– Я выпущу из тебя кишки, – проревел он, – и твоего гаденыша-зятя, а потом покажу твоей сучке, кто здесь хозяин!
Однако слова негодяя, вместо того чтобы напугать противника, произвели на Хэла прямо обратный эффект, и он всем своим весом навалился на руку Леннокса. От такого напора его противник потерял равновесие, поскользнувшись на заиндевевшей крыше, и отступил, после чего принялся искать возможности для новой атаки.
Желая отвлечь Леннокса, Хэл ринулся вперед, используя массу своего тела и хитрые приемы, которым научился в речных портах. Их клинки снова скрестились, и когда Хэл пригнулся, нож Леннокса скользнул по его щеке, пройдя над старым шрамом. В тот же момент он наступил на ногу Леннокса и полоснул его ножом по руке.
Леннокс с проклятиями отскочил под прикрытие большой клети с курами, Цицерон, рыча, кинулся за ним; Хэл тем временем обошел клеть с другой стороны. Выглянув из-за угла, он увидел, что Леннокс, отбиваясь от Цицерона, стоит на небольшом открытом участке и в двух футах за его спиной в крыше прачечной темнеет дыра с неровными краями, сквозь которую виднеются бочки с водой, выпускные трубы и край навесной палубы, плавно сбегающей к гребному колесу. Теперь они находились так близко от кормы, что Хэл воспринимал вибрацию гребного колеса как удары своего сердца.
Под ногами раздавался стук дверей – это товарищи Хэла выбегали из своих кают, спеша ему на помощь. В лучах утреннего солнца поблескивали натянутые по обе стороны балансировочные цепи.
Цицерон с неистовым лаем бросался на Леннокса, оттесняя его к краю крыши, и когда негодяй инстинктивно попятился, то оступился и провалился в прачечную. Чтобы установить падение, он попытался ухватиться за край крыши, но дерево под его пальцами начало крошиться, и, разразившись потоком ругательств, он исчез из виду.
Придерживаясь за резной карниз для устойчивости, Хэл спрыгнул на навесную палубу, и тут же ему навстречу вышел Леннокс; одновременно с мостика послышалась громкая брань Розалинды, и «Красотка» вильнула влево, вероятно, огибая корягу. Затем Розалинда, исправляя курс, резко заложила руль вправо.
Леннокс пошатнулся и опустил нож. В тот же миг Хэл, пользуясь возникшей заминкой, зажав в зубах лезвие своего арканзаса, подпрыгнул и схватился обеими руками за балансировочную цепь, а затем, раскачавшись на ней, с силой ударил Леннокса ногами в грудь.
Отлетев назад, Леннокс свалился с палубы, исторгая громкие проклятия, переросшие вдруг в нечеловеческий, леденящий душу крик. Потом все смолкло.
Гребное колесо «Красотки чероки» запнулось, словно буксуя, и судно задрожало, но вскоре вибрация прекратилась и колесо заработало в прежнем ритме. Судно безмятежно продолжало движение, купаясь в лучах утреннего солнца. Теперь за штурвалом стоял сам Хэл, а прибывшие на помощь матросы сгрудились вокруг него.
Передав штурвал одному из членов команды и держа нож наготове, Хэл подошел к ограждению палубы и перегнулся через корму, но увидел в воде лишь расплывающееся красное пятно, которое уносило течением.
Рядом с Хэлом собрались все его друзья и вместе с ним высматривали их общего врага, а Цицерон громко лаял, словно требуя, чтобы Леннокс явил свое лицо. Тем временем впереди по курсу возник новый завал из сбившихся в клубок деревьев и мусора.
Внезапно куча веток качнулась на волне, и ее края погрузилась в воду, а когда она вынырнула, с ней вынырнули две ноги в дешевых суконных штанах. Вода вокруг них сразу стала алой.
Это было все, что осталось от Леннокса, вернее от его тела. Миссури, забрав остальное, сама совершила суд над жестоким шантажистом.
– Хорошее судно никогда не станет терпеть на борту присутствие зла, – заметил Сэмпсон и убрал свой «кольт» в кобуру, а Белькур перекрестился.
– По крайней мере Розалинда сможет спокойно спать по ночам, – медленно произнес Хэл и, сделав глубокий вдох, подумал, что теперь у них с Розалиндой впереди целая жизнь.
* * *
Год спустя Хэл сидел в своей библиотеке в Нью-Йорке вместе с отцом и Уильямом. Когда-то этот большой городской дом в Манхэттене принадлежал родителям Розалинды, а теперь стал нью-йоркским пристанищем для нее и Хэла. Дом украшали произведения искусства и мебель, назначение которой состояло в том, чтобы служить человеку, а не быть объектом одобрения критиков.
Библиотека занимала огромное помещение в два этажа, заставленное доверху книгами в кожаных переплетах и статуями великих мыслителей. В одном углу располагался большой камин, в другом – камин поменьше. Возле каждого из каминов стояли кожаные кресла и старинные столики красного дерева; поверх дубового паркета лежали персидские ковры, играя яркими красками в свете алебастровых ламп.
Перед огнем на матрасике с монограммой сладко посапывал Цицерон. Тихо тявкнув, он перевернулся на спину и задергал лапами, словно преследовал во сне добычу.
Улыбнувшись собачьему счастью, Виола и Розалинда продолжили свою оживленную беседу; судя по приглушенному тону, они обсуждали беременность Виолы.
Розалинда старалась не показывать Хэлу, как радуют ее разговоры о скором появлении младенца. Сама она никогда не заговаривала с ним о детях и с искусством опытного игрока пресекала вопросы друзей на эту тему.
– Как бизнес, Уильям? – спросил Старик.
– Мог бы быть лучше, особенно армейские контракты. Спасибо за подсказку Пьерпонта Моргана насчет вероятности возникновения в конце года паники в деловых кругах. Я консолидирован ценные бумаги, как он и советовал, чтобы уменьшить риск остаться с обесцененным акционерным капиталом на руках.
– Я тоже, – сообщил Хэл. – Я распродал акции слабых железнодорожных компаний и сконцентрировался на преуспевающих. Кто бы мог подумать, что вся эта болтовня о том, какую железную дорогу речник менее всего хотел бы лицезреть, окажется столь полезной?
Мужчины дружно посмеялись над странностями ситуации.
– «Красотка чероки» уже начала ходить вверх по Миссури от Канзас-Сити? – поинтересовался Уильям.
– Да, сегодня утром, – ответил Хэл. – Она перезимовала в низовьях Миссисипи, занимаясь перевозкой хлопка. Сэмпсон также испробовал ее в качестве экскурсионного судна с посещением Нового Орлеана в последний день карнавала.
– «Красотка» необыкновенно элегантна. Думаю, она будет пользоваться популярностью, – заметил Старик.
– И приносить большие доходы. Мы сумели сохранить команду в полном составе на протяжении всей зимы, не отправляя никого в четырехмесячный отпуск.
– Отлично. Своими судами на Миссури и новым флотом в Чикаго ты скоро затмишь самого коммодора Вандербилта. Кстати, раз мы его упомянули, как вел себя коммодор во время завтрака, сын? – спросил Ричард.
Сын. Признание, прозвучавшее в этом простом слове, согрело Хэлу сердце.
– Он был очень вежлив. Уильям тихо присвистнул.
– Поразительно. Хэл пожал плечами.
– Бабушка Розалинды и мать коммодора, ставшая крестной матерью матери Розалинды, были лучшими подругами.
– Единственный человек, которого когда-либо уважал этот высокомерный гордец, – произнес Старик со вздохом и поднес ко рту чашку с чаем, по-видимому обдумывая значимость происшедшего. После смерти жены он сильно похудел и на его лице образовались глубокие морщины, но кожа постепенно приобрела здоровый цвет, и он стал намного бодрее.
Известие о беременности Виолы Ричард встретил с улыбкой.
– Полагаю, сегодня Вандербилт к нам присоединится, чтобы не упустить возможности отобедать с президентом и генералом Шерманом.
– Коммодор придет в «Перикл» по нашей инициативе.
– Так же как и Белкнап, – добавил Уильям. – Судя по всему, ваша беседа с ним насчет бухгалтерской книги Этериджа произвела эффект, сэр.
Старик приподнял брови.
– В самом деле?
– Он из кожи вон лез, стараясь убедить меня, что относится ко мне с величайшим почтением и надеется, что «Донован и сыновья» будут и впредь еще много лет обслуживать армию Соединенных Штатов. – Уильям хмыкнул. – Хотя я буду первым ирландским папистом, кто войдет под священные своды залов клуба «Перикл», он даже не посчитал нужным упоминать об этом.
Хэл и Ричард дружно рассмеялись, Уильям не замедлил к ним присоединиться. Женщины вскинули головы и тоже одобрительно заулыбались. От этого проявления семейной сплоченности Хэл ощутил прилив тепла.
Первым умолк Старик, вытирая слезы радости.
– Один Бог знает, какое удовольствие я получил, когда заставил этих надутых старых дурней принять тебя в клуб, Уильям.
– Я бесконечно благодарен вам, сэр. – Уильям протянул тестю руку, и некоторое время они не разнимали ладоней.
Старик определенно изменился – это был уже не тот человек, который не желал разговаривать с ослушавшейся его дочерью и ее мужем-ирландцем. Теперь он сам заставлял общество принять ирландца как настоящего члена его семьи. Хэл никогда не думал, что такая перемена возможна.
Разомкнув руки, мужчины взялись за чашки, словно устыдились чрезмерного проявления эмоций.
– Какой подарок ты приготовил Розалинде по случаю ее двадцатипятилетия? – негромко спросил Уильям.
– Бриллианты, – так же тихо ответил Хэл. – Она показала себя таким отличным коммерсантом, что мне захотелось преподнести ей нечто особенное. Я собираюсь вручить их сегодня, а не завтра, чтобы она могла надеть драгоценности на банкет.
– Великолепный подарок. Твоя жена будет довольна, – заметил Старик.
По спине Хэла пробежал холодок. В самом ли деле Розалинда будет довольна? Действительно ли это самый лучший подарок для нее?
– Да и твоя мать…
Тут Старик осекся. По негласному договору ни он, ни Хэл, ни Виола в семейном кругу никогда не говорили о Дездемоне. Публично они произносили приличествующие банальности, скрывая груз страшного предательства, который она им оставила.
– На прошлое Рождество я подарил Виоле ожерелье из аметистов и бриллиантов, – прервал неловкую паузу мелодичный голос Уильяма, но Хэл его не слушал.
Разве вкус матери является достаточной гарантией того, что и Розалинде это понравится? Дездемону волновала исключительно собственная красота и высокое положение в обществе, а дети были для нее лишь средством достижения успеха, а не объектом материнской любви и нежности. Она, ничуть не переживая, отворачивалась от сына, когда его наказывал отец.
Невозможно представить, чтобы и Розалинда поступала таким же образом. Она будет драться как тигрица, чтобы защитить свое дитя, что доказала, когда стояла насмерть, стремясь в целости и сохранности провести «Красотку чероки» по опасным водам Граблей Дьявола.
Она хочет детей, и он может подарить их ей. Но хватит ли ему смелости решиться на это? Поколения Линдсеев били своих сыновей с благой целью воспитания. При мысли увидеть свое несчастное, избитое чадо, истекающее кровью, у Хэла потемнело в глазах как от удара в солнечное сплетение. Сможет ли он нарушить традицию?
Ответ пришел сам собой. Он не будет одинок. Розалинда поможет ему перебороть наследственность, чтобы их дети не страдали. Хэл переместил взгляд на жену и прищурился. Может ли он пойти на риск? Вернее, может ли он продолжать отказывать женщине, которую любит больше жизни?
Обдумывая свои возможности, Хэл нервно забарабанил пальцами по подлокотнику кресла.
В тот вечер Розалинда изо всех сил держалась за столбик своей чипендейловской кровати красного дерева, пока Нелли О'Хара, младшая сестра дорогой Бриджит, затягивала ее корсет. Даже год спустя ее тело по-прежнему предпочитало простор мужской одежды, упрямо отказываясь принимать модные женские формы.
Нелли, не говоря ни слова, затягивала шнуровку. Как и ее покойная сестра, она была превосходной горничной, но в отличие от Бриджит старалась по возможности хранить молчание.
Прислонившись лбом к высокому столбику в изножье кровати, Розалинда закрыла глаза. Она была уже полностью одета, не хватало только перчаток и великолепного парижского платья. В прическе, украшенной блестящими накладными локонами, сияли бриллианты ее матери, по ногам мягко струился тонкий шелк нижней сорочки и юбок.
На сегодняшнем банкете она должна выглядеть лучше всех, ибо впервые предстанет перед обществом в роли миссис Генри Линдсей в городском доме Скайлеров в Манхэттене, куда ожидалось прибытие миссис Грант и миссис Шерман. Все старейшины нью-йоркского общества с энтузиазмом отнеслись к приглашению Розалинды. К счастью, Виола тоже обещала присутствовать.
Банкет устраивался в честь посвящения Хэла и Донована в члены «Перикла», самого старого и престижного частного мужского клуба Нью-Йорка. По традиции жены вновь принятых членов устраивали прием для жен постоянных членов, в то время как мужчины проводили официальную церемонию посвящения своих новых товарищей. Поскольку возглавлять церемонию согласились президент Грант и генерал Шерман, их женам надлежало находиться на женском банкете, что делало это событие наиболее значимым явлением года в жизни общества.
Почувствовав, что шнуровка корсета внезапно ослабла, Розалинда обернулась:
– Что ты делаешь, Нелли?
И тут увидела вскинутые брови мужа. Цицерон проворно вскочил на кушетку под портретом красавицы в бархате и перьях кисти Рейнолдса.
– Я не Нелли, а туго затянутая ты не сможешь свободно дышать. Мне больше нравится, когда ты мягче и нежнее, а твои податливые формы наполняют мои ладони.
Хэл был ослепителен в форме флотского офицера – в безукоризненно белой рубашке, хорошо отутюженных брюках из синей шерсти и начищенных сапогах. Не хватало только форменного кителя с золотыми галунами, но его великолепное тело с восхитительными мускулами являло неотразимое зрелище даже в рубашке.
Розалинда одобрительно вздохнула, ощутив прилив сладострастия, ставшего еще сильнее после года супружества. Ее грудь в клетке корсета немедленно затвердела.
Она отвернула лицо к кровати и закрыла глаза. Через несколько минут она должна спуститься вниз. Капитан Линдсей, вероятно, уже мерил зал шагами в ожидании Хэла; Уильям и Виола тоже к нему присоединились. С минуты на минуту начнут прибывать гости, выстраиваясь в шеренгу для встречи первой леди.
– Хэл, – осторожно возразила она, – мне нужно одеться. Ты должен уехать с капитаном и Уильямом до того как начнут собираться дамы.
Глаза Хэла заискрились.
– В самом деле? – Он обнял ее и поцеловал в щеку.
– Ну, Хэл, пожалуйста… – Слова Розалинды прозвучали как просьба продолжать. – Ты можешь помять мою одежду…
В этой фразе было больше убедительности, но меньше энтузиазма.
Он поцеловал ее в шею, в то место, которое особенно любил, и Розалинда ахнула, почувствовав, как ее опалил огонь страсти. Она инстинктивно задвигала бедрами.
– Вот и умница. – Хэл пробежал по ее шее языком, легонько покусывая.
Розалинда приподнялась на цыпочки, реагируя на зов плоти. Ее соски, казалось, вот-вот прорвут броню корсета. Когда Хэл заключил ее груди в ладони, она затрепетала.
Он играл с ее сосками, ласкал и разминал их, пока Розалинда не ощутила, что находится на грани безумия. Прижавшись лбом к прохладе красного дерева, он старалась направить мысли в другое русло и думать о чем угодно – о цене на уголь, о пугающем количестве шампанского, заказанного для банкета, о твердом заде Хэла…
О Боже, только не это!
Хэл вынул ее грудь из корсета.
– Дивное сокровище. Любой мужчина сочтет за счастье подержаться за них.
– Хэл, я люблю тебя, но… – Розалинда застонала. Ее бедра затрепетали, и между ног проступила роса.
Хэл потерся о ее тело, и сквозь шелк белья Розалинда ощутила содрогание его плоти. Так сквозь доски палубы чувствовалось биение о воду гребного колеса «Красотки чероки».
Розалинда снова застонала и подняла ногу, чтобы обвить вокруг его ноги; тогда Хэл еще сильнее притянул ее к себе, шепча что-то невнятное. Сквозь тонкую преграду нижних юбок грубая ткань его брюк щекотала нежные складки ее женской сущности, но теперь ей этого было мало.
– Хэл, пожалуйста, дай мне кончить, – взмолилась Розалинда, нимало не заботясь, что горничная может ее услышать.
Хэл хрипло засмеялся и вскинул ее юбки.
Изогнувшись, Розалинда бесстыдно расставила ноги, давая ему возможность овладеть ею.
Волна любви, глубокой и могучей, как Миссури в период полноводья, захлестнула ее.
Розалинда застонала, изгибая спину и насаживая себя на его великолепный кол.
– Я люблю тебя, мой моряк!
Хэл продолжал работу бедер, погружаясь все глубже, и ее лоно призывно запульсировало.
Откинув назад голову, Хэл застонал, работая с напором и силой шатуна, который заставлял крутиться гребное колесо «Красотки».
Схватившись двумя руками за столбик кровати, Розалинда покачивалась из стороны в сторону. Внутренний жар усиливался, грозя взрывом.
Она снова и снова повторяла его имя, и ничто, кроме него, в этом мире больше не имело значения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33