«…мать!»А затем этот указ разорвал, новый не написали, а того камердинера сослали в Архангельскую губернию.– Смотри, дорогой, с такими историями ты будь поосторожней, – ласково заметил ему официант, – и такого особенно ничего не говори, старый осел, особенно при людях. Тебе бы это обошлось очень дорого. Не обижайся, приятель, за то, что я тебя назвал ослом, считай это за отцовское предупреждение.Швейк был ему очень признателен:– Ты прав. Ты, парень, мне нравишься. В это время открылись двери, и к ним вошёл писарь из канцелярии, а за ним огромный волосатый крестьянин в разорванной рубахе. Писарь показал ему на пленных и сказал:– Вот три штуки, работники хорошие, выбирай. Крестьянин стал мерить их с головы до ног взглядом, пытливо прикидывая на глаз.– Мне только одного, а если бесплатно, то и двоих возьму.– Бесплатно, но рубаху им дашь, сапоги купишь, полушубок выдашь, – торговался с ним писарь, – для этого есть закон, так приказано правительством.Мужик снял с головы баранью шапку и почесал у себя в затылке, вздыхая:– Вот так законы начальство издаёт! Ну хорошо, я все им куплю… Ну, эти два.И он показал на Швейка и на Горжина.– Ты возьмёшь их с собой? – спросил писарь.– Рано утром я за ними, ваше благородие, приеду.– Я, хозяин, не пойду с тобою, – отозвался Горжин, – до тех пор, пока ты мне рубашку, сапоги и шубу не принесёшь. На это есть закон,– Дома тебе все дам, – пообещал крестьянин.– Как дома? Где же ты возьмёшь? У самого разбитые сапоги, а шуба – одна дыра, – стоял на своём Горжин. – И, кроме того, работать не умею, сам я механик-оптик, умею делать только очки. А есть у тебя фабрика очков?– А я никогда в жизни не работал, – отозвался Швейк. – Я только на аэроплане летал. У меня все летит вверх. Запрягу быков, наложу воз сена и сразу лечу под облака. Из всего могу самолёт сделать. Я иначе не могу, у меня такая натура, – добавил Швейк.Крестьянин стал размышлять, колеблясь, не зная, что делать, и вопросительно посмотрел на писаря. Тот зашептал:– На чай даёшь?И когда мужик утвердительно кивнул головой, он быстро выбежал за ворота и позвал с улицы городового. Городовой пришёл и без дальних разговоров перетянул всех трех пленных тесаком по спинам:– Вот тебе очки, вот тебе аэроплан, а вот тебе автомобиль. Черти австрийские, морды германские, не хотите уважить русского человека? Бери их! – закричал он на крестьянина. – Сейчас же их бери, я вас научу слушаться приказов начальства!– Мне нужно на базар ещё идти, – отговаривался мужик. – Я с арбузами на базаре, и жена там. А с базара заеду за австрийцами. Спасибо тебе, что за леность им всыпал. – И все трое вышли на улицу, оставив пленных одних.– Огрел он меня здорово, – признался Швейк, почёсываясь спиной о косяк. – Да, они строгие; конечно, строгость должна быть с пленным. Что бы он был за полицейский, если бы не был строгим?– Вот такому балбесу ничего не стоит человека убить, – волновался Горжин.– «Хочешь работать? Не будешь? Вот тебе!» Черт возьми, если бы я мог такому полицейскому разбить нос!– Что будем делать? – спрашивал Марек. Горжин вытер рукой лицо, словно стирал с него паутину. Он вынул из кармана какие-то листки, посмотрел их, сложил снова и сказал:– Один за всех и все за одного! Да ведь мы все чехи, не правда ли? Молодцы, обедали ли вы? Тут нам ничего не дадут. Попросим бабу, чтобы она нам сварила чаю. Дайте полтину, я сбегаю на базар за колбасой. Хлеб есть? А потом исчезнем по-английски, не попрощавшись.Через некоторое время он вернулся с огромным чайником и заварил чай. Вытащил из-под блузы кусок колбасы и разрезал её на три части:– Это будет как бы наш последний ужин перед казнью. И мы удерём, выломав решётки, как Монте-Кристо!– Ну а теперь ранцы на спину! – сказал неутомимый Горжин, после того как они выпили чаю.Он переложил вещи из ранца Марека в ранец Швейка и с самым невинным лицом пошёл к писарю в канцелярию. Тот поднял голову от книги:– Вам куда?– Куда нам? А вот на базар за хозяином. Он сапоги нам хочет купить, арбузы уже продал. Ранцы на воз положим. Он ещё сюда с нами придёт, – сказал по-русски Горжин.– Ты проводишь товарищей, а сам придёшь обратно, – приказал писарь Мареку, увидев, что он ничего не несёт.– А куда мы идём? – спросил Марек у ворот. Горжин, осматриваясь, как хорёк в курятнике, лаконично буркнул:– Сейчас на базар, а потом на вокзал. Они встретили городового, который только что им всыпал. Он улыбнулся, заметив, с какой поспешностью они идут, и крикнул им:– До свидания, ребята!– Лучше я с медведем на Урале встречусь, чем с тобой, скотина, – послал ему вдогонку Горжин.Когда Марек объявил Швейку, что они намереваются делать, тот радостно заметил:– Это мы впервые без ангела-хранителя. Мы сейчас как будто бы действительно свободны.– Вам, господа, куда? – спросил их скучающий на перроне жандарм.– С нами казак едет, – спокойно ответил Горжин, – нас с работы в лагерь везут. Да задержался он на базаре, а нас послал вперёд.Он осмотрелся, пошёл на восток от вокзала и, осмотревшись, крикнул:– Эй, молодец, поскорее поди сюда! Жандарм тебя спрашивает!– Ну, я ничего, – забурчал тот. – Я только хотел знать, не удираете ли вы, а то австрийской сволочи всюду полно, все с работы бегут.Он отошёл и стал смотреть на ламповщика, чистившего ламповые стекла.– Куда мы поедем? – спрашивал Марек.– Куда глаза глядят, – сердито буркнул Горжин.– Вы, господа, – проговорил Швейк, – напоминаете мне одного шорника из Панкраца, который в воскресенье после обеда всегда говорил жене: «Ну, я иду из дому. Я пойду, наверное, на Лишку, или к Банзетам, или к „Пяти королям“, или к Паливцу, или в „Чёрный пивовар“. Если что случится, то пошлите за мной в одну из этих пивных». Но за ним не приходилось посылать: его всегда приносили домой напившимся до положения риз; он заранее платил шесть гривен и привешивал себе карточку с адресом, чтобы все знали, куда его нужно доставить. И наконец один раз жена нашла его утопившимся в Ботичи. А сзади на карточке было написано, что он пропил шесть гривен и не мог поэтому добраться пешком до Панкрац.Вокзал наполнялся публикой. Пришли мужики, солдаты, казаки, бабы, и Горжин, заметив взгляд полицейского, временами на них задерживавшийся, принялся разговаривать с казаком, спрашивавшим его, кто выиграет войну.– Это трудно сказать. Немец, сукин сын, сильный, и Россия сильная. Немец, черт, хитрый, да и казаки – молодцы, народ храбрый.Польщённый казак выпятил грудь и застучал в неё кулаками.– Вот ты дело хорошо понимаешь! О Кузьме Крючкове ты слыхал? Герой из героев! Сам тридцать семь немцев на копьё насадил, из карабина застрелил, саблей рассёк, а у него даже волоса не тронули.– Он был лысый? – спросил Швейк. Казак, не понимая его, опять стал сопровождать свои слова биением в грудь, показал правую руку с раскрытыми пальцами, похожую на лопату. Затем сжал её в кулак и поднёс к носу Швейка:– Вот если бы немец захотел на кулачки идти, а то он все на технику, а техника у него большая.– От твоих кулаков пахнет Ольшанами Кладбище в Праге. (Прим. пер.).
, – скромно заметил Швейк, отводя нос от кулака.Казак, поняв, что это есть признание его силы, воскликнул на весь вокзал:– Вот по зубам бы этих германцев!И в патриотическом восторге он дал но подбородку Горжину так, что свалил его с ног.– Прости, брат, – сказал затем казак, когда Швейк с Мареком подняли своего товарища на ноги. – Прости меня, я вовсе без всякого гнева, а так, подумал о врагах.На глазах у него показались слезы. Он вынул из кармана коробку папирос, подал её Горжину и опять стал просить:– Прости меня, голубчик, не было силы удержаться. Уж больно досадно, что техника у него большая.И он махнул рукой возле носа Марека с такой силой, что тот едва отскочил.– Он похож на того Корженика из Нуслей, – решил Швейк, отступая назад перед казаком, намеревающимся также и ему доказать глубину своего огорчения.– Это Корженик ездил у крестьянина с лошадью и всегда разговаривал с ней. Едет в Прагу и рассказывает ей, что случилось и что ему сказал крестьянин: «Вчера я проиграл в карты два гривенника, выиграл их вор Пасдерник». И – гоп! – сел верхом на лошадь. «Папаша Голомек!» Гоп!.. – и снова сел. А сам – хлоп лошадь кнутом по спине. «Папаша мне утром сказал (а сам хлоп опять кнутом): „Тонда, ты нахлестался вчера, как свинья"“. И опять – хлоп!.. „А моя мама (хлоп!) мне дала только два подзатыльника (хлоп!). Все крестьяне свиньи!“ Хлоп! хлоп! хлоп!А раз, после престольного праздника, он рассказывал мерину, как однажды в Душниках его выбросили из трактира и полицейский, по свидетельскому показанию одного учителя, составил на него протокол за издевательство над лошадью. А он и говорит в комиссариате: «И зачем же это бы я лошадь истязал? Да ведь я её люблю: я рассказывал ей всю свою жизнь».Но это ему не помогло, потому что эту лошадь в свидетели не призвали.На вокзале зазвонил звонок, а за ним влетел и поезд. Горжин сказал Швейку:– Ну, а теперь не зевай. Иди за казаком в третий класс.Позвонил второй звонок, а за ним третий, и Горжин, наклоняясь из окна, как только поезд уже тронулся, крикнул городовому:– Ну, прощай, старик, до свидания! Передавай поклон писарю земской управы!А Марек, высунув голову из другого окна, стал смотреть на солнце, на убегавшие двумя параллельными линиями рельсы и сказал:– Мы едем прямо на юг.Вагон был наполовину пуст. Они расположились каждый на своей лавке, и Швейк, подкладывая себе ранец под голову, небрежно сказал:– Ну, будем говорить, что догоняем транспорт, что поезд с нашими впереди идёт.– Ничего подобного, – сухо отклонил Горжин.– А что, у тебя есть билеты? – лениво спросил его Марек. – Или ты едешь по маршруту?– Да, у меня маршрут, – ответил Горжин. – Только ничего не бойтесь.Поезд покачивался, стуча о рельсы. Смеркалось. Приближалась ночь. Они заснули.А потом внезапно проснулись все сразу. Сильная рука трясла их, два голоса кричали:– Билеты есть? Паспорт есть? Ну-ка, давайте бумаги!Яркий свет ослепил их. Возле них стояли кондуктор и жандарм, сзади на них светил контролёр.Когда они увидели, кто перед ними, они облегчённо спросили:– Господа австрийцы, а где ваш конвойный? Марек, протерев глаза, показал знаками на Горжина. Жандарм потянул Швейка за ногу, и тот, сидя на верхней полке, как курица на насесте, посмотрел на разбудивших его и зевнул:– Ну так вот, они уж тут. Мы попались, – сказал он по-чешски.– Где ваш конвойный? – повторил жандарм уже гораздо строже.А кондуктор в присутствии контролёра стал ещё более настойчивым:– Ваши билеты? Ну, давайте-ка проездные билеты скорее!– Я говорю, приятели, что мы попались, – спокойно повторил Швейк, собирая свою сумку. – Теперь они нам покажут, где раки зимуют.Тогда Горжин решил выручить их и, поймав взгляд контролёра и жандарма, направленный на Швейка, сказал им по-русски:– Здесь я документы показать не могу, это секрет, политическая тайна. Пойдёмте в коридор… идите сюда, пожалуйста!– Моя бумага прямо от царя, и подписи на ней всех министров, – сказал он серьёзно жандарму в коридоре, подавая ему большой, заботливо сложенный лист.Тот его взял, открыл и, освещая лампочкой, вытянулся, словно стоял перед самим царём, и, начиная читать лист, взял под козырёк.Горжин стоял спокойно и свободно, в противоположность статуе, которую из себя изобразил жандарм. Швейк разговаривал с кондуктором, стараясь выяснить, куда их везут, а Марек, обеспокоенный поведением жандарма, Горжина и контролёра, осматривавшего через плечо жандарма поданный лист, уставился на него взглядом, полным интереса и почтения, встал на носки и тоже стал смотреть на загадочный документ.Потом побледнел от ужаса.Это был прейскурант отеля «Чёрный конь» в Праге. На голубом поле вверху распростирал свои крылья большой литографированный орёл, а под ним в три столбца по-чешски, по-немецки и по-французски каллиграфическим почерком было написано, что в тот день из кухни этого отеля могут получить посетители.И на эти три столбца, заполненных латинским шрифтом, с недоумением смотрел жандарм, который, наверное, никогда в жизни не мог предполагать, что указанные в прейскуранте блюда существовали на свете, и напрягал все свои способности, чтобы вникнуть в его содержание.– Ей-Богу, не разберу, – вздохнул он наконец, вытирая рукавом вспотевший лоб.– Удивительно написано. Не поймёшь, что стоит в паспорте.Контролёр взял «паспорт» и посмотрел на пего тоже. Он водил пальцем от столбца к столбцу: Суп светлый:Klare:Potage claire:рисовый Reissuppe aux rizс лапшой Nudelnsuppe aux potes d'Jtalieиз цветной капустыKarfiolsuppe de chouxfleurиз мозга Himsuppe de cervelle
– Это по-чешски, это по-французски, а это по-английски, – бесстыдно пояснял Горжин, заметив, что контролёр тоже ничего прочесть не может, – Это наш паспорт, действительный для всех союзников. Мы – тайное дипломатическое и политическое посольство.– А куда изволите ехать? – вежливо спросил жандарм.– А вот, – весьма охотно показывал Горжин в прейскурант, – вот отсюда поедем сюда, а отсюда туда. Тут побываем, потом вернёмся в Петроград.И, останавливаясь пальцем на отдельных строчках, он им читал вслух: Redkvicky, Radischen Radis Ostendske ustrice Ostender Austern Huitres de Hollsten Majonesa z lososa Mayonnaise v. Lechs Mayonnaise de saumon
– Это по-английски и по-французски? – говорил контролёр жандарму, смотревшему на пленных, путешествующих с бумагой от самого премьер-министра.– Я хорошо знаю слово «майонез» – это звучит по-французски.– А где вы изволите жить? – продолжал он, смотря на Марека.Тот покраснел, но, прежде чем собрался ответить, Горжин сказал:– Не извольте быть любопытным. Мы по секретному делу. Государственный интерес. – И он пальцем указал на орла, который раскрывал крылья от чешской «Redkivicky» к французской «Radis».– Позвольте вам ответить, – добавил Швейк, показывая прейскурант сам, – вот его фамилия, а вот ещё одна фамилия.Швейк без колебания, очевидно заражённый дерзостью Горжина, прочёл: Rostcnke Rostbratcn Filet saute Krocan Trufhahn Dindon Seleni kyta Hirschkcule Cuissot de cerf
После чего добавил по-чешски:– Я надеюсь, господа, что вы тоже от всего этого ополоумели.Жандарм очень осторожно сложил лист и, делая под козырёк, вернул его владельцу. Потом контролёр, когда ему кондуктор что-то шепнул, обратился к Горжину:– Может, вам лучше будет ехать во втором классе? Я бы вам дал, само собой понятно, закрытое купе, чтобы вас никто не беспокоил.Горжин молча уклонился, знаками отказываясь от этого предложения, и дал понять, что они желают ехать именно в этом вагоне. А Марек добавил, как бы желая разъяснить:– Мы хотим все видеть и все слышать.– Вы от охранки? – бледнея, шепнул контролёр, на что Швейк внушительно заявил:– Ну да, мы от охраны. Мы как от охранной Игра слов: охранна (ochranna) по-чешски – спасительная. (Прим. пер.).
пражской станции.Они вернулись на свои места в вагон, где тем временем прошёл слух, что жандарм поймал трех опасных шпионов. Через некоторое время, однако, получилось другое сообщение, что, наоборот, в вагоне едут три крупных агента охранки, посланных царём для того, чтобы они подслушали, что говорит народ, что батюшка-царь хочет слышать голос русской земли, и это сообщение произвело обратное действие. В то время, пока жандарм смотрел их бумаги, люди льнули к ним даже из соседних вагонов, а теперь, наоборот, вагон стал постепенно пустеть, и в скором времени вокруг них не оказалось никого. И только в полдень пришла одна старуха, с плачем стала перед Швейком на колени и просила его, чтобы он вернул ей сына-студента, которого в начале войны полиция сослала в Иркутск. А когда он её уверил, что его ей пришлют обратно, в вагон вошёл какой-то пьяница, предлагая за пятьдесят рублей сделать покушение на губернатора, чтобы дать возможность полиции повесить двадцать студентов и рабочих, проповедующих пораженчество.– Вам бы, голубчики, душа обошлась всего два с полтиной рубля! Если бы хотели, то могли бы повесить двадцать пять, тогда душа обошлась бы всего по два рубля, – считал пьяница.Кончилось это тем, что Швейк дал ему по затылку, Горжин – по физиономии, а Марек ударил его коленом в зад. Все это пьяница принял с явным удовлетворением.– Вот видно начальство, бить не жалеет. Вот видно, что голубчики прямо из Петрограда.После этого к ним уж никто больше не приставал. На одной из станций Швейк принёс чаю и булок, они наелись, и Горжин снова вытащил из бокового кармана свой прейскурант.– Что вам угодно, господа? Сегодня свежий гусь, заяц в сметане, жареная курица, начинённый голубь!– Я бы предпочёл себе архиерейское место, – добавил Швейк, в то время как Марек проявил больше всего интереса к курице, а Горжин, пряча лист под рубашку, важно говорил:– Верите ли, друзья, что в прошлом году этот лист спас мне жизнь? Он меня освободил от голодной смерти. Везли это нас в Сибирь и целую неделю не давали есть. Люди с голоду грызли берёзовую кору с полен, как зайцы. И я этот прейскурант читал целый день, я его читал с утра до вечера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
, – скромно заметил Швейк, отводя нос от кулака.Казак, поняв, что это есть признание его силы, воскликнул на весь вокзал:– Вот по зубам бы этих германцев!И в патриотическом восторге он дал но подбородку Горжину так, что свалил его с ног.– Прости, брат, – сказал затем казак, когда Швейк с Мареком подняли своего товарища на ноги. – Прости меня, я вовсе без всякого гнева, а так, подумал о врагах.На глазах у него показались слезы. Он вынул из кармана коробку папирос, подал её Горжину и опять стал просить:– Прости меня, голубчик, не было силы удержаться. Уж больно досадно, что техника у него большая.И он махнул рукой возле носа Марека с такой силой, что тот едва отскочил.– Он похож на того Корженика из Нуслей, – решил Швейк, отступая назад перед казаком, намеревающимся также и ему доказать глубину своего огорчения.– Это Корженик ездил у крестьянина с лошадью и всегда разговаривал с ней. Едет в Прагу и рассказывает ей, что случилось и что ему сказал крестьянин: «Вчера я проиграл в карты два гривенника, выиграл их вор Пасдерник». И – гоп! – сел верхом на лошадь. «Папаша Голомек!» Гоп!.. – и снова сел. А сам – хлоп лошадь кнутом по спине. «Папаша мне утром сказал (а сам хлоп опять кнутом): „Тонда, ты нахлестался вчера, как свинья"“. И опять – хлоп!.. „А моя мама (хлоп!) мне дала только два подзатыльника (хлоп!). Все крестьяне свиньи!“ Хлоп! хлоп! хлоп!А раз, после престольного праздника, он рассказывал мерину, как однажды в Душниках его выбросили из трактира и полицейский, по свидетельскому показанию одного учителя, составил на него протокол за издевательство над лошадью. А он и говорит в комиссариате: «И зачем же это бы я лошадь истязал? Да ведь я её люблю: я рассказывал ей всю свою жизнь».Но это ему не помогло, потому что эту лошадь в свидетели не призвали.На вокзале зазвонил звонок, а за ним влетел и поезд. Горжин сказал Швейку:– Ну, а теперь не зевай. Иди за казаком в третий класс.Позвонил второй звонок, а за ним третий, и Горжин, наклоняясь из окна, как только поезд уже тронулся, крикнул городовому:– Ну, прощай, старик, до свидания! Передавай поклон писарю земской управы!А Марек, высунув голову из другого окна, стал смотреть на солнце, на убегавшие двумя параллельными линиями рельсы и сказал:– Мы едем прямо на юг.Вагон был наполовину пуст. Они расположились каждый на своей лавке, и Швейк, подкладывая себе ранец под голову, небрежно сказал:– Ну, будем говорить, что догоняем транспорт, что поезд с нашими впереди идёт.– Ничего подобного, – сухо отклонил Горжин.– А что, у тебя есть билеты? – лениво спросил его Марек. – Или ты едешь по маршруту?– Да, у меня маршрут, – ответил Горжин. – Только ничего не бойтесь.Поезд покачивался, стуча о рельсы. Смеркалось. Приближалась ночь. Они заснули.А потом внезапно проснулись все сразу. Сильная рука трясла их, два голоса кричали:– Билеты есть? Паспорт есть? Ну-ка, давайте бумаги!Яркий свет ослепил их. Возле них стояли кондуктор и жандарм, сзади на них светил контролёр.Когда они увидели, кто перед ними, они облегчённо спросили:– Господа австрийцы, а где ваш конвойный? Марек, протерев глаза, показал знаками на Горжина. Жандарм потянул Швейка за ногу, и тот, сидя на верхней полке, как курица на насесте, посмотрел на разбудивших его и зевнул:– Ну так вот, они уж тут. Мы попались, – сказал он по-чешски.– Где ваш конвойный? – повторил жандарм уже гораздо строже.А кондуктор в присутствии контролёра стал ещё более настойчивым:– Ваши билеты? Ну, давайте-ка проездные билеты скорее!– Я говорю, приятели, что мы попались, – спокойно повторил Швейк, собирая свою сумку. – Теперь они нам покажут, где раки зимуют.Тогда Горжин решил выручить их и, поймав взгляд контролёра и жандарма, направленный на Швейка, сказал им по-русски:– Здесь я документы показать не могу, это секрет, политическая тайна. Пойдёмте в коридор… идите сюда, пожалуйста!– Моя бумага прямо от царя, и подписи на ней всех министров, – сказал он серьёзно жандарму в коридоре, подавая ему большой, заботливо сложенный лист.Тот его взял, открыл и, освещая лампочкой, вытянулся, словно стоял перед самим царём, и, начиная читать лист, взял под козырёк.Горжин стоял спокойно и свободно, в противоположность статуе, которую из себя изобразил жандарм. Швейк разговаривал с кондуктором, стараясь выяснить, куда их везут, а Марек, обеспокоенный поведением жандарма, Горжина и контролёра, осматривавшего через плечо жандарма поданный лист, уставился на него взглядом, полным интереса и почтения, встал на носки и тоже стал смотреть на загадочный документ.Потом побледнел от ужаса.Это был прейскурант отеля «Чёрный конь» в Праге. На голубом поле вверху распростирал свои крылья большой литографированный орёл, а под ним в три столбца по-чешски, по-немецки и по-французски каллиграфическим почерком было написано, что в тот день из кухни этого отеля могут получить посетители.И на эти три столбца, заполненных латинским шрифтом, с недоумением смотрел жандарм, который, наверное, никогда в жизни не мог предполагать, что указанные в прейскуранте блюда существовали на свете, и напрягал все свои способности, чтобы вникнуть в его содержание.– Ей-Богу, не разберу, – вздохнул он наконец, вытирая рукавом вспотевший лоб.– Удивительно написано. Не поймёшь, что стоит в паспорте.Контролёр взял «паспорт» и посмотрел на пего тоже. Он водил пальцем от столбца к столбцу: Суп светлый:Klare:Potage claire:рисовый Reissuppe aux rizс лапшой Nudelnsuppe aux potes d'Jtalieиз цветной капустыKarfiolsuppe de chouxfleurиз мозга Himsuppe de cervelle
– Это по-чешски, это по-французски, а это по-английски, – бесстыдно пояснял Горжин, заметив, что контролёр тоже ничего прочесть не может, – Это наш паспорт, действительный для всех союзников. Мы – тайное дипломатическое и политическое посольство.– А куда изволите ехать? – вежливо спросил жандарм.– А вот, – весьма охотно показывал Горжин в прейскурант, – вот отсюда поедем сюда, а отсюда туда. Тут побываем, потом вернёмся в Петроград.И, останавливаясь пальцем на отдельных строчках, он им читал вслух: Redkvicky, Radischen Radis Ostendske ustrice Ostender Austern Huitres de Hollsten Majonesa z lososa Mayonnaise v. Lechs Mayonnaise de saumon
– Это по-английски и по-французски? – говорил контролёр жандарму, смотревшему на пленных, путешествующих с бумагой от самого премьер-министра.– Я хорошо знаю слово «майонез» – это звучит по-французски.– А где вы изволите жить? – продолжал он, смотря на Марека.Тот покраснел, но, прежде чем собрался ответить, Горжин сказал:– Не извольте быть любопытным. Мы по секретному делу. Государственный интерес. – И он пальцем указал на орла, который раскрывал крылья от чешской «Redkivicky» к французской «Radis».– Позвольте вам ответить, – добавил Швейк, показывая прейскурант сам, – вот его фамилия, а вот ещё одна фамилия.Швейк без колебания, очевидно заражённый дерзостью Горжина, прочёл: Rostcnke Rostbratcn Filet saute Krocan Trufhahn Dindon Seleni kyta Hirschkcule Cuissot de cerf
После чего добавил по-чешски:– Я надеюсь, господа, что вы тоже от всего этого ополоумели.Жандарм очень осторожно сложил лист и, делая под козырёк, вернул его владельцу. Потом контролёр, когда ему кондуктор что-то шепнул, обратился к Горжину:– Может, вам лучше будет ехать во втором классе? Я бы вам дал, само собой понятно, закрытое купе, чтобы вас никто не беспокоил.Горжин молча уклонился, знаками отказываясь от этого предложения, и дал понять, что они желают ехать именно в этом вагоне. А Марек добавил, как бы желая разъяснить:– Мы хотим все видеть и все слышать.– Вы от охранки? – бледнея, шепнул контролёр, на что Швейк внушительно заявил:– Ну да, мы от охраны. Мы как от охранной Игра слов: охранна (ochranna) по-чешски – спасительная. (Прим. пер.).
пражской станции.Они вернулись на свои места в вагон, где тем временем прошёл слух, что жандарм поймал трех опасных шпионов. Через некоторое время, однако, получилось другое сообщение, что, наоборот, в вагоне едут три крупных агента охранки, посланных царём для того, чтобы они подслушали, что говорит народ, что батюшка-царь хочет слышать голос русской земли, и это сообщение произвело обратное действие. В то время, пока жандарм смотрел их бумаги, люди льнули к ним даже из соседних вагонов, а теперь, наоборот, вагон стал постепенно пустеть, и в скором времени вокруг них не оказалось никого. И только в полдень пришла одна старуха, с плачем стала перед Швейком на колени и просила его, чтобы он вернул ей сына-студента, которого в начале войны полиция сослала в Иркутск. А когда он её уверил, что его ей пришлют обратно, в вагон вошёл какой-то пьяница, предлагая за пятьдесят рублей сделать покушение на губернатора, чтобы дать возможность полиции повесить двадцать студентов и рабочих, проповедующих пораженчество.– Вам бы, голубчики, душа обошлась всего два с полтиной рубля! Если бы хотели, то могли бы повесить двадцать пять, тогда душа обошлась бы всего по два рубля, – считал пьяница.Кончилось это тем, что Швейк дал ему по затылку, Горжин – по физиономии, а Марек ударил его коленом в зад. Все это пьяница принял с явным удовлетворением.– Вот видно начальство, бить не жалеет. Вот видно, что голубчики прямо из Петрограда.После этого к ним уж никто больше не приставал. На одной из станций Швейк принёс чаю и булок, они наелись, и Горжин снова вытащил из бокового кармана свой прейскурант.– Что вам угодно, господа? Сегодня свежий гусь, заяц в сметане, жареная курица, начинённый голубь!– Я бы предпочёл себе архиерейское место, – добавил Швейк, в то время как Марек проявил больше всего интереса к курице, а Горжин, пряча лист под рубашку, важно говорил:– Верите ли, друзья, что в прошлом году этот лист спас мне жизнь? Он меня освободил от голодной смерти. Везли это нас в Сибирь и целую неделю не давали есть. Люди с голоду грызли берёзовую кору с полен, как зайцы. И я этот прейскурант читал целый день, я его читал с утра до вечера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40