Фирму волнует лишь то, жив он или нет. Деньги по страховке получила Дана, с ней они и будут разбираться. А все остальное им безразлично.
– А полиции?
– Ну, конечно, могут возобновить против него дело – и я, откровенно говоря, надеюсь, что так они и поступят, – однако сомневаюсь, что они захотят и смогут выделить для этого достаточное число людей. Даже если дело будет квалифицировано как обман и кража в особо крупных размерах, вначале ведь надо еще найти Венделла. Потом доказать обвинение. А легко ли это сделать по прошествии стольких лет? Да и какова цель всех этих усилий, сами подумайте.
– Ловлю вас на слове, давайте подумаем. Какова же на самом деле цель? Я полагала, что вы работаете на страховую фирму.
– Работала. Сейчас уже нет. Я вам так скажу. У меня есть к этому делу свой собственный интерес. Последние десять дней я ничем, кроме Венделла, не занималась, и не хочу бросать дело незавершенным. Мне самой нужно довести его до конца, Рената. Узнать, чем и как оно завершится.
– О Господи, да вы, оказываетесь, еще и фанатик. Только этого не хватало. – Она снова закрыла глаза и приставила ко лбу стакан с плавающими в нем кусочками льда, как будто пытаясь снять мучающий ее жар. – Как же я устала, – проговорила женщина. – Кажется, целый год могла бы проспать, не вставая.
– Не возражаете, если я взгляну, не забыл ли Венделл чего?
– Ради Бога. Чувствуйте себя как дома. Венделл забрал все подчистую, но в общем-то я после него еще ничего не проверяла. Простите, что я сейчас в таких растрепанных чувствах. Но мне все еще трудно примириться с мыслью, что после пяти лет совместной жизни он мог меня бросить подобным образом.
– Я пока еще не совсем уверена, что он действительно окончательно от вас ушел. Но взгляните на это с другой точки зрения: если он был способен бросить Дану, то почему нельзя поступить так же и с вами?
Она улыбнулась, не открывая глаз. Вид у нее был какой-то странный. Сомневаюсь, слышала ли она мои слова. Казалось, что Рената уснула. Я вынула у нее из руки стакан и с негромким стуком поставила его на стеклянную крышку стола.
Следующие три четверти часа ушли у меня на то, чтобы самым тщательным образом осмотреть все углы и закоулки дома. В подобных ситуациях никогда не знаешь заранее, что полезного можешь найти: какие-нибудь личные бумаги, записи, записки, номера телефонов, письма, дневник, записную книжку. Пригодиться может что угодно. Но Рената оказалась права. Венделл действительно забрал все свои вещи подчистую. Мне ничего не оставалось делать, как пожать плечами. Если бы мне очень повезло, возможно, я бы могла отыскать нечто такое, что позволило бы без труда раскрыть тайну его нынешнего местонахождения. Но ничего нельзя загадывать, пока сама не посмотришь, есть там что-нибудь или нет.
Я спустилась по лестнице вниз и, стараясь не шуметь, направилась через гостиную к выходу. Когда я проходила мимо дивана, Рената зашевелилась и открыла глаза.
– Повезло? – спросила она. Язык у нее под влияния выпитого сильно заплетался.
– Нет. Но все равно попытаться стоило. Вы как, справитесь?
– Когда у меня пройдет это чувство унижения? Да, конечно.
Я помолчала, потом все же спросила:
– А Венделлу не звонил некто по имени Хэррис Браун?
– Да, звонил. Но не застал, представился, и Венделл ему потом перезванивал. Они довольно сильно поссорились с ним по телефону.
– Когда это было?
– Не помню. Вроде бы вчера.
– А по поводу чего они поссорились?
– Венделл мне не сказал. Он вообще об очень многом предпочитал мне не рассказывать. Если вы его когда-нибудь разыщете, не надо мне сообщать. Пожалуй, я завтра же сменю все замки в доме.
– Завтра воскресенье. Это вам дорого обойдется.
– Тогда сегодня. Прямо после обеда. Как только приду в себя.
– Если вам что-нибудь будет нужно, звоните.
– Посмеяться бы как следует, вот что мне сейчас нужно, – ответила Рената.
25
За адресом Хэрриса Брауна скрывался ряд дрянных коттеджей, стоящих на высоком обрывистом берегу Тихого океана и образующих небольшую улочку на окраине Колгейта. В общей сложности я насчитала восемь домов, выстроившихся вдоль незаасфальтированной проселочной дороги, по обе стороны которой тянулись ряды эвкалиптов. Дощатые, острокрышие, с двойными окнами мансард и закрытым крыльцом, теперь уже кажущиеся почти лачугами, когда-то они, по всей вероятности, были построены для прислуги на самом краю огромного в то время имения, от которого с тех пор давно уже ничего не осталось. В отличие от соседних домов, бледно-розовых или светло-зеленых, дом Хэрриса Брауна был действительно коричневым Слово «brown» означает также «коричневый».
... видимо, в порядке шутки. Теперь уже трудно было определить, пребывал ли дом в его нынешнем состоянии с самого начала или же его запущенность являлась следствием того, что здесь жил вдовец. Лично мне трудно было представить, что если бы в доме обитала женщина, она не попыталась бы привести его в порядок и содержать в более приличном виде. Я поднялась на крыльцо.
Входная дверь была открыта, но расположенная за ней, экранная, заперта на крючок. Я могла бы легко откинуть его при помощи перочинного ножа, но вместо этого я просто постучала. Из стоявшего на кухне радиоприемника гремела классическая музыка. Через окно мне была видна часть рабочего стола и мойка, над которой висела занавеска в белую и коричневую клетку типа тех, какие обычно можно видеть в кафе. Судя по доносившемуся до меня запаху и по характерному шипению, на кухне жарили в свином жире цыпленка. Если Хэррис Браун не даст о себе знать через пару-тройку минут, придется мне самой открывать экранную дверь.
– Мистер Браун? – позвала я.
– Да? – раздалось в ответ. Он появился в двери кухни, и видно было, что он только что оторвался от плиты. Вокруг пояса у него болталось подвязанное кухонное полотенце, в руке он держал двузубую вилку. – А-а. Погодите минутку. – Он снова исчез, явно для того, чтобы убавить огонь под сковородой. Если Браун предложит мне перекусить, я сразу же позабуду о любых его возможных прегрешениях. Сперва пища, а уж потом правосудие. Все мировые проблемы надо решать именно в такой последовательности.
Видимо, Браун накрыл сковороду крышкой, потому что шипение стало заметно тише. Потом он подошел к приемнику, стоявшему у дальней стены, убавил громкость и только после этого направился к входной двери, обтирая по пути руки о полотенце. Солнце было у меня за спиной и, судя по всему, Браун не мог меня разглядеть, пока не подошел совсем вплотную.
– Чем могу быть полезен? – спросил он, пристально всматриваясь мне в лицо.
– Здравствуйте. Вы меня помните? – спросила я, полагая, что коль скоро он так долго прослужил в полиции, то должен навсегда запоминать однажды виденного им человека. Мне показалось, что если не напомнить ему, при каких обстоятельствах мы с ним встречались, Браун, вероятно, не сообразит, кто я такая. Дополнительно смущало меня и то, что за последние дни мы несколько раз разговаривали с ним по телефону. Если Браун узнает мой голос, вряд ли свяжет его с той женщиной, что неожиданно возникла перед ним на балконе гостиницы во Вьенто-Негро, однако мысль о том, где он мог слышать этот голос, станет неотступно преследовать его.
– Нет, напомните.
– Кинси Милхоун, – ответила я. – Мы договаривались с вами вместе пообедать.
– А-а, верно, верно. Простите. Заходите, пожалуйста, – проговорил он, открывая экранную дверь и пропуская меня в дом. Взгляд его при этом стал пристальным и сосредоточенным. – Мы ведь с вами, по-моему, встречались, да? Мне ваше лицо почему-то знакомо.
– Во Вьенто-Негро, – глуповато хихикнула я. – На балконе гостиницы. Я еще сказала, что меня ваши друзья прислали, но я вам тогда соврала. На самом-то деле я выслеживала Венделла, так же, как и вы.
– О Господи, – произнес он, поворачивайся к кухне. – У меня там курица жарится. Проходите сюда.
Я аккуратно прикрыла за собой дверь, заперла и, проходя через комнату, окинула ее быстрым, но внимательным взглядом. Неопрятный, покрытый линолеумом пол, большие и неуклюжие мягкие кресла, оставшиеся, видимо, еще с тридцатых годов, полки, как попало забитые книгами. Комната была не просто неубранной, в ней царил настоящий погром. Ни настольных ламп, ни занавесок на окнах, камин тоже явно не функционировал.
Я дошла до двери на кухню и заглянула туда.
– Похоже, Венделл Джаффе снова исчез.
Хэррис Браун уже стоял у плиты и держал в руке крышку, из-под которой со сковородки обильно валил пар. На краю плиты помещалась большая мелкая тарелка с мукой, смешанной со специями. Там, где Браун обваливал куски цыпленка, в муке остались углубления, в остальном же поверхность муки была ровная и нетронутая и казалось, что тарелку покрывает выпавший снег. И тут я вдруг подумала: если Браун сейчас вонзит мне в шею вилку, останутся два маленьких следа, как от укуса змеи.
– Вот как? – Браун потыкал вилкой цыпленка. – А я и не слышал. И как ему это удалось?
Я осталась стоять в двери, прислонившись к косяку. Похоже, кухня являлась единственным местом в доме, куда проникал солнечный свет. И здесь было больше порядка, чем в остальной части дома. Мойка начищена до блеска. Холодильник, хотя и старый, еще с закругленным верхом, пожелтевший от времени, однако следов от грязных рук на нем не было. Вдоль кухни шли открытые полки, заполненные разномастной посудой.
– Не знаю. Я думала, вы мне расскажите, – ответила я. – Вы ведь с ним позавчера разговаривали.
– Это кто вам сказал?
– Его приятельница. Когда вы звонили, она была дома.
– А-а, та самая миссис Хафф, – проговорил Браун.
– Как вы ее разыскали?
– Очень просто. Вы ведь сами назвали мне ее имя в нашем первом телефонном разговоре.
– Да, верно. И наверняка сказала вам, что она живет в Кис. Я забыла.
– А я почти ничего не забываю, – похвастался мужчина, – хотя иногда замечаю, что возраст все-таки берет свое.
Внутренне я вся напряглась. Слишком уж непринужденно он держался.
– Прошлым вечером я говорила с Карлом. И он мне сказал, что вернул вам те сто тысяч, которые был должен.
– Верно.
– А почему вы спорили с Венделлом?
Браун перевернул на сковородке несколько кусков курицы, уже успевших покрыться красно-коричневатой корочкой, к которой кое-где прилипли специи. На мой взгляд, цыпленок был уже готов, однако когда Браун потыкал его вилкой, выступила характерная красная жидкость. Браун убавил огонь и снова накрыл сковородку крышкой.
– Я спорил с Венделлом до того, как получил деньги. Потому-то я и вышел на Эккерта и заставил его приехать в тот вечер сюда.
– Не понимаю, какая тут связь.
– Венделл заявил мне, что собирается завязать. И что хочет «облегчить совесть» перед тем, как сесть в тюрьму. Я не поверил всей этой чуши. Тогда он заявляет, что намерен рассказать о деньгах, которые они с Эккертом припрятали. Как только он это сказал, я сразу понял, что мне конец. Я разорен. К тому времени, когда суд вынесет свое решение, от денег не останется ни цента, и я своих зелененьких так и не увижу. Поэтому я с ходу звоню Эккерту и говорю ему, чтобы он немедленно был здесь с нужной суммой, иначе худо будет.
– А почему вы не требовали свои деньги назад раньше?
– Потому что считал, что они пропали. Эккерт утверждал, будто они с Венделлом потеряли все до последнего цента. Но как только я узнал, что Венделл жив, сразу же перестал верить подобным объяснениям. Нажал как следует на Эккерта, и выяснилось, что они все припрятали. Что Венделл, удирая, прихватил с собой только миллион или около того. А все остальное находилось все это время у Эккерта. Можете себе представить? Держал такие деньги у себя все эти годы и брал из них по мере надобности. Должен сказать, он оказался не дурак. Жил как нищий, так что кто бы мог подумать?
– А вы участвовали в том коллективном иске, что был возбужден против них.
– Да, конечно, но такая сумма, как моя, заведомо не вернулась бы. Знаете, сколько бы я сумел получить? Десять центов из каждого доллара, и то если бы очень повезло. Во-первых, есть налоговая служба, а потом, там ведь было двести пятьдесят вкладчиков, верно? И каждый хотел получить назад свое. Вот поэтому я должен был получить с Эккерта все и первым, а что будет с остальными вкладчиками – не мое дело. На других мне плевать. А свои деньги я заработал честно, скопить их было непросто.
– А о чем вы с ним договорились? Что должны были сделать в ответ?
– Ничего. В этом-то вся суть. После того, как я получал свои деньги, терял к этой парочке всякий интерес.
– Дальнейшее вас не интересовало?
– Совершенно верно.
– Не понимаю. – Я растерянно помотала головой. – С чего бы Эккерту выплачивать вам такую сумму? И если уж на то пошло, чего ради ему было вообще платить вам хоть сколько-нибудь? Вы что, шантажировали его?
– Разумеется, нет, не шантажировал. Господи, я же все-таки бывший полицейский. И он мне ничего не платил. Он лишь возместил мне мои потери. Я вложил сотню тысяч, и ровно столько же получил назад. Ни центом меньше, ни центом больше, – ответил он.
– А вы сказали Карлу Эккерту, что Венделл намерен вернуть деньги?
– Разумеется, сказал. В тот вечер Венделл собирался идти в полицию. Но я к тому времени уже переговорил с Карлом. Он должен был привезти мне всю сумму в пятницу утром, так что я знал, что деньги у него при себе. Но я хотел быть уверен в том, что мои денежки будут у меня прежде, чем этот чокнутый Венделл начнет петь. Какой же он все-таки был кретин.
– Почему вы говорите «был»?
– Потому что он снова исчез, верно? Вы же мне сами так сказали.
– А что, если вы хотели не только вернуть свои деньги?
– Черт возьми, на что это вы намекаете?
Я пожала плечами.
– Возможно, вы хотели его смерти.
– Ну, тут уж вы придумываете, – рассмеялся он. – С чего бы мне хотеть его смерти?
– Насколько я знаю, Венделл стал причиной вашей ссоры с детьми и распада вашей семьи. Возможно, и причиной того, что вскоре после всей этой истории ваша жена скончалась.
– Черт возьми, мой брак был неудачным с самого начала, а жена перед смертью болела долгие годы. Дети же разругались со мной из-за того, что пропали все сбережения. Стоило мне сейчас дать им потихоньку по двадцать пять кусков, как наши отношения сразу потеплели.
– Хорошие детки.
– По крайней мере, я насчет них не обманываюсь, – сухо ответил Браун.
– То есть вы хотите сказать, что Венделла вы не убивали.
– Я вам говорю, что мне незачем было это делать. Я решил, что Дана Джаффе сама это сделает, как только узнает, что у него есть любовница. Мало того, что Венделл бросил ее с двумя детьми, так еще и из-за подобной финтифлюшки. Это уже немного чересчур.
* * *
Поскольку я живу всего в одном квартале от океана, я оставила машину возле дома и пешком вернулась к заливу. Там я некоторое время потопталась перед запертой калиткой входа на причал номер один. Конечно, можно было бы отойти куда-нибудь в сторонку и там просто перелезть через забор, как я проделала это в тот раз, когда Рената застала меня на своей яхте, однако в это время дня здесь было довольно много прохожих, и имело смысл подождать, не появится ли кто-нибудь с ключом. Погода начала заметно портиться. Дождя скорее всего ожидать не стоило, однако небо заволокли плотные, низко нависшие серые облака, а с океана подул довольно холодный ветер. Ничего необычного, лето в Санта-Терезе постоянно преподносит подобные сюрпризы.
Наконец, возле входа на причал появился мужчина в шортах и водолазке. Достав магнитную карточку-ключ, он отпер калитку и даже придержал ее для меня, заметив, что я хочу проскользнуть внутрь следом за ним.
– Спасибо, – поблагодарила я, подстраиваясь под его шаг, и мы вместе зашагали по дорожке, что вела в сторону причалов. – А вы случайно не знаете Карла Эккерта? Того, у кого в пятницу утром украли яхту?
– Да, слышал про эту историю. Эккерта знаю, но только внешне. По-моему, он как раз сейчас отправился за своей яхтой. Пару часов назад я видел, как он выходил отсюда на своей моторке. – С этими словами мужчина свернул влево, к пирсу, обозначенному буквой "D".
Я же повернула направо и прошла дальше, туда, где видна была буква "J". Как и следовало ожидать, место яхты Эккерта все еще пустовало, и можно было только гадать, когда он вернется назад.
Был уже почти час дня, а я еще ничего не ела с самого утра. Поэтому я отправилась домой, по дороге прихватив из машины пишущую машинку. Дома я сделала себе сандвич: сварила вкрутую яйцо, порезала его тонкими дольками, обильно полила их майонезом и посыпала солью, потом вложила в разрезанную «книжкой» пшеничную булочку. По всем правилам, как положено. Мурлыкая что-то себе под нос, я облизала пальцы, разложила на столе свою «смит-корону» и уселась есть и одновременно печатать. Откусывая от сандвича здоровые куски, я заносила все, что мне удалось узнать и выяснить за последние дни, на карточки размером три на пять дюймов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– А полиции?
– Ну, конечно, могут возобновить против него дело – и я, откровенно говоря, надеюсь, что так они и поступят, – однако сомневаюсь, что они захотят и смогут выделить для этого достаточное число людей. Даже если дело будет квалифицировано как обман и кража в особо крупных размерах, вначале ведь надо еще найти Венделла. Потом доказать обвинение. А легко ли это сделать по прошествии стольких лет? Да и какова цель всех этих усилий, сами подумайте.
– Ловлю вас на слове, давайте подумаем. Какова же на самом деле цель? Я полагала, что вы работаете на страховую фирму.
– Работала. Сейчас уже нет. Я вам так скажу. У меня есть к этому делу свой собственный интерес. Последние десять дней я ничем, кроме Венделла, не занималась, и не хочу бросать дело незавершенным. Мне самой нужно довести его до конца, Рената. Узнать, чем и как оно завершится.
– О Господи, да вы, оказываетесь, еще и фанатик. Только этого не хватало. – Она снова закрыла глаза и приставила ко лбу стакан с плавающими в нем кусочками льда, как будто пытаясь снять мучающий ее жар. – Как же я устала, – проговорила женщина. – Кажется, целый год могла бы проспать, не вставая.
– Не возражаете, если я взгляну, не забыл ли Венделл чего?
– Ради Бога. Чувствуйте себя как дома. Венделл забрал все подчистую, но в общем-то я после него еще ничего не проверяла. Простите, что я сейчас в таких растрепанных чувствах. Но мне все еще трудно примириться с мыслью, что после пяти лет совместной жизни он мог меня бросить подобным образом.
– Я пока еще не совсем уверена, что он действительно окончательно от вас ушел. Но взгляните на это с другой точки зрения: если он был способен бросить Дану, то почему нельзя поступить так же и с вами?
Она улыбнулась, не открывая глаз. Вид у нее был какой-то странный. Сомневаюсь, слышала ли она мои слова. Казалось, что Рената уснула. Я вынула у нее из руки стакан и с негромким стуком поставила его на стеклянную крышку стола.
Следующие три четверти часа ушли у меня на то, чтобы самым тщательным образом осмотреть все углы и закоулки дома. В подобных ситуациях никогда не знаешь заранее, что полезного можешь найти: какие-нибудь личные бумаги, записи, записки, номера телефонов, письма, дневник, записную книжку. Пригодиться может что угодно. Но Рената оказалась права. Венделл действительно забрал все свои вещи подчистую. Мне ничего не оставалось делать, как пожать плечами. Если бы мне очень повезло, возможно, я бы могла отыскать нечто такое, что позволило бы без труда раскрыть тайну его нынешнего местонахождения. Но ничего нельзя загадывать, пока сама не посмотришь, есть там что-нибудь или нет.
Я спустилась по лестнице вниз и, стараясь не шуметь, направилась через гостиную к выходу. Когда я проходила мимо дивана, Рената зашевелилась и открыла глаза.
– Повезло? – спросила она. Язык у нее под влияния выпитого сильно заплетался.
– Нет. Но все равно попытаться стоило. Вы как, справитесь?
– Когда у меня пройдет это чувство унижения? Да, конечно.
Я помолчала, потом все же спросила:
– А Венделлу не звонил некто по имени Хэррис Браун?
– Да, звонил. Но не застал, представился, и Венделл ему потом перезванивал. Они довольно сильно поссорились с ним по телефону.
– Когда это было?
– Не помню. Вроде бы вчера.
– А по поводу чего они поссорились?
– Венделл мне не сказал. Он вообще об очень многом предпочитал мне не рассказывать. Если вы его когда-нибудь разыщете, не надо мне сообщать. Пожалуй, я завтра же сменю все замки в доме.
– Завтра воскресенье. Это вам дорого обойдется.
– Тогда сегодня. Прямо после обеда. Как только приду в себя.
– Если вам что-нибудь будет нужно, звоните.
– Посмеяться бы как следует, вот что мне сейчас нужно, – ответила Рената.
25
За адресом Хэрриса Брауна скрывался ряд дрянных коттеджей, стоящих на высоком обрывистом берегу Тихого океана и образующих небольшую улочку на окраине Колгейта. В общей сложности я насчитала восемь домов, выстроившихся вдоль незаасфальтированной проселочной дороги, по обе стороны которой тянулись ряды эвкалиптов. Дощатые, острокрышие, с двойными окнами мансард и закрытым крыльцом, теперь уже кажущиеся почти лачугами, когда-то они, по всей вероятности, были построены для прислуги на самом краю огромного в то время имения, от которого с тех пор давно уже ничего не осталось. В отличие от соседних домов, бледно-розовых или светло-зеленых, дом Хэрриса Брауна был действительно коричневым Слово «brown» означает также «коричневый».
... видимо, в порядке шутки. Теперь уже трудно было определить, пребывал ли дом в его нынешнем состоянии с самого начала или же его запущенность являлась следствием того, что здесь жил вдовец. Лично мне трудно было представить, что если бы в доме обитала женщина, она не попыталась бы привести его в порядок и содержать в более приличном виде. Я поднялась на крыльцо.
Входная дверь была открыта, но расположенная за ней, экранная, заперта на крючок. Я могла бы легко откинуть его при помощи перочинного ножа, но вместо этого я просто постучала. Из стоявшего на кухне радиоприемника гремела классическая музыка. Через окно мне была видна часть рабочего стола и мойка, над которой висела занавеска в белую и коричневую клетку типа тех, какие обычно можно видеть в кафе. Судя по доносившемуся до меня запаху и по характерному шипению, на кухне жарили в свином жире цыпленка. Если Хэррис Браун не даст о себе знать через пару-тройку минут, придется мне самой открывать экранную дверь.
– Мистер Браун? – позвала я.
– Да? – раздалось в ответ. Он появился в двери кухни, и видно было, что он только что оторвался от плиты. Вокруг пояса у него болталось подвязанное кухонное полотенце, в руке он держал двузубую вилку. – А-а. Погодите минутку. – Он снова исчез, явно для того, чтобы убавить огонь под сковородой. Если Браун предложит мне перекусить, я сразу же позабуду о любых его возможных прегрешениях. Сперва пища, а уж потом правосудие. Все мировые проблемы надо решать именно в такой последовательности.
Видимо, Браун накрыл сковороду крышкой, потому что шипение стало заметно тише. Потом он подошел к приемнику, стоявшему у дальней стены, убавил громкость и только после этого направился к входной двери, обтирая по пути руки о полотенце. Солнце было у меня за спиной и, судя по всему, Браун не мог меня разглядеть, пока не подошел совсем вплотную.
– Чем могу быть полезен? – спросил он, пристально всматриваясь мне в лицо.
– Здравствуйте. Вы меня помните? – спросила я, полагая, что коль скоро он так долго прослужил в полиции, то должен навсегда запоминать однажды виденного им человека. Мне показалось, что если не напомнить ему, при каких обстоятельствах мы с ним встречались, Браун, вероятно, не сообразит, кто я такая. Дополнительно смущало меня и то, что за последние дни мы несколько раз разговаривали с ним по телефону. Если Браун узнает мой голос, вряд ли свяжет его с той женщиной, что неожиданно возникла перед ним на балконе гостиницы во Вьенто-Негро, однако мысль о том, где он мог слышать этот голос, станет неотступно преследовать его.
– Нет, напомните.
– Кинси Милхоун, – ответила я. – Мы договаривались с вами вместе пообедать.
– А-а, верно, верно. Простите. Заходите, пожалуйста, – проговорил он, открывая экранную дверь и пропуская меня в дом. Взгляд его при этом стал пристальным и сосредоточенным. – Мы ведь с вами, по-моему, встречались, да? Мне ваше лицо почему-то знакомо.
– Во Вьенто-Негро, – глуповато хихикнула я. – На балконе гостиницы. Я еще сказала, что меня ваши друзья прислали, но я вам тогда соврала. На самом-то деле я выслеживала Венделла, так же, как и вы.
– О Господи, – произнес он, поворачивайся к кухне. – У меня там курица жарится. Проходите сюда.
Я аккуратно прикрыла за собой дверь, заперла и, проходя через комнату, окинула ее быстрым, но внимательным взглядом. Неопрятный, покрытый линолеумом пол, большие и неуклюжие мягкие кресла, оставшиеся, видимо, еще с тридцатых годов, полки, как попало забитые книгами. Комната была не просто неубранной, в ней царил настоящий погром. Ни настольных ламп, ни занавесок на окнах, камин тоже явно не функционировал.
Я дошла до двери на кухню и заглянула туда.
– Похоже, Венделл Джаффе снова исчез.
Хэррис Браун уже стоял у плиты и держал в руке крышку, из-под которой со сковородки обильно валил пар. На краю плиты помещалась большая мелкая тарелка с мукой, смешанной со специями. Там, где Браун обваливал куски цыпленка, в муке остались углубления, в остальном же поверхность муки была ровная и нетронутая и казалось, что тарелку покрывает выпавший снег. И тут я вдруг подумала: если Браун сейчас вонзит мне в шею вилку, останутся два маленьких следа, как от укуса змеи.
– Вот как? – Браун потыкал вилкой цыпленка. – А я и не слышал. И как ему это удалось?
Я осталась стоять в двери, прислонившись к косяку. Похоже, кухня являлась единственным местом в доме, куда проникал солнечный свет. И здесь было больше порядка, чем в остальной части дома. Мойка начищена до блеска. Холодильник, хотя и старый, еще с закругленным верхом, пожелтевший от времени, однако следов от грязных рук на нем не было. Вдоль кухни шли открытые полки, заполненные разномастной посудой.
– Не знаю. Я думала, вы мне расскажите, – ответила я. – Вы ведь с ним позавчера разговаривали.
– Это кто вам сказал?
– Его приятельница. Когда вы звонили, она была дома.
– А-а, та самая миссис Хафф, – проговорил Браун.
– Как вы ее разыскали?
– Очень просто. Вы ведь сами назвали мне ее имя в нашем первом телефонном разговоре.
– Да, верно. И наверняка сказала вам, что она живет в Кис. Я забыла.
– А я почти ничего не забываю, – похвастался мужчина, – хотя иногда замечаю, что возраст все-таки берет свое.
Внутренне я вся напряглась. Слишком уж непринужденно он держался.
– Прошлым вечером я говорила с Карлом. И он мне сказал, что вернул вам те сто тысяч, которые был должен.
– Верно.
– А почему вы спорили с Венделлом?
Браун перевернул на сковородке несколько кусков курицы, уже успевших покрыться красно-коричневатой корочкой, к которой кое-где прилипли специи. На мой взгляд, цыпленок был уже готов, однако когда Браун потыкал его вилкой, выступила характерная красная жидкость. Браун убавил огонь и снова накрыл сковородку крышкой.
– Я спорил с Венделлом до того, как получил деньги. Потому-то я и вышел на Эккерта и заставил его приехать в тот вечер сюда.
– Не понимаю, какая тут связь.
– Венделл заявил мне, что собирается завязать. И что хочет «облегчить совесть» перед тем, как сесть в тюрьму. Я не поверил всей этой чуши. Тогда он заявляет, что намерен рассказать о деньгах, которые они с Эккертом припрятали. Как только он это сказал, я сразу понял, что мне конец. Я разорен. К тому времени, когда суд вынесет свое решение, от денег не останется ни цента, и я своих зелененьких так и не увижу. Поэтому я с ходу звоню Эккерту и говорю ему, чтобы он немедленно был здесь с нужной суммой, иначе худо будет.
– А почему вы не требовали свои деньги назад раньше?
– Потому что считал, что они пропали. Эккерт утверждал, будто они с Венделлом потеряли все до последнего цента. Но как только я узнал, что Венделл жив, сразу же перестал верить подобным объяснениям. Нажал как следует на Эккерта, и выяснилось, что они все припрятали. Что Венделл, удирая, прихватил с собой только миллион или около того. А все остальное находилось все это время у Эккерта. Можете себе представить? Держал такие деньги у себя все эти годы и брал из них по мере надобности. Должен сказать, он оказался не дурак. Жил как нищий, так что кто бы мог подумать?
– А вы участвовали в том коллективном иске, что был возбужден против них.
– Да, конечно, но такая сумма, как моя, заведомо не вернулась бы. Знаете, сколько бы я сумел получить? Десять центов из каждого доллара, и то если бы очень повезло. Во-первых, есть налоговая служба, а потом, там ведь было двести пятьдесят вкладчиков, верно? И каждый хотел получить назад свое. Вот поэтому я должен был получить с Эккерта все и первым, а что будет с остальными вкладчиками – не мое дело. На других мне плевать. А свои деньги я заработал честно, скопить их было непросто.
– А о чем вы с ним договорились? Что должны были сделать в ответ?
– Ничего. В этом-то вся суть. После того, как я получал свои деньги, терял к этой парочке всякий интерес.
– Дальнейшее вас не интересовало?
– Совершенно верно.
– Не понимаю. – Я растерянно помотала головой. – С чего бы Эккерту выплачивать вам такую сумму? И если уж на то пошло, чего ради ему было вообще платить вам хоть сколько-нибудь? Вы что, шантажировали его?
– Разумеется, нет, не шантажировал. Господи, я же все-таки бывший полицейский. И он мне ничего не платил. Он лишь возместил мне мои потери. Я вложил сотню тысяч, и ровно столько же получил назад. Ни центом меньше, ни центом больше, – ответил он.
– А вы сказали Карлу Эккерту, что Венделл намерен вернуть деньги?
– Разумеется, сказал. В тот вечер Венделл собирался идти в полицию. Но я к тому времени уже переговорил с Карлом. Он должен был привезти мне всю сумму в пятницу утром, так что я знал, что деньги у него при себе. Но я хотел быть уверен в том, что мои денежки будут у меня прежде, чем этот чокнутый Венделл начнет петь. Какой же он все-таки был кретин.
– Почему вы говорите «был»?
– Потому что он снова исчез, верно? Вы же мне сами так сказали.
– А что, если вы хотели не только вернуть свои деньги?
– Черт возьми, на что это вы намекаете?
Я пожала плечами.
– Возможно, вы хотели его смерти.
– Ну, тут уж вы придумываете, – рассмеялся он. – С чего бы мне хотеть его смерти?
– Насколько я знаю, Венделл стал причиной вашей ссоры с детьми и распада вашей семьи. Возможно, и причиной того, что вскоре после всей этой истории ваша жена скончалась.
– Черт возьми, мой брак был неудачным с самого начала, а жена перед смертью болела долгие годы. Дети же разругались со мной из-за того, что пропали все сбережения. Стоило мне сейчас дать им потихоньку по двадцать пять кусков, как наши отношения сразу потеплели.
– Хорошие детки.
– По крайней мере, я насчет них не обманываюсь, – сухо ответил Браун.
– То есть вы хотите сказать, что Венделла вы не убивали.
– Я вам говорю, что мне незачем было это делать. Я решил, что Дана Джаффе сама это сделает, как только узнает, что у него есть любовница. Мало того, что Венделл бросил ее с двумя детьми, так еще и из-за подобной финтифлюшки. Это уже немного чересчур.
* * *
Поскольку я живу всего в одном квартале от океана, я оставила машину возле дома и пешком вернулась к заливу. Там я некоторое время потопталась перед запертой калиткой входа на причал номер один. Конечно, можно было бы отойти куда-нибудь в сторонку и там просто перелезть через забор, как я проделала это в тот раз, когда Рената застала меня на своей яхте, однако в это время дня здесь было довольно много прохожих, и имело смысл подождать, не появится ли кто-нибудь с ключом. Погода начала заметно портиться. Дождя скорее всего ожидать не стоило, однако небо заволокли плотные, низко нависшие серые облака, а с океана подул довольно холодный ветер. Ничего необычного, лето в Санта-Терезе постоянно преподносит подобные сюрпризы.
Наконец, возле входа на причал появился мужчина в шортах и водолазке. Достав магнитную карточку-ключ, он отпер калитку и даже придержал ее для меня, заметив, что я хочу проскользнуть внутрь следом за ним.
– Спасибо, – поблагодарила я, подстраиваясь под его шаг, и мы вместе зашагали по дорожке, что вела в сторону причалов. – А вы случайно не знаете Карла Эккерта? Того, у кого в пятницу утром украли яхту?
– Да, слышал про эту историю. Эккерта знаю, но только внешне. По-моему, он как раз сейчас отправился за своей яхтой. Пару часов назад я видел, как он выходил отсюда на своей моторке. – С этими словами мужчина свернул влево, к пирсу, обозначенному буквой "D".
Я же повернула направо и прошла дальше, туда, где видна была буква "J". Как и следовало ожидать, место яхты Эккерта все еще пустовало, и можно было только гадать, когда он вернется назад.
Был уже почти час дня, а я еще ничего не ела с самого утра. Поэтому я отправилась домой, по дороге прихватив из машины пишущую машинку. Дома я сделала себе сандвич: сварила вкрутую яйцо, порезала его тонкими дольками, обильно полила их майонезом и посыпала солью, потом вложила в разрезанную «книжкой» пшеничную булочку. По всем правилам, как положено. Мурлыкая что-то себе под нос, я облизала пальцы, разложила на столе свою «смит-корону» и уселась есть и одновременно печатать. Откусывая от сандвича здоровые куски, я заносила все, что мне удалось узнать и выяснить за последние дни, на карточки размером три на пять дюймов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39