При пересказе новость обрастет дополнительными подробностями,
словно снежный ком. Подобные слухи имеют свойство распространяться очень
быстро.
Через пять с половиной часов Моури избавился от восьмидесяти листовок,
ухитряясь оставаться незамеченным. Несколько раз он рисковал и едва не
попался, но ему везло. Пятьдесят шестая листовка доставила ему особенное
удовольствие.
Помогла суматоха, вызванная столкновением двух грузовиков. Водители
затеяли злобную перебранку, их окружила толпа зевак. Тем временем Моури
шлепнул пятьдесят шестую листовку прямо в центр витрины магазина - в тот
момент, когда разгоряченные зрители прижали его к стеклу. Сделав свое дело,
он затесался в толпу и был уже далеко, когда кто-то заметил новое украшение
витрины. Позабыв про аварию, люди повернулись к прозрачному стеклу, на
котором четко выделялся белый бумажный прямоугольник. Моури стоял в задних
рядах.
Обнаруживший листовку тощий пучеглазый сири ткнул в нее пальцем и,
запинаясь, пробормотал:
- Вы только посмотрите! Да они чокнулись в этом магазине! Кайтемпи их
всех упрячет за решетку!
Моури продвинулся немного вперед, чтобы лучше видеть, и стал читать
листовку вслух:
- "...Те, кто сегодня открыто призывают с трибун к продолжению войны,
завтра взойдут на эшафоты и будут в слезах молить о пощаде. Дирак Ангестун
Гесепт".
Он нарочито нахмурился:
- Вряд ли это сделал кто-то из магазина. Они бы не посмели.
- Н-но кто-то в-все-таки осмелился, - резонно заметил пучеглазый.
- Да, - Моури подозрительно посмотрел на него; - Ты заметил первый.
Так, может быть, это ты?
- Я? - пучеглазый полиловел, что соответствовало смертельной
бледности. - Я ее и не касался. Вы что, д-думаете, я спятил?
- Тем не менее, кто-то же сделал это!
- Это не я, - взволнованно заявил пучеглазый; он выглядел очень
испуганным. - Какой-то придурок...
Другой сири, помоложе и побойчее, прервал пучеглазого:
- Нет, на психа не похоже. Тут кое-что посерьезнее!
- С чего ты взял? - казалось, глаза у тощего сейчас выкатятся из
орбит.
- Если бы у парня поехала крыша, он, скорей всего, просто писал бы на
стенах. Дураки так и делают. А это, - он кивнул в сторону витрины, -
напечатано в типографии. Кто-то здорово рисковал головой, чтобы прилепить
здесь листовку. Я уверен, что за ловкачом стоит подпольная организация.
- Тут так и написано, - перебил его чей-то голос, - Партия Свободы
Сириуса.
- Никогда о такой не слыхал, - заметил кто-то.
- Вот и услышал теперь, верно? - заметил Моури.
- Н-нужно что-то д-делать, - заявил пучеглазый, бестолково размахивая
руками.
Принимать меры входило в обязанности полицейского. Страж порядка,
вообразивший, что произошло убийство, уже проталкивался к витрине сквозь
толпу. Он посмотрел на тротуар, разыскивая тело, потом нагнулся и стал
шарить по асфальту - очевидно, думая, что покойник оказался невидимым.
Ничего не обнаружив, полицейский выпрямился, обвел взглядом собравшихся и
рявкнул:
- Ну, в чем дело?
Пучеглазый снова ткнул пальцем - на этот раз с таким видом, словно ему
был вручен патент на изобретение:
- Взгляните, офицер, что тут налеплено на витрине.
Полицейский взглянул - и увидел. Он, по крайней мере, дважды прочитал
листовку, причем лицо ем из сизого стало фиолетовым, а потом багровым.
Покончив с чтением, достойный страж порядка повернулся к толпе:
- Кто это сделал?
Никто не знал.
- У всех вас есть глаза - вы что, внезапно ослепли?
Очевидно, дело обстояло именно так.
- Кто заметил первым?
- Я, - сказал пучеглазый гордо.
- Но ты не видел, кто это наклеил?
- Нет.
Полицейский выставил вперед подбородок:
- Ты уверен?
- Да, офицер, - выдавил пучеглазый, начиная нервничать. - Тут
случилась небольшая авария, и мы все смотрели, как два в-в-во... - от
страха он начал заикаться сильнее и уже не смог продолжить фразу.
Отмахнувшись от пучеглазого словно от назойливой мухи, полицейский
обратился к толпе; голос его звучал угрожающе:
- Тот, кто будет уличен в сокрытии личности преступника, разделит с
ним вину и получит такое же наказание.
Стоявшие в первых рядах отступили на несколько шагов, а те, кто
находился подальше, сразу же вспомнили о своих делах и поспешили удалиться.
Лишь около тридцати самых любопытных - и Моури в их числе - не сдвинулись с
места.
- Может быть, в магазине что-нибудь видели? - скромно предположил
Моури.
Полицейский огрызнулся:
- Не лезь не в свое дело, коротышка!
Затем он громко фыркнул, вошел в магазин и потребовал управляющего.
Этот почтенный гражданин вышел на улицу и с ужасом воззрился на свою
витрину, после чего стал проявлять симптомы глубокого нервного потрясения.
- Мы-мы-мы ничего не знаем, офицер. Я уверяю вас... уверяю, что мы тут
ни-ни-ни при чем. Ведь эта... эта гадость наклеена снаружи, а не изнутри!
Кто-то из прохожих устроил такую мерзость, ясно же! И я ума не приложу,
почему он выбрал нашу витрину. Наш патриотизм ни у кого не вызывает
сомнений и...
- Кайтемпи понадобится не больше пяти секунд, чтобы это проверить, - с
ухмылкой заявил полицейский.
- Но я сам офицер запаса в..
- Заткнись. - Полицейский ткнул толстым пальцем в возмутительную
листовку. - Сорвать!
- Будет сделано, офицер! Так точно, офицер! Я немедленно очищу
витрину!
Управляющий подцепил край листовки и попытался оторвать ее от стекла.
Но не тут-то было; земная технология достигла совершенства в создании
клеящих веществ. После нескольких неудачных попыток управляющий смущенно
посмотрел на полицейского, зашел в магазин, взял нож и снова принялся за
работу. Ему удалось оторвать по маленькому треугольному кусочку по углам;
текст при этом не пострадал.
- Принеси горячей воды и попытайся ее размочить, - скомандовал
полицейский, быстро теряя терпение. Он повернулся к толпе и приказал всем
убираться. Любопытные неохотно двинулись прочь.
Перед тем, как завернуть за угол, Моури оглянулся: управляющий возил
тряпкой по стеклу витрины; рядом стояло ведро, над которым подымался пар.
Моури ухмыльнулся: вода, особенно горячая, легко вступала в реакцию с
гидрофлуоресцирующим веществом, входившим в состав типографской краски.
По пути Моури прилепил еще пару листовок - там, где их трудно не
заметить, где они могли вызвать приличный переполох. Прошло двадцать минут;
вода уже должна была прореагировать с краской, и он не устоял - вернулся к
злополучному магазину.
Листовки на витрине уже не было, но на ее месте четкие белые буквы
красовались прямо на стекле. Теперь уже не только ведро, но и полицейский с
управляющим исходили паром; они метались около витрины и яростно орали то
на дюжину граждан, пытавшихся прочитать текст, то друг на друга.
Проходя мимо, Моури слышал, как полицейский вопил:
- Мне плевать, что твоя поганая витрина стоит две тысячи гильдеров!
Или забей наглухо, или меняй стекло! Либо то, либо другое!
- Но, офицер! Две тысячи...
- Делай, как тебе сказано! Умышленно или нет - ты предоставил свою
витрину для подрывной пропаганды! Это серьезное преступление во время
войны!
Моури не спеша удалился; его никто не видел и ни в чем не заподозрил.
У него еще оставалось восемнадцать листовок, так что работы хватило до
темноты. В этот день он нашел себе подходящее убежище.
ГЛАВА 3
Моури остановился у гостиничной стойки и с деланным сожалением
обратился к портье:
Ох уж эта война! Все так сложно, ничего нельзя планировать заранее! -
Он всплеснул руками; земляне в подобном случае пожимают плечами. - Я должен
уехать завтра, может быть, дней на семь. Так неудачно все сложилось!
- Вы хотите отказаться от номера, господин Агаван?
- Нет. Я забронировал его на десять дней и заплачу за это время. -
Моури вытащил из кармана пачку гильдеров. - Если я вернусь вовремя,- то
смогу снова занять свой номер, в противном случае. - Он опять сделал руками
волнообразный жест и добавил: - Ну, что ж, не повезет, так не повезет.
Как вам будет угодно, господин Агаван, - ответил портье, выписывая
квитанцию и протягивая ее постояльцу. Речь шла о чужих деньгах, и его
ничуть не волновало, как постоялец их растранжирит.
- Спасибо, - поблагодарил Моури. - Долгих лет!
- Долгих лет, - ответил портье, но судя по интонации - скончайся
клиент прямо у стойки, он бы и глазом не могнул.
Моури зашел в ресторан и поужинал. Затем поднялся в номер, вытянулся
на кровати, дав отдых гудящим ногам, и стал ждать наступления темноты.
Когда погасли последние блики заката, он достал из чемодана новую пачку
листовок, взял кусок мела и вышел.
На этот раз все было намного проще. Тусклое уличное освещение было ему
на руку; к тому же теперь он был хорошо знаком со всеми заслуживающими
внимания местами и мог не отвлекаться на поиски квартиры. В течение четырех
часов Моури постарался обезобразить листовками как можно больше стен и
витрин самых шикарных магазинов, которые днем особенно привлекали внимание
прохожих.
Выйдя из отеля в семь тридцать, в полуночи он наклеил ровно сто
листовок и вывел большими четкими буквами "ДАГ" на двадцати четырех стенах.
Надписи были сделаны особым мелком земного производства, очень похожим
на обычный, но с одной интересной особенностью - мел въедался в поры
кирпича при попытке смыть его водой, чем больше тратилось усилий, чтобы
избавиться от надписи, тем ярче она проступала на стене. Существовал
единственный способ уничтожить надпись - снести стену и построить новую.
Утром Моури позавтракал и покинул отель вместе со своим заминированным
чемоданом. Игнорировав динокары, что ждали пассажиров у двери отеля, он
влез в автобус. Моури пересаживался девять раз, меняя направления и
маршруты без всякого плана. Пять раз он оставлял чемодан в автоматической
камере хранения и путешествовал без багажа. Возможно, не стоило так
тщательно запутывать следы, но - кто знает! - все могло случиться; он был
обязан не только скрыться от реальной опасности, но и предупредить
возможность ее появления. Например, вполне возможен такой вариант:
"Мы из Кайтемпи. Предъявите-ка регистрационную книгу Хм-м - вроде
имена те же, что и в прошлый раз... Кроме этого Шир Агавана. Кто он такой,
а?"
"Из службы лесной охраны, офицер".
"Вы узнали зто из его документов?"
"Да, офицер. Они были в полном порядке".
"В каком учреждении он служит?"
"В Министерстве природных ресурсов".
"Вы видели печать министерства на его личной карточке?"
"Не номню... Возможно... но я не могу точно сказать".
"Следует обращать внимание на такие вещи. Вы ведь знаете, что ими
заинтересуются при проверке".
"К сожалению, офицер, я не могу запомнить каждую деталь документов,
которые проходят через мои руки за неделю".
"Не мешало бы вам посерьезней относиться к работе... Правда, с этим
Агаваном все, кажется, в порядке. Сделаю на всякий случай запрос о его
личности. Где тут у вас телефон?"
Любопытный агент набирает номер, задает несколько вопросов, бросает
трубку и раздраженно обращается к клерку:
"В списках сотрудников министерства Шир Агаван не значится! У этого
типа фальшивые документы! Когда он покинул отель? Был ли встревожен? Не
говорил, куда направляется? Отвечай, идиот! И ключ от его номера, быстро!
Он взял динокар? Опиши мне его поподробнее. Так, у него был чемодан...
Какой, а?"
С подобным риском неизбежно сталкиваешься, когда ищешь пристанища в
местах известных, находящихся под постоянным наблюдением. Риск невелик, но
все же он существует. Когда приговоренный к смертной казни шпион будет
ожидать исполнения приговора, мысль о том, что его поймали чисто случайно,
покажется не особенно утешительной. Чтобы продолжать борьбу и победить,
воин-одиночка должен всегда и во всем быть хитрее врага.
- Довольный, что теперь самый настырный сыщик не сможет проследить его
маршрут по городу, Моури втащил свой чемодан на четвертый этаж грязной и
тесной многоквартирной коробки, вошел в нанятую вчера двухкомнатную
квартиру, и в лицо ему ударил спертый воздух, - комнаты пропахли какой-то
кислятиной. Остаток дня пришлось посвятить уборке.
Найти его здесь будет непросто. Хозяин, тип с подозрительно бегающими
глазами, не потребовал никаких документов, сдавая квартиру Густ Хуркину,
мелкому железнодорожному служащему, честному, трудолюбивому, простому
парню, который станет платить регулярно и в срок. Хозяин ничего не имел
против сомнительных постояльцев - в этом квартале темные личности
пользовались уважением: как правило, у них было гораздо больше гильдеров в
карманах.
Закончив с уборкой, Моури купил газету и изучил ее от корки до корки в
поисках каких-либо упоминаний о его вчерашних похождениях. Но об этом в
газете не было ни слова. Сначала Моури почувствовал разочарование, но,
поразмыслив, приободрился.
Выступление против войны и открытая оппозиция правительству - это не
та новость, которую станут расписывать в передовых статьях; ни один
редактор не пропустил бы подобную информацию. Конечно, будь у него выбор .
такая сенсация! Но выбора-то у местных журналистов как раз и не было; все
их материалы наверняка подвергались цензуре. Это означало, что его
деятельность была замечена и уже приняты кое-какие меры, пока еще самые
простые.
В любом случае, игра только начиналась. Негромкое жужжание крылышек
"осы" уже заставило правительство придержать прессу. Мера недостаточная и
неэффективная. Она не сработает, потому что к ней прибегли с единственной
целью потянуть время, пока соответствующие органы выработают план действий.
Чем дольше правительство будет умалчивать о событиях вчерашнего дня,
тем активнее они станут обсуждаться населением, перемешиваясь с
невероятными слухами, заставляя задуматься многих. Чем дальше и прочнее
молчание, тем более многозначительным начнет оно казаться людям,
осведомленным о случившемся. А в военное время самый деморализующий вопрос:
"Что же еще они от нас скрывают?"
Сотни граждан зададут его завтра, послезавтра и на следующей неделе;
имеющие странную силу слова "Диран Ангестун Гесепт" подхватят тысячи людей,
передавая их из уст в уста, - и все потому, что какова бы ни была реальная
мощь этой организации, правительство боится о ней сообщать. Так станет ли
простой человек доверять руководству, которое твердит о своей
неустрашимости, а само боится рассказать о том, что случилось в столице?
Резонный вопрос, не так ли?
Болезнь выглядит более зловещей, когда принимает характер эпидемии и
поражает отдаленные районы. Именно поэтому первой вылазкой Моури из его
нового убежища стала поездка в Радин, город в двухстах сорока милях на юг
от Пертейна. Население - триста тысяч; важный промышленный центр -
гидроэлектростанция, добыча бокситов, алюминиевый комбинат.
Моури выехал утренним поездом, переполненным самыми разнообразными
типами, согнанными войной со своих насиженных мест: тут были угрюмые
рабочие, скучающие солдаты, чванливые мелкие начальники, бесцветные
личности неопределенного рода занятий. А прямо напротив Моури сел
свиноподобный тип, ходячая карикатура на Министра продовольствия Джеймека.
Поезд тронулся и понесся вперед. Пассажиры входили и выходили на
промежуточных остановках. Свиное Рыло, не удостаивая Моури вниманием, с
вельможной рассеянностью взирал на мелькавший за окном пейзаж, а вскоре
заснул, приоткрыв во сне рот. При этом он стал еще больше походить на
борова; для полного сходства оставалось только засунуть ему в пасть лимон.
Когда до Радина оставалось тридцать миль, дверь в соседний вагон со
стуком распахнулась и появился полицейский в сопровождении двух плотных
субъектов в штатском, Эта троица остановилась около ближайшего пассажира.
- Ваш билет, - потребовал полицейский.
Пассажир протянул кусочек плотного пластика; на лице его появилось
испуганное выражение.
Полицейский внимательно с обеих сторон изучил билет и передал его
своим спутникам, которые проделали то же самое.
- Удостоверение личности.
Документ был осмотрен столь же тщательно, правда, полицейский проверял
его довольно небрежно, но зато оба типа в штатском старались вовсю.
- Ваш пропуск.
Он тоже подвергся тройной проверке и был возвращен вместе с билетом и
документами. Пассажир облегченно вздохнул. Полицейский ткнул пальцем в
следующего:
- Ваш билет!
Моури, сидевший в другом конце вагона, наблюдал за проверкой с
любопытством и смутным чувством тревоги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21