Шел он медленно, то и дело спотыкаясь. Время от времени останавливался, прижимая руку к окровавленному плечу и прислушиваясь, нет ли погони. Преследователей слышно не было, и вскоре по проулку между двумя заброшенными складами он вышел к Прямоводному каналу. Постоял, глядя на дрожащую на воде лунную дорожку. «Великолепная» исчезла. Любимая его венериза со всем, что на ней было, испарилась. Экипаж, наиглавнейшей обязанностью которого было охранять его, Повона, бросил своего господина на произвол судьбы. Какие мерзавцы! Такие же ненадежные, никчемные и эгоистичные, как вообще все его подданные. При этой мысли у герцога сжалось сердце. Возможно, они предали его. Устроили заговор. В таком случае месть его будет ужасна. Но не время размышлять на такие темы, сколь бы они ни были утешительными. Повон свернул налево и побрел вдоль набережной. Боль в плече становилась все более жгучей, никогда прежде он не испытывал ничего подобного. Она пульсировала, как самостоятельное живое существо, и мириться с нею было выше герцогских сил. Повон тихо всхлипывал. Залитый лунным светом мир казался сквозь пелену льющихся слез сплошным расплывчатым пятном. Так он и брел, спотыкаясь, мимо жалких лачуг, безлюдных пирсов, мимо закутанной в плащи троицы столь зловещей наружности, что он не решился попросить их о помощи.
Он настолько глубоко переживал нынешнее свое бедственное положение, что перестал замечать, куда идет, пока не застыл от громкого шипения под ногами. Смахнув с глаз слезы, герцог посмотрел вниз — земля кишела гибкими шустрыми зверьками. Нет, для крыс они были великоваты. С минуту он взирал на них в недоумении, а когда поднял глаза, понял, что ноги вынесли его к мосту Злых Кошек. Многие сотни тощих, похожих на хорьков существ облюбовали старый обшарпанный остов моста. Они таращились на человека странными лиловыми глазами, и герцогу отчего-то стало не по себе. Ходили слухи, будто эти существа отличаются на редкость злобным нравом. Вроде бы даже несколько лет назад разрабатывался проект истребить этих опаснейших паразитов, но Повон воспротивился неоправданно дорогостоящему начинанию.
Можно было подумать, что они подают сигналы, даже угрожают ему. Словно дают понять, что не потерпят его присутствия ни на мосту, ни подле него. Но это же нелепость! Он, герцог Ланти-Юма, вовсе не собирается менять маршрут из-за своры бездомных кошек.
Там, за мостом, Нуллиад и безопасность. Повон пошел дальше, чем оскорбил кошек, которые сгрудились вокруг него, преграждая путь. Сделать шаг, не наступив хоть на одну, было немыслимо. Шелковая туфля пришлась на одно из гибких тел, раздался гневный кошачий вопль, и в ногу Повона вонзились острые как иглы когти и клыки. Повон с истошным криком принялся пинать зловредное существо, но оно и не думало отцепляться. Наконец он нагнулся, схватил кошку за шкирку и отбросил прочь, прямо в воды канала.
Жест этот был встречен многоголосым зловещим шипением — до того исполненным лютой ненависти, что Повон внутренне содрогнулся, замер и попытался отступить, но ненароком придавил еще пару кошек, которые не преминули вцепиться в его лодыжки. От пинка одна из них отлетела на приличное расстояние, но ее место тут же заняла другая, куда более цепкая. Маленькие мохнатые фурии несли в себе заряд чудовищной ярости, и крошечные их клыки умели терзать плоть. Воплям Повона вторил нестройный кошачий хор. Вот одна из кошек в невероятном прыжке вцепилась в его плечо и принялась рвать его в клочья, успев между делом добраться до горла и поработать над ним так, что кровь брызнула фонтаном. Обезумевший от дикой боли герцог выделывал немыслимые па, вслепую молотя воздух и отчаянно лягаясь, но что толку? Кошки прямо-таки посыпались на него, причем одна умудрилась ловко протиснуться между ног. Несчастный Повон под тяжестью своих мучителей упал на землю… и моментально исчез из виду, погребенный под кучей извивающихся, злобно ворчащих, кусающихся и царапающихся тел. Они облепили его с ног до головы, с особой жадностью припадая к голове, лишив возможности видеть, слышать, что-либо чувствовать. Герцог не мог даже набрать в грудь воздуха, чтобы позвать на помощь. В его ноздри проникал странный сладковатый запах кошачьей шерсти, к которому примешивался другой — собственной крови. Кровоточили сотни укусов и царапин, кровь заливала глаза, и вместе с ней, капля за каплей, утекали силы. Теперь герцог явственно чувствовал это и сопротивлялся лишь по инерции. Потом понял, что его куда-то волокут. Медленно-медленно, едва заметными рывками, но рано или поздно все равно оттащат. Значительно убавившее в весе тело герцога нашли двумя днями позже, в тупике за заброшенным складом, что неподалеку от моста. Его милость был до такой степени изуродован, что на его опознание потребовалось ни много ни мало три дня.
Потеряв отца, лорд Снивер Дил-Шоннет присвоил себе герцогский титул. Событие это было воспринято публикой без бурного восторга: на смену одному никчемному правителю явился другой, столь же бездарный. Лорд Снивер, в отличие от скептически настроенных граждан был счастлив безмерно.
Он — герцог! Свершилось! Властитель всего, на |что только ни упадет взгляд! Именно такие мысли (обуревали герцога Снивера, присматривавшего за (перетаскиванием своих вещей в покои, которые еще хранили память об отце. Он был готов признать, что в жизни всегда есть место трудностям и загадкам — как же без них? — но никак не мог найти ответа на смущавшие душу вопросы. Скажем, зачем понадобилось герцогу Повону в ту ночь бродить по Дестуле, притом без охраны? Куда подевалась герцогская венериза «Великолепная» со всем, что было на борту? И самое-то главное, где тот наемный убийца? Выполнил он или нет его поручение? Ввиду того, что само предприятие увенчалось успехом, а Вурм-Диднис не являлся за деньгами, появлялся повод усомниться, причастен ли он к этому успеху. Да, Повон мертв, но причиной тому — не нож, не топор, а когти и клыки одичавших кошек. Вправе ли головорез требовать вознаграждение? И если да, в каком размере? Быть Может, это Диднис повинен в исчезновении «Великолепной»? Словом, что вообще произошло?
Герцог Снивер так и не пришел к какому-либо путному выводу, да он и не видел смысла ломать голову над неразрешимыми загадками, особенно когда можно было заняться делами гораздо более приятными. Тяготы правления с лихвой компенсировались привилегиями, во всяком случае, так казалось Сниверу. Что за бальзам на старые раны — все то почтение, уважение, даже преклонение, которые он теперь испытывал по отношению к своей драгоценной персоне. И потому в тот вечер, когда на пороге его нового жилища возникла кельдама Нуксия (со дня погребения Повона минуло две недели), настроение его было самым радужным. Нуксия, как всегда, подавляла самим своим присутствием, но на этот раз не внушала привычного ужаса. К разговору с кельдамой он подготовился заранее и встретил ее спокойно и с достоинством.
Беседа состоялась в его личном зале для аудиенций, и сопровождавшие Нуксию дамы остались за дверью. Великолепие обстановки вкупе с собственным величием прибавили Сниверу уверенности в себе. Никакого нервного тика — сплошное чувство собственного достоинства. Никогда прежде он не решился бы иметь дело с кельдамой. Теперь же, откинувшись в роскошном кресле и напустив на себя покровительственное великодушие, он произнес тщательно отрепетированную речь.
— Дорогая моя, нас объединяет общая беда. Я потерял горячо любимого отца, вы — не менее почитаемого жениха. Скорбь наша безгранична, но все же, боюсь, ваше горе невыносимее моего, ведь вы остались совсем одна — одинокая женщина в чужой стране. Быть может, теплые чувства, которые вы за время своего пребывания пробудили в сердцах лантийцев, послужат вам некоторым утешением, но увы — они не в силах повлиять на то печальное положение, в котором вы оказались. Посему мне, как герцогу, надлежит сделать все, что в моей власти, дабы облегчить участь той, которая едва не стала мне… матерью. Можете не сомневаться, я сочту за честь оказать вам покровительство, пока вы сами не решите удовлетворить свое конечно же горячее желание вернуться на родину в Гард-Ламмис. Сколь бы крепка ни была наша к вам привязанность, мы не станем лишать вас подобного утешения. До самого вашего отбытия нас будет объединять чувство общей утраты.
— И не только оно, — ответила кельдама, и что-то в ее тоне заставило Снивера насторожиться.
— Простите?..
— Не далее как сегодня я получила письмо от отца, келдхара Гард-Ламмиса, — мрачно заявила Нуксия. — Вы также, несомненно, в ближайшем будущем получите послание аналогичного содержания, которое доставит сюда доверенное лицо келдхара. Памятуя о лантийской манере вести дела халатно и со множеством проволочек, я взяла на себя смелость собственноручно сообщить вам о намерениях моего отца. Его великолепие выразил желание, вернее, твердую решимость касательно нашего с вами брака. Как вы, конечно, догадались, я тоскую по Гард-Ламмису. Однако интересы его великолепия требуют моего присутствия здесь, в Ланти-Юме, и потому я вынуждена согласиться. Я буду вашей женой.
Снивер в ужасе на нее воззрился, с минуту безмолвно хватал ртом воздух, потом умудрился выдавить из себя:
— Кельдама, но это же невозможно.
— Возможно и неизбежно. Так хочет келдхар.
— Но… но так нельзя. Вы ведь были невестой моего отца…
— Герцог, вместе с титулом вы унаследовали и обязательства его, и привилегии. Я, кельдама Нуксия, дочь келдхара, — наиглавнейшее из этих обязательств.
— Я… я не уверен, что это законно.
— В таком случае почему бы не пересмотреть закон?
— Н-но… то есть…
— С этим заиканием надо что-то делать, нареченный. Изъян в речи правителя даже такого захолустного городка, как этот ваш Ланти-Юм, непростителен. Возможно, потребуется определенный курс лечения. Приготовить отвар мне, право же, не составит труда. Отец ваш, будучи прекрасно знаком с моими снадобьями, был о них самого высокого мнения. Не сомневаюсь, что и вы воздадите им должное.
Впервые со дня смерти отца у Снивера задергалось правое веко. Нуксия пугающе внимательно смотрела на это непроизвольное движение.
— Я… Не время мне думать сейчас о женитьбе, — пробормотал новоиспеченный герцог. — Надо подождать… подождать, пока не закончится война.
— Война? Какая война? Что за чушь?
— Война, которую отец вел против жителей подземелий, она ведь требует победоносного завершения.
— «Война»! Как это похоже на лантийцев — называть войной мелкую свару. В Гард-Ламмисе она сошла бы, самое большее, за стычку. Типично в духе вашего самодовольного папаши — посылать гвардейцев драться с белыми демонами, вооруженными сверхъестественной силой! Командир Круфор, с которым мы не раз об этом беседовали, подробнейшим образом описал, как было дело.
— Тем не менее войну следует закончить, — нерешительно настаивал Снивер.
— Война уже закончена, — заявила Нуксия. — Вы поняли меня, закончена! Само начинание это, безрассудное и бессмысленное, явилось следствием порочности вашего отца, гнилым плодом горячечных фантазий. Неоправданной тратой денег, людей, оружия и времени. При жизни покойный был глух к голосу разума. Но теперь, когда его нет, безрассудству этому нужно положить конец. Никаких атак на пещеры Назара-Син больше не будет. Все. Кончено. Не сомневаюсь, что его великолепие, не на шутку озабоченный состоянием лантийской экономики всячески меня поддержит. Война завершилась. Вы поняли меня, нареченный?
Снивер безмолвно опустил голову.
— Я спрашиваю, вы меня поняли? Извольте отвечать!
— Да, кельдама. Да.
— Так-то лучше. Теперь я вас оставлю, но ненадолго: пойду приготовлю отвар, который избавит вас от явной несовершенности голосовых связок. Затем возьмемся за прочие недостатки, коих у вас великое множество. Им-то я и объявляю войну как заклятый враг физических и моральных изъянов. Будьте спокойны, герцог, вы попали в надежные руки. С этим спешу откланяться… на время.
Кельдама Нуксия решительной походкой покинула зал аудиенций. Снивер же остался сидеть как изваяние, глядя на ее удаляющуюся спину и подрагивая уже обоими веками.
Содержание полученного спустя несколько дней письма келдхара было именно таким, как описала Нуксия. Правитель Гард-Ламмиса, делая упор на бессчетные преимущества столь блистательного союза, настойчиво рекомендовал его милости не мешкая поставить свою подпись под официальным документом, удостоверяющим факт помолвки. Поначалу Снивер был склонен противиться навязываемому ему браку. Однако, побеседовав с казначеем и выяснив сумму и условия подлежавшего к выплате ламмийского займа, счел нужным согласиться.
Глава 14
Большекрылая бурая летучая мышь шумно влетела в зал и приземлилась у ног леди Верран. Та, наклонившись, отцепила от крошечного ошейника столь же крохотный кисет, ослабила перетягивавшую его бечеву и высыпала наземь пригоршню разноцветных камешков. Вгляделась и, судя по выражению ее лица, несколько удивилась.
— Что это? — спросил Хар-Феннахар.
— Просьба явиться, — был ответ. — От Террза.
— Наконец. Пойдешь прямо сейчас? Она кивнула.
— После всего, что произошло, мне страшновато с ним встречаться. Он столько пережил, так изменился, что стал едва ли не чужим. Такое ощущение, будто я его вовсе не знаю. К тому же мы так долго не разговаривали… Не знаю, с чего и начать.
— Хочешь, я пойду с тобой?
— Очень хочу, — ответила она не задумываясь. Потом добавила с легким замешательством: — Если ты вполне здоров.
— Конечно же здоров.
Она не стала оспаривать очевидную истину. Рана Феннахара, накрепко зашитая прокипяченными волокнами, зажила. К нему вернулись силы, а вместе с ними и горячее желание поскорее убраться из пещер. Она читала это по его лицу, по глазам, угадывала в каждом жесте… Ему был необходим свежий воздух, солнечный свет. Да, он хотел уйти, но уйти вместе с нею.
Впрочем, за все время уединения Террза Феннахар ни разу не пытался поторопить ее с окончательным решением, за что она была ему очень признательна. Разве может она бросить сына, пока он сражается с обуревающими его демонами. Хоть это и маловероятно, но Террзу, возможно, понадобится тепло материнского участия. Однако сколь бы тактичен ни был Феннахар, его долготерпение рано или поздно иссякнет. Как долго он согласится ждать?
Теперь неопределенность наконец разрешится, и Верран чувствовала, что ее разбирает любопытство, смешанное с волнением. С каким настроением выйдет Террз из своего отшельничества? О том оставалось только гадать, хотя одно можно было сказать наверняка: результат длительного уединения будет налицо. В том она ничуть не сомневалась.
Вместе с Феннахаром они прошли нескончаемыми коридорами и вскоре оказались в тесном туннеле, что вел к Обители, где Террз провел последние малые вены. У входа несли караул Фтриллжнр Рдсдр и парочка его вооруженных до зубов сородичей. Верран опешила — часовые показались ей провозвестниками новых и весьма досадных веяний, наметившихся в жизни вардрулов. Мелькнула мысль, не воспротивятся ли они появлению Феннахара. Однако Фтриллжнры не попытались их остановить, лишь поприветствовали вежливыми трелями, и люди боком протиснулись в узкую щель.
В конце прохода, у занавешенного входа в Обитель, Верран остановилась, силясь унять бешеное биение сердца, инстинктивно потянулась к руке Феннахара, крепко сжала ее и только потом громко спросила:
— Террз… к тебе можно?
— Входи, мама.
Не почудилось ли ей, что его голос изменился? Или она просто не замечала раньше его удивительную мелодичность? Верран с Феннахаром отодвинули занавеску и замерли как вкопанные.
Одежды на Террзе никакой не было. Даже не источай каменные стены приглушенного света, его собственное свечение сполна осветило бы произошедшую метаморфозу. Руки, ноги, туловище — все изменилось до неузнаваемости. Но дольше всего взгляд матери задержался не на теле — на голове. Куда девались густые черные волосы, брови, ресницы? Контуры черепа под лучистой кожей сделались непередаваемо чужими. Черты стали резкими, губы почти совсем исчезли. Неизменным осталось только одно — то, что окаймляли теперь круговые валики подвижных мышц. Его глаза. В отличие от пенно-белесых глаз обитателей пещер, радужка новообращенного вардрула сохранила непроницаемую черноту. И теперь, несмотря на столь явный огрех, в них отражалось нечто совершенно новое… Душевный покой? Или безмятежность?
Гармония. В них отражается гармония, подумала Верран и подивилась собственному самообладанию. Феннахар, до боли сжавший ее руку, сделался белее мела. Для нее же увиденное не стало потрясением. Только сейчас она осознала, как долго внутренне готовилась к этому моменту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Он настолько глубоко переживал нынешнее свое бедственное положение, что перестал замечать, куда идет, пока не застыл от громкого шипения под ногами. Смахнув с глаз слезы, герцог посмотрел вниз — земля кишела гибкими шустрыми зверьками. Нет, для крыс они были великоваты. С минуту он взирал на них в недоумении, а когда поднял глаза, понял, что ноги вынесли его к мосту Злых Кошек. Многие сотни тощих, похожих на хорьков существ облюбовали старый обшарпанный остов моста. Они таращились на человека странными лиловыми глазами, и герцогу отчего-то стало не по себе. Ходили слухи, будто эти существа отличаются на редкость злобным нравом. Вроде бы даже несколько лет назад разрабатывался проект истребить этих опаснейших паразитов, но Повон воспротивился неоправданно дорогостоящему начинанию.
Можно было подумать, что они подают сигналы, даже угрожают ему. Словно дают понять, что не потерпят его присутствия ни на мосту, ни подле него. Но это же нелепость! Он, герцог Ланти-Юма, вовсе не собирается менять маршрут из-за своры бездомных кошек.
Там, за мостом, Нуллиад и безопасность. Повон пошел дальше, чем оскорбил кошек, которые сгрудились вокруг него, преграждая путь. Сделать шаг, не наступив хоть на одну, было немыслимо. Шелковая туфля пришлась на одно из гибких тел, раздался гневный кошачий вопль, и в ногу Повона вонзились острые как иглы когти и клыки. Повон с истошным криком принялся пинать зловредное существо, но оно и не думало отцепляться. Наконец он нагнулся, схватил кошку за шкирку и отбросил прочь, прямо в воды канала.
Жест этот был встречен многоголосым зловещим шипением — до того исполненным лютой ненависти, что Повон внутренне содрогнулся, замер и попытался отступить, но ненароком придавил еще пару кошек, которые не преминули вцепиться в его лодыжки. От пинка одна из них отлетела на приличное расстояние, но ее место тут же заняла другая, куда более цепкая. Маленькие мохнатые фурии несли в себе заряд чудовищной ярости, и крошечные их клыки умели терзать плоть. Воплям Повона вторил нестройный кошачий хор. Вот одна из кошек в невероятном прыжке вцепилась в его плечо и принялась рвать его в клочья, успев между делом добраться до горла и поработать над ним так, что кровь брызнула фонтаном. Обезумевший от дикой боли герцог выделывал немыслимые па, вслепую молотя воздух и отчаянно лягаясь, но что толку? Кошки прямо-таки посыпались на него, причем одна умудрилась ловко протиснуться между ног. Несчастный Повон под тяжестью своих мучителей упал на землю… и моментально исчез из виду, погребенный под кучей извивающихся, злобно ворчащих, кусающихся и царапающихся тел. Они облепили его с ног до головы, с особой жадностью припадая к голове, лишив возможности видеть, слышать, что-либо чувствовать. Герцог не мог даже набрать в грудь воздуха, чтобы позвать на помощь. В его ноздри проникал странный сладковатый запах кошачьей шерсти, к которому примешивался другой — собственной крови. Кровоточили сотни укусов и царапин, кровь заливала глаза, и вместе с ней, капля за каплей, утекали силы. Теперь герцог явственно чувствовал это и сопротивлялся лишь по инерции. Потом понял, что его куда-то волокут. Медленно-медленно, едва заметными рывками, но рано или поздно все равно оттащат. Значительно убавившее в весе тело герцога нашли двумя днями позже, в тупике за заброшенным складом, что неподалеку от моста. Его милость был до такой степени изуродован, что на его опознание потребовалось ни много ни мало три дня.
Потеряв отца, лорд Снивер Дил-Шоннет присвоил себе герцогский титул. Событие это было воспринято публикой без бурного восторга: на смену одному никчемному правителю явился другой, столь же бездарный. Лорд Снивер, в отличие от скептически настроенных граждан был счастлив безмерно.
Он — герцог! Свершилось! Властитель всего, на |что только ни упадет взгляд! Именно такие мысли (обуревали герцога Снивера, присматривавшего за (перетаскиванием своих вещей в покои, которые еще хранили память об отце. Он был готов признать, что в жизни всегда есть место трудностям и загадкам — как же без них? — но никак не мог найти ответа на смущавшие душу вопросы. Скажем, зачем понадобилось герцогу Повону в ту ночь бродить по Дестуле, притом без охраны? Куда подевалась герцогская венериза «Великолепная» со всем, что было на борту? И самое-то главное, где тот наемный убийца? Выполнил он или нет его поручение? Ввиду того, что само предприятие увенчалось успехом, а Вурм-Диднис не являлся за деньгами, появлялся повод усомниться, причастен ли он к этому успеху. Да, Повон мертв, но причиной тому — не нож, не топор, а когти и клыки одичавших кошек. Вправе ли головорез требовать вознаграждение? И если да, в каком размере? Быть Может, это Диднис повинен в исчезновении «Великолепной»? Словом, что вообще произошло?
Герцог Снивер так и не пришел к какому-либо путному выводу, да он и не видел смысла ломать голову над неразрешимыми загадками, особенно когда можно было заняться делами гораздо более приятными. Тяготы правления с лихвой компенсировались привилегиями, во всяком случае, так казалось Сниверу. Что за бальзам на старые раны — все то почтение, уважение, даже преклонение, которые он теперь испытывал по отношению к своей драгоценной персоне. И потому в тот вечер, когда на пороге его нового жилища возникла кельдама Нуксия (со дня погребения Повона минуло две недели), настроение его было самым радужным. Нуксия, как всегда, подавляла самим своим присутствием, но на этот раз не внушала привычного ужаса. К разговору с кельдамой он подготовился заранее и встретил ее спокойно и с достоинством.
Беседа состоялась в его личном зале для аудиенций, и сопровождавшие Нуксию дамы остались за дверью. Великолепие обстановки вкупе с собственным величием прибавили Сниверу уверенности в себе. Никакого нервного тика — сплошное чувство собственного достоинства. Никогда прежде он не решился бы иметь дело с кельдамой. Теперь же, откинувшись в роскошном кресле и напустив на себя покровительственное великодушие, он произнес тщательно отрепетированную речь.
— Дорогая моя, нас объединяет общая беда. Я потерял горячо любимого отца, вы — не менее почитаемого жениха. Скорбь наша безгранична, но все же, боюсь, ваше горе невыносимее моего, ведь вы остались совсем одна — одинокая женщина в чужой стране. Быть может, теплые чувства, которые вы за время своего пребывания пробудили в сердцах лантийцев, послужат вам некоторым утешением, но увы — они не в силах повлиять на то печальное положение, в котором вы оказались. Посему мне, как герцогу, надлежит сделать все, что в моей власти, дабы облегчить участь той, которая едва не стала мне… матерью. Можете не сомневаться, я сочту за честь оказать вам покровительство, пока вы сами не решите удовлетворить свое конечно же горячее желание вернуться на родину в Гард-Ламмис. Сколь бы крепка ни была наша к вам привязанность, мы не станем лишать вас подобного утешения. До самого вашего отбытия нас будет объединять чувство общей утраты.
— И не только оно, — ответила кельдама, и что-то в ее тоне заставило Снивера насторожиться.
— Простите?..
— Не далее как сегодня я получила письмо от отца, келдхара Гард-Ламмиса, — мрачно заявила Нуксия. — Вы также, несомненно, в ближайшем будущем получите послание аналогичного содержания, которое доставит сюда доверенное лицо келдхара. Памятуя о лантийской манере вести дела халатно и со множеством проволочек, я взяла на себя смелость собственноручно сообщить вам о намерениях моего отца. Его великолепие выразил желание, вернее, твердую решимость касательно нашего с вами брака. Как вы, конечно, догадались, я тоскую по Гард-Ламмису. Однако интересы его великолепия требуют моего присутствия здесь, в Ланти-Юме, и потому я вынуждена согласиться. Я буду вашей женой.
Снивер в ужасе на нее воззрился, с минуту безмолвно хватал ртом воздух, потом умудрился выдавить из себя:
— Кельдама, но это же невозможно.
— Возможно и неизбежно. Так хочет келдхар.
— Но… но так нельзя. Вы ведь были невестой моего отца…
— Герцог, вместе с титулом вы унаследовали и обязательства его, и привилегии. Я, кельдама Нуксия, дочь келдхара, — наиглавнейшее из этих обязательств.
— Я… я не уверен, что это законно.
— В таком случае почему бы не пересмотреть закон?
— Н-но… то есть…
— С этим заиканием надо что-то делать, нареченный. Изъян в речи правителя даже такого захолустного городка, как этот ваш Ланти-Юм, непростителен. Возможно, потребуется определенный курс лечения. Приготовить отвар мне, право же, не составит труда. Отец ваш, будучи прекрасно знаком с моими снадобьями, был о них самого высокого мнения. Не сомневаюсь, что и вы воздадите им должное.
Впервые со дня смерти отца у Снивера задергалось правое веко. Нуксия пугающе внимательно смотрела на это непроизвольное движение.
— Я… Не время мне думать сейчас о женитьбе, — пробормотал новоиспеченный герцог. — Надо подождать… подождать, пока не закончится война.
— Война? Какая война? Что за чушь?
— Война, которую отец вел против жителей подземелий, она ведь требует победоносного завершения.
— «Война»! Как это похоже на лантийцев — называть войной мелкую свару. В Гард-Ламмисе она сошла бы, самое большее, за стычку. Типично в духе вашего самодовольного папаши — посылать гвардейцев драться с белыми демонами, вооруженными сверхъестественной силой! Командир Круфор, с которым мы не раз об этом беседовали, подробнейшим образом описал, как было дело.
— Тем не менее войну следует закончить, — нерешительно настаивал Снивер.
— Война уже закончена, — заявила Нуксия. — Вы поняли меня, закончена! Само начинание это, безрассудное и бессмысленное, явилось следствием порочности вашего отца, гнилым плодом горячечных фантазий. Неоправданной тратой денег, людей, оружия и времени. При жизни покойный был глух к голосу разума. Но теперь, когда его нет, безрассудству этому нужно положить конец. Никаких атак на пещеры Назара-Син больше не будет. Все. Кончено. Не сомневаюсь, что его великолепие, не на шутку озабоченный состоянием лантийской экономики всячески меня поддержит. Война завершилась. Вы поняли меня, нареченный?
Снивер безмолвно опустил голову.
— Я спрашиваю, вы меня поняли? Извольте отвечать!
— Да, кельдама. Да.
— Так-то лучше. Теперь я вас оставлю, но ненадолго: пойду приготовлю отвар, который избавит вас от явной несовершенности голосовых связок. Затем возьмемся за прочие недостатки, коих у вас великое множество. Им-то я и объявляю войну как заклятый враг физических и моральных изъянов. Будьте спокойны, герцог, вы попали в надежные руки. С этим спешу откланяться… на время.
Кельдама Нуксия решительной походкой покинула зал аудиенций. Снивер же остался сидеть как изваяние, глядя на ее удаляющуюся спину и подрагивая уже обоими веками.
Содержание полученного спустя несколько дней письма келдхара было именно таким, как описала Нуксия. Правитель Гард-Ламмиса, делая упор на бессчетные преимущества столь блистательного союза, настойчиво рекомендовал его милости не мешкая поставить свою подпись под официальным документом, удостоверяющим факт помолвки. Поначалу Снивер был склонен противиться навязываемому ему браку. Однако, побеседовав с казначеем и выяснив сумму и условия подлежавшего к выплате ламмийского займа, счел нужным согласиться.
Глава 14
Большекрылая бурая летучая мышь шумно влетела в зал и приземлилась у ног леди Верран. Та, наклонившись, отцепила от крошечного ошейника столь же крохотный кисет, ослабила перетягивавшую его бечеву и высыпала наземь пригоршню разноцветных камешков. Вгляделась и, судя по выражению ее лица, несколько удивилась.
— Что это? — спросил Хар-Феннахар.
— Просьба явиться, — был ответ. — От Террза.
— Наконец. Пойдешь прямо сейчас? Она кивнула.
— После всего, что произошло, мне страшновато с ним встречаться. Он столько пережил, так изменился, что стал едва ли не чужим. Такое ощущение, будто я его вовсе не знаю. К тому же мы так долго не разговаривали… Не знаю, с чего и начать.
— Хочешь, я пойду с тобой?
— Очень хочу, — ответила она не задумываясь. Потом добавила с легким замешательством: — Если ты вполне здоров.
— Конечно же здоров.
Она не стала оспаривать очевидную истину. Рана Феннахара, накрепко зашитая прокипяченными волокнами, зажила. К нему вернулись силы, а вместе с ними и горячее желание поскорее убраться из пещер. Она читала это по его лицу, по глазам, угадывала в каждом жесте… Ему был необходим свежий воздух, солнечный свет. Да, он хотел уйти, но уйти вместе с нею.
Впрочем, за все время уединения Террза Феннахар ни разу не пытался поторопить ее с окончательным решением, за что она была ему очень признательна. Разве может она бросить сына, пока он сражается с обуревающими его демонами. Хоть это и маловероятно, но Террзу, возможно, понадобится тепло материнского участия. Однако сколь бы тактичен ни был Феннахар, его долготерпение рано или поздно иссякнет. Как долго он согласится ждать?
Теперь неопределенность наконец разрешится, и Верран чувствовала, что ее разбирает любопытство, смешанное с волнением. С каким настроением выйдет Террз из своего отшельничества? О том оставалось только гадать, хотя одно можно было сказать наверняка: результат длительного уединения будет налицо. В том она ничуть не сомневалась.
Вместе с Феннахаром они прошли нескончаемыми коридорами и вскоре оказались в тесном туннеле, что вел к Обители, где Террз провел последние малые вены. У входа несли караул Фтриллжнр Рдсдр и парочка его вооруженных до зубов сородичей. Верран опешила — часовые показались ей провозвестниками новых и весьма досадных веяний, наметившихся в жизни вардрулов. Мелькнула мысль, не воспротивятся ли они появлению Феннахара. Однако Фтриллжнры не попытались их остановить, лишь поприветствовали вежливыми трелями, и люди боком протиснулись в узкую щель.
В конце прохода, у занавешенного входа в Обитель, Верран остановилась, силясь унять бешеное биение сердца, инстинктивно потянулась к руке Феннахара, крепко сжала ее и только потом громко спросила:
— Террз… к тебе можно?
— Входи, мама.
Не почудилось ли ей, что его голос изменился? Или она просто не замечала раньше его удивительную мелодичность? Верран с Феннахаром отодвинули занавеску и замерли как вкопанные.
Одежды на Террзе никакой не было. Даже не источай каменные стены приглушенного света, его собственное свечение сполна осветило бы произошедшую метаморфозу. Руки, ноги, туловище — все изменилось до неузнаваемости. Но дольше всего взгляд матери задержался не на теле — на голове. Куда девались густые черные волосы, брови, ресницы? Контуры черепа под лучистой кожей сделались непередаваемо чужими. Черты стали резкими, губы почти совсем исчезли. Неизменным осталось только одно — то, что окаймляли теперь круговые валики подвижных мышц. Его глаза. В отличие от пенно-белесых глаз обитателей пещер, радужка новообращенного вардрула сохранила непроницаемую черноту. И теперь, несмотря на столь явный огрех, в них отражалось нечто совершенно новое… Душевный покой? Или безмятежность?
Гармония. В них отражается гармония, подумала Верран и подивилась собственному самообладанию. Феннахар, до боли сжавший ее руку, сделался белее мела. Для нее же увиденное не стало потрясением. Только сейчас она осознала, как долго внутренне готовилась к этому моменту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36