у самого неустрашимого и яростного солдата при сигнале к бою немного дрожат коленки; (…) и у самого красноречивого оратора, когда он готовится произнести речь, холодеют руки и ноги.
Есть люди, отличающиеся постоянной свирепостью и радующиеся человеческой крови. (…) Это не гнев, это зверство. Такой человек вредит другим не потому, что его обидели; наоборот, он готов принять обиду, лишь бы получить возможность вредить.
Всякий гнев превращается в печаль либо из-за раскаяния, либо от неутоленности.
[Люди толпы] живут, точно в гладиаторской школе: с кем сегодня пили, с тем завтра дерутся.
Мудрец никогда не перестанет гневаться, если начнет. (…) Если, по-твоему, мудрец должен чувствовать гнев, какого требует возмутительность каждого преступления, то ему придется не гневаться, а сойти с ума.
Среди прочих недостатков нашей смертной природы есть и этот - (…) не столько неизбежность заблуждения, сколько любовь к своим заблуждениям.
Если (…) сердиться на молодых и старых за то, что они грешат, (…) придется сердиться и на новорожденных - за то, что они непременно будут грешить.
Нужно либо смеяться надо всем, либо плакать.
Отдельных солдат полководец может наказывать по всей строгости, но если провинилось все войско, ему придется оказать снисхождение. Что удерживает мудреца от гнева? Обилие грешников.
Вокруг (…) столько скверно живущих, а точнее сказать, скверно гибнущих людей.
Постоянному и плодовитому злу должен противостоять медленный и упорный труд: не для того, чтобы уничтожить его, но для того, чтобы оно нас не одолело.
Гнев сам по себе безобразен и не страшен. (…) Мы боимся гнева, как дети - темноты, как звери - красных перьев.
Страх всегда возвращается и, словно волна, окатывает тех, кто его вызывает.
Кто возвеличился за счет чужого страха, не бывает свободен от собственного. Как дрожит сердце в львиной груди от малейшего шороха! (…) Все, что внушает ужас, само трепещет.
Дух добьется всего, что сам себе прикажет.
Иной приучил себя довольствоваться коротким сном и бодрствует почти сутки напролет, нисколько не утомляясь; можно выучиться бегать по тоненькой и почти отвесно натянутой веревке; переносить чудовищные грузы, неподъемные для обычного человека; погружаться в море на непомерную глубину и долго обходиться под водой без дыхания. (…) За столь упорные занятия не получают либо вовсе никакого, либо несоразмерно маленькое вознаграждение. (…) И тем не менее, несмотря на то, что награда ожидала их совсем небольшая, они довели свой труд до конца.
Многие утверждали, что путь к добродетелям крут и тернист; ничего подобного: можно дойти и по ровной дороге. (…) Что требует от вас меньше напряжения, чем милосердие, и больше, чем жестокость? Стыдливость не доставит вам хлопот, сладострастие вечно занято по горло. Одним словом, блюсти любую добродетель совсем не трудно, пороки же требуют постоянного внимания.
Есть ли (…) такой порок, у которого был бы недостаток в защитниках?
«Разве не бывает случаев, возбуждающих гнев?» - Вот именно в этих случаях и нужно решительнее всего подавлять его. (…) Пирр, знаменитейший наставник в гимнастических состязаниях, всем, кого тренировал, давал, говорят, одно и то же наставление: не поддаваться гневу. Ибо гнев нарушает все правила искусства.
«Иногда оратору полезно бывает разгневаться - он тогда говорит лучше». - Совершенно верно, но не разгневаться, а изобразить гнев. Так и актеры, произнося стихи, волнуют народ не гневом своим, а хорошим подражанием гневу. То же самое относится (…) к выступающим на сходках. (…) И часто сыгранное чувство производит куда более сильное действие, чем подлинное.
Легко придать правильную форму душе, пока она еще мягкая; трудно искоренить пороки, которые повзрослели вместе с нами.
Умеренное удовольствие снимает душевное напряжение.
Дух растет, когда ему дают волю; поникает, когда его принуждают к рабскому повиновению.
Нельзя, чтобы ему [мальчику] пришлось терпеть унижения или рабство; пусть ему никогда не придется ни просить, ни умолять; то, что он когда-то был вынужден просить, не пойдет ему на пользу; пусть без просьб получает все в подарок - ради самого себя, или совершённых добрых поступков, или ради того добра, которого мы ждем от него в будущем.
В борьбе надо стремиться не сделать другому больно, а победить.
Не сможет противостоять ударам тот, кому никогда ни в чем не было отказа.
Разве ты не видишь, что люди чем счастливее, тем гневливее? Это особенно заметно у богатых, знатных и чиновных.
Надо, чтобы мальчик никогда ничего не мог добиться гневом; мы сами предложим ему, когда он будет спокоен, то, чего не давали, пока он требовал с плачем.
Отложенное наказание мы всегда можем при вести в исполнение, но уже исполненное никак нельзя забрать назад.
Самое великодушное прощение - это не знать, в чем кто перед тобой провинился.
У подозрительности никогда не будет недостатка в доводах.
Что совершено без умысла - не обида.
Глупо гневаться на животных, но не умнее и на детей, а также на всех прочих, мало чем отличающихся от детей в рассуждении благоразумия.
Боги (…) и не желают, и не умеют причинять зло (…); обидеть кого-нибудь для них так же немыслимо, как побить самих себя.
Если мы желаем быть во всем справедливыми судьями, то давайте прежде всего убедим себя в том, что никто из нас не без греха. Ведь именно в этом главный источник нашего возмущения: «Я-то ни в чем не виноват» и «ничего не сделал». Ничего подобного: просто ты ни в чем не признаешься! (…) Если в чем-то мы и остались невинны, то только потому, что нам не удалось преступить закон - не повезло.
Часто бывает, что, желая польстить одному, обижают при этом другого.
Чужие пороки у нас на глазах, а свои за спиной.
Главное лекарство от гнева - отсрочка.
Если кто-то хочет сообщить тебе нечто [о другом человеке] не иначе, как по секрету, тому (…) нечего тебе сообщить.
Тебя обидел добрый человек? - Не верь. Дурной? - Не удивляйся.
Внутри каждого из нас царская душа, каждый хочет, чтобы ему было все позволено, но не хочет быть жертвой чужого произвола.
Фабий [Кунктатор] говорит, что нет ничего позорнее для полководца, чем оправдываться: «Я не думал, что так выйдет». По-моему, нет ничего позорнее для человека вообще.
Наказание всегда должно считаться не с прошлым, а с будущим, ибо оно есть выражение не гнева, а предосторожности.
Самый обидный род мести - признать обидчика недостойным нашей мести.
Многие, ища возмездия за легкие обиды, сами делают их более глубокими для себя. Велик и благороден тот, кто спокойно слушает лай мелких собачонок, как крупный и сильный зверь.
Обиды от власть имущих нужно сносить не просто терпеливо, но с веселым лицом: если они решат, что и впрямь задели вас, непременно повторят.
Стоит прислушаться к примечательным словам человека, состарившегося в услужении у царей. Когда кто-то спросил его, как ему удавалось достичь столь редкой при дворе вещи, как старость, он отвечал: «Я принимал обиды и благодарил за них».
Ссориться с равным рискованно, с высшим - безумно, с низшим - унизительно.
В душах, развращенных большим успехом, есть самая скверная черта: они ненавидят тех, кого обидели.
Так все слабые существа: если до них только чуть дотронуться, им кажется, что их уже ударили.
Пускай кто-то сердится: ты в ответ сделай ему что-нибудь хорошее. Вражда сама угаснет, если од на из двух сторон откажется ее поддерживать: сражаться могут лишь двое равных соперников.
Если человек подошел к зеркалу, готовый перемениться, значит, он уже переменился.
Если мы полагаем, что кто-то выказал нам презрение, мы не можем не быть мельче его.
Мщение есть признание, что нам больно.
Обидчик либо сильнее тебя, либо слабее; если слабее, пощади его, если сильнее - себя.
Есть люди, не желающие браться за легкие дела, но желающие, чтобы все, за что они ни возьмутся, давалось легко.
Самые тяжелые и неукротимые от природы характеры терпеливы к ласке. Ни одно существо не бросается в испуге на того, кто его гладит.
Борьба питает сама себя и не выпускает того, кто слишком глубоко в нее втянулся. Легче удержаться от ссоры, чем потом из нее выйти.
По старой поговорке «усталый ищет ссоры»; то же можно сказать и об изнуренном голодом или жаждой, да и обо всяком другом, сильно чем-нибудь удрученном человеке. (…) Пораженная недугом душа возмущается от любой мелочи, вплоть до того, что простое приветствие, письмо, вопрос или несколько незначащих слов вызывают иных людей на ссору.
Усталым глазам полезно смотреть на зелень.
Не полезно все видеть и все слышать. Нас миновали бы многие обиды - ведь большинство из них не задевают того, кто о них не знает. Ты не хочешь быть гневливым? - Не будь любопытным.
Большинство людей сердятся из-за обид, которые они сами сочинили, придавая глубокий смысл пустякам.
Гнев приходит к нам часто, но чаще мы приходим к нему.
Пока ты в гневе, тебе не должно быть дозволено ничего. Почему? Именно потому, что ты желаешь, чтобы было дозволено все.
Разгладим лицо, сделаем голос тише, а походку - медленнее; постепенно в подражание внешнему преобразуется и внутреннее.
Всякое возмущение подневольного человека обращается ему же в мучение. (…) Нет такого тесного ярма, которое не причинило бы меньше боли тому, кто влачит его, чем тому, кто пытается его сбросить.
Если благоразумный человек сказал что-то неприятное нам - поверим ему; если дурак - простим.
Признак истинного величия - не ощущать ударов. Так огромный зверь не спеша оглядывается и спокойно взирает на лающих собак.
Все, что не нравится нам в других, каждый из нас может, поискав, найти в себе самом (…) Нужно быть терпимее друг к другу, нам приходится жить дурными среди дурных.
Гневаемся все мы дольше, чем ощущаем причиненную [нам] боль.
Иногда боль, а иногда случай делают слабого сильнее самого сильного.
Большая часть того, что вызывает в нас гнев, - ото препятствия, а не удары.
Неправость нашего гнева делает его более упорным: мы расходимся все пуще и не желаем перестать, словно сила нашей вспышки может служить доказательством ее справедливости.
Никогда не будет счастлив тот, кого мучит мысль, что есть кто-то счастливее. Я получил меньше, чем надеялся? - но, может быть, я надеялся на большее, чем заслуживал.
Среди убийц божественного Юлия было больше друзей, чем недругов, ибо он не исполнил их неисполнимых надежд. (…) Вот так и вышло, что он увидал вокруг своего кресла своих бывших соратников с обнаженными мечами, (…) ставших помпеянцами лишь после смерти Помпея.
Кто смотрит на чужое, тому не нравится свое.
Человек, завидующий немногим, не видит за собственной спиной огромного скопления зависти всех тех, кому далеко до него.
Ты лучше благодари за то, что получил. Остального жди и радуйся, что не получил всего.
Ты ведешь неверные записи в своей расчетной книге: то, что ты дал, оцениваешь дорого, то, что получил, - дешево.
Деньги насквозь пропитаны нашей кровью.
Насколько достойнее смеха то, из-за чего мы то и дело льем слезы!
Поверь мне, все, что зажигает нас страшным пожаром, - сущие пустяки, не серьезнее тех, из-за которых дерутся и ссорятся мальчишки.
Кто никогда ничему не выучился, тот не хочет ничему учиться.
Этого ты предостерег правильно, но чересчур свободным тоном: и вместо того, чтобы исправить, обидел человека. На будущее смотри не только то, правду ли ты говоришь, но и на того, кому говоришь: переносит ли он правду.
Баловень счастья (…) считает, что труднодоступная дверь - первый признак блаженного и могущественного человека. Видимо, он не знает, что труднее всего открываются ворота тюрьмы.
Ты косо глядишь на кого-то из-за того, что он дурно говорил о твоем таланте. Неужели ты считаешь каждое его слово законом? И неужели Энний [римский трагик] должен возненавидеть тебя оттого, что его поэмы не доставляют тебе удовольствия, (…) а Цицерон - стать твоим врагом из-за того, что ты пошутил насчет его стихов?
Первую вспышку гнева мы не осмелимся унимать словами. Она глуха и безумна. (…) Лекарства приносят пользу, если давать их в промежутках между приступами.
Гнев, (…) когда окостенеет, затвердеет, (…) превращается в ненависть.
В перерывах между утренними зрелищами нам обычно показывают на арене сражение привязанных друг к другу быка и медведя: они рвут и терзают друг друга, а рядом их поджидает человек, которому поручено в конце прикончить обоих. То же самое делаем и мы, нанося удары людям, с которыми мы связаны, а рядом с победителем и побежденным уже стоит их конец, причем очень близкий. Нам ведь осталось-то столечко! Что бы нам прожить эту капельку времени в мире и покое!
Часто ссору прекращает раздавшийся по соседству крик «Пожар!».
Что хуже смерти можешь ты пожелать тому, на кого гневаешься? Так успокойся: он умрет, даже если ты палец о палец не ударишь.
Я скорее прощу того, кто нанес врагу рану, а не того, кто мечтает посадить ему чирей: тут уже не только злая, но и ничтожно мелкая душонка.
О сколь презренная вещь - человек, если не поднимается он выше человеческого!
Что такое бог? - Все, что видишь, и все, чего не видишь.
Уже старик, он [Ганнибал] не переставал искать войны в любом уголке света: настолько, обходясь без родины, не мог он обходиться без врага.
Нет числа тем, кто владел народами и городами; тех, кто владел собой, можно перечесть по пальцам.
Все происходит по божественному определению: плакать, стонать и жаловаться - значит отпасть от бога.
Свободен тот, кто избежал рабства у самого себя: это рабство - постоянное и неодолимое, день и ночь равно гнетущее, без передышки, без отпуска.
Быть рабом самого себя - тяжелейшее рабство.
Добродетель найти трудно, требуется и наставник и руководитель; а порокам живо выучиваются без всякого учителя.
Если я и бываю доверчив, то только до известной степени и принимаю лишь те маленькие выдумки, за которые бьют по губам, а не вырывают глаза.
Люди растрачивают всю свою жизнь, чтобы достать то, что им будто бы нужно для жизни.
Изящно возразил мудрый [Гай] Лелий какому-то человеку, сказавшему: «В мои шестьдесят лет…» - «Скажи лучше „не мои шестьдесят“». Привычка исчислять утраченные нами годы мешает нам понять, что суть жизни - в ее неуловимости, а удел времени - всегда оставаться не нашим.
Покамест все идет как обычно, грандиозность происходящего скрадывается привычкой. Так уж мы устроены, что повседневное, будь оно даже достойно всяческого восхищения, нас мало трогает. (…) У солнца нет зрителей, пока оно не затмится. (…) Настолько больше свойственно нам от природы восхищаться новым, нежели великим.
Кто думает, будто природа может делать лишь то, что она делает часто, тот сильно недооценивает ее возможности.
Люди грядущего поколения будут знать многое, неизвестное нам, и многое останется неизвестным для тех, кто будет жить, когда изгладится всякая память о нас. Мир не стоит ломаного гроша, если в нем когда-нибудь не останется ничего непонятного.
И ты удивляешься, что мудрость до сих пор еще не исполнила своего предназначения! Даже испорченность - и та еще не показала себя целиком; она только-только выходит на свет. А ведь ей мы отдаем все свои силы.
Победа без риска - победа без славы
Для самопознания необходимо испытание: никто не узнает, что он может, если не попробует.
Всякий, кто кажется избежавшим зла, просто его еще не дождался.
От голода умирают тихо и спокойно, от обжорства с треском лопаются.
Самая крепкая часть тела - та, которой чаще всего пользуются.
«Но как же все-таки бог допускает, чтобы с добрыми людьми случались несчастья?» - А он не допускает. Он ограждает их от всех несчастий: от преступлений и гнусностей, от нечистых помышлений и корыстных замыслов, от слепого вожделения и от алчности, покушающейся на чужое добро. Он блюдет и защищает их самих: неужели кто-то станет требовать от бога еще и того, чтобы он охранял поклажу добрых людей?
Презирайте бедность: никто не бывает при жизни так беден, как был при рождении. Презирайте боль: она уйдет от вас, либо вы от нее уйдете.
Короткую жизнь мы не получаем, а делаем ее такой; мы не бедны, а расточительны.
Нет человека, желающего разделить с другими деньги, а скольким раздает каждый свою жизнь!
Марк Цицерон (…) ни в счастье не был спокоен, ни в несчастье - терпелив.
Каждый торопит свою жизнь и страдает от тоски по будущему и отвращения к настоящему.
Время твоей жизни (…) движется беззвучно, ничем не выдавая быстроты своего бега.
Есть ли на свете кто-нибудь глупее людей, которые хвастаются своей мудрой предусмотрительностью? (…) За счет своей жизни они устраивают свою жизнь, чтобы она стала лучше.
Откладывать что-то на будущее - худший способ проматывать жизнь: (…) вы отдаете настоящее в обмен на обещание будущего.
Грядущее неведомо; живи сейчас!
Самая короткая жизнь - у занятых людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Есть люди, отличающиеся постоянной свирепостью и радующиеся человеческой крови. (…) Это не гнев, это зверство. Такой человек вредит другим не потому, что его обидели; наоборот, он готов принять обиду, лишь бы получить возможность вредить.
Всякий гнев превращается в печаль либо из-за раскаяния, либо от неутоленности.
[Люди толпы] живут, точно в гладиаторской школе: с кем сегодня пили, с тем завтра дерутся.
Мудрец никогда не перестанет гневаться, если начнет. (…) Если, по-твоему, мудрец должен чувствовать гнев, какого требует возмутительность каждого преступления, то ему придется не гневаться, а сойти с ума.
Среди прочих недостатков нашей смертной природы есть и этот - (…) не столько неизбежность заблуждения, сколько любовь к своим заблуждениям.
Если (…) сердиться на молодых и старых за то, что они грешат, (…) придется сердиться и на новорожденных - за то, что они непременно будут грешить.
Нужно либо смеяться надо всем, либо плакать.
Отдельных солдат полководец может наказывать по всей строгости, но если провинилось все войско, ему придется оказать снисхождение. Что удерживает мудреца от гнева? Обилие грешников.
Вокруг (…) столько скверно живущих, а точнее сказать, скверно гибнущих людей.
Постоянному и плодовитому злу должен противостоять медленный и упорный труд: не для того, чтобы уничтожить его, но для того, чтобы оно нас не одолело.
Гнев сам по себе безобразен и не страшен. (…) Мы боимся гнева, как дети - темноты, как звери - красных перьев.
Страх всегда возвращается и, словно волна, окатывает тех, кто его вызывает.
Кто возвеличился за счет чужого страха, не бывает свободен от собственного. Как дрожит сердце в львиной груди от малейшего шороха! (…) Все, что внушает ужас, само трепещет.
Дух добьется всего, что сам себе прикажет.
Иной приучил себя довольствоваться коротким сном и бодрствует почти сутки напролет, нисколько не утомляясь; можно выучиться бегать по тоненькой и почти отвесно натянутой веревке; переносить чудовищные грузы, неподъемные для обычного человека; погружаться в море на непомерную глубину и долго обходиться под водой без дыхания. (…) За столь упорные занятия не получают либо вовсе никакого, либо несоразмерно маленькое вознаграждение. (…) И тем не менее, несмотря на то, что награда ожидала их совсем небольшая, они довели свой труд до конца.
Многие утверждали, что путь к добродетелям крут и тернист; ничего подобного: можно дойти и по ровной дороге. (…) Что требует от вас меньше напряжения, чем милосердие, и больше, чем жестокость? Стыдливость не доставит вам хлопот, сладострастие вечно занято по горло. Одним словом, блюсти любую добродетель совсем не трудно, пороки же требуют постоянного внимания.
Есть ли (…) такой порок, у которого был бы недостаток в защитниках?
«Разве не бывает случаев, возбуждающих гнев?» - Вот именно в этих случаях и нужно решительнее всего подавлять его. (…) Пирр, знаменитейший наставник в гимнастических состязаниях, всем, кого тренировал, давал, говорят, одно и то же наставление: не поддаваться гневу. Ибо гнев нарушает все правила искусства.
«Иногда оратору полезно бывает разгневаться - он тогда говорит лучше». - Совершенно верно, но не разгневаться, а изобразить гнев. Так и актеры, произнося стихи, волнуют народ не гневом своим, а хорошим подражанием гневу. То же самое относится (…) к выступающим на сходках. (…) И часто сыгранное чувство производит куда более сильное действие, чем подлинное.
Легко придать правильную форму душе, пока она еще мягкая; трудно искоренить пороки, которые повзрослели вместе с нами.
Умеренное удовольствие снимает душевное напряжение.
Дух растет, когда ему дают волю; поникает, когда его принуждают к рабскому повиновению.
Нельзя, чтобы ему [мальчику] пришлось терпеть унижения или рабство; пусть ему никогда не придется ни просить, ни умолять; то, что он когда-то был вынужден просить, не пойдет ему на пользу; пусть без просьб получает все в подарок - ради самого себя, или совершённых добрых поступков, или ради того добра, которого мы ждем от него в будущем.
В борьбе надо стремиться не сделать другому больно, а победить.
Не сможет противостоять ударам тот, кому никогда ни в чем не было отказа.
Разве ты не видишь, что люди чем счастливее, тем гневливее? Это особенно заметно у богатых, знатных и чиновных.
Надо, чтобы мальчик никогда ничего не мог добиться гневом; мы сами предложим ему, когда он будет спокоен, то, чего не давали, пока он требовал с плачем.
Отложенное наказание мы всегда можем при вести в исполнение, но уже исполненное никак нельзя забрать назад.
Самое великодушное прощение - это не знать, в чем кто перед тобой провинился.
У подозрительности никогда не будет недостатка в доводах.
Что совершено без умысла - не обида.
Глупо гневаться на животных, но не умнее и на детей, а также на всех прочих, мало чем отличающихся от детей в рассуждении благоразумия.
Боги (…) и не желают, и не умеют причинять зло (…); обидеть кого-нибудь для них так же немыслимо, как побить самих себя.
Если мы желаем быть во всем справедливыми судьями, то давайте прежде всего убедим себя в том, что никто из нас не без греха. Ведь именно в этом главный источник нашего возмущения: «Я-то ни в чем не виноват» и «ничего не сделал». Ничего подобного: просто ты ни в чем не признаешься! (…) Если в чем-то мы и остались невинны, то только потому, что нам не удалось преступить закон - не повезло.
Часто бывает, что, желая польстить одному, обижают при этом другого.
Чужие пороки у нас на глазах, а свои за спиной.
Главное лекарство от гнева - отсрочка.
Если кто-то хочет сообщить тебе нечто [о другом человеке] не иначе, как по секрету, тому (…) нечего тебе сообщить.
Тебя обидел добрый человек? - Не верь. Дурной? - Не удивляйся.
Внутри каждого из нас царская душа, каждый хочет, чтобы ему было все позволено, но не хочет быть жертвой чужого произвола.
Фабий [Кунктатор] говорит, что нет ничего позорнее для полководца, чем оправдываться: «Я не думал, что так выйдет». По-моему, нет ничего позорнее для человека вообще.
Наказание всегда должно считаться не с прошлым, а с будущим, ибо оно есть выражение не гнева, а предосторожности.
Самый обидный род мести - признать обидчика недостойным нашей мести.
Многие, ища возмездия за легкие обиды, сами делают их более глубокими для себя. Велик и благороден тот, кто спокойно слушает лай мелких собачонок, как крупный и сильный зверь.
Обиды от власть имущих нужно сносить не просто терпеливо, но с веселым лицом: если они решат, что и впрямь задели вас, непременно повторят.
Стоит прислушаться к примечательным словам человека, состарившегося в услужении у царей. Когда кто-то спросил его, как ему удавалось достичь столь редкой при дворе вещи, как старость, он отвечал: «Я принимал обиды и благодарил за них».
Ссориться с равным рискованно, с высшим - безумно, с низшим - унизительно.
В душах, развращенных большим успехом, есть самая скверная черта: они ненавидят тех, кого обидели.
Так все слабые существа: если до них только чуть дотронуться, им кажется, что их уже ударили.
Пускай кто-то сердится: ты в ответ сделай ему что-нибудь хорошее. Вражда сама угаснет, если од на из двух сторон откажется ее поддерживать: сражаться могут лишь двое равных соперников.
Если человек подошел к зеркалу, готовый перемениться, значит, он уже переменился.
Если мы полагаем, что кто-то выказал нам презрение, мы не можем не быть мельче его.
Мщение есть признание, что нам больно.
Обидчик либо сильнее тебя, либо слабее; если слабее, пощади его, если сильнее - себя.
Есть люди, не желающие браться за легкие дела, но желающие, чтобы все, за что они ни возьмутся, давалось легко.
Самые тяжелые и неукротимые от природы характеры терпеливы к ласке. Ни одно существо не бросается в испуге на того, кто его гладит.
Борьба питает сама себя и не выпускает того, кто слишком глубоко в нее втянулся. Легче удержаться от ссоры, чем потом из нее выйти.
По старой поговорке «усталый ищет ссоры»; то же можно сказать и об изнуренном голодом или жаждой, да и обо всяком другом, сильно чем-нибудь удрученном человеке. (…) Пораженная недугом душа возмущается от любой мелочи, вплоть до того, что простое приветствие, письмо, вопрос или несколько незначащих слов вызывают иных людей на ссору.
Усталым глазам полезно смотреть на зелень.
Не полезно все видеть и все слышать. Нас миновали бы многие обиды - ведь большинство из них не задевают того, кто о них не знает. Ты не хочешь быть гневливым? - Не будь любопытным.
Большинство людей сердятся из-за обид, которые они сами сочинили, придавая глубокий смысл пустякам.
Гнев приходит к нам часто, но чаще мы приходим к нему.
Пока ты в гневе, тебе не должно быть дозволено ничего. Почему? Именно потому, что ты желаешь, чтобы было дозволено все.
Разгладим лицо, сделаем голос тише, а походку - медленнее; постепенно в подражание внешнему преобразуется и внутреннее.
Всякое возмущение подневольного человека обращается ему же в мучение. (…) Нет такого тесного ярма, которое не причинило бы меньше боли тому, кто влачит его, чем тому, кто пытается его сбросить.
Если благоразумный человек сказал что-то неприятное нам - поверим ему; если дурак - простим.
Признак истинного величия - не ощущать ударов. Так огромный зверь не спеша оглядывается и спокойно взирает на лающих собак.
Все, что не нравится нам в других, каждый из нас может, поискав, найти в себе самом (…) Нужно быть терпимее друг к другу, нам приходится жить дурными среди дурных.
Гневаемся все мы дольше, чем ощущаем причиненную [нам] боль.
Иногда боль, а иногда случай делают слабого сильнее самого сильного.
Большая часть того, что вызывает в нас гнев, - ото препятствия, а не удары.
Неправость нашего гнева делает его более упорным: мы расходимся все пуще и не желаем перестать, словно сила нашей вспышки может служить доказательством ее справедливости.
Никогда не будет счастлив тот, кого мучит мысль, что есть кто-то счастливее. Я получил меньше, чем надеялся? - но, может быть, я надеялся на большее, чем заслуживал.
Среди убийц божественного Юлия было больше друзей, чем недругов, ибо он не исполнил их неисполнимых надежд. (…) Вот так и вышло, что он увидал вокруг своего кресла своих бывших соратников с обнаженными мечами, (…) ставших помпеянцами лишь после смерти Помпея.
Кто смотрит на чужое, тому не нравится свое.
Человек, завидующий немногим, не видит за собственной спиной огромного скопления зависти всех тех, кому далеко до него.
Ты лучше благодари за то, что получил. Остального жди и радуйся, что не получил всего.
Ты ведешь неверные записи в своей расчетной книге: то, что ты дал, оцениваешь дорого, то, что получил, - дешево.
Деньги насквозь пропитаны нашей кровью.
Насколько достойнее смеха то, из-за чего мы то и дело льем слезы!
Поверь мне, все, что зажигает нас страшным пожаром, - сущие пустяки, не серьезнее тех, из-за которых дерутся и ссорятся мальчишки.
Кто никогда ничему не выучился, тот не хочет ничему учиться.
Этого ты предостерег правильно, но чересчур свободным тоном: и вместо того, чтобы исправить, обидел человека. На будущее смотри не только то, правду ли ты говоришь, но и на того, кому говоришь: переносит ли он правду.
Баловень счастья (…) считает, что труднодоступная дверь - первый признак блаженного и могущественного человека. Видимо, он не знает, что труднее всего открываются ворота тюрьмы.
Ты косо глядишь на кого-то из-за того, что он дурно говорил о твоем таланте. Неужели ты считаешь каждое его слово законом? И неужели Энний [римский трагик] должен возненавидеть тебя оттого, что его поэмы не доставляют тебе удовольствия, (…) а Цицерон - стать твоим врагом из-за того, что ты пошутил насчет его стихов?
Первую вспышку гнева мы не осмелимся унимать словами. Она глуха и безумна. (…) Лекарства приносят пользу, если давать их в промежутках между приступами.
Гнев, (…) когда окостенеет, затвердеет, (…) превращается в ненависть.
В перерывах между утренними зрелищами нам обычно показывают на арене сражение привязанных друг к другу быка и медведя: они рвут и терзают друг друга, а рядом их поджидает человек, которому поручено в конце прикончить обоих. То же самое делаем и мы, нанося удары людям, с которыми мы связаны, а рядом с победителем и побежденным уже стоит их конец, причем очень близкий. Нам ведь осталось-то столечко! Что бы нам прожить эту капельку времени в мире и покое!
Часто ссору прекращает раздавшийся по соседству крик «Пожар!».
Что хуже смерти можешь ты пожелать тому, на кого гневаешься? Так успокойся: он умрет, даже если ты палец о палец не ударишь.
Я скорее прощу того, кто нанес врагу рану, а не того, кто мечтает посадить ему чирей: тут уже не только злая, но и ничтожно мелкая душонка.
О сколь презренная вещь - человек, если не поднимается он выше человеческого!
Что такое бог? - Все, что видишь, и все, чего не видишь.
Уже старик, он [Ганнибал] не переставал искать войны в любом уголке света: настолько, обходясь без родины, не мог он обходиться без врага.
Нет числа тем, кто владел народами и городами; тех, кто владел собой, можно перечесть по пальцам.
Все происходит по божественному определению: плакать, стонать и жаловаться - значит отпасть от бога.
Свободен тот, кто избежал рабства у самого себя: это рабство - постоянное и неодолимое, день и ночь равно гнетущее, без передышки, без отпуска.
Быть рабом самого себя - тяжелейшее рабство.
Добродетель найти трудно, требуется и наставник и руководитель; а порокам живо выучиваются без всякого учителя.
Если я и бываю доверчив, то только до известной степени и принимаю лишь те маленькие выдумки, за которые бьют по губам, а не вырывают глаза.
Люди растрачивают всю свою жизнь, чтобы достать то, что им будто бы нужно для жизни.
Изящно возразил мудрый [Гай] Лелий какому-то человеку, сказавшему: «В мои шестьдесят лет…» - «Скажи лучше „не мои шестьдесят“». Привычка исчислять утраченные нами годы мешает нам понять, что суть жизни - в ее неуловимости, а удел времени - всегда оставаться не нашим.
Покамест все идет как обычно, грандиозность происходящего скрадывается привычкой. Так уж мы устроены, что повседневное, будь оно даже достойно всяческого восхищения, нас мало трогает. (…) У солнца нет зрителей, пока оно не затмится. (…) Настолько больше свойственно нам от природы восхищаться новым, нежели великим.
Кто думает, будто природа может делать лишь то, что она делает часто, тот сильно недооценивает ее возможности.
Люди грядущего поколения будут знать многое, неизвестное нам, и многое останется неизвестным для тех, кто будет жить, когда изгладится всякая память о нас. Мир не стоит ломаного гроша, если в нем когда-нибудь не останется ничего непонятного.
И ты удивляешься, что мудрость до сих пор еще не исполнила своего предназначения! Даже испорченность - и та еще не показала себя целиком; она только-только выходит на свет. А ведь ей мы отдаем все свои силы.
Победа без риска - победа без славы
Для самопознания необходимо испытание: никто не узнает, что он может, если не попробует.
Всякий, кто кажется избежавшим зла, просто его еще не дождался.
От голода умирают тихо и спокойно, от обжорства с треском лопаются.
Самая крепкая часть тела - та, которой чаще всего пользуются.
«Но как же все-таки бог допускает, чтобы с добрыми людьми случались несчастья?» - А он не допускает. Он ограждает их от всех несчастий: от преступлений и гнусностей, от нечистых помышлений и корыстных замыслов, от слепого вожделения и от алчности, покушающейся на чужое добро. Он блюдет и защищает их самих: неужели кто-то станет требовать от бога еще и того, чтобы он охранял поклажу добрых людей?
Презирайте бедность: никто не бывает при жизни так беден, как был при рождении. Презирайте боль: она уйдет от вас, либо вы от нее уйдете.
Короткую жизнь мы не получаем, а делаем ее такой; мы не бедны, а расточительны.
Нет человека, желающего разделить с другими деньги, а скольким раздает каждый свою жизнь!
Марк Цицерон (…) ни в счастье не был спокоен, ни в несчастье - терпелив.
Каждый торопит свою жизнь и страдает от тоски по будущему и отвращения к настоящему.
Время твоей жизни (…) движется беззвучно, ничем не выдавая быстроты своего бега.
Есть ли на свете кто-нибудь глупее людей, которые хвастаются своей мудрой предусмотрительностью? (…) За счет своей жизни они устраивают свою жизнь, чтобы она стала лучше.
Откладывать что-то на будущее - худший способ проматывать жизнь: (…) вы отдаете настоящее в обмен на обещание будущего.
Грядущее неведомо; живи сейчас!
Самая короткая жизнь - у занятых людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171