Он у нас кто? Главарь националистической банды. Хладнокровный убийца по идейным соображениям. Таким и должен предстать перед судом.
– А если расклеится? Начнет на суде от всего отказываться?
– А мы для чего? Он из клетки только таращиться должен и ни слова! Зачем ему, ярому противнику демократического режима, с судом сотрудничать? Чистосердечного нет? Нет. То есть не раскаялся. Значит, молчаливый афронт.
– Ясно. Тогда, может, мы его прямо там, в больнице, до суда подержим? С врачами я договорюсь, найдем какую-нибудь каморку, пусть выздоравливает.
– Хороший вариант. Только никто, главное – пресса, не должен знать, что он там, а то поднимут вой, что больного в суд тащим, еще и освидетельствование потребуют. Для всех он в «Крестах», в одиночке. И давай там поторопи с судом. Что адвокат?
– Стажер из коллегии. Сам всего боится.
– Государственного обвинителя назначили? Проследи, чтоб не сосунка какого-нибудь. Пылать негодованием должен! Клеймить и обличать!
Елисеев ушел исполнять. Как и положено: он, полковник, ставит задачи, а все остальные их исполняют. Причем, Стыров довольно потер руки, ни единая душа на свете и не догадывается, чью именно волю претворяют в жизнь службисты его подразделения. Президента? Правительства? Генералов? Вот вам! И полковник, выбросив над столом правую руку, рубанул себя по сгибу локтя ребром левой ладони, изобразив интернациональный жест, означающий в всем мире одно и то же – безусловное превосходство победителя.
* * *
Сегодня с утра Ване опять поплохело. Сильно, просто невыносимо, заболела отсутствующая рука. Как начала гореть от локтя, потом ниже, следом кисть скрутило и аж в ногтях запекло, будто под них кто стал иголки раскаленные вгонять. Это еще спросонья случилось, Ваня левой рукой, здоровой, правую хотел к груди прижать, побаюкать, как Катьку маленькую, когда капризничала. Сунулся, а возле ребер – пустота. А выше – культя. И тут снова так скрутило, что Ваня застонал во весь голос, почти заорал. Нет, наверное, все-таки именно заорал. Потому что прибежала медсестра: что? как?
– Рука... – хрипит Ваня, – так болит, хоть режь!
Медсестра странно на него посмотрела и позвала докторшу. А та, послушав Ваню, сказала странную фразу: «Фантомные боли» – и велела сделать укол. Засыпая, потому что боль вымотала хуже некуда, Ваня никак не мог понять, как так может быть: руки нет, а он ею мается.. Укол делают, и все проходит, хотя рука ведь новая так и не выросла? Как лечат то, чего нет? А как болит то, чего нет? На этот вопрос Ваня ответа не нашел. И потому что не знал, и потому что размышлять у него всегда получалось плохо, а уж в таком состоянии тем более.
Когда он второй раз проснулся, санитарка напоила его киселем. Кисленьким таким, розоватым. Вкусным. Мать дома кисель никогда не варила. А вот бабушка в детстве – часто. Нарвет смородины в огороде и заварит кисель. Ваня пьет, а ягоды прямо на языке лопаются! Кислые, щекотные. Объедение!
– Ну, что, Иван, как себя чувствуешь? – Следователь Зорькин. – Говорят, на поправку пошел? Скоро переводить тебя будем.
– Куда? – Ваня аж затрепетал. – Домой?
– Домой? – нехорошо улыбнулся следователь. – Твой дом теперь – тюрьма. И только от тебя зависит, сколько ты там пробудешь. Расскажешь на суде все честно – скостят срок, будешь запираться – на всю катушку отмерят, не поглядят, что ты без руки.
– Чего говорить-то? – мрачнеет Ваня. – Не знаю я ничего. Не помню.
– Не помнишь? Ну, допустим. А кто такие скины, помнишь? Ты же скинхед, так?
– Так, – кивает Ваня.
– Ну! Значит, знаешь, за что борешься. За что?
– За родину, за Россию.
– А чего за нее бороться? Она тысячу лет была и еще столько же будет. Кто на нее посягает?
– Черножопые! – выплевывает Ваня ненавистное слово, вкладывая в него всю ненависть. – Жиды и большевики.
– Во как! – удивляется Зорькин. – Ну, жиды, то есть евреи, понятно. Они есть и будут, как и любой другой народ, а большевики-то откуда?
– Оттуда! – В Ваниной голове сами собой возникают фразы, слышанные миллион раз в организации, заученные наизусть, как главы из школьных учебников. – Жиды и большевики Россию продали. Когда мы придем к власти, всех перестреляем и перевешаем!
– За что?
– Типа, вы не знаете? – Ваня смотрит на следователя с недоверчивым сожалением: включил дурку и думает, что всех обхитрил. – Все беды России от большевиков. А большевики – это жиды. Про еврейский заговор даже в школе проходят. Весь мир хотят захватить! Они и устроили революцию.
– А почему именно у нас, в России? Не в Америке, например?
Зорькину, Ваня видит, страшно интересно с ним разговаривать. Как про жидов базар пошел, так следак и про организацию забыл, и про драку. Видно, тоже из сочувствующих, только показать не может, стесняется.
– Да потому что Америка сразу под них легла. И только истинно русские им сопротивлялись. Царь жидов в резервации, как индейцев, селил, в институты не пускал, жениться на русских не разрешал, вот они и озлобились. Думали, царя скинут и сами заживут как цари. А в России богатства сколько! Нефть, золото, бриллианты! Все забрать хотели! Ленина к нам заслали.
– Ленин разве тоже жид?
– А кто? – Ваня уничижительно хмыкает. – Самый натуральный! И Карл Маркс, и Энгельс, и Троцкий, и Дзержинский – все жиды! Всех их к нам из-за границы заслали. Ленина из Финляндии, Дзержинского из Германии, Троцкого из Мексики.
– А Карл Маркс?
– Он из Германии всем руководил, типа масона. Если б не Сталин, кирдык бы России!
От последней Ваниной фразы очечки следователя подпрыгнули на лоб и упали на пол.
– А Сталин – не жид? – странно севшим голосом интересуется он.
– Сталин – осетин, алан по-правильному, то есть ариец, как и мы, русские.
– А мы – арийцы?
– А кто? – Следак начинает вызывать у Вани чувство жалости. Ничего мужик не знает. Ничего! Жертва совковой пропаганды, как и его мать. – Русские – самые первые арийцы, а уж немцы потом от нас пошли. Только они про своих предков всегда помнили, а у нас эта информация была засекреченной. Даже чухню про Дарвина придумали, будто мы от обезьян произошли, чтоб никто не вспомнил, кто мы есть на самом деле.
– А на самом деле мы...
– Арийцы! Суперраса! Белая сила. Хозяева жизни.
– Ладно... – Следователь, видно, справился с волнением и теперь снова смотрит на Ваню во все глаза. – А почему тогда ариец Сталин столько русских уничтожил?
– Бред! Коммунячьи выдумки беспонтовые! Он жидов мочил реально, чеченов в Сибирь выселял, татар с башкирами прижал, чтоб не рыпались. Хотел Россию восстановить, от большевиков ее очистить.
– Разве? Сталин ведь сам был большевиком и коммунистом. Как-никак, генеральный секретарь компартии.
– Ха! – Ваня открыто потешается над неосведомленностью и наивностью следака. – Если б он сразу раскрылся, его бы кокнули – и все. А он план выработал и четко маскировался. Сначала к жидам в доверие вошел, чтобы их всех уничтожить, после за черножопых взялся и всем говорил, что сам грузин. Если б его Хрущев не отравил, он бы всю Россию очистил. Прикольный был мужик. Реальный.
– А русских-то он зачем уничтожал?
– Это не он, это Берия. Был такой черножопый, не слыхали? Сталин потом его расстрелял, когда узнал.
– Ладно... – Следователь встает и отходит к окну. – А Гитлер? Если вы за Сталина, то почему превозносите Гитлера? Ведь Сталин с ним воевал?
– Да Сталин не хотел. Он же с ним мирный договор подписал. Сталин думал, что Гитлер всех жидов в Европе перебьет, землю очистит. Они вместе придумали создать рейх белых людей, великую страну арийцев. Гитлер же все правильно начал. Он крутой был! За белую расу жизни не жалел, понимал, что землю надо освободить от жидов и черножопых, иначе всем арийцам – конец. Он много успел, но не все. Если б его не подменили, он бы чистку закончил.
– Подменили? В каком смысле?
– Ха! Да про это всем известно! Ему жиды подсунули телку, Еву, еврейку, она его отравила, а вместо него поставили двойника. Этот двойник вообще отморозком был, он вместо жидов стал славян мочить, на нас войной пошел. Все идеи Гитлера переврал, а жиды и рады стараться, разорались: фашизм, фашизм! Прикиньте, вот она жидовская натура: сами все сделали и на невиновных свалили! Ну, Сталин, когда понял, что это не тот Гитлер, с которым он скорефанился, разозлился, ужас! И как начал их мочить! Тут уже союзники наши перепугались, англичане, американцы, они же в курсах были, что Гитлер – двойник. Ну и чтобы Сталин всю Европу не занял, свои войска двинули, типа, на подмогу. Короче, в войне мы реально победили, но жиды против Сталина ополчились, поняли, что он все знает. В общем, траванули его. Про дело врачей слыхали? Это даже в школе изучают. Вообще, жесть! А после Сталина жиды посадили на трон Хруща, коммуняку, и задание дали: Сталина опустить ниже плинтуса и Россию развалить, у нас ведь после войны снова хорошо жить стало, как при царе.
От такого длинного и горячего монолога Ваня разволновался, даже щеки порозовели.
Зорькин подходит к Ваниной тумбочке и одним глотком допивает из стакана остатки киселя. Во как проняло!
– Ну, а дальше?
– А чё дальше? Хруща скинули, Горбача поставили. Тот вообще черных практически в жопу целовал. Границы открыл. Разрешил им по всей стране шариться. Вот они и повалили. Спид занесли, наркотики, болезни всякие. Политика такая беспонтовая пошла – истребить русских.
– Иван, а откуда ты все это знаешь? В школе разве этому учат?
– Конечно. Не всему, ясное дело. Правду никто не говорит, скрывают. Но мозги-то на что? – Ваня стучит себе по темечку левой рукой. – Если б все правду знали, молодежь вся бы с нами была.
– И что бы вы делали, если б вас было много?
– Как что? Страну бы чистили! Сначала бы жидов истребили, потом всех черножопых и узкоглазых на рудники бы в Сибирь загнали. Пусть пашут, раз приехали.
– На кого?
– На нас, русских, хозяев этой земли.
– Значит, ты хозяин?.. – Следователь смотрит на Ваню внимательно и грустно, как на больного. – А если другой хозяин придет? И тебя за своего не признает? И организует новый Освенцим или Бухенвальд?
– Кого организует?
– Освенцим.
– Организация такая? Не слыхал. Жиды, что ли? А кто у них главный?
– Иван... – Следователь снимает очки и утыкается в Ваню взглядом донельзя удивленным. – Ты шутишь? Ты же школу отлично закончил!
–Ну...
– И что, никогда про Освенцим не слышал?
– Нет, – Ваня честно смотрит на Зорькина, – я книжек не читаю, там все вранье.
– Ладно, – Следователь снова усаживается напротив. – А из современных политиков кого вы уважаете?
– Все козлы.
– Может, ты просто не знаешь никого?
– Чё это я не знаю? Жирика знаю, ничего такой мужик, прикольный, только понтов много и жадный. Заставляет ребят листовки разносить, а денег не платит.
– Ну а Гайдар, Чубайс? Слыхал про таких?
– А то! Жиды же, по фамилиям видно. Ельцин перед смертью сам признался, что во всем виноват Чубайс.
– А Ельцин?
– Его жиды специально спаивали, чтоб ничего сделать не мог. Войну чеченам проиграл, слабак! Мой отец там голову сложил, герой!
– Так твой отец в Чечне погиб?
– Да. Я его и повидать не успел.
– А лет тебе...
– Семнадцать исполнилось.
– А отец, значит, в девяностом? -Ну.
– В Чечне? – Следователь тяжело и грустно вздыхает, глядя на Ваню с откровенной жалостью. – А что ж за война там была?
– Ну вы вообще, – укоризненно качает головой парень. – Не знаете, что ли?
– Так ты за отца мстишь?
– И за него тоже! – гордо заявляет Ваня и тут же соображает, что эта мысль никогда раньше не приходила ему в голову. А ведь на самом деле обязан он отомстить за отца? Еще бы! – Зря Сталин этих чеченов пожалел. Вместо Сибири их надо было еще тогда на месте порешить. Сбросить им в горы маленькую атомную бомбочку, пусть бы поджарились, как япошки узкоглазые.
Зорькин трет морщинистый лоб, молчит, наконец снова печально взглядывает на подследственного.
– Ну хорошо, а кроме Гитлера и Сталина, тебе кто-нибудь нравится?
Ваня задумывается. В таком серьезном разговоре, что происходит у них со следователем, совсем не хочется выглядеть лохом.
– Иван Грозный за Россию стоял. Конкретный мужик был. Опричников, заговорщики такие были, типа тогдашних большевиков, под корень выкосил! Александр Македонский...
– Он же не наш, не русский...
– Наш, – кивает Ваня, – ариец. Полмира завоевал, чурок мочил, не жалея. Еще этот, как его, в Чили...
– Пиночет?
– Ну. Во, деловой мужик! Собрал всех коммуняк в одном месте и говорит: разрешите вас перебить! – Ваня счастливо смеется. – И из пулеметов – тра-та-та! Теперь в Чили хорошо.
– Ну а Путин?
– Что – Путин? С Кадыровым целуется, с неграми ручкается. Что америкосы скажут, то и делает. Но я думаю, что он притворяется, типа Сталина. Хитрый он, по глазам видно. В доверие входит. Не зря же наши ребята на настоящей базе тренируются, где разведчиков готовят!
– На базе? – недоверчиво переспрашивает следователь. – Врешь!
– Чего вру? Сам там два раза был, – обижается парень. – С нами настоящие спецназовцы работали, приемы уличных драк отрабатывали.
– Ну-ка, ну-ка, поподробнее, – оживляется Зорькин. – Где, говоришь, эта база находится?
И тут Ваня понимает, что безнадежно проболтался. Как последний лох. Ведь сто раз предупреждал Костыль, даже Путятя, когда однажды к ним заглянул, о том же просил... Чтоб никому! Ни единого слова! Конспирация. Государственная тайна. А Ваня вот так бездарно все сдал... Что на него нашло? Будто говорил, а будто и бредил. От уколов, что ли?
– Не знаю, – отворачивается он от острых глаз следователя. – Не помню. У меня голова болит.
Голова и в самом деле, как по заказу, начинает болеть резко и сильно, словно кто-то с размаху саданул по затылку молотом. Боль прошивает такая, что из Ваниных глаз на серые щеки начинают литься слезы.
– Доктор, – зовет Зорькин, – посмотрите, что с ним.
Сквозь красный туман Ваня видит мужиковатую Клару Марковну. Она задирает ему веки, светит внутрь мозга, торопит медсестру, прилаживающую к Ваниной руке какой-то прибор.
– Сто девяносто на двести сорок, – слышит Ваня испуганный голос медсестры.
– Ёб твою мать! – басит Клара Петровна. – Коли быстрее!
– Что с ним? – Зорькин.
– Гипертонический криз – вот что! – орет докторша. – Как бы не инсульт! Довел парня!
– Кто? – пугается теперь следователь.
– Конь в пальто, – рычит докторица, – кто его два часа мучил? Говорю же, слаб еще, нельзя...
– Так., следственная необходимость, – мямлит Зорькин, – с обвинительным заключением знакомил. ..
– Пошел ты в жопу со своим заключением! Устроил мне тут пыточную! У парня почки отказывают! Тридцать седьмой год вспомнил? А ну, давай отсюда!
– Я бы попросил... – Зорькин пятится к двери.
– У генерала проси! И чтоб ноги вашей тут не было, пока не вылечим!
– Мы его к себе заберем, – грозится следователь. – Общественная опасность, вы не понимаете...
– Я тебе заберу, – разворачивается к нему Клара. – Страну до ручки довели, а на мальчишках отыгрываетесь! А ну, пошел на хуй!
– Что ты себе позволяешь? – взвивается Зорькин. – Да я тебя! Разжалую к чертовой матери за неуважение к власти!
– Ну? – Клара Марковна удивленно упирает руки в зеленые форменные бока. – Давай! Интересно куда!
Ты, может, думаешь, что реанимация – это курорт? Что сюда много народу рвется? А сам не хочешь к нам главным пойти?
Докторша нехорошо улыбается и тяжело идет прямо на возмущенного Зорькина. Еще пара шагов, и она просто вмажет в белую больничную стену его тощее субтильное тело.
– Идиотизм! – восклицает следователь и юркает в дверь.
Клара Марковна возвращается к Ване, снова светит фонариком в мозг.
– А ну давай еще кубик, – командует медсестре, – главное, чтоб сердце выдержало.
В вену снова впивается крохотный комарик, вверх по руке бежит прохлада. Вот она поднимается по плечу к шее, вот шустрым ручейком затекает в голову, вымывая красную вязкую боль.
– Уснул, Клара Марковна.
– Вот и хорошо. Пусть спит. Через пару часов еще кубик вколи, чтоб подольше поспал без перерыва.
* * *
Что за адвокаты пошли? С каких пор следователь должен сам его вызванивать, приглашать на ознакомление с материалами дела? То у него понос, то золотуха, то процесс во Всеволжске.
Зорькин аккуратно положил папочку на свободный стол.
Сколько он будет с ней знакомиться? По-хорошему, три-четыре часа. Все ясно, все последовательно, никаких неожиданностей. Соблюли формальность, руки друг другу пожали и – до встречи в суде. Хотя чего Зорькин в этом суде забыл? Что, других дел нету?
Когда адвокат робко, бочком, протиснулся в кабинет, следователь все понял:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– А если расклеится? Начнет на суде от всего отказываться?
– А мы для чего? Он из клетки только таращиться должен и ни слова! Зачем ему, ярому противнику демократического режима, с судом сотрудничать? Чистосердечного нет? Нет. То есть не раскаялся. Значит, молчаливый афронт.
– Ясно. Тогда, может, мы его прямо там, в больнице, до суда подержим? С врачами я договорюсь, найдем какую-нибудь каморку, пусть выздоравливает.
– Хороший вариант. Только никто, главное – пресса, не должен знать, что он там, а то поднимут вой, что больного в суд тащим, еще и освидетельствование потребуют. Для всех он в «Крестах», в одиночке. И давай там поторопи с судом. Что адвокат?
– Стажер из коллегии. Сам всего боится.
– Государственного обвинителя назначили? Проследи, чтоб не сосунка какого-нибудь. Пылать негодованием должен! Клеймить и обличать!
Елисеев ушел исполнять. Как и положено: он, полковник, ставит задачи, а все остальные их исполняют. Причем, Стыров довольно потер руки, ни единая душа на свете и не догадывается, чью именно волю претворяют в жизнь службисты его подразделения. Президента? Правительства? Генералов? Вот вам! И полковник, выбросив над столом правую руку, рубанул себя по сгибу локтя ребром левой ладони, изобразив интернациональный жест, означающий в всем мире одно и то же – безусловное превосходство победителя.
* * *
Сегодня с утра Ване опять поплохело. Сильно, просто невыносимо, заболела отсутствующая рука. Как начала гореть от локтя, потом ниже, следом кисть скрутило и аж в ногтях запекло, будто под них кто стал иголки раскаленные вгонять. Это еще спросонья случилось, Ваня левой рукой, здоровой, правую хотел к груди прижать, побаюкать, как Катьку маленькую, когда капризничала. Сунулся, а возле ребер – пустота. А выше – культя. И тут снова так скрутило, что Ваня застонал во весь голос, почти заорал. Нет, наверное, все-таки именно заорал. Потому что прибежала медсестра: что? как?
– Рука... – хрипит Ваня, – так болит, хоть режь!
Медсестра странно на него посмотрела и позвала докторшу. А та, послушав Ваню, сказала странную фразу: «Фантомные боли» – и велела сделать укол. Засыпая, потому что боль вымотала хуже некуда, Ваня никак не мог понять, как так может быть: руки нет, а он ею мается.. Укол делают, и все проходит, хотя рука ведь новая так и не выросла? Как лечат то, чего нет? А как болит то, чего нет? На этот вопрос Ваня ответа не нашел. И потому что не знал, и потому что размышлять у него всегда получалось плохо, а уж в таком состоянии тем более.
Когда он второй раз проснулся, санитарка напоила его киселем. Кисленьким таким, розоватым. Вкусным. Мать дома кисель никогда не варила. А вот бабушка в детстве – часто. Нарвет смородины в огороде и заварит кисель. Ваня пьет, а ягоды прямо на языке лопаются! Кислые, щекотные. Объедение!
– Ну, что, Иван, как себя чувствуешь? – Следователь Зорькин. – Говорят, на поправку пошел? Скоро переводить тебя будем.
– Куда? – Ваня аж затрепетал. – Домой?
– Домой? – нехорошо улыбнулся следователь. – Твой дом теперь – тюрьма. И только от тебя зависит, сколько ты там пробудешь. Расскажешь на суде все честно – скостят срок, будешь запираться – на всю катушку отмерят, не поглядят, что ты без руки.
– Чего говорить-то? – мрачнеет Ваня. – Не знаю я ничего. Не помню.
– Не помнишь? Ну, допустим. А кто такие скины, помнишь? Ты же скинхед, так?
– Так, – кивает Ваня.
– Ну! Значит, знаешь, за что борешься. За что?
– За родину, за Россию.
– А чего за нее бороться? Она тысячу лет была и еще столько же будет. Кто на нее посягает?
– Черножопые! – выплевывает Ваня ненавистное слово, вкладывая в него всю ненависть. – Жиды и большевики.
– Во как! – удивляется Зорькин. – Ну, жиды, то есть евреи, понятно. Они есть и будут, как и любой другой народ, а большевики-то откуда?
– Оттуда! – В Ваниной голове сами собой возникают фразы, слышанные миллион раз в организации, заученные наизусть, как главы из школьных учебников. – Жиды и большевики Россию продали. Когда мы придем к власти, всех перестреляем и перевешаем!
– За что?
– Типа, вы не знаете? – Ваня смотрит на следователя с недоверчивым сожалением: включил дурку и думает, что всех обхитрил. – Все беды России от большевиков. А большевики – это жиды. Про еврейский заговор даже в школе проходят. Весь мир хотят захватить! Они и устроили революцию.
– А почему именно у нас, в России? Не в Америке, например?
Зорькину, Ваня видит, страшно интересно с ним разговаривать. Как про жидов базар пошел, так следак и про организацию забыл, и про драку. Видно, тоже из сочувствующих, только показать не может, стесняется.
– Да потому что Америка сразу под них легла. И только истинно русские им сопротивлялись. Царь жидов в резервации, как индейцев, селил, в институты не пускал, жениться на русских не разрешал, вот они и озлобились. Думали, царя скинут и сами заживут как цари. А в России богатства сколько! Нефть, золото, бриллианты! Все забрать хотели! Ленина к нам заслали.
– Ленин разве тоже жид?
– А кто? – Ваня уничижительно хмыкает. – Самый натуральный! И Карл Маркс, и Энгельс, и Троцкий, и Дзержинский – все жиды! Всех их к нам из-за границы заслали. Ленина из Финляндии, Дзержинского из Германии, Троцкого из Мексики.
– А Карл Маркс?
– Он из Германии всем руководил, типа масона. Если б не Сталин, кирдык бы России!
От последней Ваниной фразы очечки следователя подпрыгнули на лоб и упали на пол.
– А Сталин – не жид? – странно севшим голосом интересуется он.
– Сталин – осетин, алан по-правильному, то есть ариец, как и мы, русские.
– А мы – арийцы?
– А кто? – Следак начинает вызывать у Вани чувство жалости. Ничего мужик не знает. Ничего! Жертва совковой пропаганды, как и его мать. – Русские – самые первые арийцы, а уж немцы потом от нас пошли. Только они про своих предков всегда помнили, а у нас эта информация была засекреченной. Даже чухню про Дарвина придумали, будто мы от обезьян произошли, чтоб никто не вспомнил, кто мы есть на самом деле.
– А на самом деле мы...
– Арийцы! Суперраса! Белая сила. Хозяева жизни.
– Ладно... – Следователь, видно, справился с волнением и теперь снова смотрит на Ваню во все глаза. – А почему тогда ариец Сталин столько русских уничтожил?
– Бред! Коммунячьи выдумки беспонтовые! Он жидов мочил реально, чеченов в Сибирь выселял, татар с башкирами прижал, чтоб не рыпались. Хотел Россию восстановить, от большевиков ее очистить.
– Разве? Сталин ведь сам был большевиком и коммунистом. Как-никак, генеральный секретарь компартии.
– Ха! – Ваня открыто потешается над неосведомленностью и наивностью следака. – Если б он сразу раскрылся, его бы кокнули – и все. А он план выработал и четко маскировался. Сначала к жидам в доверие вошел, чтобы их всех уничтожить, после за черножопых взялся и всем говорил, что сам грузин. Если б его Хрущев не отравил, он бы всю Россию очистил. Прикольный был мужик. Реальный.
– А русских-то он зачем уничтожал?
– Это не он, это Берия. Был такой черножопый, не слыхали? Сталин потом его расстрелял, когда узнал.
– Ладно... – Следователь встает и отходит к окну. – А Гитлер? Если вы за Сталина, то почему превозносите Гитлера? Ведь Сталин с ним воевал?
– Да Сталин не хотел. Он же с ним мирный договор подписал. Сталин думал, что Гитлер всех жидов в Европе перебьет, землю очистит. Они вместе придумали создать рейх белых людей, великую страну арийцев. Гитлер же все правильно начал. Он крутой был! За белую расу жизни не жалел, понимал, что землю надо освободить от жидов и черножопых, иначе всем арийцам – конец. Он много успел, но не все. Если б его не подменили, он бы чистку закончил.
– Подменили? В каком смысле?
– Ха! Да про это всем известно! Ему жиды подсунули телку, Еву, еврейку, она его отравила, а вместо него поставили двойника. Этот двойник вообще отморозком был, он вместо жидов стал славян мочить, на нас войной пошел. Все идеи Гитлера переврал, а жиды и рады стараться, разорались: фашизм, фашизм! Прикиньте, вот она жидовская натура: сами все сделали и на невиновных свалили! Ну, Сталин, когда понял, что это не тот Гитлер, с которым он скорефанился, разозлился, ужас! И как начал их мочить! Тут уже союзники наши перепугались, англичане, американцы, они же в курсах были, что Гитлер – двойник. Ну и чтобы Сталин всю Европу не занял, свои войска двинули, типа, на подмогу. Короче, в войне мы реально победили, но жиды против Сталина ополчились, поняли, что он все знает. В общем, траванули его. Про дело врачей слыхали? Это даже в школе изучают. Вообще, жесть! А после Сталина жиды посадили на трон Хруща, коммуняку, и задание дали: Сталина опустить ниже плинтуса и Россию развалить, у нас ведь после войны снова хорошо жить стало, как при царе.
От такого длинного и горячего монолога Ваня разволновался, даже щеки порозовели.
Зорькин подходит к Ваниной тумбочке и одним глотком допивает из стакана остатки киселя. Во как проняло!
– Ну, а дальше?
– А чё дальше? Хруща скинули, Горбача поставили. Тот вообще черных практически в жопу целовал. Границы открыл. Разрешил им по всей стране шариться. Вот они и повалили. Спид занесли, наркотики, болезни всякие. Политика такая беспонтовая пошла – истребить русских.
– Иван, а откуда ты все это знаешь? В школе разве этому учат?
– Конечно. Не всему, ясное дело. Правду никто не говорит, скрывают. Но мозги-то на что? – Ваня стучит себе по темечку левой рукой. – Если б все правду знали, молодежь вся бы с нами была.
– И что бы вы делали, если б вас было много?
– Как что? Страну бы чистили! Сначала бы жидов истребили, потом всех черножопых и узкоглазых на рудники бы в Сибирь загнали. Пусть пашут, раз приехали.
– На кого?
– На нас, русских, хозяев этой земли.
– Значит, ты хозяин?.. – Следователь смотрит на Ваню внимательно и грустно, как на больного. – А если другой хозяин придет? И тебя за своего не признает? И организует новый Освенцим или Бухенвальд?
– Кого организует?
– Освенцим.
– Организация такая? Не слыхал. Жиды, что ли? А кто у них главный?
– Иван... – Следователь снимает очки и утыкается в Ваню взглядом донельзя удивленным. – Ты шутишь? Ты же школу отлично закончил!
–Ну...
– И что, никогда про Освенцим не слышал?
– Нет, – Ваня честно смотрит на Зорькина, – я книжек не читаю, там все вранье.
– Ладно, – Следователь снова усаживается напротив. – А из современных политиков кого вы уважаете?
– Все козлы.
– Может, ты просто не знаешь никого?
– Чё это я не знаю? Жирика знаю, ничего такой мужик, прикольный, только понтов много и жадный. Заставляет ребят листовки разносить, а денег не платит.
– Ну а Гайдар, Чубайс? Слыхал про таких?
– А то! Жиды же, по фамилиям видно. Ельцин перед смертью сам признался, что во всем виноват Чубайс.
– А Ельцин?
– Его жиды специально спаивали, чтоб ничего сделать не мог. Войну чеченам проиграл, слабак! Мой отец там голову сложил, герой!
– Так твой отец в Чечне погиб?
– Да. Я его и повидать не успел.
– А лет тебе...
– Семнадцать исполнилось.
– А отец, значит, в девяностом? -Ну.
– В Чечне? – Следователь тяжело и грустно вздыхает, глядя на Ваню с откровенной жалостью. – А что ж за война там была?
– Ну вы вообще, – укоризненно качает головой парень. – Не знаете, что ли?
– Так ты за отца мстишь?
– И за него тоже! – гордо заявляет Ваня и тут же соображает, что эта мысль никогда раньше не приходила ему в голову. А ведь на самом деле обязан он отомстить за отца? Еще бы! – Зря Сталин этих чеченов пожалел. Вместо Сибири их надо было еще тогда на месте порешить. Сбросить им в горы маленькую атомную бомбочку, пусть бы поджарились, как япошки узкоглазые.
Зорькин трет морщинистый лоб, молчит, наконец снова печально взглядывает на подследственного.
– Ну хорошо, а кроме Гитлера и Сталина, тебе кто-нибудь нравится?
Ваня задумывается. В таком серьезном разговоре, что происходит у них со следователем, совсем не хочется выглядеть лохом.
– Иван Грозный за Россию стоял. Конкретный мужик был. Опричников, заговорщики такие были, типа тогдашних большевиков, под корень выкосил! Александр Македонский...
– Он же не наш, не русский...
– Наш, – кивает Ваня, – ариец. Полмира завоевал, чурок мочил, не жалея. Еще этот, как его, в Чили...
– Пиночет?
– Ну. Во, деловой мужик! Собрал всех коммуняк в одном месте и говорит: разрешите вас перебить! – Ваня счастливо смеется. – И из пулеметов – тра-та-та! Теперь в Чили хорошо.
– Ну а Путин?
– Что – Путин? С Кадыровым целуется, с неграми ручкается. Что америкосы скажут, то и делает. Но я думаю, что он притворяется, типа Сталина. Хитрый он, по глазам видно. В доверие входит. Не зря же наши ребята на настоящей базе тренируются, где разведчиков готовят!
– На базе? – недоверчиво переспрашивает следователь. – Врешь!
– Чего вру? Сам там два раза был, – обижается парень. – С нами настоящие спецназовцы работали, приемы уличных драк отрабатывали.
– Ну-ка, ну-ка, поподробнее, – оживляется Зорькин. – Где, говоришь, эта база находится?
И тут Ваня понимает, что безнадежно проболтался. Как последний лох. Ведь сто раз предупреждал Костыль, даже Путятя, когда однажды к ним заглянул, о том же просил... Чтоб никому! Ни единого слова! Конспирация. Государственная тайна. А Ваня вот так бездарно все сдал... Что на него нашло? Будто говорил, а будто и бредил. От уколов, что ли?
– Не знаю, – отворачивается он от острых глаз следователя. – Не помню. У меня голова болит.
Голова и в самом деле, как по заказу, начинает болеть резко и сильно, словно кто-то с размаху саданул по затылку молотом. Боль прошивает такая, что из Ваниных глаз на серые щеки начинают литься слезы.
– Доктор, – зовет Зорькин, – посмотрите, что с ним.
Сквозь красный туман Ваня видит мужиковатую Клару Марковну. Она задирает ему веки, светит внутрь мозга, торопит медсестру, прилаживающую к Ваниной руке какой-то прибор.
– Сто девяносто на двести сорок, – слышит Ваня испуганный голос медсестры.
– Ёб твою мать! – басит Клара Петровна. – Коли быстрее!
– Что с ним? – Зорькин.
– Гипертонический криз – вот что! – орет докторша. – Как бы не инсульт! Довел парня!
– Кто? – пугается теперь следователь.
– Конь в пальто, – рычит докторица, – кто его два часа мучил? Говорю же, слаб еще, нельзя...
– Так., следственная необходимость, – мямлит Зорькин, – с обвинительным заключением знакомил. ..
– Пошел ты в жопу со своим заключением! Устроил мне тут пыточную! У парня почки отказывают! Тридцать седьмой год вспомнил? А ну, давай отсюда!
– Я бы попросил... – Зорькин пятится к двери.
– У генерала проси! И чтоб ноги вашей тут не было, пока не вылечим!
– Мы его к себе заберем, – грозится следователь. – Общественная опасность, вы не понимаете...
– Я тебе заберу, – разворачивается к нему Клара. – Страну до ручки довели, а на мальчишках отыгрываетесь! А ну, пошел на хуй!
– Что ты себе позволяешь? – взвивается Зорькин. – Да я тебя! Разжалую к чертовой матери за неуважение к власти!
– Ну? – Клара Марковна удивленно упирает руки в зеленые форменные бока. – Давай! Интересно куда!
Ты, может, думаешь, что реанимация – это курорт? Что сюда много народу рвется? А сам не хочешь к нам главным пойти?
Докторша нехорошо улыбается и тяжело идет прямо на возмущенного Зорькина. Еще пара шагов, и она просто вмажет в белую больничную стену его тощее субтильное тело.
– Идиотизм! – восклицает следователь и юркает в дверь.
Клара Марковна возвращается к Ване, снова светит фонариком в мозг.
– А ну давай еще кубик, – командует медсестре, – главное, чтоб сердце выдержало.
В вену снова впивается крохотный комарик, вверх по руке бежит прохлада. Вот она поднимается по плечу к шее, вот шустрым ручейком затекает в голову, вымывая красную вязкую боль.
– Уснул, Клара Марковна.
– Вот и хорошо. Пусть спит. Через пару часов еще кубик вколи, чтоб подольше поспал без перерыва.
* * *
Что за адвокаты пошли? С каких пор следователь должен сам его вызванивать, приглашать на ознакомление с материалами дела? То у него понос, то золотуха, то процесс во Всеволжске.
Зорькин аккуратно положил папочку на свободный стол.
Сколько он будет с ней знакомиться? По-хорошему, три-четыре часа. Все ясно, все последовательно, никаких неожиданностей. Соблюли формальность, руки друг другу пожали и – до встречи в суде. Хотя чего Зорькин в этом суде забыл? Что, других дел нету?
Когда адвокат робко, бочком, протиснулся в кабинет, следователь все понял:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36