То чувство единения, которое охватило ее на первой спевке, оказалось сильнодействующим наркотиком. Разумом она это понимала прекрасно. Вспоминала про ксендза из «Золотого теленка», который охмурял Козлевича. Читала и во многом соглашалась со статьями о вредных для слабых духом тоталитарных сектах - это была модная тема, которую мусолили все как одна московские газеты. Понимала, осуждала, но едва подходило время нового собрания - подхватывалась и мчалась туда, как на первое свидание.
Краткие проповеди она пропускала мимо ушей, воспринимая их как обязательное упражнение перед главным чудом - хоровым пением. Здесь, среди прихожанок, она многих знала уже в лицо, но не знакомилась. Почему-то ей не хотелось вступать в личные контакты с «сестрами». Ей казалось, что это может нарушить ту гармонию, которая воцарялась в ее душе, когда она пела вместе с ними. Впрочем, ей уже были известны имена девочек, затащивших ее сюда. Беленькую звали Варей, а темненькую - Сюзанной.
Единственное, что ее всякий раз немного смущало - так это те нехитрые подарки, что корейский приход раздавал как награду за посещение собраний. Притом подарки раздавались по окончании действа. Варя объяснила ей:
- Это чтобы не разбегались. А то мы вначале сразу давали, так они хитрые - подарок возьмут и уносят, а у нас зал полупустой.
Оля же приходила сюда за общением, точнее, за музыкой, в которой одной она и искала этого самого общения. Однако подарки всякий раз брала, всякий же раз отмечая про себя их низкое качество и полную непрактичность. У нее скопилась уже уйма этой дряни, которую она прятала подальше, в шкаф: искусственной кожи пояс с «золотой» огромной пряжкой, глянцевая ключница, сразу сломавшийся фонарик-карандаш, трусы на потрескавшейся резинке…
Однажды на праздник дарили даже лифчики, кружевные и абсолютно синтетические. Лифчики были все как на подбор - совершенно малюсенькие, рассчитанные на миниатюрные восточные груди. За ними толпилась дикая, с криками, очередь. Именно тогда Оля и получила альтернативные трусики.
Все это смущало страшно, попахивало какой-то авантюрой. Хотя измены Родине и продажи души за эту чепуху корейцы вовсе не требовали. Не иначе - выжидали. Впрочем, Оля стала получать даже некоторый кайф от предвкушения этого последнего штриха, этого праздника халявы. Теперь перед каждым собранием она загадывала, что подарят нынче хитроумные корейские ксендзы? Пока угадать не удалось ни разу, хотя подарков всегда было два варианта.
Сегодня Оля загадала на гольфы. Чисто ассоциативно - в прошлый раз дарили носки. Вторым вариантом был брелок. Здесь она слегка подстраховалась. Брелоки, то жестяные, то кожаные, то пластмассовые, дарили с завидной регулярностью.
Конечно, она промахнулась. Сюзанна раздавала пластмассовые негнущиеся пакеты с иероглифом, но к ней подходили немногие. Женщины, восторженно глядя, выстраивались в очередь к раскрасневшейся Вареньке, которая вручала в протянутые руки нечто странное. Какие-то овальной формы махровые штукенции, состоящие из сплошного овала и овала с прорезанной по центру дыркой. Штукенции были плоские и невообразимо постельных тонов.
Оля, несколько смущаясь, впервые встала в очередь. Ей досталась штукенция нежно-салатного цвета. Из нелепой этой штуки выползали, жалобно трепыхаясь на ветерке, какие-то тесемочки. Оля задумчиво вертела подарок в руках, пытаясь определить его предназначение.
- Это нашлепка на унитаз, - объяснила ей пожилая прихожанка, которой достался товар персикового цвета. - Вот, смотрите, это завязывается на сиденье, - она нежно поглаживала мягкое кольцо с тесемочками, - а это - на крышку от него. Умеют все же делать! - добавила женщина восхищенно.
Оля шла по улице, неловко держа под мышкой салатное сокровище. Куда его? Сказать Сашке, что купила? Или как? Так ничего и не придумала.
Саша, как назло, оказался дома.
- Оль, ты куда исчезла? - появился он в прихожей с вилкой в руке. Не дождался - наверное, голодный пришел.
- Привет! - как можно беззаботнее сказала Оля, пытаясь прошмыгнуть в комнату.
Махровое чудовище она прятала за спиной. Но Саша все-таки углядел ее добычу:
- Оль, а что это? - остановил он ее, поцеловал в висок и мягко потянул овал на себя.
- Да это так… - замялась Оля.
- Что, новая шляпка? - заржал Саша, разглядывая нелепые тесемки.
- Это… Это мне подарили! - с вызовом ответила Оля.
Чего, собственно, ей стесняться? Дареному коню в зубы не смотрят.
- Нет, Олька, ты объясни, это для чего? - Саша нацепил кольцо на шею, сам овал болтался у него за спиной на манер капюшона. - Мне идет? - Он кокетливо пригладил волосы.
- Сашка, отстань, это для унитаза.
- Для унитаза? - кажется, ей удалось его удивить. - И кто ж тебе это подарил? А? Это прямо роскошный подарок. Оль, ну признайся, кто?
- Дед Пихто! В церкви подарили, в корейской. Да, - глядя в его изумленные глаза, призналась Оля, - я туда хожу. Мы поем там песни. Хором. Ну, и псалмы. А потом всем дарят подарки, - произнеся это вслух, она вдруг поняла, как все на самом деле глупо и смешно, и захихикала.
Они хохотали как безумные. Долго, минут, наверное, пять. Потом перестали. Но, взглянув на дурацкую нашлепку, закатились снова.
У Саши дикое напряжение последних недель будто бы разрядилось в безудержном этом смехе. А Оля… Наверное, это было что-то вроде наркотической ломки - во всяком случае, странное завораживающее обаяние корейской церкви стало терять свою силу, а чувство единения, которое она восторженно впитывала на молитвенных собраниях, теперь казалось примитивным стадным чувством. Какое, на фиг, еще нужно единение, когда у нее есть любимый муж?
- Все, Олька, - Саша вытер тыльной стороной ладони выступившие от смеха слезы, - пошли жрать. А то у меня там все сгорит, я мясо подогревать поставил. А после ужина погуляем, заодно и выбросим все стеклянные бусы, которые тебе там надарили. А то хочешь, Оль, споем?
30
Бразды правления империи Фатоса автоматически перешли к его старшему сыну Саиду. Конечно, ему еще надо было доказать свою личную состоятельность как главы всего «албанского» клана. Это было непросто в нынешней ситуации хотя бы потому, что в среде ближайших сподвижников его отца довольно четко определились две диаметрально противоположные тенденции.
Наиболее горячие головы настаивали на полномасштабной войне против русских. Другие все же предлагали ограничиться требованием головы убийцы. Уж очень выгодные перспективы, несмотря ни на что, сулил этот бизнес с русскими. Их товар был самым дешевым. К тому же они полностью обеспечивали транзит до центра Европы. И заменить их было на сегодняшний день нереально.
Утром назначили рабочее совещание. Собрались на вилле Фатоса, точнее, уже Саида, в пригороде Милана. В большом зале гулко разносились звуки приветствий. Во главе длинного стола сидел в кресле с высокой резной спинкой Саид. По правую руку от него устраивались сторонники кровавой беспощадной войны. По левую - «миротворцы». И тех, и других было примерно поровну. Настенные часы пробили одиннадцать. Пора было начинать…
Ранним утром Куделя проснулся от непривычного звука. Он открыл глаза - прямо в его лоб было направлено дуло «беретты» с глушителем. А звук ему показался незнакомым просто потому, что Куделя никогда не слышал, как передергивают затвор в такой абсолютной тишине. Зато, в отличие от звука, лицо человека, державшего оружие, было ему более чем знакомо. В лоб ему целился подлец Крыса.
Куделя дернулся рукой под подушку. Тщетно. Его пушки и след простыл. «Зря не оторвал падле ухо», - это было последнее, что успел подумать Куделя. И еще он увидел, что Крыса улыбался.
Пуля вошла точно в середину Куделиного лба. Он умер мгновенно - на его счастье. Кирпич приказал отпилить ему голову. И при этом не уточнил - живому или мертвому. Так что, можно сказать, Крыса проявил себя исключительным гуманистом и человеколюбом. Как, впрочем, и Куделины бойцы, которые покинули своего босса еще под покровом ночи. Они были молоды. И любили жизнь, свою единственную жизнь…
Настенные часы пробили одиннадцать. Пора было начинать. К Саиду бесшумно подошел слуга в ливрее и что-то прошептал ему на ухо. Брови Саида сошлись у переносицы, и он, не меняя выражения лица, кивнул.
Выждав минуту, он позвонил в бронзовый колокольчик, словно призывая к тишине. Одновременно со звоном открылись высокие двери зала, и двое слуг в восточных костюмах внесли огромный поднос, накрытый алой тканью. Они поставили поднос в самый центр стола. По легкому кивку Саида один из них сдернул алое покрывало.
На подносе, нелепо прикрыв один глаз и приоткрыв рот, лежала голова Кудели. В центре лба зияло аккуратное пулевое отверстие. Торчащие в сторону уши придавали мертвой голове неожиданно комичное выражение.
Это был убедительный аргумент, качнувший весы в сторону мира. И все вынуждены были с ним согласиться, даже если кто и остался при своем особом мнении.
Большая кровавая война была задушена в зародыше. Этому, в конечном счете, способствовали три основных фактора: не задержавшаяся и чрезвычайно эффектная смерть Кудели, яркий дипломатический талант Кирпича, а также бурно стартовавшая в средствах массовой информации прорусская PR-кампания.
31
Первый, разрушительный этап операции «Венский вальс» можно считать завершенным. Эту «пятилетку» Саша выполнил. Впереди была эпоха созидания - тоже задачка не для слабонервных.
Получив известие из Вены, они с Косом позволили себе коньячку. Пить пришлось за троих, даже за четверых. Пчела отирался в Европах, Филу предстояло сегодня приземлиться в костер на воздушном шаре. Его воздухоплаватель Курочкин залетел к шаманам.
- Ну, поехали? - Саша поднял рюмку на уровень глаз. Коньяк был хороший, светло-коричневый, чуть маслянистый. - Э-э, нет, первую не чокаясь.
Космос понимающе кивнул. Так, не чокаясь, осушили всю бутылку.
- Сань, гульнем? Можно в сауну, - предложил Кос.
- Не-а, брателла, в другой раз, меня Олька ждет.
После дурацкого закидона жены с корейской церковью Саша старался как можно больше времени проводить с Олей.
По дороге он купил огромный букет белых хризантем. Хризантемы были лохматые, как нестриженые болонки. Прямо с порога он вручил их опешившей Оле.
- Какие! - Оля радостно взяла цветы и опустила в них лицо. - Саш, они же пахнут полынью. А что, сегодня какой-то праздник?
Она удивленно смотрела на мужа: Саша достал из шкафа свой лучший галстук, за ним последовал парадный костюм… И начал переодеваться. Застегивая запонки на белоснежной накрахмаленной рубашке, он серьезно сказал:
- Еще какой!
- А какой? Тогда я тоже наряжусь? - засуетилась Оля.
- Настоящий человеческий праздник.
В честь настоящего, к тому же человеческого праздника, Оля одела свое любимое концертное платье.
- Как тебе?
- Класс! - Саша восторженно поднял вверх большой палец. - Оль, а знаешь что?.. - неожиданно ему в голову пришла отличная мысль.
- Откуда ж мне знать? - улыбнулась Оля, застегивая на шее нитку кораллов.
- Сыграй для меня «Венский Вальс»!
- Какой?
- А их что, много? - искренне удивился Саша.
- Обижаешь, Белов, - рассмеялась она.
- Тогда играй самый лучший!
Оля достала любимую скрипку из футляра, бережно приложила ее к плечу и прижала щекой. Что сыграть? Она так давно не брала инструмент в руки.
- Штраус! - объявила Оля после секундной паузы.
- Хоть Микки Маус, - милостиво разрешил Саша, устраиваясь поудобнее в низком кресле.
- Ну, Саш! - одернула музыкально девственного мужа Оля, касаясь смычком струны… Через минуты она забыла обо всем, всецело отдавшись музыке.
Саша сидел в мягком кресле и смотрел на жену, старательно извлекающую из скрипки нежные звуки, и эта нежность переполняла его.
«Маленькая, - думал Саша о жене, - ну потерпи еще немного. Все будет хорошо, обещаю, все у нас будет хорошо…»
Часть 3
ГРОЗА
32
Как и подобает солидному бизнесмену, Александр Белов остановился в одном из лучших венских отелей «Захер». Не в последнюю очередь из-за названия - уж больно в нем прослеживались символические российские корни. Еще в Москве, когда заказывали ему номер, все пацаны по этому поводу дружно поржали. Правда, номер был не президентским, а вполне скромным, всего лишь двухкомнатным.
Поставки металла теперь полностью были под контролем. Офис и квартирки «металлических парней» на Ротентумштрассе переоформили на Пчелу. Но заправлял здесь бухгалтер Генрих Петрович, который не только восстановил все связи, но и мгновенно оброс новыми. Так что металла требовалось все больше. Но Сашу, естественно, беспокоила ситуация, связанная с главным товаром. Иначе чего было огород городить?
Почву он подготовил еще в Москве. По его просьбе Кабан телефонировал в Вену Кирпичу и, отрекомендовав Сашу наилучшим образом, устроил ему «высочайшую аудиенцию» для обсуждения текущих дел…
Саша позвонил Кирпичу, едва войдя в номер и бросив в угол не распакованные вещи. Он, как всегда в решающие моменты, почувствовал кураж, и его просто распирало от желания взять быка-Панарина за рога… Или потрогать за вымя?
- Петр Семенович? Здравствуйте. Александр Белов беспокоит. Вам звонили?
- Здравствуй. Звонили, звонили. Что у тебя ко мне? - голос у Панарина был скрипучий, как определил для себя Саша - кирпичный.
- Встретиться бы надо.
- И где ты предлагаешь?
- Ну, здесь ваша территория. Я пока ничего не знаю.
- Ладно, возьмешь такси, скажешь… Запиши, а то не запомнишь: «Ресторант Владимир Бюргер шпиталгассе». Домашняя русская кухня. Я со своими предпочитаю под водку с селедочкой беседовать. А настоящей русской водки, да тем более, селедки, здесь нигде больше нет. Встречаемся через два часа. Хватит на акклиматизацию? Ты ж утренним рейсом прилетал?
- Буду, - коротко ответил Саша, и подумал: «Хитрый черт. Все вычислил. Надо было часок выждать со звонком. И в ресторане, поди, все схвачено. Ну да ничего, стерпится-слюбится…»
Душ он сначала пустил такой холодный, что даже сердце слегка перехватило. Волнуется он, что ли? Еще не хватало. «Я честный бизнесмен. Гоню металл. Я честный бизнесмен. Чест-ный биз-нес-мен», - твердил рэпом-речитативом Саша. Он повторил это столько раз, что даже сам поверил. А поверив, повернул красную рукоятку - позволив душу потеплеть.
Честный чистый бизнесмен, стоя перед зеркалом в одних трусах, гладко зачесал мокрые волосы, пристально посмотрел в собственные глаза. И остался доволен - эти глаза не умели лгать. Им нечего было скрывать. Они были ясны, как небо в летний полдень. Глаза пионера перед присягой. Честный, блин, бизнесмен! Прямо шахматист-гроссмейстер перед решающей партией. Приз на кону - всего-навсего жизнь. Саша подмигнул своему отражению.
В дверь постучали.
- Войдите! Открыто! - крикнул он по-русски. И вправду, чего ему запираться, честному-то бизнесмену? Дверь открывалась так медленно, что Саша чуть было не вышел из образа. Слава богу, не успел. Девушка-горничная прикатила ему на столике завтрак. Судя по времени - второй. У девушки была смешно вздернутая верхняя губка с крошечной родинкой ровно посередине. Он пальцем показал ей, куда поставить пиццу. Девушка послушно оставила там столик и вышла, стараясь не поднимать глаз.
«Что это она нос воротит? Русских, что ли, боится?», - удивился Саша и только тут понял, что вышел в одних трусах.
У него было странное состояние. Он знал за собой такое перед самыми ответственными моментами в жизни его голова становилась ясной-ясной, фиксируя самые тонкие нюансы окружающего мира, при этом пропускал, отфильтровывал лишнюю, ненужную.
В ресторане пахло Россией. Не старой, немытой, а Россией нарождающейся. Запахи приправ нежно и на удивление естественно вплетались в озонированный кондиционером воздух.
Россия же начиналась с самого входа, где посетителей встречал медведь. Искусно сделанное чучело держало на одной лапе поднос, где валялось несколько сложенных вдвое купюр очень, очень высокого достоинства. В России на такие вот чаевые можно было кутнуть ба-альшой компанией. Вторую лапу медведь поднял то ли в фашистском приветствии, то ли в прощальном жесте: мол, скатертью дорога, гости дорогие, век свободы не видать!
Кирпича он узнал с первого взгляда. Мешковатая фигура, лысый лоб, маленькие глаза, посаженные слишком близко к переносице. Да и как он мог его не узнать? Во-первых, в зале по дневному-то времени практически никого не было. Лишь официанты в косоворотках и две дамочки за дымящимися чашками кофе. Во-вторых, не зря ведь досье Кирпича с множеством фотографий, копиями договоров и всякими оперативными сведениями лежало у него в сейфе. И не просто лежало. Саша, казалось, уже наизусть знал каждый шаг долгого жизненного пути Петра Семеновича Панарина. Но как раз вот этого своего знания он и не должен был показывать.
И еще важно было не переигрывать. Это в смысле «чистого бизнесмена».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19