Ее дети, проводившие каникулы вместе с родителями, в каком бы уголке мира те ни находились, всегда отзывались о Фентоне с любовью. «Он неизменно был добр к нам, — уверял сын Верити Энтони Стендиш. — Отчим как-то признался мне, что раньше превыше всего ценил только деньги и карьеру, пока моя мать не открыла ему глаза на то, что такое истинная любовь. Поэтому-то я и не верю, что он стал предателем. Деньги не смогли бы его увлечь. По моему мнению, скорее, это у матери мог быть роман на стороне. Эта женщина постоянно нуждалась в проявлениях любви и обожания. Может быть оттого, что мой настоящий отец был отъявленным ловеласом, и ее первый брак не был счастливым. Не исключено, что Питер, чрезмерно перегруженный работой, не мог уделять ей должного внимания, и мать, сама того не желая, постепенно дошла до супружеской неверности. Если Питер узнал об этом и пригрозил ей разводом, становится ясным, что могло подтолкнуть мать к самоубийству».
Но, к сожалению, это единственное объяснение. Вопросы остаются. Почему исчез Питер Фентон? Жив он или мертв? Кто он: шпион, бабник или рогоносец? Можно ли брать за аксиому то, что его любовь к Верити превратила амбициозного материалиста в заботливого отца семейства? А если это так, то что такого мог совершить Питер перед отъездом в Вашингтон, что подтолкнуло Верити к роковому шагу? И вот что еще интригует: записка, без конверта и обращения, оставленная покойной. Предназначалась ли она мужу или…
Приоткрыть тайну, вероятно, поможет запись в дневнике Джин Фентон, сделанная в пятый день рождения приемного сына: «Насколько же Питер может перевоплощаться! Сейчас он готов изображать примерного ребенка, а завтра превратится в настоящего дьявола. Как бы мне хотелось узнать, каково его истинное лицо!»
Дело Джеймса Стрингера, скрывшегося банкира
Родившийся 24 июля 1951 года Джеймс Стритер являлся старшим сыном Кеннета и Хилари Стритер из Чидл-Халм, графство Чешир. Сначала он получил образование в одной из престижных манчестерских школ, после чего изучал современные языки в Даремском университете. Затем он работал в коммерческом банке «Ле Фурне» в Париже, а через пять лет был переведен в его брюссельский филиал. В это же время он познакомился, а впоследствии сочетался браком с некоей Жанин Ферре. Их союз оказался недолговечным: в 1983 году они, после трех лет совместной жизни, развелись, и Джеймс Стритер вернулся в Англию. Там он сразу же устроился на работу в коммерческий банк «Левенштейн» в лондонском Сити. В 1986 году он женился на подающей надежды выпускнице архитектурного факультета, которая была на семь лет моложе его. И Кеннет, и Хилари считали, что этот брак напоминал бурное море. «У молодых было слишком мало общего, — признает мать Джеймса, — что приводило к постоянным размолвкам. Однако было бы смешно предполагать, что именно семейные неурядицы подтолкнули Джеймса на путь преступления. Если верить материалам полиции, то он начал присваивать вверенные банку деньги еще за год до свадьбы, из чего следует, что виной тому были вовсе не неумеренные притязания его супруги. Мы опасаемся, что репутация нашего сына окажется окончательно погубленной чересчур поспешными выводами полицейских. По крайней мере, большего внимания заслуживает убийца Джеймса, а не он сам».
Но если принимать исчезновение Стритера таким, какое оно и есть, то произошедшее вполне объяснимо (так же, как и в случае с лордом Луканом).
Вскоре после того, как он оставил свое кресло в «Левенштейн» в пятницу 27 апреля 1990 года, выяснилось, что он облапошил вкладчиков на кругленькую сумму в 10 миллионов фунтов. Дело получалось очень серьезное. За некоторое время до исчезновения Стритера аудиторской службой были замечены некоторые нарушения в работе банка, о чем его руководство было поставлено в известность. Недостача в 10 миллионов исходила именно из отдела, где работал Джеймс, и накапливалась в течение пяти лет. Проще говоря, создавались фальшивые счета, благодаря которым по подложным документам из банка исчезали значительные суммы, якобы уходящие на оплату международных сделок, комиссионные за которые представляли тоже весьма лакомый кусок. Это стало возможным благодаря слабой компьютерной оснащенности банка, из-за чего создание поддельных счетов оставалось незамеченным, а проценты по липовым сделкам прирастали из года в год.
Совет директоров принял решение (как выяснилось впоследствии, ошибочное) организовать тайную частную проверку деятельности банка, дабы не создать паники среди вкладчиков. Расследование было произведено из рук вон непрофессионально, что не только нарушило секретность проводимой проверки, но и дало возможность нечистому на руки сотруднику замести следы. Когда же 27 апреля Джеймс Стритер исчез, ни у кого не возникло сомнений, что это именно он осуществлял махинации со счетами и присвоил себе кучу денег. Только после его стремительного исчезновения дело было, наконец-то, передано в руки полиции.
Однако ни многократные допросы его жены, ни тщательные проверки документов так и не выявили ни следов самого Стритера, ни пропавших денег. Скептики склонны считать, что Джеймс подготовил пути отступления давным-давно, а деньги были заранее надежно размещены в одном из зарубежных банков. Сторонники Стритера (а именно, его родители и брат) утверждают, что Джеймс явился лишь «козлом отпущения» и расплатился за чьи-то преступления. На самом же деле он, якобы был убит, для того чтобы снять подозрения с истинного злоумышленника. В защиту своей теории они предъявили написанное от руки послание, переданное по факсу Джеймсом из его рабочего кабинета в три часа дня в пятницу 27 апреля 1990 года своему брату в офис, находящийся в Эдинбурге.
В письме говорилось следующее:
«На чем бы ни настаивала полиция, — заявил Джон Стритер, — мой брат ни за что не отправил бы мне подобного письма, если собирался покинуть страну в тот же вечер. У него было достаточно других способов отвести от себя подозрения. Скорее, тогда бы уж он напомнил мне о нашем обещании погостить у него в мае и написал бы что-то вроде „увидимся через две недели“, а не „позвони, как только сможешь“. К тому же, зачем впутывать сюда отца? Он не смог бы обнадежить сразу двоих членов семьи скорой беседой, которая не могла состояться».
У полиции, однако, был более скептический взгляд на ситуацию. В основном она напирала на то, что в «Левенштейне» уже давно царила атмосфера подозрительности, и Стритеру было необходимо нейтрализовать повышенное внимание к его планам на выходные. Несмотря на предполагаемую секретность частного банковского расследования, большинство сотрудников обратили внимание на то, что все отчеты и сделки подвергаются тщательной аудиторской проверке. Естественно, в такой обстановке родилась масса слухов и домыслов: кто-то даже вспомнил, что незадолго до исчезновения Джеймса Стритера подозрения по некоторым документам падали именно на его отдел. Сам Джеймс занял выжидательную позицию, и как только понял, что проверка зашла достаточно далеко, тут же отправил брату факс, служащий своего рода дымовой завесой от следствия. Почти все телефонные сообщения, адресованные Стритеру, содержали приглашения на различные деловые мероприятия в апреле, мае и июне. Судя по показаниям жены Стритера, ее муж с начала апреля находился в приподнятом состоянии духа, стал необычайно общителен и просил ее как можно тщательнее готовиться к вечеринкам и приемам, список которых он составил вплоть до июля.
Полиция, однако же, была уверена, что Стритер действовал по тщательно продуманному плану. На это ее натолкнул тот факт, что секретарша Джеймса, видимо, находясь в курсе проводящейся секретной проверки банка, заполняла настольный дневник своего босса тщательней, чем обычно, отмечая даже незначительные частные встречи на длительное время вперед. Это относилось к периоду с апреля по июль 1990 года. Его брат тоже признает, что поведение Джеймса несколько изменилось: «Мы были удивлены изобилием различных приглашений на вечеринки, которые раньше Джеймс считал пустой тратой времени. Полиция считает это лишь приемом, чтобы усыпить бдительность окружающих. Все должны быть уверены, что по крайней мере до июля Джеймс будет на месте. Однако с этим можно поспорить. Будучи осведомлен, как и многие другие, о неприятностях в „Левенштейне“, брат стал чаще общаться с коллегами, доказывая, насколько судьба банка ему небезразлична. И, разумеется, он был не единственным сотрудником „Левенштейна“, тщательно ведущим дневник; кстати, большинство записей в нем носят исключительно деловой характер».
Семья Стритера неоднократно упоминала о его полной компьютерной безграмотности, выдвигая этот факт как доказательство его невиновности. «У Джеймса не хватило бы смекалки сфабриковать самую простую подделку, — утверждал Джон. — Его антипатия к современной вычислительной технике долгие годы служила предметом насмешек со стороны коллег. Он умел пользоваться лишь калькулятором и факсом, так что подозревать его в том, что он ухитрился перепрограммировать банковскую систему, — просто смешно. Где бы и когда он научился всем этим премудростям? Даже дома у него не было компьютера, и никто никогда не занимался обучением брата этому ремеслу».
Правда, кое-кто сомневался в компьютерной неотесанности Стритера. Имеются доказательства, что у Джеймса был роман с некоей Марианной Филберт, программисткой компании «Софтуоркс Лимитед». Именно эта компания занималась компьютерной безопасностью банка «Левенштейна» в 1986 году. Правда, с этой задачей «Софтуоркс» до конца так и не справилась. Однако очернители Стритера утверждают, что Марианна имела доступ к разработанной документации, хотя сторонники Джеймса, в свою очередь, отрицают даже сам факт их знакомства. Имел место роман или нет, во всяком случае, на момент обнаружения недостачи, Марианна проживала в Америке, куда уехала еще в августе 1989 года. С другой стороны, секретарша Стритера утверждает, что он вполне сносно работал на компьютере, когда несколько раз она заставала его за печатанием личной корреспонденции. Да и коллеги Джеймса упоминают о том, что он довольно уверенно обращался с распечатками. Одна из сотрудниц даже вспомнила, как Стритер моментально обнаружил допущенную ею ошибку и заметил при этом буквально следующее: «С этой системой может работать каждый дурак. Знай нажимай себе на кнопки».
Тем не менее, автор данной книги считает, что в деле исчезновения Стритера остаются без ответа несколько вопросов. Если предположить, что он все же виновен в присвоении 10 миллионов фунтов из банка «Левенштейн», то каким образом ему удалось узнать, что расследование будет передано в руки полиции именно 27 апреля? Сами полицейские считают, что Джеймс собирался скрыться в тот момент, когда его преступление станет достоянием общественности, и то, что его исчезновение совпало с заседанием совета директоров банка, является простым совпадением. Но, если это действительно так, зачем ему понадобилось выжидать полтора месяца, пока шло секретное частное расследование? Скорее всего, он имел доступ к документации руководства банка, хотя полиция это отрицает. Иначе откуда было ему знать, что расследование ведется непрофессионально и вряд ли достигнет каких-либо положительных результатов? Кроме того, становится несколько не похожим на совпадение то, что, судя по записям в деловом дневнике Стритера, последние выходные в апреле являлись единственными, когда его жена находилась вне дома. Именно в эти дни она гостила у своей матери и, таким образом, Джеймс (или кто-то другой) имел целых два дня, чтобы исчезнуть, прежде чем это стало известно остальным.
Полиция не согласна с такой версией и полагает, что данный день был выбран для побега потому, что во время уик-энда действия Стритера не контролировались. Она уверена также и в том, что Джеймс скрылся бы в любом случае, вне зависимости от того, к какому решению пришел бы совет директоров на своем заседании; правда, они не обратили внимания на отношения Стритера с его собственной женой. По словам Кеннета, брак Джеймса можно было считать неудавшимся также и потому, что оба супруга ставили работу выше своих чувств: «Если бы Джеймс сказал, что ему требуется улететь на Дальний Восток в пятницу на деловую встречу, которая состоится в ближайший понедельник, его жена даже не обратила бы на это внимания. Вот такая у них была семейная жизнь. Ему вовсе не обязательно было выбирать те дни, когда ее не было дома. Присутствие супруги не смутило бы Джеймса».
Полиция предпочла проигнорировать и факсовое сообщение, присланное Джеймсом своему брату: «Уик-энд я собираюсь провести дома. Позвони, как только сможешь. С папой я обещал связаться в обед в воскресенье. Привет. Джеймс». Тот факт, что Джон звонил брату и, не дождавшись ответа, не был удивлен отсутствием Джеймса, можно было предвидеть. Правда, остается неясным, зачем человек, виновный в такой крупной краже, стал бы затевать подобную игру с родственниками. Особенно непонятной становится вся затея, если учесть, что Джеймс действительно обещал отцу позвонить ему в воскресенье (это подтверждается и словами самого Кеннета, и показаниями детектора лжи), а Джон принимал активное участие в обсуждении бронирования банкетного зала для рубиновой свадьбы родителей. Правда, если бы Джон и Кеннет были более настойчивы и попытались все же соединиться с Джеймсом, как и было оговорено, то, может быть, об исчезновении Стритера стало бы известно немного раньше.
Семейство Стритер в защиту сына выдвигает некую теорию заговора. По их предположению выходит, что некая личность, занимающая более высокое положение, чем Джеймс, и имеющая доступ к секретным документам, не пожелала своего разоблачения. Однако никаких доказательств Стритеры не смогли представить, и их стремление оставить имя сына незапятнанным кажется безнадежным. Как ни печально, версии о заговорах более уместны в художественной литературе, нежели в жизни. При объективном рассмотрении фактов становится понятным, что Джеймс Стритер все же украл эти десять миллионов фунтов, а потом сбежал, оставив свою семью пожинать горькие плоды своего предательства.
* * *
Несмотря на то, что семейство Стритер с этим не согласно, следует признать, что и Джеймс Стритер, и Питер Фентон добровольно исчезли из поля зрения остальных людей. Оба они были зрелыми мужчинами и имели семьи. Их исчезновение вызвало бурную реакцию, в результате чего были начаты тщательные расследования. Однако этого нельзя сказать о следующих примерах, касающихся «пропавших без вести». Здесь я имею в виду Трейси Дживонс, беспокойную пятнадцатилетнюю девушку с опытом проститутки, и Стивена Хардинга, дебильного семнадцатилетнего подростка, неоднократно обвинявшегося в угоне автомобилей…
Глава вторая
Через полгода, в середине промозглого холодного декабря, когда знойный жаркий июнь сохранился лишь в воспоминаниях горожан, миссис Пауэлл позвонил журналист из «Стрит», самобытного политического журнала, отличающегося левыми взглядами. Они собирались опубликовать в ближайшем номере статью о нищих и бездомных, и интересовались, не согласится ли миссис Пауэлл дать небольшое интервью, посвященное Билли Блейку. Журналист назвался Майклом Диконом.
— Откуда у вас номер моего телефона? — подозрительно спросила женщина.
— Ну, его было не так сложно узнать. Полгода назад ваше имя и адрес мелькали во всех газетах, а у нас имеется телефонная книга.
— Я ничего нового не смогу рассказать вам, — хмыкнула миссис Пауэлл. — Полиции известно о нем куда больше, чем мне.
Однако журналист проявил изрядную настойчивость:
— Это не займет много времени, миссис Пауэлл. Может быть, я все же загляну к вам, скажем, завтра вечером? В восемь часов вас устроит?
— И что же вы хотите узнать о нем?
— Все, что вы сможете нам поведать. Я нахожу эту историю весьма трогательной. Кажется, никто не проявил участия к Билли, кроме вас. В полиции сказали, что вы взяли на себя даже оплату похорон. Зачем?
— Я чувствовала, что чем-то обязана ему. — Наступила короткая пауза. — А вы не тот самый Майкл Дикон, который сотрудничал раньше с «Индепендент»?
— Да.
— Я очень жалела, что вы ушли оттуда. Мне нравится, как вы пишете.
— Спасибо. — В его голосе прозвучало удивление, ясно дающее понять, что комплименты для него большая редкость. — В таком случае, может быть, мне удастся убедить вас дать мне интервью? Вы остановились на том, что чем-то обязаны покойному.
— Да, но дело в том, что журнал «Стрит» мне нравится гораздо меньше, мистер Дикон. «Стрит» славится тем, что зарабатывает себе политический капитал, а я не хочу в этом участвовать.
На этот раз замолчал Дикон, которому предстояло срочно поменять стратегию ведения разговора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Но, к сожалению, это единственное объяснение. Вопросы остаются. Почему исчез Питер Фентон? Жив он или мертв? Кто он: шпион, бабник или рогоносец? Можно ли брать за аксиому то, что его любовь к Верити превратила амбициозного материалиста в заботливого отца семейства? А если это так, то что такого мог совершить Питер перед отъездом в Вашингтон, что подтолкнуло Верити к роковому шагу? И вот что еще интригует: записка, без конверта и обращения, оставленная покойной. Предназначалась ли она мужу или…
Приоткрыть тайну, вероятно, поможет запись в дневнике Джин Фентон, сделанная в пятый день рождения приемного сына: «Насколько же Питер может перевоплощаться! Сейчас он готов изображать примерного ребенка, а завтра превратится в настоящего дьявола. Как бы мне хотелось узнать, каково его истинное лицо!»
Дело Джеймса Стрингера, скрывшегося банкира
Родившийся 24 июля 1951 года Джеймс Стритер являлся старшим сыном Кеннета и Хилари Стритер из Чидл-Халм, графство Чешир. Сначала он получил образование в одной из престижных манчестерских школ, после чего изучал современные языки в Даремском университете. Затем он работал в коммерческом банке «Ле Фурне» в Париже, а через пять лет был переведен в его брюссельский филиал. В это же время он познакомился, а впоследствии сочетался браком с некоей Жанин Ферре. Их союз оказался недолговечным: в 1983 году они, после трех лет совместной жизни, развелись, и Джеймс Стритер вернулся в Англию. Там он сразу же устроился на работу в коммерческий банк «Левенштейн» в лондонском Сити. В 1986 году он женился на подающей надежды выпускнице архитектурного факультета, которая была на семь лет моложе его. И Кеннет, и Хилари считали, что этот брак напоминал бурное море. «У молодых было слишком мало общего, — признает мать Джеймса, — что приводило к постоянным размолвкам. Однако было бы смешно предполагать, что именно семейные неурядицы подтолкнули Джеймса на путь преступления. Если верить материалам полиции, то он начал присваивать вверенные банку деньги еще за год до свадьбы, из чего следует, что виной тому были вовсе не неумеренные притязания его супруги. Мы опасаемся, что репутация нашего сына окажется окончательно погубленной чересчур поспешными выводами полицейских. По крайней мере, большего внимания заслуживает убийца Джеймса, а не он сам».
Но если принимать исчезновение Стритера таким, какое оно и есть, то произошедшее вполне объяснимо (так же, как и в случае с лордом Луканом).
Вскоре после того, как он оставил свое кресло в «Левенштейн» в пятницу 27 апреля 1990 года, выяснилось, что он облапошил вкладчиков на кругленькую сумму в 10 миллионов фунтов. Дело получалось очень серьезное. За некоторое время до исчезновения Стритера аудиторской службой были замечены некоторые нарушения в работе банка, о чем его руководство было поставлено в известность. Недостача в 10 миллионов исходила именно из отдела, где работал Джеймс, и накапливалась в течение пяти лет. Проще говоря, создавались фальшивые счета, благодаря которым по подложным документам из банка исчезали значительные суммы, якобы уходящие на оплату международных сделок, комиссионные за которые представляли тоже весьма лакомый кусок. Это стало возможным благодаря слабой компьютерной оснащенности банка, из-за чего создание поддельных счетов оставалось незамеченным, а проценты по липовым сделкам прирастали из года в год.
Совет директоров принял решение (как выяснилось впоследствии, ошибочное) организовать тайную частную проверку деятельности банка, дабы не создать паники среди вкладчиков. Расследование было произведено из рук вон непрофессионально, что не только нарушило секретность проводимой проверки, но и дало возможность нечистому на руки сотруднику замести следы. Когда же 27 апреля Джеймс Стритер исчез, ни у кого не возникло сомнений, что это именно он осуществлял махинации со счетами и присвоил себе кучу денег. Только после его стремительного исчезновения дело было, наконец-то, передано в руки полиции.
Однако ни многократные допросы его жены, ни тщательные проверки документов так и не выявили ни следов самого Стритера, ни пропавших денег. Скептики склонны считать, что Джеймс подготовил пути отступления давным-давно, а деньги были заранее надежно размещены в одном из зарубежных банков. Сторонники Стритера (а именно, его родители и брат) утверждают, что Джеймс явился лишь «козлом отпущения» и расплатился за чьи-то преступления. На самом же деле он, якобы был убит, для того чтобы снять подозрения с истинного злоумышленника. В защиту своей теории они предъявили написанное от руки послание, переданное по факсу Джеймсом из его рабочего кабинета в три часа дня в пятницу 27 апреля 1990 года своему брату в офис, находящийся в Эдинбурге.
В письме говорилось следующее:
«На чем бы ни настаивала полиция, — заявил Джон Стритер, — мой брат ни за что не отправил бы мне подобного письма, если собирался покинуть страну в тот же вечер. У него было достаточно других способов отвести от себя подозрения. Скорее, тогда бы уж он напомнил мне о нашем обещании погостить у него в мае и написал бы что-то вроде „увидимся через две недели“, а не „позвони, как только сможешь“. К тому же, зачем впутывать сюда отца? Он не смог бы обнадежить сразу двоих членов семьи скорой беседой, которая не могла состояться».
У полиции, однако, был более скептический взгляд на ситуацию. В основном она напирала на то, что в «Левенштейне» уже давно царила атмосфера подозрительности, и Стритеру было необходимо нейтрализовать повышенное внимание к его планам на выходные. Несмотря на предполагаемую секретность частного банковского расследования, большинство сотрудников обратили внимание на то, что все отчеты и сделки подвергаются тщательной аудиторской проверке. Естественно, в такой обстановке родилась масса слухов и домыслов: кто-то даже вспомнил, что незадолго до исчезновения Джеймса Стритера подозрения по некоторым документам падали именно на его отдел. Сам Джеймс занял выжидательную позицию, и как только понял, что проверка зашла достаточно далеко, тут же отправил брату факс, служащий своего рода дымовой завесой от следствия. Почти все телефонные сообщения, адресованные Стритеру, содержали приглашения на различные деловые мероприятия в апреле, мае и июне. Судя по показаниям жены Стритера, ее муж с начала апреля находился в приподнятом состоянии духа, стал необычайно общителен и просил ее как можно тщательнее готовиться к вечеринкам и приемам, список которых он составил вплоть до июля.
Полиция, однако же, была уверена, что Стритер действовал по тщательно продуманному плану. На это ее натолкнул тот факт, что секретарша Джеймса, видимо, находясь в курсе проводящейся секретной проверки банка, заполняла настольный дневник своего босса тщательней, чем обычно, отмечая даже незначительные частные встречи на длительное время вперед. Это относилось к периоду с апреля по июль 1990 года. Его брат тоже признает, что поведение Джеймса несколько изменилось: «Мы были удивлены изобилием различных приглашений на вечеринки, которые раньше Джеймс считал пустой тратой времени. Полиция считает это лишь приемом, чтобы усыпить бдительность окружающих. Все должны быть уверены, что по крайней мере до июля Джеймс будет на месте. Однако с этим можно поспорить. Будучи осведомлен, как и многие другие, о неприятностях в „Левенштейне“, брат стал чаще общаться с коллегами, доказывая, насколько судьба банка ему небезразлична. И, разумеется, он был не единственным сотрудником „Левенштейна“, тщательно ведущим дневник; кстати, большинство записей в нем носят исключительно деловой характер».
Семья Стритера неоднократно упоминала о его полной компьютерной безграмотности, выдвигая этот факт как доказательство его невиновности. «У Джеймса не хватило бы смекалки сфабриковать самую простую подделку, — утверждал Джон. — Его антипатия к современной вычислительной технике долгие годы служила предметом насмешек со стороны коллег. Он умел пользоваться лишь калькулятором и факсом, так что подозревать его в том, что он ухитрился перепрограммировать банковскую систему, — просто смешно. Где бы и когда он научился всем этим премудростям? Даже дома у него не было компьютера, и никто никогда не занимался обучением брата этому ремеслу».
Правда, кое-кто сомневался в компьютерной неотесанности Стритера. Имеются доказательства, что у Джеймса был роман с некоей Марианной Филберт, программисткой компании «Софтуоркс Лимитед». Именно эта компания занималась компьютерной безопасностью банка «Левенштейна» в 1986 году. Правда, с этой задачей «Софтуоркс» до конца так и не справилась. Однако очернители Стритера утверждают, что Марианна имела доступ к разработанной документации, хотя сторонники Джеймса, в свою очередь, отрицают даже сам факт их знакомства. Имел место роман или нет, во всяком случае, на момент обнаружения недостачи, Марианна проживала в Америке, куда уехала еще в августе 1989 года. С другой стороны, секретарша Стритера утверждает, что он вполне сносно работал на компьютере, когда несколько раз она заставала его за печатанием личной корреспонденции. Да и коллеги Джеймса упоминают о том, что он довольно уверенно обращался с распечатками. Одна из сотрудниц даже вспомнила, как Стритер моментально обнаружил допущенную ею ошибку и заметил при этом буквально следующее: «С этой системой может работать каждый дурак. Знай нажимай себе на кнопки».
Тем не менее, автор данной книги считает, что в деле исчезновения Стритера остаются без ответа несколько вопросов. Если предположить, что он все же виновен в присвоении 10 миллионов фунтов из банка «Левенштейн», то каким образом ему удалось узнать, что расследование будет передано в руки полиции именно 27 апреля? Сами полицейские считают, что Джеймс собирался скрыться в тот момент, когда его преступление станет достоянием общественности, и то, что его исчезновение совпало с заседанием совета директоров банка, является простым совпадением. Но, если это действительно так, зачем ему понадобилось выжидать полтора месяца, пока шло секретное частное расследование? Скорее всего, он имел доступ к документации руководства банка, хотя полиция это отрицает. Иначе откуда было ему знать, что расследование ведется непрофессионально и вряд ли достигнет каких-либо положительных результатов? Кроме того, становится несколько не похожим на совпадение то, что, судя по записям в деловом дневнике Стритера, последние выходные в апреле являлись единственными, когда его жена находилась вне дома. Именно в эти дни она гостила у своей матери и, таким образом, Джеймс (или кто-то другой) имел целых два дня, чтобы исчезнуть, прежде чем это стало известно остальным.
Полиция не согласна с такой версией и полагает, что данный день был выбран для побега потому, что во время уик-энда действия Стритера не контролировались. Она уверена также и в том, что Джеймс скрылся бы в любом случае, вне зависимости от того, к какому решению пришел бы совет директоров на своем заседании; правда, они не обратили внимания на отношения Стритера с его собственной женой. По словам Кеннета, брак Джеймса можно было считать неудавшимся также и потому, что оба супруга ставили работу выше своих чувств: «Если бы Джеймс сказал, что ему требуется улететь на Дальний Восток в пятницу на деловую встречу, которая состоится в ближайший понедельник, его жена даже не обратила бы на это внимания. Вот такая у них была семейная жизнь. Ему вовсе не обязательно было выбирать те дни, когда ее не было дома. Присутствие супруги не смутило бы Джеймса».
Полиция предпочла проигнорировать и факсовое сообщение, присланное Джеймсом своему брату: «Уик-энд я собираюсь провести дома. Позвони, как только сможешь. С папой я обещал связаться в обед в воскресенье. Привет. Джеймс». Тот факт, что Джон звонил брату и, не дождавшись ответа, не был удивлен отсутствием Джеймса, можно было предвидеть. Правда, остается неясным, зачем человек, виновный в такой крупной краже, стал бы затевать подобную игру с родственниками. Особенно непонятной становится вся затея, если учесть, что Джеймс действительно обещал отцу позвонить ему в воскресенье (это подтверждается и словами самого Кеннета, и показаниями детектора лжи), а Джон принимал активное участие в обсуждении бронирования банкетного зала для рубиновой свадьбы родителей. Правда, если бы Джон и Кеннет были более настойчивы и попытались все же соединиться с Джеймсом, как и было оговорено, то, может быть, об исчезновении Стритера стало бы известно немного раньше.
Семейство Стритер в защиту сына выдвигает некую теорию заговора. По их предположению выходит, что некая личность, занимающая более высокое положение, чем Джеймс, и имеющая доступ к секретным документам, не пожелала своего разоблачения. Однако никаких доказательств Стритеры не смогли представить, и их стремление оставить имя сына незапятнанным кажется безнадежным. Как ни печально, версии о заговорах более уместны в художественной литературе, нежели в жизни. При объективном рассмотрении фактов становится понятным, что Джеймс Стритер все же украл эти десять миллионов фунтов, а потом сбежал, оставив свою семью пожинать горькие плоды своего предательства.
* * *
Несмотря на то, что семейство Стритер с этим не согласно, следует признать, что и Джеймс Стритер, и Питер Фентон добровольно исчезли из поля зрения остальных людей. Оба они были зрелыми мужчинами и имели семьи. Их исчезновение вызвало бурную реакцию, в результате чего были начаты тщательные расследования. Однако этого нельзя сказать о следующих примерах, касающихся «пропавших без вести». Здесь я имею в виду Трейси Дживонс, беспокойную пятнадцатилетнюю девушку с опытом проститутки, и Стивена Хардинга, дебильного семнадцатилетнего подростка, неоднократно обвинявшегося в угоне автомобилей…
Глава вторая
Через полгода, в середине промозглого холодного декабря, когда знойный жаркий июнь сохранился лишь в воспоминаниях горожан, миссис Пауэлл позвонил журналист из «Стрит», самобытного политического журнала, отличающегося левыми взглядами. Они собирались опубликовать в ближайшем номере статью о нищих и бездомных, и интересовались, не согласится ли миссис Пауэлл дать небольшое интервью, посвященное Билли Блейку. Журналист назвался Майклом Диконом.
— Откуда у вас номер моего телефона? — подозрительно спросила женщина.
— Ну, его было не так сложно узнать. Полгода назад ваше имя и адрес мелькали во всех газетах, а у нас имеется телефонная книга.
— Я ничего нового не смогу рассказать вам, — хмыкнула миссис Пауэлл. — Полиции известно о нем куда больше, чем мне.
Однако журналист проявил изрядную настойчивость:
— Это не займет много времени, миссис Пауэлл. Может быть, я все же загляну к вам, скажем, завтра вечером? В восемь часов вас устроит?
— И что же вы хотите узнать о нем?
— Все, что вы сможете нам поведать. Я нахожу эту историю весьма трогательной. Кажется, никто не проявил участия к Билли, кроме вас. В полиции сказали, что вы взяли на себя даже оплату похорон. Зачем?
— Я чувствовала, что чем-то обязана ему. — Наступила короткая пауза. — А вы не тот самый Майкл Дикон, который сотрудничал раньше с «Индепендент»?
— Да.
— Я очень жалела, что вы ушли оттуда. Мне нравится, как вы пишете.
— Спасибо. — В его голосе прозвучало удивление, ясно дающее понять, что комплименты для него большая редкость. — В таком случае, может быть, мне удастся убедить вас дать мне интервью? Вы остановились на том, что чем-то обязаны покойному.
— Да, но дело в том, что журнал «Стрит» мне нравится гораздо меньше, мистер Дикон. «Стрит» славится тем, что зарабатывает себе политический капитал, а я не хочу в этом участвовать.
На этот раз замолчал Дикон, которому предстояло срочно поменять стратегию ведения разговора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41