Не жалейте мочевины!
Аве Мария бросала от своего пульта все более тревожные взгляды. Только в
место Коли Козлова снотворниками командовал совсем другой человек, сед
енький старичок, подполковник медслужбы в отставке.
Ц Мочи, мочи! Ц повторял заклинание доктор Рыжиков. Ц Пол-царства за мо
чу! Может, у него спазма там? Помогите, сердобольные женщины!
Сердобольные женщины принялись проталкивать тоненькую гибкую трубку в
мочеточный канал юного громовержца. Знал бы, на что идет, садясь в седло…
И девушки симпатичные, просто провалились от позора. К тому же трубка не л
езла, как ни мучились девушки, тиская безжизненную, посиневшую колбаску
бесчувственного витязя…
Ц Вы не порвите мочевой пузырь! Ц поостерег доктор Рыжиков. Ц А может, к
то уговаривать может? Какая-нибудь бабушка-санитарка?
Ц Тетя Катя! Ц воскликнуло несколько голосов. Ц Она больным сказки ра
ссказывает!
Тетю Катю срочно посадили на табуретке возле уха, столь любящего моторны
й треск. Она мгновенно поняла свою миссию.
Ц Пописай, маленький, пописай, Ц раздался ее тихий, тоненький деревенск
ий плакальщицкий голосок. Ц Красивый, умненький, пописай…
Лицо у тети Кати было очень серьезное и проникновенное.
Ц Закапало! Ц чуть не заплакали от радости симпатичные девушки.
Ц Уф… Ц выдохнул доктор Петрович. Ц Гоните ее, гоните! Его спасение сей
час в мочеточнике! Эх, Сулеймана бы мне сейчас… Жаль, ни одного мужика сред
и вас… Мы бы в обе стороны тут повели и тут сошлись… Вдвое быстрее…
Ц А я? Ц прохрипел обиженно-жалобный голос, и доктор Рыжиков снова вспо
мнил про деда.
Они пыхтели и потели локоть к локтю, прокусывая два желобка в черепной ко
сти внука. Старый партизан косился на руки доктора Петровича и быстро сх
ватывал его движения. Было видно, что эти старые руки напилили и накусали
за свою жизнь костей дай бог. Доктор Рыжиков не мог не отметить это с опред
еленной похвалой. За все время пыхтения и сопения, пока не откинулся кост
ный пласт и освобожденный мозг не полез на свободу, новый ученик доктора
Рыжикова выразил свои чувства лишь одной фразой:
Ц Сам, старый дурак! Сам! Своими руками!
Это значило: что он теперь скажет родителям внука, которые так были проти
в мотоцикла? Не пожалел своих дедовских сбережений, чтобы порадовать вну
ка: знай наших, старых партизан…
Ц Ничего… Ц пропыхтел доктор Рыжиков. Ц Вот Сулейман вернется…
Это значило, что теперь будет с кем в четыре мужские руки разыгрывать экс
тренную декомпрессию у других таких же мотоковбоев, сокрушающих лбами б
етонные углы, столбы, заборы, стальные паровозы и катки. И это повысит их ш
ансы выйти их этого опыта живыми, а может, даже и поумневшими. Если, конечн
о, удастся уговорить Сулеймана не уезжать отсюда в Баку, о котором он мечт
ает с детства как о земле отцов, с тех пор как рос с одинокой матерью в пыль
ном и маленьком Кизыл-Арвате, по другую строну Каспия. Если, конечно, удас
тся выбить для Сулеймана квартиру, потому что он упрямо не хочет станови
ться на постой к доктору Рыжикову и отдает все до нитки домовладельцам-ш
куродерам. И еще взять после лечения Колю Козлова, который хоть и провини
лся вдребезги, но еще не окончательно потерял стыд и совесть, а специалис
т-усыпитель великий. И Лариска, конечно, гениальная портниха по части нер
вов и сухожилий, хотя Иван Лукич не выносит одного ее имени…
Потом еще семи раз запускали бедное шестнадцатилетнее сердце, а потом вс
ю ночь караулили дыхательный аппарат, пыхтящий возле бездыханного внук
а. И, не сводя с него глаз:
Ц Юра…
В хриплом голосе тоска и виноватость. Словом, давай, Юра, возвращайся. Хват
ит, подурили. Я старый партизан, ты Ц молодой. Возвращайся. Получишь все
Ц палаты, оборудование, операционную, персонал. Веди любую тему, соверше
нствуйся, езди на специализацию хоть пять раз в год. Потом совсем возьмеш
ь все. Кому-то все равно отдавать надо. А кому еще, сам рассуди. Если что Ц и
звини, как извиню тебя я. Ну и вот…
Тут бы доктору Петровичу и самый момент попросить за всех, о ком он думал,
и всех вместе с собой пристроить. Может, лучшего и не будет. Не каждый же де
нь по внуку будет разбиваться у всемогущего деда.
Только сказал доктор Рыжиков что-то совсем несуразное. «Нет, Ц сказал он
. Ц Нет, не надо. Устал я зависеть. От ласки или от гнева. А это значит Ц опят
ь. Я уже не мальчик, за сорок. И даже ефрейтор. Надо развиваться самостояте
льно. Пусть от слабой почки, но сами. Как-нибудь пустим побеги, начнем подр
астать. Взойдем, окрепнем, устоим, как сказал один поэт. Не хочу то в рот заг
лядывать, то ждать перехода наследства. Вольно или невольно будешь потор
апливать время, подумывать: когда же черт возьмет тебя! А быть такой своло
чью не хочу. Лучше дружно, но врозь».
И не сказал, а промолчал. Чтобы сказать потом, когда все будет не так больн
о. Когда уляжется. Когда залечится. Только старый партизан никакого отве
та не требовал.
Ц Не хочешь, Юра, ничего не говори. Пока не надо. Просто не спеши. Не отвеча
й, потом ответишь. Только сразу «нет» не говори, ладно?
Утром звонок. Ада Викторовна. Очень срочно. Очень важно. «Я тут все понимаю
, но это так важно, Иван Лукич, миленький! Ах, я не могу по телефону! Уголовно
е дело!»
Выпросился жалобным взглядом. Прибыл в апартаменты. А там прихорошившая
ся Ядовитовна и аккуратный молодой гость. Следователь, как нежнейше пром
урлыкала дочь мягкой мебели.
Ц Зачем следователь? Ц несколько оторопел хозяин роскошного, величин
ой в четыре палаты, служебного кабинета, обставленного с помощью верной
ученицы и ее всемогущих друзей.
Ц Как вы распорядились! Ц несколько удивленно разъяснила она, переход
я на напоминающий шепот. Ц Вы же сказали. Я знакомого нашла, можно на него
положиться.
Иван Лукич еще долю минуты думал, что какому-то следователю требуется ка
чественное лечение в особых условиях, но не мог припомнить, о чем он распо
ряжался.
Ц Насчет дела Рыжикова, Ц многозначительно прошептала Ядовитовна. Ц
О хищении дыхательного аппарата. Правильно вы говорите, хватит этому выс
кочке все спускать с рук…
В первую минуту она пропустила, что профессор, багровея, медленно развор
ачивается к ней фронтом, как артиллерия РГК для нанесения прорывающего у
дара. Или сначала что-то не поняла. А когда поняла, было уже поздно. Наливши
сь зрелым гипертоническим соком, профессор рявкнул так, что содрогнулис
ь стекла: «Вон!»
Чтобы Аде Викторовне не показалось, что она ослышалась, в коридорах, во вр
емя погони, он еще несколько раз показал мощь своего партизанского горла
, которым в лесных окруженных землянках мог усмирять горячечную стихию б
уйного бреда или страха, несусветной святой брани перед ампутацией рук и
ли ног.
Следователь в самом деле был знакомый Ц по незабываемому чикинскому де
лу. Поэтому доктор Рыжиков и обменялся с ним на входе несколько, правда, за
думчивым кивком. Приход доктора Рыжикова и его короткое «пришел» позвол
или Аде Викторовне безболезненно выскользнуть из западни. Свое чудесно
е спасение она приписала своей же неописуемой ловкости. На самом же деле
ее спасло то, что моторизованный внук Ивана Лукича пришел в себя.
То, что доктор Рыжиков какой-то не такой, обмякший Иван Лукич даже и не зам
етил. А если и заметил, то отнес это к их общим страданиям за внука-чернышо
нка. Да и вообще все вокруг должны и обязаны были выглядеть потрясенными.
Его скорее удивил бы кто-нибудь обычный и нормальный. Это было бы оскорбл
ением его чувств.
Но доктор Рыжиков был сильно не такой. Совсем не такой. Таким «не таким» ег
о мало кто видел. А может, и не видел никто. И он изменился, пока шел оттуда с
юда. Потому что по пути, во дворе, кто-то ему сказал, что из Москвы пришла те
леграмма. Там сообщалось, что их практикант по «собственной неосторожно
сти» попал под машину и погиб. Это был Сулейман.

52

Ц А когда провожали, вы еще хотели сказать что-то важное, Ц вспомнил Чик
ин. Ц А потом сказали, что скажете, когда он вернется…
В коридоре суда кучковались по интересам враждующие кучки свидетелей.

Ц За сколько запродались, гады? Ц кричал у соседнего зала свидетелям-в
рагам сухой и жилистый старик, едва удерживаемый свидетелями-друзьями о
т рукопашной. Ц Сколько заплатил вам сей Иуда?
Старик с надувшейся жилой на горле, как видно, от горя забыл, что платил не
Иуда, а платили Иуде. Свидетели-враги являлись монолитной группой пожил
ых женщин с одинаково хмурыми взглядами из-под одинаково повязанных низ
ко на лбы платков. Они в ответ молчали, но в этом молчании крылась самая ху
дшая угроза. Свинцово-безвозвратная. Судились из-за дома. Семейный сын от
секал из-под отчего дома две кровные, горбом нажитые комнаты и пол-участк
а. Три одинаковые тетки были сестрами отца-ответчика, которые жили вообщ
е в других местах, но из глупости и злости подзуживали дурака сына отдели
ться и обменяться отцовским полудомом на удобную городскую квартиру. Те
тки пришли подтвердить, что семью сына в отцовском гнезде травили мышьяк
ом, не подпускали к телевизору и холодильнику. Мужья злобных теток тоже с
тояли тут кучкой Ц отдельной и робкой. Еще недавно ходили к старику родн
иться, по воскресеньям выпивали, а тут на тебе. Они смотрели на папашу опас
ливо и виновато, как на покойника.
Ц Вы хоть им скажите! Ц рвался старик к оробевшим мужьям. Ц Языки прогл
отили, трусы! Бабьи юбки, глисты! Паразиты!
Паразиты прятали глаза и ничего не отвечали.
От суда исходила еще более разрушительная волна, чем от тюрьмы или онкол
огической больницы, по крайней мере в этот день. Слишком много здесь скоп
илось страха и ненависти. Доктор Петрович хотел взглянуть на сынка, пода
ющего в суд на отца: худой он или толстый, высокий или низенький, спокойный
или нервный. Может, в очках, а может, лысый… Любопытный человек. «Бедный…»
Ц услышал он голос Сулеймана, полный сочувствия. Что может быть печальн
ее на свете…
Что он хотел сказать Сулейману такого важного? Они стояли у вагона. Поезд
опоздал, они перед этим насиделись в зале ожидания. Но с Сулейманом можно
было сидеть хоть всю ночь. Он долго не хотел ехать в Москву. «Бедный Черчил
ль, Ц прыгали у него в темных глазах, в самой глубине, те самые сулейманов
ские искры. Ц Бедняжка ждет совсем не меня…» Они знали, кого ждет бедняжк
а. Конечно, не его, а рыжую Лариску. Последний рассказ Сулеймана, уже на пос
адке, был про Кизыл-Арват: «Мы в Кизыл-Арвате всегда про Москву спорили. А о
дного раз побили. Он сказал, что в Москве в домах горячая вода течет. Таког
о вранья мы не вытерпели, да еще у него отец завмагом работал, раздулся от
воровства… Они в войну лучше всех питались. А мы к сорок третьему году уже
все изголодали. Ничего не осталось. Летом еще арбузы спасали и дыни. А зимо
й голод. Один раз на пастбищах эпидемия была, барашки стали дохнуть… И их с
обрали в одном месте и закопали. Да еще известкой присыпали от заразы. И кт
о-то в городе рассказал. И весь город утром туда пошел. Из калитки выходиш
ь, смотришь Ц в переулке еще одна калитка скрипнула, еще одна… Из переулк
а выходим, а на улице уже двадцать попутчиков, смотрят друг на друга, спеша
т в одну сторону… А где улицы выходили, там уже толпа встречалась. И все ид
ут молча. А на краю города уже масса. Дети есть, старики, женщины, а мужчин по
чти нет. Все на фронте воюют. Идти надо километров двадцать. И никто не отс
тает. Самые древние старухи семенят… Все взяли сумки и ножи. Чем дальше ид
ут, тем быстрее. И вдруг так на пригорок поднимаемся, к горам, туда, и вдруг н
австречу ветер… Шашлыком пахнет. Таким вкусным шашлыком, я больше такого
запаха никогда не встречал. И люди побежали. Молчат и бегут. Только топот:
бух-бух-бух… Запыхались, на горку поднялись, а запах совсем с ума сводит, с
колько уже никто жареного мяса не нюхал… И видят, там яма, а в яме барашков
дохлых бензином облили и подожгли. Они горят, а ветер оттуда… Только туда,
а перед ямой стоят солдаты с автоматами в линию. Все встали и молчат. И хот
ь бы ветер повернул. А там сало шипит, мясо обугливается… И никто не уходит
. Стоят и нюхают, нюхают. Назад уже тихо шли, многие отстали… А он горячая во
да, горячая вода… Побили бедняжку».
Доктор Рыжиков понял, что это Сулейман сдержал слово. Рассказал, как у них
в Кизыл-Арвате видели голодную и некрасивую войну.
Ц Ничего, Сулейман, Ц сказал он, подбадривая: мол, ничего, прорвемся. Ц Н
а войне и много смешного бывало. Как в любой жизни. Вот вернетесь, я вам рас
скажу.
Ц И я вам, Ц мягко улыбнулся Сулейман.
Вот что они пообещали друг другу.
Но поезд прибыл, и в него уже грузили Туркутюкова, слишком укутанного от л
ишних удивленных взглядов. Доктор Рыжиков с Чикиным долго шли рядом с ва
гоном и по-провинциальному долго махали руками вслед поезду.
Так же вдвоем, пряча глаза, они провожали из города и жену Сулеймана, котор
ую родственники забирали в Баку. Она уже отплакала и отпричитала, оставл
яя мужа здесь, на городском кладбище. И теперь только вздыхала, время от вр
емени выходя из своего глубокого и горького забытья с неуловимыми сулей
мановскими интонациями: «Ох, бедный, до Баку не доехал и в Кизыл-Арват не в
ернулся…» Или: «Ох, зачем из Кизыл-Арвата поехали, я говорила: останемся…»
Она не отпускала от себя двух девочек, похожих на Сулеймана, и была уже с з
аметным животом. Может, теперь у Сулеймана будет мальчик. «Ох, как чувство
вала я, не хотела в эту Москву пускать… Еще тебя повезу, говорит. Чтобы вдв
оем под машину попали, да?»
Счастье доктора Рыжикова, что она не спросила: зачем вы послали его? Но не
спросила Ц не значит, что не думала.
Теперь, на продолжении суда, Чикин напомнил про это обещание, потому что в
идел, кого так не хватает доктору Рыжикову. И, может, вызывался его замести
ть, чтобы облегчить потерю. Облегчить чем мог. Хотя облегчать участь надо
было ему. Ибо на его добивание прибыла вся дружно нацеленная и сплоченно-
болоньевая команда жениных свидетелей.
Для чего пришла Женькина мать Ц неизвестно, так как ее игра уже была сыгр
ана. Разве что из любопытства или из какого-нибудь отдаленного угрызени
я совести. Она влетела в коридор как пчела, сделала два-три круга и, увидев
своих, присела к ним на краешек скамьи. Места ей досталось и без того мало,
едва на половинку тощего сидельного устройства. Но болоньевый сосед из с
воих, с торгово-административным лицом, усмотрел в этом какое-то оскорбл
ение и еще чуть больше развалился, вытолкнув Женькину мать с края скамьи.
Она озадаченно попыталась вернуть свой краешек, несмело тронув важного
союзника острым плечом. Он уперся. Она поднажала. Он смерил ее высокомерн
о-удивленным взором. Она ответила дерзким прищуром. Чем дальше, тем остре
е становилось ее костлявое плечо и тем труднее давался ему каждый сантим
етр удерживаемой позиции.
Ц Что это вы толкаетесь? Ц понял он, что молча ее не осадишь. Ц Позволяю
т тут себе, понимаешь…
Ц Я толкаюсь?! Ц Она только этого и ждала. Ц Я позволяю?! А он не толкается
! Он не позволяет! Вы только посмотрите на него!
Ее пронзительный голос, как в посудомойке, где надо перекричать плеск жи
рной и тухлой воды, шипение кранов, грохот ножей и вилок, привлек внимание
всего коридора. Многие думали, что начался обычный самосуд, как нередко в
ожидании суда полномочного. Никто бы не подумал, что это не противники, а,
наоборот, единомышленники.
И двинула его плечом как следует.
Он поприжал своих сообщников, они его подпружинили, и он дал такой залп, чт
о она стрельнула с края, как камешек из Женькиной рогатки.
Ц Да вы с кем разговариваете?! Ц гавкнул начальственно он, хотя она отню
дь не разговаривала, а толкалась. Ц Ты кого пихаешь?!
Ц Известно, кого! Ц не полезла она в карман за словом. Ц Обманщика, чтоб
тебе повылазило! Пьяницу и развратника!
От такой критики уже отвыкли. Это был директор гостиницы, при которой она
в ресторане все еще мыла посуду. Доктор Рыжиков с радостным удивлением о
тметил, насколько обманчивым может оказаться еще недавно несокрушимо п
рочный монолит, если интересы его частиц столь различны.
Ц Это оскорбление! Ц воззвал тот к окружающим. Ц Хулиганство! Товарищ
и свидетели!
Ц Свидетелей зовет, нахал! Каких тебе свидетелей, если сам обоврался! Дум
аешь, за шторы спрятались, так не видать, как ты из двух бутылок сразу шамп
анское лакаешь и на одной ноге стоишь? Чемпион по гимнастике! И не пугай, н
е пугливая! Мне посуды везде хватит, а тебя попрут, с голоду сдохнешь, безд
ельник!
Ц А больше ты ничего не видела?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45