— Здесь, — вздохнул Рихт, колыхнув животом. — Но не в зале, само собой. Не очень-то тут подходящее место для серьёзного разговора. А вы, я вижу, клиент серьёзный и вряд ли стали бы попусту беспокоить такого занятого человека, как я.
Лобов не прореагировал на эту реплику, и Рихт, ещё раз вздохнув, поднялся из-за стола.
— Прошу, — проговорил он, кивнув на дверь, ведущую во внутренние помещения бара.
Иван молча поднялся. Отступать он не собирался, все сомнения и колебания остались за порогом бара.
Дверь вела в полутёмный коридорчик. Проходя через него, Лобов послал короткое уведомление Снегину о начале операции. Коридорчик, по обеим сторонам которого можно было рассмотреть несколько дверей, ведущих, очевидно, в складские помещения, повернул влево.
— Прошу, ленд, — предупредительно проговорил Рихт, распахивая дверь.
Лобов наклонил голову — массивная дверь была невелика, она чем-то напоминала дверцу крупногабаритного сейфа — и вошёл в довольно большую, хорошо освещённую комнату. Пол был сплошь устлан толстым ковром, глушившим звуки шагов. Стол, вокруг него стулья, вдоль стен диваны, шкафы и тумбочки. И ни одного окна.
— Присаживайтесь, ленд.
Лобов огляделся, отыскивая место поудобнее и побезопаснее.
— Если вы хотите последить за входом, то лучше всего сесть вон на тот диванчик, — с заметной иронией пропищал Рихт.
Лобов через плечо взглянул на него.
— Последить? Зачем?
Рихт растянул в улыбке рот:
— Откуда мне знать зачем. Я просто говорю, что с того диванчика это очень удобно делать. А уж будете вы следить или нет — дело ваше. Садитесь и минуточку подождите. Сейчас подойдёт тот парень.
Лобов проводил взглядом хозяина бара, а когда дверь за ним захлопнулась, ещё раз огляделся. Стена, а вернее, её обивка привлекла его внимание. Он коснулся её рукой и понял, что не ошибся: комната отделана униизоляцией, которая широко применяется в космостроении и является надёжным экраном от большинства видов излучения. Иван попробовал вызвать Снегина, но в ответ — абсолютное молчание. И Лобов понял, что он полностью отрезан от окружающего мира и может рассчитывать только на самого себя.
Его мысли прервал шум открываемой двери. Лобов обернулся и увидел, что в комнату проскользнул высокий, стройный мужчина. Одним движением он захлопнул массивную дверь, выпрямился и привалился к ней плечом, бесцеремонно разглядывая Лобова. Иван, в свою очередь, не менее внимательно разглядывал вошедшего. Свободная, чуть ленивая поза незнакомца говорила об уверенности в своей силе, об умении расслабляться, мгновенно собираться и действовать. Лицо было бесстрастным, точно изваянным из камня. И с этого лица на Лобова в упор смотрели холодные глаза. Они не выражали ни жестокости, ни угрозы, ни сочувствия, в них можно было прочитать лишь скуку и равнодушие. И все-таки где-то в самой глубине души Лобова шевельнулось беспокойство. Иван обуздал его мгновенным привычным усилием воли и интуитивно осознал причину своей столь необычной реакции: на него смотрели глаза профессионального убийцы. Глаза человека, для которого акт лишения жизни себе подобного давно перестал казаться чудовищным, больше того, перестал вызывать даже брезгливость, осталось обыденное привычное ремесло, и только. Неизвестно, прочитал ли незнакомец что-либо из этих мыслей на лице Лобова, но он прошёл на середину комнаты, носком ноги пододвинул себе стул и сел в двух шагах от Ивана, продолжая разглядывать его бесцеремонным взглядом.
— Стиг, — представился он наконец. — Рад приветствовать вас в этой тихой обители.
— Не могу, к сожалению, сказать того же, — холодно ответил Иван.
— Вот как! — У Стига удивлённо шевельнулась бровь. — Почему же?
Лобову стало неприятно, и мгновением позже он понял, в чем дело: Стиг чем-то напомнил ему Снегина.
— Я бы предпочёл обойтись без знакомства с вами, — все тем же тоном ответил Лобов.
— Благодарю за откровенность. — В голосе Стига послышалось что-то похожее на уважение к посетителю. — Но у меня нет времени попусту болтать языком. — Он закинул ногу на ногу и почти приказал: — Выкладывайте своё дело.
Лобов молча достал голографию Алексея.
— Я хочу знать, где находится этот человек.
Стиг вгляделся в голографию, ни один мускул не дрогнул на его лице. Серые глаза холодно взглянули на Ивана.
— Это все?
— Пока все.
Стиг усмехнулся:
— А потом?
— Покончим сначала с этим вопросом.
Стиг некоторое время присматривался к Лобову, потом согласно кивнул и протянул ему голографию.
— Возьмите. Она вам ещё пригодится.
Укладывая голографию в карман, Лобов на мгновение опустил глаза, а когда поднял их, увидел чёрное дуло пистолета, смотревшее ему прямо в лицо.
Глава 2
Стадион неистово ревел. Только что закончился финальный забег, а лучше сказать, запрыг на двести нидлов. Шесть поджарых легкоатлетов рванулись с места и, взмахивая руками, как крыльями, отставив назад одну ногу и низко приседая, длинными прыжками на другой ноге устремились вперёд. Они были похожи на одноногих кенгуру. Как спортсмен, Снегин сразу понял, что за этим внешне простым, порывисто-скользящим бегом стоят годы и годы упорных тренировок. Забег закончился, и теперь в центре спортивной арены по специальному кругу победителей ходили трое, занявшие первые места. Прыжковая нога, у двоих — правая, а у одного — левая, была у них заметно толще, мускулистее другой.
Когда рёв стадиона стал затихать, переходя в нестройный взволнованный гул, Арни Таиг обернулся к Снегину.
— Что вы скажете? — спросил он не без гордости.
Они сидели в президентской ложе. Посещение стадиона было предусмотрено заранее согласованной программой визита Снегина в Даль-Гей. Сначала Всеволод под благовидным предлогом хотел отказаться от этого «удовольствия», так некстати совпавшего по времени с началом действий Лобова, но потом решил, что это насторожит далийцев. Теперь Снегин с нетерпением ждал от Ивана сообщения о начале операции.
— Скажу, — ответил он на вопрос президента, — что это настоящее сложное искусство. Но зачем оно? И можно ли это назвать спортом?
Президент смотрел на Снегина с улыбкой.
— А что называется спортом у вас, на Земле?
— Любое состязание, которое помогает человеку совершенствовать красоту физического облика. По бегу у нас обширная программа соревнований, но по бегу нормальному — на двух ногах.
— Знаю. — Арни Таиг кивнул. — А вот у нас двуногий бег посчитали бы скучным и пресным. Ведь таким, простите, примитивным образом может бегать каждый. Какой смысл ходить на стадион и тратить время, чтобы увидеть то, на что способен каждый?
Он ждал возражений Снегина, но тот промолчал, ему не хотелось спорить по пустякам.
— В принципе, вы угадали, — продолжал Таиг, — наш спорт это прежде всего искусство. А искусство условно по самой своей природе. Требовать от него только пользы, по нашим представлениям, — кощунство. Единственное, что мы вправе ожидать, — это эстетическое наслаждение. И, мне кажется, вы его получили.
Снегин посмотрел на арену, с которой, посылая приветственные жесты, уходили победители.
— А вот эти уродливые прыжковые ноги — тоже доставляют вам эстетическое наслаждение?
— Нет ничего условнее эстетических канонов, — снисходительно пояснил президент. — Что красивее — человек, кальмар или сокол? Есть смысл в этом вопросе? Разве не предельно условен ваш классический балетный танец? Весь секрет в том, что соответствующее воспитание позволяет не только не замечать эти условности, но и делает их обязательным и непременным атрибутом. Эти толчковые ноги, которые непосвящённому кажутся уродливыми, знатоку представляются шедевром. Обладатели таких ног гордятся ими. Больше того, если бы вдруг появился такой феномен — прыжковец с пропорционально развитыми ногами, — его посчитали бы уродом.
Со свойственной далийцам чуткостью уловив настроение Онегина, президент добавил:
— Извините мой тон, ленд Снегин. Я с искренним уважением отношусь к земной цивилизации. Но мы на несколько тысячелетий раньше вас стали на путь высокой культуры. То, над чем вы сейчас экспериментируете, уже давно опробовано нами и либо одобрено, либо отброшено за ненадобностью. Пути прогресса сложны, не всегда их удаётся предугадать. Вы уверены, что через сотню-другую лет на ваших стадионах спортсмены не запрыгают вот так, на одной ноге?
Снегину почудился какой-то скрытый намёк в словах президента.
— Уверен, — ответил он, внимательно глядя на собеседника.
Президент хотел ему что-то сказать, но не успел. Стадион снова взревел, будто ураган пронёсся над его громадной чашей.
На старт были вызваны участники финального забега тетраподов.
Шесть спортсменов вышли на беговую дорожку и по сигналу судьи приняли стартовое положение.
Новый сигнал, и спортсмены резвой рысью помчались по беговой дорожке.
Снегин никак не мог отделаться от ощущения, что это не люди, а какие-то иные существа, родственные пресмыкающимся, а ещё вернее — насекомым. На повороте под дружное аханье стадиона один из тетраподов завалился на бок, но тут же поднялся и с удвоенной энергией пустился догонять остальных. Перед началом забега Снегин думал, что ему будет смешно. Но забег приближался к концу, а он даже не улыбнулся, ему было неловко, жутко и хотелось, чтобы это нелепое зрелище побыстрее закончилось.
Когда по окончании забега стадион угомонился, Снегин повернулся к Тайгу.
— Чудо какое зрелище, — сказал он, не скрывая иронии.
Президент искоса взглянул на него.
— Ко всему надо привыкнуть, ленд Снегин. Поживите с нами подольше, и вы откроете неведомые ранее прелести в таких вещах и ситуациях, которые ныне недоступны вашему пониманию.
Снегин шевельнул бровью.
— Да? А скажите, ленд президент, давно у вас вот так состязаются в беге: на одной ноге или лицом к небу?
— Боюсь быть неточным, я не увлекаюсь историей спорта, но по меньшей мере лет триста. Далийцы, как это ни странно на первый взгляд, отличаются большим постоянством вкуса.
— Пожалуй, консерватизм характерен в Даль-Гее не только для спорта. Это, если хотите, внутренний стержень всей вашей жизни. Самый облик города, развлечения, транспорт, кулинария, пороки, наконец, — все это с удивительным постоянством передаётся из поколения в поколение. Если что и совершенствуется, то внутри раз и навсегда установленных форм. Например, автомобиль. Менялись типы двигателей, источники энергии, материалы конструкции, но автомобиль как был автомобилем, так он им и остался.
Президент рассмеялся, но Всеволоду почудилась искусственность в этом смехе.
— Как легко ошибиться, строя широкие обобщения на скудном материале. — Таиг показал рукой на дорожку стадиона. — Видите? Меняют покрытие. Сейчас состоится состязание ручников: бег в стойке на руках на сто нидлов. Это самое интересное в сегодняшней программе.
— Да нет, самое интересное на стадионе, пожалуй, не это.
— А что же?
— Отсутствие детей. На наших стадионах дети составляют чуть ли не половину зрителей. А у вас их совсем нет. Или я ошибаюсь? — Снегин внимательно смотрел на Таига.
— Нет, не ошибаетесь. Хорошо ли, плохо ли, но силою традиций дети у нас полностью отделены от общества. Они воспитываются в специальных загородных лагерях. Мы потом посетим некоторые из них, и вы сами убедитесь, что они живут в превосходных условиях даже по самой высокой мерке. Никакая семья не в состоянии обеспечить такое многогранное квалифицированное воспитание.
— Беда вашего общества, ленд президент, в том, что ваши дети не знают родителей. Что может быть страшнее такой судьбы? Они не знают, что такое нежность дедушек и бабушек, ласка матери, сдержанная отцовская забота. И от этого в душах детей ваших — зияющая пустота. И потом, когда они вырастают, пустоты эти заполняются чем попало, чаще всего скверной.
— Да, наши дети не знают родителей, — спокойно подтвердил Таиг. — Я понимаю, это почти кощунство с земной точки зрения. Но мы думаем иначе. Материнство, отцовство, детская привязанность — все это древнее животное наследие. Движение вперёд и вверх связано с освобождением от этого балласта.
Разглядывая сумрачное лицо Онегина, президент продолжал:
— Иногда мне кажется, ленд Снегин, что земляне — это те же дети, большие дети, которые каким-то чудом приобрели невиданную сокровищницу знаний. Так много у вас атавизмов, так жадно вы цепляетесь за врождённые, но чуждые высокому духу инстинкты. Расправившись с религией, вы создали себе другие кумиры, в которые столь же слепо верите и которым приносите ещё большие жертвы. Любовь к женщине, самопожертвование во имя детей, дружба — все это бестелесные призраки на фоне безмерного величия Вселенной.
Снегин вполуха слушал слова президента, он только что получил сообщение от Лобова: тот начал операцию в «Чёрной звезде». Теперь надо было запастись терпением и ждать, пока сработает цепочка запланированных событий, обеспечивающая уход Снегина со стадиона. А если произойдёт осечка? Придётся просто сослаться на неотложные дела и уйти, потянув за собой длинный хвост наблюдателей всех мастей и рангов.
Осечки не произошло. В дверь ложи постучали, вошёл секретарь и начал шептать что-то на ухо президенту. Тот удивлённо покосился на него, недовольно пожал плечами.
— Что ж, передайте. И немедленно разберитесь, по чьей вине произошёл этот казус.
Секретарь склонил голову, повернулся к Снегину.
— Представитель консульства просит вас немедленно прибыть в космопорт. Там произошло какое-то недоразумение с грузом, прибывшим с Земли. Насколько я понял, там была совершенно случайно вскрыта неприкосновенная дипломатическая посылка.
С холодным лицом Снегин поднялся.
— Я заранее приношу вам свои извинения, ленд Снегин, серьёзно сказал президент. — С виновных будет строго взыскано за это самоуправство.
Снегин поморщился:
— Я прошу вас не делать этого, ленд президент. Вряд ли это поможет укреплению дружеских связей между нами. Увы, казусы неизбежны.
Снегин выдержал паузу.
— Ленд президент, — сказал он, будто только что вспомнив, — я здесь без машины. Быть может, вы разрешите воспользоваться одной из ваших?
Умные глаза Таига сощурились.
— Охотно. Я распоряжусь.
Всеволод уже собирался покинуть ложу, но президент остановил его:
— Ленд Снегин, вы очень торопитесь?
Операция только что началась, и какой-то резерв времени у Всеволода был. Поэтому он ответил:
— Четверть часа я могу уделить вам свободно.
Таиг жестом предложил ему сесть и продолжал:
— Почему бы нам с вами не быть более откровенными?
Снегин догадался, что имел в виду президент. Наблюдение, слежка, подслушивание были поставлены в Даль-Гее настолько искусно, что, несмотря на полную скрытность подготовки, аппарат Таига мог засечь попытку освобождения Хаасена. Но президент сам разрешил землянам известную самостоятельность действий. Судя по всему, он не собирается чинить препятствий. А может быть, даже хочет предложить свою помощь? Такое сотрудничество облегчило бы проведение операции. И все-таки Снегин не мог побороть в себе чувство недоверия к далийцам, появившееся после всех происшедших событий. Кроме того, он достаточно проникся далийским духом и понимал, что взамен своего содействия президент попросит оказать некоторые услуги: подобный стиль деловых взаимоотношений был типичен для Даль-Гея. А что, если он по каким-либо соображениям не сможет пойти навстречу Таигу? Тогда непосредственно в самый разгар действий могут возникнуть серьёзные осложнения! Нет, пожалуй, уж лучше рассчитывать на свои силы.
— Я за откровенность, но я гость, — дипломатично проговорил Снегин. — Инициатива должна принадлежать хозяину.
— Что ж, — согласился Таиг, — я к вашим услугам. Чем могу быть полезен?
Момент был благоприятный, и Снегин подумал, что глупо было бы не попытаться сейчас восполнить те пробелы, которые имелись у землян в отношении далийской системы.
— Вы могли бы быть очень полезны с точки зрения далийской социологии. Мы не имеем от вас социальных секретов, в то время как общественная жизнь Даль-Гея для нас полна тайн и загадок, — осторожно сказал он.
— Честно говоря, я ожидал от вас чего-то более простого и материального, вроде просьбы о предоставлении машины. — Президент усмехнулся. — Знаете ли вы, что на каждого третьего президента Даль-Гея совершалось одно или несколько покушений, а каждый четвёртый кончал жизнь насильственной смертью? И все это главным образом потому, что они не хотели или не умели хранить тайны. И все-таки я не могу отказать себе в удовольствии удовлетворить ваше любопытство: какие тайны и загадки Даль-Гея вы имеете в виду?
Снегина не обмануло внешнее спокойствие президента, он чувствовал его глубоко спрятанное волнение, насторожённость и тревогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25