Хотя теперь это казалось таким далеким, Как-будто было в другой жизни. Их связывала теплая дружба. Король тогда ему ласково улыбнулся и сказал несколько слов, которые вселяли надежду. На мгновение Вальтеоф запнулся, вспоминая то утро и ту радость. Он видел вновь Гарольда, одетого в пурпур и золото, Леофвайна с одной стороны и Гурта – по другую; так много было тогда надежд.
С усилием он вернулся к реальности, в этот зал, наполненный чужестранцами, говорящими на непривычном языке. Сейчас он видел темное лицо Вильгельма, а не Гарольда и вдруг понял, что воцарилась тишина и что каждый ждет его ответа. Неожиданно в нем поднялась буря, наполнившая его негодованием. Святой Боже, как может он признать Незаконнорожденного господином, как может преклонить свою волю под нормандское иго? Вальтеоф почувствовал, как одеревенело его тело, отказываясь повиноваться, и он не может преклониться, как когда-то преклонялся перед Гарольдом. Казалось, он целую вечность стоит здесь, с прилипшим к гортани языком. Все это продолжалось так долго, что за спиной его поднялся шепот.
– Граф Вальтеоф, – резкий голос вывел его из оцепенения. Герцог поманил его пальцем, и, когда он поднялся на ступеньку и встал у кресла, Вильгельм сказал тихо, так, чтобы никто не мог слышать:
– Я понимаю, ты предан Гарольду Годвинсону, графу Леофвайну.
Вальтеоф уставился на него: откуда он мог об этом узнать? Спустя годы он узнает – мало что ускользало от внимания герцога, но сейчас единственное, что он мог сделать, это попытаться уловить смысл слов Вильгельма. Как будто понимая его чувства, герцог сказал:
– Я считаю своим долгом знать все, что могу, о людях, с которыми имею дело. Ты считаешь, что братья Гарольда лежат на поле брани или в неизвестной могиле, как множество других? – Он увидел болезненное выражение на лице графа и продолжал так же тихо: – Это не так. Несколько моих монахов отвезли их в Вельтем, где они получили подобающее христианам захоронение со всеми необходимыми почестями.
Вальтеоф не мог говорить, он мог только смотреть на этого необыкновенного человека, который, как это ни невероятно, сказал ему то, что он не надеялся никогда узнать, – где лежит Леофвайн. Наконец он обрел голос.
– Я не знал.
– Я запретил братии Вельтема говорить об этом до моего отъезда. Только одно условие, при котором я это допустил, – это их полное молчание, – сказал он и добавил: – Мне не нужны могилы мучеников. Вот почему…
– Вот почему Гарольд лежит на утесе?
– Он клятвопреступник, разве нет?
– Сир, – Вальтеоф склонился к герцогу и почти шепотом, в который вложил всю свою убежденность, сказал: – теперь вы имеете корону. Окажите милосердие.
– Может быть.
Вальтеоф, почувствовав, как, краснеет, медленно преклонил колена:
– Теперь я должен признать вас своим господином. – Он сложил руки, ладонь к ладони. – Я буду вашим слугой.
Вильгельм наклонился к нему:
– Ты мне еще не веришь. Действительно, почему ты должен, мой господин граф? Но скоро ты поедешь в Нормандию и убедишься, что те, кто мне подчинились, могут доверять моему слову. – Он взял руки Вальтеофа в свои и сжал с силой его пальцы. Их глаза встретились, и в этот момент Вальтеоф почувствовал, почти бессознательно, что это только начало их сражения. – Ты – мой слуга, Вальтеоф, граф Хантингтона, – произнес герцог и откинулся на спинку кресла. Солнечный луч, заглянувший в окошко, скользнул блестящей змейкой по золотой мантии.
КНИГА II
март – апрель 1067 года
Глава 1
Длинный корабль рассекал искрящееся море. Поднялся легкий бриз, и Вальтеоф подставил под брызги лицо, наслаждаясь утренней свежестью. Стоящий рядом Торкель заметил:
– Мы скоро увидим нормандский берег, прекрасные песчаные берега и чудесную бухту при Сан Валери.
Граф рассмеялся:
– Есть ли место, в котором ты не побывал?
Торкель улыбнулся, наморщив шрам на щеке:
– Я был беспокойным безбородым юнцом. Но Руан я никогда не видел.
– Ричард де Руль говорит, что там есть прекрасный каменный дворец, совсем не похожий на дворец Эдуарда в Вестминстере, и кафедральная церковь, которой завидует вся Европа. – Корабль резко поднялся на волне, и он схватился за мачту, все же радуясь путешествию. Засмеявшись снова, он показал на палубу: – Боюсь, бедный Хакон не очень-то доволен.
Торкель посмотрел в том направлении и увидел Хакона, перегнувшегося через поручни, сраженного морской болезнью. Его лицо было зеленого цвета, и Оти поддерживал его голову:
– Бедняга. Я думаю, малыш Ульф в таком же положении. Он не рискнул даже подняться с постели. Смотри, мой господин, берег.
Вальтеоф кивнул. Он различал очертания берега на горизонте и жаждал узнать, что же это такое – Нормандия, земля, породившая людей, которых он только начал узнавать. Он изучал их в последние три месяца. Он не был дома с самого своего подчинения нормандскому герцогу, все это время он находился в Лондоне под его командованием.
Вильгельма короновали на Рождество, и Вальтеоф присутствовал при этом. Церемонию совершал Альфред Йорский с помощью Жоффруа, нормандского архиепископа из Котанса. Следуя примеру Гарольда, Вильгельм отказался принять корону от Стиганда, находившегося в немилости у Папы, хотя он по-прежнему занимал свой пост. Во время коронации произошли беспорядки среди народа, результатом которых стал поджог многих домов, паника была с трудом предотвращена, и, как подумал Вальтеоф, это свидетельствовало о недоверии с обеих сторон.
Но ему было за что благодарить Вильгельма. Теперь, с короной на голове и скипетром в руках, новый король смягчился и намекнул Вальтеофу, что он может позволить перенести тело Гарольда из одинокой могилы на утесе в церковь аббатства в Вельтеме и положить его рядом с братьями. Английские лорды просили Вильгельма позволить им присутствовать на заупокойной мессе, но он сказал просто: «Нет, господа», – очень вежливо, но, не оставляя, однако, сомнений, что настаивать на этом было бы глупо.
Вальтеоф поверил свое горе Вульфстану холодным январским днем в кельи нового Вестминстерского аббатства.
– Не думай об этом, – посоветовал епископ. – Для меня ясно, что король не хочет никого из нас выпускать из поля своего зрения даже на минуту. Я не сомневаюсь, что мы сможем поехать в Вельтем в свое время, но сейчас, сын мой, скажи спасибо, что Гарольд наконец лежит на своей земле.
Этим Вальтеоф был доволен. С английскими лордами обошлись великодушно, всем оставили во владение их земли, и только земли тех, кто погиб при Гастингсе, были присвоены нормандцами. Так как забота о своей земле и о своем народе оставалась для Вальтеофа важнее всего, он старался не рисковать и, хотя ему было двадцать лет, и он находился в самом расцвете сил, он даже не заглядывал в будущее.
Казалось, страна, наконец, успокоилась. Люди Вильгельма были заняты постройкой замков, каких Англия доселе не видывала, и нормандский сенешаль, Вильгельм Фиц Осборн, отвечал теперь за всю Западную Англию, пока брат герцога епископ Одо охранял Кент.
Вальтеофу, на удивление, нравилось часто и успешно охотиться вместе с Фиц Осборном и его сыном, Рожером, в лесах близ Виндзора. Занятие, которое, как он заметил, было по вкусу королю.
В середине марта Вильгельм решил вернуться в Нормандию с захваченными богатствами и первыми ярлами Англии. Это должно было быть триумфальным шествием, чтобы вся Нормандия могла видеть и осознавать величайшее могущество своего знаменитого герцога.
Вальтеофа немного удивило, что король возвращается домой так скоро, даже не пытаясь проникнуть на север Англии и удовлетворившись только половиной страны. Он поделился этими мыслями с Роджером Фиц Осборном.
– Вся Нормандия будет приветствовать его, – сказал Роджер, – и он не любит надолго разлучаться со своим герцогством. Они очень преданы друг другу.
Эта черта характера короля была для Вальтеофа неожиданной. В Англии он видел Незаконнорожденного гордым и сильным человеком, прекрасным всадником и охотником, человеком, одевающимся пышно, но живущим экономно, одновременно богатым и умеренным, человеком, рожденным править. Но он никогда не думал, что для Вильгельма отечество так много значит, хотя слышал истории о его бурной любви к Матильде Фландрской.
Теперь, солнечным мартовским утром, опьяненный ветром и морем, он вглядывался в приближающиеся берега Нормандии. Вскоре к нему и Торкелю присоединился Ричард де Руль. Казалось, он был склонен к дружбе с английским графом, и, по сравнению с суровыми, грубоватыми людьми, его манеры были мягки и приятны.
– Вы довольны путешествием, мой господин?
– Хотелось бы, чтобы оно было более длительным. Ричард рассмеялся:
– Боюсь, что не все ваши спутники думают так же. Этот маленький паж лежит на тюфяке и даже не открывает глаза. Я пытался дать ему немного вина, но он даже не смог его проглотить.
– Вы очень добры, – заметил Вальтеоф. – Возможно, мне не надо было брать его с собой, но его отец погиб при Гастингсе, и я должен заменить его бедному ребенку. Скажите, мы сразу поедем в Руан?
– Нет, вечером мы остановимся в Кодебеке на Сене, а завтра уже войдем в город. – Поколебавшись, он добавил: – Возможно, когда будет хорошая погода, вы смогли бы посетить мой дом. Моя мать очень хочет встретится с вами, и мы смогли бы хорошо поохотится в наших лесах.
– Неплохо, – ответил Вальтеоф. Вся ненависть битвы в овраге снова встала перед ним. Теперь он должен жить в этом мире, после всего, что было, а на настоящий момент этот мир определяют нормандцы.
– Между прочим, – продолжал Ричард, – вы приглашены обедать вместе с герцогом – я имею в виду короля, – он печально улыбнулся, – я не могу привыкнуть к тому, что он стал королем.
– Вы давно у него на службе? – поинтересовался граф.
– Четыре года. Мой отец был при дворе, и мои старшие братья были в его личной охране, так что это казалось таким естественным просить его о месте. Теперь, – уронил он, и глаза его зажглись на какой-то момент, – я буду служить в Нормандии, на нашей земле, но, по правде говоря, мне нравится Англия, и я подумываю перебраться туда. – Его уже ставшая привычной для Вальтеофа улыбка смела тень с лица, когда он прибавил: – Я хотел бы посетить ваше графство.
Неподдельная искренность Ричарда заставила Вальтеофа сразу ответить:
– Я поеду в Рихолл. У меня много уделов, но в этом мне лучше всего. Это зеленое и приятное местечко, сильно отличающееся от графства, которым управлял мой отец. – Он не думал о Нортумбрии какое-то время, но она почти всегда была в его сердце. Ричард взглянул на него, хотел спросить еще о чем-то, но увидел, что слуги короля выносят на палубу стол и вынужден был прервать беседу, сопровождая Вальтеофа к обеду.
Стиганд Кентерберийский уже был за столом, когда Вальтеоф присоединился к ним вместе с Малье де Гранвилем, постоянно сопровождавшем короля с прошлого октября. Одно место предназначалось Эдгару Этелингу, но он отказался от еды и лежал на носу корабля – еще одна жертва морской болезни.
При дворе короля Вальтеоф обнаружил, что нормандская кухня более изысканная и пряная, нежели он привык, но зато и более вкусная, и он жадно ел, сильно проголодавшись на морском воздухе. За едой Вильгельм обращался в основном к нему:
– Скажи мне, господин граф, ты – неплохой моряк, тебе приходилось проводить много времени в море?
– Нет, сир, но я плавал часто от Лондона к Гамберу, до Монквермона и дальше к северу, восемьдесят миль от Йорка. И я был один раз с… – он хотел было сказать «с последним королем», но поспешно исправился, – с Годвинами в плавании через канал до Корнвелла.
– А, этой землей, я думаю, будет управлять мой брат Мортейн.
Корабль подкинуло на волне, и король и Вальтеоф одновременно схватили бокалы и блюда, поползшие по столу. Архиепископ схватил свой бокал.
– Мудрый выбор, сир, – ровным голосом заметил он. – Это странный и свирепый народ, которому нужна сильная рука.
Вальтеоф быстро посмотрел на него. «Англичанин Стиганд или нет?» – со злобой подумал он.
– Я нахожу, господин архиепископ, – сказал Вильгельм без всяких эмоций, – что в этом нуждается большинство людей. Мне с юности приходилось держать моих баронов под присмотром, так как дисциплина – единственная вещь, которая сохраняет мир.
– Я думал, – медленно сказал Вальтеоф, – что вы больше использовали войну, нежели мир.
Вильгельм опустил голову:
– Ты прав, граф Вальтеоф, но в последние годы мое герцогство признало меня за хозяина и за хозяина хорошего, и поэтому у нас мир. Я сурово обхожусь с повстанцами, но никого не убиваю, разве что на войне.
– Это путь христианина, – вставил Стиганд, но Вильгельм, казалось, не слышал этого, занятый кусочком сыра. «Он не любит Стиганда точно так же, как и мы», – подумал Вальтеоф не без удовольствия.
Первое время де Гранвиль говорил только с графом.
– Как вы знаете, граф, моя мать была англичанкой, но моя родина – Нормандия, и я не могу не гордиться этим. Мы с удовольствием покажем вам все самое лучшее на этой земле. – У него было открытое лицо честного малого, и в том путешествии он служил мостиком между нормандцами и англичанами; он упорно дрался под знаменем герцога при Сангелаке, и он же плакал при виде изуродованного тела Гарольда, и, возможно, для него не было более важного дела, чем то, что он делал сейчас. Он продолжил:
– И я везу жене покрывало из Англии, вышитое так, как могут это делать только ваши соотечественницы. Горе мне, если я вернусь без подарка, – прибавил он печально, и Вильгельм рассмеялся.
– Нами управляют капризы наших жен, – и обратился к Вальтеофу: – Мы должны найти тебе невесту, граф. – Он протянул ему угря, тушеного с зеленью и луком. – Это прекрасное блюдо, рекомендую.
Вальтеоф взял кусочек хлеба для того, чтобы подобрать соус, и вспомнил, как в последнюю ночь дома, в Рихолле, он, лежа рядом с Альфивой, размышлял о женитьбе. Но он никогда не предполагал, что это может быть не англичанка.
Небо потемнело, солнце заволокло тучами, и поднялся сильный ветер. Архиепископ сразу удалился, и Малье, не желая больше есть, ушел под предлогом, что его интересует, как дела юного Этелинга.
Вильгельм посмотрел на Вальтеофа:
– Пойдем со мной, друг мой, и мы вдвоем посмотрим на шторм, даже если другие станут цвета этого сыра.
Поднявшийся ветер бичевал море, и земля за ним, казалось, поднималась и падала так, что это могло произвести впечатление даже на сильные желудки. Мартовский ветер становился все холоднее, солнце скрылось, и Вальтеоф плотнее завернулся в меховой плащ и схватился за мачту. Вильгельм тоже ухватился за нее, и мускулы на его руке напряглись, как канаты. Он стряхнул воду с лица и волос.
– Скажи мне, граф, люди севера сильно отличаются от уэссекцев и южан, которых я до сих пор встречал. Нортумбрия – плодородная страна? Какой она производит урожай? Вальтеоф ожидал этих вопросов от короля, который был жаден до всего, что касалось его нового королевства, и, стоя под ударами ветра и поливаемый дождем, он думал, что, возможно, в этой основательности лежит секрет успеха Вильгельма.
К сумеркам ветер ослаб, и корабль, наконец, смог причалить к берегу. Вильгельм высадился на берег, как всегда бдительный и энергичный, сопровождаемый Вальтеофом, но за ним следовала самая скучная и молчаливая компания на свете. Однако ночь сна в Кодебеке восстановила силы даже Эдгара и графа Моркара, который сошел с корабля Монтгомери, тяжело опираясь на руку брата.
Новость о том, что приехал король, быстро облетела окрестные деревни, и народ толпился вдоль дороги в Руан. Вильгельма сопровождали Монтгомери, де Гранвиль, Роджер Фиц Осборн и старый Вальтер Гиффард, который нес огромное знамя, благословенное самим папой перед походом; Вильгельм был в боевом вооружении и шлеме, украшенном золотой короной, и с плеч его спускалась мантия, отделенная горностаем. Завидев его, народ кричал от радости, приветствуя своего великого герцога-завоевателя. Вальтеоф посмотрел на короля.
– Если бы это был Гарольд, наш народ разве интересовался бы землей, которую он завоевал?
Эдвин засмеялся и помахал девушке в толпе.
– Ты все еще думаешь о сыновьях Годвина, Вальтеоф? Оставь их в покое, ради Бога, и наслаждайся триумфом короля. Мы его гости, и, без сомнения, нас ждет много удовольствий.
Девушка послала ему воздушный поцелуй, и он, снова засмеявшись, нащупал в кошельке монетку, чтобы бросить ей. Мэрлсвейн заметил:
– Как не стыдно, господин, – но Эдвин, казалось, его не слышал.
Вальтеоф в бешенстве сжал губы. Он удивлялся, как мало заботит Эдвина вдовство его сестры – она носила корону вместе с Гарольдом столь недолгое время. Вслух же он произнес только:
– Мы можем быть гостями, но думаю, что одновременно мы и пленники.
Эдвин пожал плечами:
– Если все, что я слышал о гостеприимстве Незаконнорожденного, – правда, это будет достаточно легкий плен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
С усилием он вернулся к реальности, в этот зал, наполненный чужестранцами, говорящими на непривычном языке. Сейчас он видел темное лицо Вильгельма, а не Гарольда и вдруг понял, что воцарилась тишина и что каждый ждет его ответа. Неожиданно в нем поднялась буря, наполнившая его негодованием. Святой Боже, как может он признать Незаконнорожденного господином, как может преклонить свою волю под нормандское иго? Вальтеоф почувствовал, как одеревенело его тело, отказываясь повиноваться, и он не может преклониться, как когда-то преклонялся перед Гарольдом. Казалось, он целую вечность стоит здесь, с прилипшим к гортани языком. Все это продолжалось так долго, что за спиной его поднялся шепот.
– Граф Вальтеоф, – резкий голос вывел его из оцепенения. Герцог поманил его пальцем, и, когда он поднялся на ступеньку и встал у кресла, Вильгельм сказал тихо, так, чтобы никто не мог слышать:
– Я понимаю, ты предан Гарольду Годвинсону, графу Леофвайну.
Вальтеоф уставился на него: откуда он мог об этом узнать? Спустя годы он узнает – мало что ускользало от внимания герцога, но сейчас единственное, что он мог сделать, это попытаться уловить смысл слов Вильгельма. Как будто понимая его чувства, герцог сказал:
– Я считаю своим долгом знать все, что могу, о людях, с которыми имею дело. Ты считаешь, что братья Гарольда лежат на поле брани или в неизвестной могиле, как множество других? – Он увидел болезненное выражение на лице графа и продолжал так же тихо: – Это не так. Несколько моих монахов отвезли их в Вельтем, где они получили подобающее христианам захоронение со всеми необходимыми почестями.
Вальтеоф не мог говорить, он мог только смотреть на этого необыкновенного человека, который, как это ни невероятно, сказал ему то, что он не надеялся никогда узнать, – где лежит Леофвайн. Наконец он обрел голос.
– Я не знал.
– Я запретил братии Вельтема говорить об этом до моего отъезда. Только одно условие, при котором я это допустил, – это их полное молчание, – сказал он и добавил: – Мне не нужны могилы мучеников. Вот почему…
– Вот почему Гарольд лежит на утесе?
– Он клятвопреступник, разве нет?
– Сир, – Вальтеоф склонился к герцогу и почти шепотом, в который вложил всю свою убежденность, сказал: – теперь вы имеете корону. Окажите милосердие.
– Может быть.
Вальтеоф, почувствовав, как, краснеет, медленно преклонил колена:
– Теперь я должен признать вас своим господином. – Он сложил руки, ладонь к ладони. – Я буду вашим слугой.
Вильгельм наклонился к нему:
– Ты мне еще не веришь. Действительно, почему ты должен, мой господин граф? Но скоро ты поедешь в Нормандию и убедишься, что те, кто мне подчинились, могут доверять моему слову. – Он взял руки Вальтеофа в свои и сжал с силой его пальцы. Их глаза встретились, и в этот момент Вальтеоф почувствовал, почти бессознательно, что это только начало их сражения. – Ты – мой слуга, Вальтеоф, граф Хантингтона, – произнес герцог и откинулся на спинку кресла. Солнечный луч, заглянувший в окошко, скользнул блестящей змейкой по золотой мантии.
КНИГА II
март – апрель 1067 года
Глава 1
Длинный корабль рассекал искрящееся море. Поднялся легкий бриз, и Вальтеоф подставил под брызги лицо, наслаждаясь утренней свежестью. Стоящий рядом Торкель заметил:
– Мы скоро увидим нормандский берег, прекрасные песчаные берега и чудесную бухту при Сан Валери.
Граф рассмеялся:
– Есть ли место, в котором ты не побывал?
Торкель улыбнулся, наморщив шрам на щеке:
– Я был беспокойным безбородым юнцом. Но Руан я никогда не видел.
– Ричард де Руль говорит, что там есть прекрасный каменный дворец, совсем не похожий на дворец Эдуарда в Вестминстере, и кафедральная церковь, которой завидует вся Европа. – Корабль резко поднялся на волне, и он схватился за мачту, все же радуясь путешествию. Засмеявшись снова, он показал на палубу: – Боюсь, бедный Хакон не очень-то доволен.
Торкель посмотрел в том направлении и увидел Хакона, перегнувшегося через поручни, сраженного морской болезнью. Его лицо было зеленого цвета, и Оти поддерживал его голову:
– Бедняга. Я думаю, малыш Ульф в таком же положении. Он не рискнул даже подняться с постели. Смотри, мой господин, берег.
Вальтеоф кивнул. Он различал очертания берега на горизонте и жаждал узнать, что же это такое – Нормандия, земля, породившая людей, которых он только начал узнавать. Он изучал их в последние три месяца. Он не был дома с самого своего подчинения нормандскому герцогу, все это время он находился в Лондоне под его командованием.
Вильгельма короновали на Рождество, и Вальтеоф присутствовал при этом. Церемонию совершал Альфред Йорский с помощью Жоффруа, нормандского архиепископа из Котанса. Следуя примеру Гарольда, Вильгельм отказался принять корону от Стиганда, находившегося в немилости у Папы, хотя он по-прежнему занимал свой пост. Во время коронации произошли беспорядки среди народа, результатом которых стал поджог многих домов, паника была с трудом предотвращена, и, как подумал Вальтеоф, это свидетельствовало о недоверии с обеих сторон.
Но ему было за что благодарить Вильгельма. Теперь, с короной на голове и скипетром в руках, новый король смягчился и намекнул Вальтеофу, что он может позволить перенести тело Гарольда из одинокой могилы на утесе в церковь аббатства в Вельтеме и положить его рядом с братьями. Английские лорды просили Вильгельма позволить им присутствовать на заупокойной мессе, но он сказал просто: «Нет, господа», – очень вежливо, но, не оставляя, однако, сомнений, что настаивать на этом было бы глупо.
Вальтеоф поверил свое горе Вульфстану холодным январским днем в кельи нового Вестминстерского аббатства.
– Не думай об этом, – посоветовал епископ. – Для меня ясно, что король не хочет никого из нас выпускать из поля своего зрения даже на минуту. Я не сомневаюсь, что мы сможем поехать в Вельтем в свое время, но сейчас, сын мой, скажи спасибо, что Гарольд наконец лежит на своей земле.
Этим Вальтеоф был доволен. С английскими лордами обошлись великодушно, всем оставили во владение их земли, и только земли тех, кто погиб при Гастингсе, были присвоены нормандцами. Так как забота о своей земле и о своем народе оставалась для Вальтеофа важнее всего, он старался не рисковать и, хотя ему было двадцать лет, и он находился в самом расцвете сил, он даже не заглядывал в будущее.
Казалось, страна, наконец, успокоилась. Люди Вильгельма были заняты постройкой замков, каких Англия доселе не видывала, и нормандский сенешаль, Вильгельм Фиц Осборн, отвечал теперь за всю Западную Англию, пока брат герцога епископ Одо охранял Кент.
Вальтеофу, на удивление, нравилось часто и успешно охотиться вместе с Фиц Осборном и его сыном, Рожером, в лесах близ Виндзора. Занятие, которое, как он заметил, было по вкусу королю.
В середине марта Вильгельм решил вернуться в Нормандию с захваченными богатствами и первыми ярлами Англии. Это должно было быть триумфальным шествием, чтобы вся Нормандия могла видеть и осознавать величайшее могущество своего знаменитого герцога.
Вальтеофа немного удивило, что король возвращается домой так скоро, даже не пытаясь проникнуть на север Англии и удовлетворившись только половиной страны. Он поделился этими мыслями с Роджером Фиц Осборном.
– Вся Нормандия будет приветствовать его, – сказал Роджер, – и он не любит надолго разлучаться со своим герцогством. Они очень преданы друг другу.
Эта черта характера короля была для Вальтеофа неожиданной. В Англии он видел Незаконнорожденного гордым и сильным человеком, прекрасным всадником и охотником, человеком, одевающимся пышно, но живущим экономно, одновременно богатым и умеренным, человеком, рожденным править. Но он никогда не думал, что для Вильгельма отечество так много значит, хотя слышал истории о его бурной любви к Матильде Фландрской.
Теперь, солнечным мартовским утром, опьяненный ветром и морем, он вглядывался в приближающиеся берега Нормандии. Вскоре к нему и Торкелю присоединился Ричард де Руль. Казалось, он был склонен к дружбе с английским графом, и, по сравнению с суровыми, грубоватыми людьми, его манеры были мягки и приятны.
– Вы довольны путешествием, мой господин?
– Хотелось бы, чтобы оно было более длительным. Ричард рассмеялся:
– Боюсь, что не все ваши спутники думают так же. Этот маленький паж лежит на тюфяке и даже не открывает глаза. Я пытался дать ему немного вина, но он даже не смог его проглотить.
– Вы очень добры, – заметил Вальтеоф. – Возможно, мне не надо было брать его с собой, но его отец погиб при Гастингсе, и я должен заменить его бедному ребенку. Скажите, мы сразу поедем в Руан?
– Нет, вечером мы остановимся в Кодебеке на Сене, а завтра уже войдем в город. – Поколебавшись, он добавил: – Возможно, когда будет хорошая погода, вы смогли бы посетить мой дом. Моя мать очень хочет встретится с вами, и мы смогли бы хорошо поохотится в наших лесах.
– Неплохо, – ответил Вальтеоф. Вся ненависть битвы в овраге снова встала перед ним. Теперь он должен жить в этом мире, после всего, что было, а на настоящий момент этот мир определяют нормандцы.
– Между прочим, – продолжал Ричард, – вы приглашены обедать вместе с герцогом – я имею в виду короля, – он печально улыбнулся, – я не могу привыкнуть к тому, что он стал королем.
– Вы давно у него на службе? – поинтересовался граф.
– Четыре года. Мой отец был при дворе, и мои старшие братья были в его личной охране, так что это казалось таким естественным просить его о месте. Теперь, – уронил он, и глаза его зажглись на какой-то момент, – я буду служить в Нормандии, на нашей земле, но, по правде говоря, мне нравится Англия, и я подумываю перебраться туда. – Его уже ставшая привычной для Вальтеофа улыбка смела тень с лица, когда он прибавил: – Я хотел бы посетить ваше графство.
Неподдельная искренность Ричарда заставила Вальтеофа сразу ответить:
– Я поеду в Рихолл. У меня много уделов, но в этом мне лучше всего. Это зеленое и приятное местечко, сильно отличающееся от графства, которым управлял мой отец. – Он не думал о Нортумбрии какое-то время, но она почти всегда была в его сердце. Ричард взглянул на него, хотел спросить еще о чем-то, но увидел, что слуги короля выносят на палубу стол и вынужден был прервать беседу, сопровождая Вальтеофа к обеду.
Стиганд Кентерберийский уже был за столом, когда Вальтеоф присоединился к ним вместе с Малье де Гранвилем, постоянно сопровождавшем короля с прошлого октября. Одно место предназначалось Эдгару Этелингу, но он отказался от еды и лежал на носу корабля – еще одна жертва морской болезни.
При дворе короля Вальтеоф обнаружил, что нормандская кухня более изысканная и пряная, нежели он привык, но зато и более вкусная, и он жадно ел, сильно проголодавшись на морском воздухе. За едой Вильгельм обращался в основном к нему:
– Скажи мне, господин граф, ты – неплохой моряк, тебе приходилось проводить много времени в море?
– Нет, сир, но я плавал часто от Лондона к Гамберу, до Монквермона и дальше к северу, восемьдесят миль от Йорка. И я был один раз с… – он хотел было сказать «с последним королем», но поспешно исправился, – с Годвинами в плавании через канал до Корнвелла.
– А, этой землей, я думаю, будет управлять мой брат Мортейн.
Корабль подкинуло на волне, и король и Вальтеоф одновременно схватили бокалы и блюда, поползшие по столу. Архиепископ схватил свой бокал.
– Мудрый выбор, сир, – ровным голосом заметил он. – Это странный и свирепый народ, которому нужна сильная рука.
Вальтеоф быстро посмотрел на него. «Англичанин Стиганд или нет?» – со злобой подумал он.
– Я нахожу, господин архиепископ, – сказал Вильгельм без всяких эмоций, – что в этом нуждается большинство людей. Мне с юности приходилось держать моих баронов под присмотром, так как дисциплина – единственная вещь, которая сохраняет мир.
– Я думал, – медленно сказал Вальтеоф, – что вы больше использовали войну, нежели мир.
Вильгельм опустил голову:
– Ты прав, граф Вальтеоф, но в последние годы мое герцогство признало меня за хозяина и за хозяина хорошего, и поэтому у нас мир. Я сурово обхожусь с повстанцами, но никого не убиваю, разве что на войне.
– Это путь христианина, – вставил Стиганд, но Вильгельм, казалось, не слышал этого, занятый кусочком сыра. «Он не любит Стиганда точно так же, как и мы», – подумал Вальтеоф не без удовольствия.
Первое время де Гранвиль говорил только с графом.
– Как вы знаете, граф, моя мать была англичанкой, но моя родина – Нормандия, и я не могу не гордиться этим. Мы с удовольствием покажем вам все самое лучшее на этой земле. – У него было открытое лицо честного малого, и в том путешествии он служил мостиком между нормандцами и англичанами; он упорно дрался под знаменем герцога при Сангелаке, и он же плакал при виде изуродованного тела Гарольда, и, возможно, для него не было более важного дела, чем то, что он делал сейчас. Он продолжил:
– И я везу жене покрывало из Англии, вышитое так, как могут это делать только ваши соотечественницы. Горе мне, если я вернусь без подарка, – прибавил он печально, и Вильгельм рассмеялся.
– Нами управляют капризы наших жен, – и обратился к Вальтеофу: – Мы должны найти тебе невесту, граф. – Он протянул ему угря, тушеного с зеленью и луком. – Это прекрасное блюдо, рекомендую.
Вальтеоф взял кусочек хлеба для того, чтобы подобрать соус, и вспомнил, как в последнюю ночь дома, в Рихолле, он, лежа рядом с Альфивой, размышлял о женитьбе. Но он никогда не предполагал, что это может быть не англичанка.
Небо потемнело, солнце заволокло тучами, и поднялся сильный ветер. Архиепископ сразу удалился, и Малье, не желая больше есть, ушел под предлогом, что его интересует, как дела юного Этелинга.
Вильгельм посмотрел на Вальтеофа:
– Пойдем со мной, друг мой, и мы вдвоем посмотрим на шторм, даже если другие станут цвета этого сыра.
Поднявшийся ветер бичевал море, и земля за ним, казалось, поднималась и падала так, что это могло произвести впечатление даже на сильные желудки. Мартовский ветер становился все холоднее, солнце скрылось, и Вальтеоф плотнее завернулся в меховой плащ и схватился за мачту. Вильгельм тоже ухватился за нее, и мускулы на его руке напряглись, как канаты. Он стряхнул воду с лица и волос.
– Скажи мне, граф, люди севера сильно отличаются от уэссекцев и южан, которых я до сих пор встречал. Нортумбрия – плодородная страна? Какой она производит урожай? Вальтеоф ожидал этих вопросов от короля, который был жаден до всего, что касалось его нового королевства, и, стоя под ударами ветра и поливаемый дождем, он думал, что, возможно, в этой основательности лежит секрет успеха Вильгельма.
К сумеркам ветер ослаб, и корабль, наконец, смог причалить к берегу. Вильгельм высадился на берег, как всегда бдительный и энергичный, сопровождаемый Вальтеофом, но за ним следовала самая скучная и молчаливая компания на свете. Однако ночь сна в Кодебеке восстановила силы даже Эдгара и графа Моркара, который сошел с корабля Монтгомери, тяжело опираясь на руку брата.
Новость о том, что приехал король, быстро облетела окрестные деревни, и народ толпился вдоль дороги в Руан. Вильгельма сопровождали Монтгомери, де Гранвиль, Роджер Фиц Осборн и старый Вальтер Гиффард, который нес огромное знамя, благословенное самим папой перед походом; Вильгельм был в боевом вооружении и шлеме, украшенном золотой короной, и с плеч его спускалась мантия, отделенная горностаем. Завидев его, народ кричал от радости, приветствуя своего великого герцога-завоевателя. Вальтеоф посмотрел на короля.
– Если бы это был Гарольд, наш народ разве интересовался бы землей, которую он завоевал?
Эдвин засмеялся и помахал девушке в толпе.
– Ты все еще думаешь о сыновьях Годвина, Вальтеоф? Оставь их в покое, ради Бога, и наслаждайся триумфом короля. Мы его гости, и, без сомнения, нас ждет много удовольствий.
Девушка послала ему воздушный поцелуй, и он, снова засмеявшись, нащупал в кошельке монетку, чтобы бросить ей. Мэрлсвейн заметил:
– Как не стыдно, господин, – но Эдвин, казалось, его не слышал.
Вальтеоф в бешенстве сжал губы. Он удивлялся, как мало заботит Эдвина вдовство его сестры – она носила корону вместе с Гарольдом столь недолгое время. Вслух же он произнес только:
– Мы можем быть гостями, но думаю, что одновременно мы и пленники.
Эдвин пожал плечами:
– Если все, что я слышал о гостеприимстве Незаконнорожденного, – правда, это будет достаточно легкий плен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36