А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Доставь нас благополучно в любой испанский порт, и тебе хорошо заплатят, а то, что ты совершил, забудут.
В первом я был уверен, во втором же — нет. Такой человек и вся его порода вряд ли могут простить подобный ущерб и оскорбление. Мне вспомнился рассказ отца о молодом Юлии Цезаре, захваченном в плен пиратами. Когда выкуп за него был уплачен, он пообещал вернуться и повесить их всех, а они смеялись. Однако же Цезарь вернулся и всех их повесил; так вот, пленник был из того же теста.
Вальтер отошел в сторону, чтобы обсудить предложение с командой, а человек этот заговорил со мной:
— Ты помог нам. Я высоко ценю твою услугу.
— Мое слово здесь не много весит. Еще недавно я был прикован к веслу. Они меня не любят и не верят мне.
— Однако разбойники послушали тебя.
— Ими правит алчность и зависть. Каждый хотел бы забрать девушку себе, и потому они прислушались ко мне, когда я предложил взять за неё выкуп.
— Останься нашим другом, и получишь золота не меньше, чем весили твои цепи.
Когда человек молод, он думает не о золоте, а только о свете в девичьих очах. Но придет время, когда мне откроется, что можно иметь и то, и другое, — если есть голова на плечах.
Я никогда не видел такой красавицы. Наши северные девы крепче и сильнее, но кожа их, открытая ветру и солнцу, не такая нежная, и у них нет таких нарядов, как у нее.
Но мой отчий дом наполняли сокровища, добытые с восточных кораблей, и отец часто рассказывал о жизни в Мавританской Испании, куда я страстно желал попасть.
Наши северные замки — это холодные, продуваемые сквозняками каменные строения с узкими окнами, неуютные и неудобные; полы их устланы соломой и накопившимися за многие месяцы отбросами. Отец же принес из Мавританской Испании любовь к красоте и чистоте. И я, привыкнув к своему дому, не выносил вонючих замков знати, не имеющей ничего, кроме оружия и спеси.
Старые крестоносцы не многому научились, но купцы и бродячие певцы подхватили мавританский обычай мыться и сменять одежду вместо того, чтоб занашивать её, пока не начнет рваться прямо на теле.
Иногда путешественники привозили домой книги. Они в земле франков были большой редкостью, а те немногие, что удавалось достать, зачитывались до дыр; но читали их только в уединении из страха перед возможным неодобрением церкви.
Мой отец не был образованным человеком в том смысле, какой стал мне понятен позднее; но он имел ясный ум и наблюдательность, и, подобно большинству бретонцев своего времени, оставался больше язычником, чем христианином. Христианство, к которому отец мой, впрочем, питал глубочайшее уважение, вместе с плохим отвергло и много хорошего. Бани, например, были символом язычества, так что бани и купание подвергались проклятию, и в течение примерно тысячи лет в Европе мылись лишь немногие. Книги отвергались на том основании, что если в них повторяется сказанное в Библии, то они излишни, а если говорится то, чего в Библии нет, то они лживы.
Путешествия, всегда оказывающие просветительское влияние, открыли моему отцу более приемлемый образ жизни. Он научился по достоинству ценить сдобренные специями и приправами, искусно приготовленные яства стран Средиземноморья, как и их шелковые одежды. Первые ковры, которые увидели в Арморикеnote 4, были привезены морскими разбойниками, и многие из первых книг — тоже. Две книги, попавшие в наш дом, были написаны на латыни, а третья — на арабском языке.
Первая латинская книга оказалась трактатом Вегеция о тактике римского легиона, и во время долгого путешествия в Исландию и далее я читал и перечитывал её. Вторая — «Жизнеописания знаменитых людей» Плутарха. Арабская посвящалась астрономии, и из неё я узнал о многих приемах кораблевождения, неизвестных в северной Европе. В разных местах этого тома имелись цитаты из Корана, и их я заучил наизусть.
Зорка, наш слуга-грек, путешествовал вверх по египетской реке Нил, видел пирамиды, величественные храмы и всевозможных диковинных животных. Я не знал, насколько можно ему верить, но любил его рассказы о Требизонде, Черном море и греческих островах.
Девушка бросила на меня короткий взгляд и сказала:
— Меня зовут Азиза.
— А я — Кербушар, Матюрен Кербушар.
— Звучит смело.
— Имя моего отца — Жеан Кербушар. Так же звали и моего предка, который воевал с Цезарем.
Теперь ко мне повернулся и мужчина — в нем нарастало любопытство:
— А что знаешь ты о Цезаре?
— Он был врагом моего народа, но я читал о нем в книге Плутарха…
И, осторожно шевельнув румпелем, я добавил:
— Цезарь пытался уничтожить мое племя, потому что оно отказалось платить ему дань.
На корме появился Вальтер:
— Идем в небольшую бухту вблизи Малаги.
Он вытащил из-за пазухи карту, взятую с разграбленного корабля, и показал её мне, ткнув пальцев в некое место на берегу.
— Можешь ты привести нас сюда?
— Могу.
— Сделай это и получишь свою долю из выкупа.
Азиза не отрывала от меня глаз. Неужели боялась, что я предам её за эту награду?
Знай она, о чем я думаю, то не стала бы тревожиться, ибо никакое на свете богатство не стоило для меня и половины взгляда её очей или прелести тела под тонким нарядом.
Но я был тогда молод.
Глава 3
Когда спустилась тьма, меня разбудили и отправили на ставшее теперь уже моим место у рулевого весла. У фальшборта съежились наши пленники.
Мужчину, как я узнал, звали Редуан, он был воином, а равно и государственным мужем, занимающим высокое положение. Сейчас он тихо посапывал во сне. Азиза не издавала ни звука, и я подозревал, что она не спит.
— Смотри, куда правишь, — велел мне Вальтер. — Нас не должны обнаружить. Найди бухту, а когда откроется берег, разбудишь меня. И не вздумай делать глупостей — галл не спит, также и люди из Финнведена. Малейший намек на предательство — и ты будешь убит.
Сомневаться в его словах не приходилось, ибо трое из Финнведена были люди хладнокровные и опасные, не такие трусы, как остальные, но угрюмые и молчаливые, свирепые в битвах и не заботившиеся ни о ком, кроме самих себя. Я подозревал, что в один прекрасный день мне придется столкнуться с ними лицом к лицу.
Море было темным, вода гладкой, как стекло. Весла убрали и поставили парус, придававший кораблю небольшую скорость, еле достаточную, чтобы оно слушалось руля, но Вальтер не хотел привлекать к нам внимания лишним шумом.
Звезд не было видно. Вода журчала за бортом, мелкие светящиеся волны расходились от носа. Небо заволокли тяжелые тучи, сулящие дождь. Поскрипывали тимберсы, когда галера, медленно скользя, чуть покачивалась на волне. То там, то тут раб ворчал во сне или невнятно бормотал чье-то полузабытое имя. Звякал металл, когда оружие касалось оружия, — люди спали в полном вооружении.
…Она подошла ко мне так тихо, что я едва ли заметил бы её присутствие, если бы не запах благовоний. Легкая рука коснулась моего плеча.
— Ты должен нам помочь, Кербушар!
Ее страх придал мне силы, ибо кто же не станет сильнее от сознания, что в нем нуждаются?
Но она волновала меня и иначе, потому что на наших бретонских берегах не было таких девушек, как эта. Среди них часто попадались привлекательные, но отнюдь не такие нежные и изысканные.
— Я сделаю все, что смогу.
— Ты уже помог. Ведь это ты остановил… того человека.
— Твой спутник — мавр?
— Норманн. Он был у них большим военачальником, когда сражался против нас, но теперь стал нашим союзником.
Ее близость волновала меня, ибо я кое-что знал о женщинах, однако больше всего я боялся, что нас увидят рядом и неверно это истолкуют. Такого подозрения достаточно, чтобы швырнуть её на потеху команде, так что, когда она вернулась на свое место у фальшборта, мне стало спокойнее.
Мой опыт общения с женщинами невелик, а случаев поговорить с ними было и того меньше. Несколько раз на пустошах встречались мне девицы, которым почему-то случалось заблудиться именно там, где я привык бродить в одиночестве.
Ну, ещё однажды богатый караван остановился на привал над береговым обрывом, и одна молодая женщина спустилась в одиночестве на берег — поискать раковины. Она нашла больше, чем собиралась, и это большее, кажется, приняла и выдержала стойко, проявив активный интерес к продолжению. Довольно красивая молодая женщина, вдова торговца из Анжера, как мне потом удалось выяснить на постоялом дворе, где они остановились на ночь.
Она одна пришла на берег, где я лежал, загорая, на теплом песке, и в поисках раковин все ближе подходила ко мне, пока я не заподозрил, что её интерес к морской живности, возможно, охватывает более широкую область, чем казалось вначале. Обнаружив, что я не сплю, она заговорила со мной, так что, естественно, я поведал ей о пещере за дюнами. Заинтригованная, женщина пожелала увидеть эту пещеру, но в том, что она там нашла, очевидно, не оказалось для неё ничего нового и таинственного…
Размышления мои прервал удар не слишком далекого прибоя, и мой зов разбудил Вальтера, который появился на корме, протирая заспанные глаза. Открылась темная линия берега, и один из финнведенцев занял место впередсмотрящего на носу, чтобы провести нас в бухту.
Бухта представляла собой просто-напросто вырез в береговой линии, частично скрытый обрывистыми скалами, и в ней нельзя было отстояться при южных или восточных ветрах. Мы смутно различали в темноте белые пески, пустынные и безмолвные.
Настроение на галере изменилось. Согласившись потребовать выкуп за пленников, команда была теперь начеку. На корме появились вооруженные люди, а другие расположились вдоль бортов. С этого мгновения стража будет оставаться на своих постах круглые сутки, пока мы не окажемся в безопасности, уйдя в море.
Чужой, таинственный берег искушал меня. Я взволнованно прислушивался к шепоту моря, набегающего на песок, к поскрипыванию корабля, к легкому пошлепыванию волн о борт, к размеренным ударам ходящих взад-вперед весел.
Какая участь ожидает меня здесь? Какие девушки будут соблазнять меня, смеяться надо мной и бросать меня? Какое счастье я могу здесь найти? Какую тайну? Среди чужой, благоуханной ночи я чувствовал, как поднимается во мне нетерпение, страстное стремление оказаться на берегу, побродить в одиночестве среди деревьев, окаймляющих песчаный берег…
На корму снова пришел Вальтер — вместе с Эриком, старшим из финнведенцев, Сервоном-галлом и другими.
Редуан стоял, Азиза рядом с ним. Вальтер угрожающе уставился на него, но пленник был не из таких, кого может запугать обыкновенный пират.
— Мы пошлем трех человек в Малагу, — сообщил ему Вальтер. — Если они не вернутся, ты будешь предан смерти, и девчонка тоже… через некоторое время…
Редуан снял с пальца кольцо.
— Твои люди останутся в живых, если поступят так, как я скажу, и если в Малаге они передадут это кольцо Хишаму ибн Башару. Пусть скажут ему, что я настаиваю на тайне и на немедленной уплате.
— Тайне?
— А ты что, хочешь, чтоб на тебя навалился десяток галер? Конечно, все должно остаться в секрете.
Вальтер принял такое объяснение, но меня оно заставило призадуматься. Мне казалось, что у Редуана была и другая причина сохранить тайну, какое-то соображение, связанное то ли с Азизой, то ли с ним самим.
— Ладно, говори, сколько ты хочешь получить.
Вальтер медлил, а я наблюдал за ним с раздражением и презрением. Мелкий человечишко, привыкший иметь дело с ничтожными суммами и никчемными людьми. Он представления не имел, какой выкуп запросить; не знали этого ни Эрик, ни Сервон.
— Я запрошу од… — толстяк, видимо, набрался наконец храбрости: — Я запрошу три тысячи динаров!
Цифра вырвалась у него почти непроизвольно: он был напуган собственной дерзостью.
Редуан отрывисто, раздраженно рассмеялся:
— Ты глупец и из меня хочешь сделать глупца! Ты думаешь, я какой-то презренный купчишка, что просишь за меня выкуп, как за раба?
У нас дома за выпивкой как-то шел разговор о выкупе…
— Десять тысяч, — вмешался я, — десять тысяч — вот цена, которую запросил бы я, и так мало лишь потому, что небольшую сумму можно быстро собрать и доставить на место.
Редуан был доволен. Он заметил, явно забавляясь:
— Капитан, ты правильно сделаешь, если уступишь свое место вот этому юноше. Он больше годится в пираты, чем любой из вас!
Вальтер бросил на меня уничтожающий взгляд. Все это ему тем более не нравилось, что разговор слышали его люди. Сервона вначале напугала жуткая сумма — три тысячи динаров, но сейчас, когда пленник согласился на десять, галл посматривал на своего главаря уже сердито.
— Ладно, так тому и быть, — сказал Вальтер; его маленькие глазки пылали злобой. — И за этими деньгами пойдешь ты, а с тобой Эрик и Сервон.
— Я останусь здесь, — покачал тяжелой головой галл. Он смотрел мимо Вальтера, на Азизу. — Пусть идут братья.
— Так будет лучше, — согласился и Эрик.
Редуан был доволен:
— Никакой беды с вами там не случится. Хишам ибн Башар искушен в таких делах. Он человек старый, но разум его все ещё быстр. Объясни ему, как обстоит дело, и он сделает все, что нужно.
Из одежды, захваченной с разграбленного корабля, я отобрал то, что показалось мне самым лучшим, и оделся, полагаю, как высокородный мавр, следующий моде. Нашелся там и меч — прекрасное оружие, причем такое, которым я хорошо умел пользоваться.
Переодевшись, я вернулся на палубу, и удивленный вздох Азизы сполна вознаградил мои усилия. Даже Вальтер был изумлен и ошарашен.
Когда я в последний раз предстал перед ним, у меня появился соблазн — прирезать его сейчас же, на палубе его собственного корабля. Я сразу возненавидел его за то, что он нагло ограбил меня и обратил в рабство, заставил работать на свою шайку тявкающих дворняжек. Когда придет мой час, они заплатят за все и горько раскаются в своем обращении со мной.
Однако мне нельзя было забывать о главной цели: найти способ добраться до Кипра и освободить отца, если он в плену, или узнать о его судьбе… какой бы она ни была.
А потом мы вместе вернемся и выразим свое почтение барону де Турнеминю…
Но сейчас передо мной, у самых ног, лежала земля моих снов. Здесь были Гранада, Севилья, Толедо и Кордова… Как долго я во сне и наяву грезил этими городами! Ибо я хотел жизни более широкой и содержательной, чем могло предложить мое родное бретонское побережье. Проложить свой путь в более просторный мир, больше увидеть, больше узнать, стать чем-то большим. Такова была моя мечта.
Уже сейчас я кое-что узнавал и понемногу становился иным. Одежда, которую я сейчас надел, была много лучше любого из тех нарядов, что мне доводилось носить раньше, но одежда — ещё не все… Я с завистью наблюдал, как изящно держится Редуан. На такие вещи мне следует обращать внимание, ибо нужно многому ещё научиться…
День уже занялся над морем, когда мы высадились на берег. Взглянув на свое отражение в лужице спокойной воды сразу за линией прибоя, я вдруг понял, что мне нечего бояться сравнения с кем бы то ни было. Теперь я стал выше ростом, чем когда попал на галеру, и несравненно сильнее. Месяцы тяжкой работы на весле заметно расширили мою грудную клетку и плечи; руки бугрились мускулами.
В широких черных шароварах, черных сапогах из лучшей кордовской кожи, дымчато-голубом шелковом тюрбане, в плаще из темно-синего сукна, накинутом на белую шелковую рубашку, и с темно-синим кушаком я выглядел этаким мавританским щеголем. Под плащом на мне была парчовая куртка, золотистая с голубым, длиною до пояса. Рядом со мной финнведенцы в своих кожаных куртках выглядели неряшливыми оборванцами.
Но, как говорится, по одежке встречают — по уму провожают, и я понимал, что должен воплотить образ человека, которым хотел стать, в поступки, достойные его. Среди мавров надо будет действовать не спеша, внимательно наблюдая за их поведением, и таким образом научиться, как держать себя.
Арабским языком я владел хорошо — для простых разговоров. Впрочем, вряд ли мне придется вести философские споры, так что моих познаний должно хватить. Латынь, если уж говорить об этом, — латынью я владел превосходно. Там и здесь нахватался обрывков ещё десятка языков или их диалектов, портовых и базарных жаргонов. Большую часть я почерпнул в команде моего отца, состоявшей из уроженцев многих стран, да ещё на галере.
Было приятно снова ощутить землю под ногами, но я уже понял одну важную вещь. В моем нынешнем уборе нельзя прийти в Малагу пешком, подобно какому-нибудь землепашцу или пастуху. Мне нужна лошадь, как человеку благородному.
Мы поднялись от берега наверх и остановились на обочине прибрежной дороги, если можно её так назвать.
И вдруг я понял, что это и есть для меня начало. Я обладаю знанием, и сейчас должен взять на себя старшинство. Финнведенцы — моя охрана, но одновременно и стража. Хоть я и стал кормчим, но власти над командой у меня не было. Я по-прежнему оставался пленником, рабом. Однако же послание Редуана доверено мне, и переговоры буду вести я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52