Минуту спустя «Красотка чероки» прибавила ход. Дрожание судна усилилось.
Розалинда прикусила губу, чтобы не всхлипнуть, и закрыла глаза. Течение реки, похоже, не уступало силе волн пролива Лонг-Айленд в ту ужасную ночь. Если паровые котлы «Красотки» взорвутся, не выдержав нагрузки, то она вместе с другими пассажирами утонет в этом потоке.
– Песчаная коса осталась позади, Белькур, – заметил Хэл и, почти вплотную придвинувшись к Розалинде, улыбнулся одними уголками губ.
Постепенно под влиянием его восхитительного запаха и тепла панический страх Розалинды отступил. Каким-то чудом она сумела себя заставить снова посмотреть на воду. Зазвучал наигрываемый на каллиопе веселый танцевальный мотив.
Теперь «Красотка чероки» скользила вверх по течению, рассекая водную гладь как нож масло, и вибрация почти не ощущалась. Судно спокойно проплыло между каменными быками моста, а вскоре шпили храмов Канзас-Сити стали медленно исчезать из виду и Розалинде показалось, будто они плывут в края, еще не тронутые цивилизацией.
В окна рубки долетало монотонное пение матросов, перемежающееся приказами помощника капитана, и Розалинда наконец вздохнула свободнее. Впервые со дня смерти матери и братьев она, отчаливая от берега, не заперлась в каюте, уткнув в подушку залитое слезами лицо.
Хэл отодвинулся от нее и повернулся к Виоле, которую, похоже, все интересовало на судне. Розалинда сожалела, что не может разделить с ней ее любопытство. Все же она внимательно слушала ответы, надеясь, что, возможно, в будущем ей, ученику штурмана, пригодятся эти сведения.
Донован молча наблюдал за женой; жесткую линию его рта смягчала легкая улыбка; даже Цицерон начал исследовать свой новый мир, обнюхивая все углы в рубке.
Час спустя «Красотка» миновала реку Канзас. Болтая с Виолой, Хэл привалился к боковому окну и теперь напоминал отдыхающего льва. Донован, прихлебывая кофе, следил за парившим в небе ястребом.
Двумя палубами ниже мерно работали двигатели, и Розалинда стала думать обо всех известных ей механических чудесах.
Она почти забыла, что находится на борту судна, когда в салоне под ними мелодично пропел колокол.
– Время завтрака, – объявил Хэл. – Ты, наверное, проголодалась, Виола?
– Вовсе нет. Ты еще не рассказал мне о течениях на подходе к Форт-Бентону…
Донован кашлянул.
– Любовь моя, ты обещала, что будешь хорошо есть во время путешествия.
Виола покраснела.
Очарованная ее реакцией, Розалинда прищурилась.
– Может, мне лучше позавтракать у нас каюте, Уильям, где ты сможешь покормить меня с ложечки? – Тон Виолы был полон скрытого значения.
Донован улыбнулся и поцеловал ее пальцы.
– Почту за честь. Прошу простить нас, джентльмены.
– Конечно, – усмехнулся Хэл.
– Ах как воркуют эти влюбленные голубки! – усмехнулся Белькур, когда Донованы покинули капитанский мостик.
– Что правда, то правда. Приятно видеть их такими, а не препирающимися, как другие семейные пары. – Хэл с минуту наблюдал за течением реки. – Ладно, мы с Карстерсом будем в моей каюте. Ему еще нужно многое усвоить, прежде чем я подпущу его к штурвалу.
Белькур кивнул.
– Не беспокойся насчет «Красотки», мы с Маккензи о ней позаботимся.
Насвистывая песенку Стивена Форстера о речном кораблике, Хэл начал спускаться по трапу на навесную палубу; Цицерон не отставал от него, счастливо повизгивая.
Розалинда молча шла следом, стараясь не смотреть на широкие плечи Хэла, узкие бедра и мелькавшие перед ней мускулистые ноги. Она уже затруднялась сказать, что в большей степени лишало ее присутствия духа: этот мужчина или быстрое течение реки?..
На бойлерной палубе было гораздо теплее, чем в рубке, поскольку она находилась непосредственно над котельным отделением. На лбу Розалинды выступили капли пота, пока она следовала за Хэлом вдоль большого салона с каютами. По мере их продвижения к корме, где взбивало воду гребное колесо, дрожь судна возрастала, но ни жара, ни вибрация не могли заставить Розалинду выбросить из головы мысли о мускулах, спрятанных под прекрасным костюмом Линдсея. Открыв дверь каюты, Хэл дал знак Розалинде, и она не заставила себя уговаривать – вошла первой.
Каюта оказалась просторной, почти шестнадцати футов в ширину, и с большими окнами по обе стороны от наружной двери. В углу стоял умывальник, в то время как центральное место занимала огромная бронзовая кровать. Кресло розового дерева и такой же комод составляли остальную часть обстановки. На полу лежал богато украшенный восточный ковер, над кроватью тянулся ряд крючков для одежды. Стены, шторы на окнах, полностью задернутые, и постельное белье – все было белоснежным. Каюта поражала элегантным убранством, почти таким же великолепным, как частный железнодорожный вагон ее родителей, и полностью заслуживала чести называться апартаментами владельца первоклассного корабля.
Плотно притворив дверь, Хэл повесил шляпу на крючок.
– Я велел принести раскладушку для тебя, – сообщил он, и Розалинда прыснула.
– А Цицерону ты это объяснил?
Хэл опустил взгляд, и его брови поползли вверх: Цицерон с остервенением трепал одеяло и простыни раскладушки с очевидным намерением довести их до уровня бахромы.
Розалинда зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться.
– Ах ты маленький жалкий… – заговорил Хэл. Цицерон тут же улегся посредине своего нового лежбища, взглянул на хозяина, зевнул и положил голову на лапы.
Розалинда, чуть не даваясь от смеха, обернулась, и Хэл обнял ее за талию. Она тут же прильнула к нему, и он поцеловал ее в волосы, потом в шею.
Розалинда в отчаянии сомкнула колени, чтобы не обмякнуть в его объятиях. Сзади сквозь ткань брюк она отчетливо ощущала крепость его налитой плоти, и под грубым полотном рубашки у нее тут же набухли соски.
– Ты согласишься спать в моей постели? Сквозь шум машин его голос был едва слышен.
– Но… мы не можем, – пробормотала Розалинда, пытаясь сохранять благоразумие. – Люди узнают.
Хэл фыркнул:
– Ученик делает то, что приказывает учитель. Эта раскладушка – единственная на судне и поставлена специально для тебя по моему приказу. Все будут думать, что ты спишь на ней, если ты будешь вести себя достаточно тихо, – продолжал Хэл, скользя по ней руками. – А я не стану целовать тебя в губы. Хотя соблазн велик, синяки могут выдать в нас любовников. В остальном, я уверен, мы сможем продолжать свои шалости, а окружающие будут видеть то, что мы им представим. – Хэл нежно подул на жилку, пульсирующую у нее на шее, и Розалинда, застонав, расставила ноги, повинуясь напору его колена. – Тебе хорошо, Розалинда?
– А что Эзра?
– Мы старые друзья, и он ничего не скажет, даже если я пересплю с Клеопатрой. – Взяв в ладони ее груди, Хэл легонько помял в пальцах соски.
От сжигавшего ее сладострастия Розалинда задрожала и запрокинула голову.
Хэл провел языком по ее уху.
– Ты согласна?
– О Боже, разве я могу сказать «нет»?
– Хорошая девочка. – Хэл повернул ее к себе лицом и, расстегнув ворот рубашки, поцеловал ямку на шее.
Розалинда вздрогнула и обхватила его голову, балансируя на грани здравомыслия. Ее грудь налилась твердостью.
– Тебе лучше снять одежду, чтобы мы ее не помяли.
Это предложение вызвало у Розалинды в животе судорожные спазмы. Должно быть, она ответила что-то в знак согласия. Хэл мгновенно снял с нее верхнюю одежду, сапоги и пистолеты.
– Когда-нибудь у меня будет возможность заняться этим на досуге. – Он аккуратно развесил ее одежду на крючки. – Но сегодня я хочу пить твой нектар как утренний кофе.
Розалинда поперхнулась и покраснела, не в состоянии вымолвить ни слова. Раньше она и предположить не могла, что когда-нибудь утратит способность к членораздельной речи.
Хэл провел пальцем вниз по ее щеке, она инстинктивно поцеловала палец. Тогда он улыбнулся ленивой улыбкой предвкушающего трапезу хищника.
Розалинда приподняла ему навстречу бедра, давая возможность стащить с себя нижнее белье, однако Хэл не стал этого делать и приложил ладонь к ее паху поверх ткани. Тепло его пальцев опалило ее огнем, поднявшимся горячей волной вверх по позвоночнику.
– Ты истекаешь соком, дорогая. Не пора ли мне его испить? – Он пощекотал ее интимное место. Розалинда перестала дышать и лишь еще выше приподняла бедра. – Это и есть твой ответ?
– Да, – прохрипела она.
– Какая ты у меня умница, – похвалил Хэл и тут же уложил ее спиной на большую кровать, стянул с нее штаны, затем нижнюю рубашку и побросал все это на кресло.
Теперь Розалинда лежала во всем своем великолепии на безукоризненно чистом покрывале, и Хэл пожирал ее взглядом. При виде нескрываемой страсти в его глазах ее желание спрятать наготу мгновенно улетучилось. Впервые Розалинда осознала всю полноту власти женщины. Она осторожно изогнулась, выставляя себя напоказ.
Хэл зарычал, и выпуклость его стала рельефнее. Воспользовавшись его реакцией, Розалинда поиграла своими сосками, отчего они стали тугими и спелыми, как ягоды.
Не в силах больше терпеть, Хэл со стоном принялся срывать с себя одежду, а Розалинда урчала в предвкушении, ощущая, как к ее влагалищу подступает волна наслаждения.
Оставшись в одних брюках, Хэл опустился перед ней на колени и, подтянув ее к себе, раздвинул ей ноги, раскрывая ее перед собой, как персик. Когда его язык пробежал по ее складкам, по ней прокатила волна дрожи.
Его пальцы исследовали Розалинду, раздвигая и сжимая лепестки бутона; он играл с ней, растягивал, лизал нежную кожу, пока ее не стала бить дрожь от малейшего прикосновения. Внутренний жар нарастал, проступая росой. Хэл продолжал ласкать ее, и когда его язык достиг средоточия всех ощущений, она снова вскинула бедра, а он принялся легонько терзать ее зубами, пока она не начала всхлипывать. В конце концов Розалинде пришлось зажать рот рукой; она боялась, что перекричит гул двигателей и голоса завтракающих в салоне пассажиров.
Чтобы притянуть Хэла ближе к себе, Розалинда обняла ногами его голову, а когда он взял в рот, смакуя, как конфету, ее самую нежную точку, ее накрыла волна удовольствия.
Хэл промычал что-то нечленораздельное, но продолжал свою пытку. Его искусные руки и рот дразнили ее, напоминая, что он упивается ею. Теперь стук двигателей казался ей тише, чем пульсация крови в жилах.
Один его палец скользнул внутрь, дразня ее нервы и мышцы, второй украдкой кружил вокруг потайного входа, увлекая ее в игру куда более заманчивую, чем те, которым она предавалась, когда сама исследовала свою анатомию и мечтала о любовнике, который знал бы толк в запретных соблазнах.
Напряжение все нарастало; каким-то чудом Розалинде удалось найти в себе силы, чтобы не кончить и не закричать, хотя ни о чем другом она не могла думать.
Неожиданно Хэл поднялся, и Розалинда посмотрела на него большими от удивления глазами, сконфуженная и несчастная. Его брюки торчали, как будто внутрь засунули кол. Глядя на этот выразительный знак, она непроизвольно облизнула губы.
В синих глазах Хэла блеснул огонь ненасытного желания, и когда он перевернул Розалинду на живот, она содрогнулась от предвкушения.
С хриплым смешком он приподнял ее за плечи и подложил ей под голову подушку. Вторая подушка отправилась под бедра, после чего он завис над ней и погладил ягодицы. Потом его шершавые пальцы соскользнули в складки и нащупали наиболее уязвимое место.
– Боже милостивый, ты способен соблазнить монашку, – ахнула Розалинда.
– Ты мне льстишь, – прозвучал над ней хриплый голос. – Хэл театрально поклонился и принялся кружить у ее входа, дразня призраком грядущего наслаждения.
Розалинда со стоном зарылась лицом в подушку, боясь, что если она увидит хищное выражение его глаз, то у нее начнется истерика.
К счастью, тут на смену пальцам подоспела другая часть его тела, затянутая в мембрану кондома. Розалинда снова застонала, издав низкий грудной звук. Ее грудь ныла, соски горели, и она потерлась об одеяло, испытывая недостаток в дополнительной ласке.
Хэл еще шире раздвинул ей ноги, и она затрепетала в предвкушении скорой развязки. Одним быстрым движением он вошел в нее, и это положило конец его сдержанности. Крепко оседлав Розалинду, он припустил галопом; его сердце колотилось как бешеное, дыхание стало прерывистым.
Розалинда стонала в подушку, умирая от неистовости желания; кровь, пульсировавшая в жилах, требовала большего, и оргазм приближался.
Ее внутренние мышцы ритмично сжимались, постепенно набирая темп, и тут Хэл зарычал, вздрогнул и кончил, извергнув семя могучими толчками.
Сопротивляться наслаждению у него не было ни силы, ни желания, и Розалинду тоже подхватила волна восторга, вознося на вершину экстаза.
Глава 8
Хэл повернулся на бок, увлекая Розалинду за собой, и она прильнула к нему непринужденно, все еще подрагивая от эха страсти: такая гордая, сдержанная леди во всем, кроме постели.
При этой мысли Хэл обнял ее еще крепче. То удивление, которое она выразила, поддаваясь стремительной, глубокой чувственности, многое сказало ему о ее неопытности. Резерфорд, возможно, и лишил ее девственности, но не затронул певчих струн; однако это не объясняло до конца ее реакции на него. Хэл никогда не стремился соблазнять девственниц, даже если они не требовали от него вступления в брак; зато его всегда привлекали опытные партнерши и приятные, но кратковременные связи. Он тщательно отбирал любовниц по внешности, речи и чувственности, обольщал и проводил день или два в смерче сладострастия, а потом расставался с ними и никогда не испытывал желания повторить опыт.
А вот Розалиндой он никак не мог насладиться. Через десять дней они доберутся до Омахи, через шесть недель – до Форт-Бентона, и уж к этому-то времени она наверняка ему наскучит. Наверняка.
А пока он должен уберечь ее от этого подонка Леннокса. От нее требуется лишь одно – вести себя как ученик штурмана, обедать за одним столом с офицерами, тогда как он будет есть с Виолой и Донованом.
Хэл поцеловал Розалинду в шею и, ласково шлепнув по бедру, встал.
– Какого дьявола? – Она села, недовольно сверкнув глазами.
Не отвечая, Хэл вышел и вскоре вернулся с влажным полотенцем. Слава Богу, Эзра умел держать язык за зубами, а горничная была его сестрой.
– Расслабься и позволь мне поухаживать за тобой. Потом мы начнем урок судовождения.
Он попытался уложить ее на спину, и после короткого сопротивления она откинулась назад на локтях, а Хэл начал аккуратно подмывать ее. Пискнув, Розалинда зажмурила глаза, и его губы дрогнули, но он сумел сохранить серьезное выражение.
– Я должна этому учиться? – спросила Розалинда некоторое время спустя.
Хэл кивнул и прополоскал полотенце.
– Ты здесь ученик штурмана – следовательно, должна вести себя соответствующим образом, иначе вызовешь подозрение.
– Вот черт! – Розалинда на мгновение закрыла глаза, потом быстро поднялась.
Храбрая леди, готовая учиться судовождению. Хэл слышал, как погибла ее семья. Сама она в ту ночь едва не утонула, и немудрено, что от одного вида корабля с ней случалась истерика. Даже сильный мужчина на ее месте мог сломаться.
Хэл начал одеваться, размышляя над тем, как лучше помочь Розалинде.
– Твой отец увлекался всякими механическими штучками, верно?
– Да. – Она грустно улыбнулась, застегивая рубашку.
– А ты?
– Да, сэр. Я обожаю звук отлично налаженного локомотивного двигателя и…
– Как насчет знакомства с хорошо налаженным паровым двигателем высокого давления?
В глазах Розалинды вспыхнули огоньки.
– А это возможно? Я раньше бывала только в местах, предназначенных для пассажиров. К тому же отец показывал мне двигатели паровозов, но не пароходов.
Хэл хмыкнул. Шикарный капитанский мостик «Красотки» не восхитил Розалинду открывающимся с него великолепным видом, каким многие хотят полюбоваться, а вот предложение посетить тесное грязное помещение машинного отделения вызвало у нее живейший отклик.
Розалинда взирала на шумный хаос с таким видом, словно вошла в сокровищницу Синдбада. Наконец она попала в знакомую обстановку.
Повсюду на палубе высились штабеля груза; свободным оставалось лишь место для паровых котлов и кочегаров. В носовой части корабля на удивительно маленьких основаниях стояли три цилиндрических паровых котла в тридцать футов длиной; в каждом имелась дверца, за которой бушевал огонь. Металл вокруг дверец был раскален докрасна, свидетельствуя о высокой температуре в топках, куда то и дело кидали уголь черные, как эбеновое дерево, кочегары. У каждого котла стояло ведро с сосновыми шишками, и когда на деревянную палубу выпало несколько угольков, с ними тотчас разделались.
Здесь было жарко и шумно; палуба под ногами немного покачивалась.
Хэл похлопал Розалинду по плечу и повел вдоль ряда труб. Цицерон следовал за ними по пятам. В очень тесном помещении на носу их глазам предстал массивный двигатель с довольно старомодным рычагом и тарельчатым клапаном;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33