исполнить? Мы сделаем для вас все, что в наших силах.
Глаза раненого блеснули.
— Дай твою флягу! — сказал Чистое Сердце, обращаясь к Весельчаку.
Тот подал ее.
Раненый выпил еще немного. Пот выступил у него на лбу, лихорадочный румянец вспыхнул на щеках.
— Слушайте! — сказал он хриплым, прерывающимся голосом. — Я был комендантом этой крепости. Индейцы напали на селение врасплох — нас предал один негодяй-метис.
— Как его зовут? — быстро спросил Чистое Сердце.
— Он уже умер. Я убил его! — радостно и вместе с тем с глубокой ненавистью отвечал комендант. — Краснокожие атаковали крепость. Нас было двенадцать против четырехсот. Мы, конечно, не могли одолеть их. Нам оставалось только биться до последней капли крови. Так мы и сделали. Краснокожие, видя, что им не удастся захватить нас в плен, что мы умрем все, но не сдадимся, оскальпировали жителей, заперли их в крепости и подожгли ее.
Голос раненого ослабел. Он выпил еще несколько капель рома и продолжал свой рассказ. Охотники внимательно слушали его.
— Под крепостью было подземелье, служившее подвалом. Когда я увидел огненную стену, окружавшую нас со всех сторон, когда понял, что отступление невозможно, я предложил своим несчастным товарищам спуститься сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25