Каждое движение Жека требует невероятной энергии. Он вдруг осознает свою слабость: он всего лишь ребенок восьми или девяти лет, хилое, бессильное существо… В мозгу начинает звучать голос видука Папиронды: Вселенная полна опасностей для ребенка восьми-девяти лет… Я предлагаю тебе другое будущее, быть может, не столь славное, но конкретное и во многом завидное… Оставайся со мной… О боже, почему он не послушался видука? Почему не послушался па и ма Ат-Скин? Взрослые почти всегда правы, но он решил поступить по-своему… Ут-Ген, Анжор, Террариум… Все это так далеко… Тысячи клювов терзают его… Вороны-мутанты ядерной пустыни… Что они делают в чреве космины?
Вспышка сознания придает Жеку новые силы. Он понимает, что его рвут на части не клювы воронов-мутантов, а его поры сжимаются, словно загоняя последние молекулы кислорода прямо в кровь.
По кольцам огненной гусеницы пробегает дрожь, ее внешняя оболочка едва заметно скользит по губам мальчугана. У него не осталось сил, чтобы пошевелиться. Гусеница уже уверена, что победила. Через несколько секунд метаболизм жертвы достигнет нулевого уровня, и она сожрет его целиком, органы, мышцы и кости, а потом примется за стенки космины, чтобы получить свой кокон. Она дрожит от радости.
Эта противная гусеница сожрет его, Жека… Съест… Упрямая мысль пробивается в сознание: Воспользуйся ртом… Съешь ее до того, как она съест тебя… Вначале он отталкивает эту идею, вызывающую в нем подсознательное отвращение. Тело его превратилось в безводную пустыню, где не слышно ни малейшего дуновения воздуха. Инстинкт выживания заставляет его машинально открыть рот. Мягкая и горячая плоть гусеницы заполняет рот, он ощущает вкус пепла и раскаленных камней. Он сжимает челюсти, вначале робко, потом все сильнее и сильнее.
Толстая и эластичная кожа гусеницы с треском лопается, высвобождая поток вязкой горькой жидкости. Гусеницу от головы до хвоста сотрясают конвульсии.
– Они прибывают сегодня! – воскликнула Йелль, врываясь в дом.
Держа в руке посох отца, одетая в короткое прямое платьице, она возвращалась из очередной ежедневной прогулки по горам. У нее полные щеки и громадные серо-синие глаза. Золотые волосы обрамляли румяное лицо, стекая на обнаженные плечи и шею. Ежедневно она не менее часа проводила в медитациях у куста с пламенеющими цветами, изредка говорила об исчезающих звездах, об отце, ушедшем сражаться с блуфом, о своем старшем брате Шари, который вскоре должен вернуться, но печаль, похоже, окончательно покинула ее. Она вновь превратилась в маленькую шаловливую и веселую девчонку.
– Кто? – спросила Афикит.
Она поднялась с плетеного кресла, стоявшего у камина. Она на время прекратила свои погружения в безмолвие, свои внутренние исследования антры, решив полностью посвятить себя дочери, чья красота и жизнерадостность были лучшей наградой за самоотверженность. Она занималась также садом и огородом, чтобы получать овощи, фрукты и зерновые, в которых они нуждались. Большую часть она засушила на зиму. Десятки обезвоживающих кессонов, сделанных паломниками, стояли на замощенном дворе дома, распространяя сладкие запахи. Иногда, сидя перед кустом безумца, Афикит разрешала себе дрейфовать по морю тоски, течения которого всегда увлекали ее к Тиксу. Он ушел сорок дней назад. Сорок дней, равных сорока векам…
– Новые паломники! – ответила Йелль.
– Кто тебе сказал?
– Камни, земля, ветер… Они сообщили мне о прилете великих странниц космоса. Они уже садились на Мать-Землю пять миллионов лет назад… И уже перевозили людей… Ну, не совсем… Людей-богов…
– Странницы космоса?
– Их работа – сеять жизнь там, где ее еще нет… Пошли, мама. Нам надо немедленно, отправляться в путь, если хотим прийти вовремя!
По тону Йелли Афикит поняла, что слова дочери были не детской выдумкой, а реальностью, которую ее девочка уловила в окружающей среде, как уловила блуф, смерть звезд, сжатие вселенной.
– Где они должны приземлиться?
– В большом потухшем вулкане… В десяти километрах отсюда…
– Если хочешь, Йелль, можешь остаться здесь: я перенесусь туда с помощью мысли.
Йелль лукаво глянула на мать.
– Я тоже умею путешествовать с помощью мысли…
Афикит улыбнулась и ласково потрепала дочь по волосам.
– Как ты научилась?
– Я не училась, я всегда умела. Но жаль не воспользоваться случаем и не насладиться солнцем, небом, деревьями… К тому же можно искупаться в реке…
Слова Йелли всегда были справедливыми…
– Ты права… С возрастом становишься ленивее!
Они двинулись в путь, когда солнце стояло в зените. Над Гимлаями нависла удушающая жара. Рощи, кустарники и сорняки потрескивали, шуршали, в них посвистывали, ворковали птицы.
Афикит вдруг охватило неприятное предчувствие. Ей показалось, что в симфонии флоры и фауны прозвучала глухая, угрожающая мелодия. Йелль носилась за разноцветными бабочками, громко смеялась, скатывалась со склонов скал и холмов с грацией, легкостью и уверенностью горной газели.
Позаботься о нашем маленьком чуде… Афикит слышала голос любимого в шорохе листвы, в посвистывании ветра, в стрекотании насекомых. Сердце ее сжалось, а из глаз потекли слезы. Она отвернулась, чтобы укрыть лицо от вопрошающего взгляда Йелли.
– Не надо прятаться, мама! – крикнула девочка. – Я знаю, что ты страдаешь… Мне тоже не хватает папы…
Они пересекли светлую сосновую рощу. Солнечные лучи рисовали светлые круги на темной зелени мха. Йелль подошла к матери, обняла руками за талию, прижалась лбом к ее животу, как в момент расставания с отцом. Они застыли на несколько минут. Афикит успокоилась и позволила себе выплакаться.
Они разделись на пляже речки, где обычно купалась Йелль, нырнули в сверкающие холодные воды. Потом улеглись на свежей, пахучей траве, отдавшись жаркой ласке солнца, съели фрукты, которыми запаслись заранее.
Наслаждаясь мирным отдыхом, Афикит не могла отделаться от мрачного предчувствия. Интуиция подсказывала ей, что эти мирные, светлые часы, напоминавшие безмятежные часы острова злыдней на Селп Дике, подходили к концу.
Йелль ополоснула рот и руки в речке, чмокнула мать в щеку, оделась и подобрала посох.
– Пошли, мама. Они скоро прибудут…
Держась за руки, они двинулись по извилистой тропке, ведущей к большому вулкану.
Огненная гусеница медленно теряет драгоценную жидкость через отверстие, проделанное в ее брюхе. Она была исключительно бдительна, долгое время наблюдала за вторым паразитом, но не проявила должной осторожности и слишком поздно заметила, что отверстие с подвижными краями, откуда исходят звуки, снабжено острыми резцами. Она яростно бьется, пытаясь не освобождать три отверстия, через которые поступает газ. Ей надо обязательно закрыть разрыв, или она истечет слизью и достигнет нулевого уровня метаболизма. Это срочная задача. Паразитом-противником можно будет заняться после того, как она закроет разрыв кольцами. Она собирается, как пружина, убирает когти, на несколько миллиметров отстраняется от гладкой, шелковистой кожи. Ее нервные окончания ощущают тончайшие потоки воздуха, которые проникают в освободившиеся отверстия жертвы.
Жек приходит в себя. Ему нужно несколько минут, чтобы оценить ситуацию, позволить воспоминаниям вернуться на поверхность сознания. Сжатые челюсти болят. Он глотает тошнотворную жидкость, стекающую по уголкам губ на подбородок. Яркий свет ударяет по глазам. Тело огненной гусеницы сотрясают конвульсии. Она пытается вырваться из хватки зубов.
Внешняя оболочка космической личинки не выдерживает. Ее резкие движения с силой отбрасывают ее на стенку ниши. И тут же из крохотных углублений вырываются беловатые, клейкие волокна.
Жек выплевывает кусок кожи и остатки жидкости со вкусом желчи и пепла. По лицу и шее бегут мурашки. Он делает глубокий вдох, и его мозг, сразу насытившийся кислородом, погружается в эйфорию. Волокна продолжают окутывать содрогающуюся гусеницу, чье тело бросает яркие вспышки, освещая внутренность чрева. Жек впервые видит внутренность своего космического корабля, плотный коричневый подрагивающий ковер, светлые нити, свешивающиеся с потолка, как оголенные электрические провода, пористые мешки на стенках, сжатые темные края отверстия, вероятно, ведущего к проходу.
– Я – твоя служительница, твой корабль, – сказала космина. – Вскоре мы достигнем цели путешествия, и мне предстоит выбор. Я не могу сеять в одном мире две противоборствующие друг другу жизни, две жизни, которые сражаются между собой…
Жек машинально ищет точку, откуда доносится голос небесной странницы, хотя это не голос, а музыкальный поток, ноты которого являются словами, а гармоники – фразами. Они доносятся ниоткуда и отовсюду, именно поэтому он слышен внутри Жека.
Кокон полностью накрыл гусеницу, которая уже перестала биться. Чрево вновь погружается в плотную тьму.
– Только одну жизнь… – повторяет космина.
Покрытые потом и пылью, Афикит и Йелль добрались до большого вулкана в разгар дня. Заметив лестницу, вырубленную в скалах, и широкий проход, Афикит тут же вспомнила о черном пике, торчавшем посреди безводного плато, и историю, которую поведал ей Шари о народе америндов.
Уничтожив его, скаиты и наемники-притивы облучили вулкан, где располагался город Исход. Именно поэтому здесь не было никакой растительности, ибо гора была выжжена дотла, а вокруг царила тоскливая тишина.
Они взобрались по каменной лестнице, ведущей к кратеру. Уставшая Йелль несколько раз просила остановиться на отдых. Платья и волосы приклеились к коже. Несколько орлов плавали в сверкающей лазури неба, изредка издавая хриплые крики. Девочка пожалела, что не захватила фляжку с водой.
Наконец они добрались до широкой площадки перед проходом. Они прошли под нависшими скалами и увидели панораму кратера. В нескольких сотнях метров под ними находился пустырь диаметром два километра и холм в центре. Над кратером висела могильная тишина. Солнце врывалось через верхнее отверстие, освещая гладкие стены с черными провалами глазниц и кольцевые аллеи, соединенные спиральными лестницами.
– Ты уверена, что они сядут здесь? – спросила Афикит, чей мелодичный голос с трудом взломал тишину.
– Не все, – ответила девочка, тяжело дыша. – Их слишком много. Только те, кто переносит паломников… Похоже, блуф пожрал всю жизнь внутри этого вулкана…
– Наверное. Шари когда-то жил здесь. В городе, который назывался Исход.
Йелль сосредоточилась, широко открыла глаза, прислушалась, словно пытаясь уловить образы, звуки, мысли, воспоминания старшего брата, которого еще ни разу не видела.
– Будь осторожнее при спуске, – предупредила ее Афикит. – Внутренняя лестница выглядит более крутой…
Она была не только более крутой. В ней не хватало каждой второй ступени, и им пришлось удвоить внимание, чтобы не потерять равновесие и не свалиться в провал. Двигаясь мимо поперечных галерей, они поняли, что пустые глазницы были входами в жилые пещеры.
– Это и был город Шари? – спросила Йелль с легким разочарованием в голосе.
– Шари говорил, что пещеры служили временным убежищем. А сам город располагался на холме в центре кратера.
– Там ничего не осталось!
– Скаиты и наемники-притивы дотла выжгли Исход.
– Почему?
– Они прибыли за недостающим элементом для развития излучения смерти – за звуком. Жрецы америндов, амфаны, обладали зачатками индисской науки, но пользовались ими лишь для казни мужчин и женщин, уличенных в адюльтере. Получив то, за чем явились, скаиты уничтожили америндов, чтобы не оставлять следов своего пребывания…
– Что такое адюльтер?
– Мужчины и женщины, которые любят других, а не своих мужчин и женщин…
– Я люблю только одного мужчину!
Афикит расхохоталась. Она остановилась, оперлась о перила лестницы и поглядела на Йелли, которая преодолевала ступени с помощью посоха.
– Какого мужчину?
– Того, кого жду. Паломника.
Афикит вгляделась в лицо дочери, но не увидела на нем ни следа хвастовства или насмешки. В ее словах не было и намека на легкомыслие.
– Ты слишком юна, чтобы выбирать того, кто…
– Я намного старше, чем ты думаешь, мама! – прервала ее Йелль. – Я намного старше тебя!
Внизу ощущение заброшенности было более томительным, буквально осязаемым. Тишину не нарушал ни малейший шорох. Кратер, похоже, замкнулся в себе, сжался от боли, укрыв свою тайну. Он походил на огромную гробницу, на мавзолей, воздвигнутый в память о народе америндов.
Они пересекли широкую кольцевую аллею и вышли на дорожку, ведущую к холму. На черной земле угадывались следы улиц, площадей, домов… Скалистый нарост перегораживал большую часть кратера.
– Жерло, – разъяснила Афикит. – Разлом в коре, через который изливалась магма. Он уже давно закрылся…
– Мне бы не понравилось жить внутри вулкана! – воскликнула Йелль. – Я бы постоянно боялась, что задохнусь.
Они уселись на круглые камни, которые усеивали холм, и доели последние фрукты.
– Этот мужчина… ты хоть знаешь, как он выглядит?
Йелль выплюнула косточку и пожала плечами.
– Я его никогда не видела. Даже не уверена, что он еще жив. Но даже если он умер, я не изменю своего решения!
Решимость Йелли обескуражила Афикит, и мать замолчала. Ей было пора привыкнуть к тому, что ее дочь рассуждала не так, как другие.
Первые признаки прилета космин появились ближе к вечеру. Вначале они услышали странные, мелодичные звуки, доносившиеся неизвестно откуда. Иногда им казалось, что они возникали в космосе, а иногда рождались в глубинах земли. Временами они походили на крики животных, временами на шум водопада, временами становились долгими, низкими или высокими нотами, но все они выражали томительную печаль, от которой на глаза наворачивались слезы.
И когда звуки стали почти оглушительными, с небес упали колонны света, бросая на гладкие стены кратера синие и зеленые отблески. Стоило подножиям колонн коснуться земли, как раздался вопль и темная туча заслонила солнце и накрыла вулкан.
– Вот они! Вот они! – воскликнула Йелль.
Она вскочила на ноги и бросилась вперед, словно разбегалась для взлета вместе с огромными небесными странницами. Золотое пламя ее волос билось по обнаженным плечам.
Яркие световые колонны ослепили Афикит. Она прикрыла глаза ладонью и подняла голову, наблюдая за гигантскими темными массами, которые спускались к вулкану. Она различила их перепончатые крылья невероятного размаха и яркие вспышки на веретенообразном теле. Впадина вулкана наполнилась шумом крыльев тысяч птиц, из которых состояла туча.
Но только четыре из них опустились внутри световых колонн. Каждая из них весила несколько десятков тонн, но они казались легкими, как перышки. Одна за другой они сели на землю метрах в ста от Афикит и Йелль. Кристаллы в их красноватых панцирях потухли. Они сложили крылья и тяжело и неловко выползли из световых кругов. Остальные космины продолжали планировать на километровой высоте, издавая пронзительные крики, а четверка на земле застыла в полной неподвижности, словно истощив последние силы в отчаянном порыве. Две космины были невероятно огромны, от двадцати до тридцати метров в длину, а две – помельче, от пяти до десяти метров. По панцирю, испещренному черными пятнами, пробегали языки пламени.
Йелль приблизилась к одной из них и рассмотрела то, что можно было назвать головой, но не увидела ни единого признака животных, которые были ей известны. Ни глаз, ни рта, ни ушей. Каким образом они ориентировались в пространстве? Как они ощущали, как питались?
Космины начали разворачиваться, чтобы лечь на бок, открывая светло-коричневое брюхо, гладкое и чистое.
Йелль обогнула космину и различила у хвоста отверстие, коричневые края которого начали расходиться. По светлому брюху прокатились мощные конвульсии, похожие нате, которые сотрясали рожавших газелей. Из отверстия показалась человеческая голова, потом плечи, руки, тело, ноги. Это была женщина с невероятно длинными черными и гладкими волосами, медной кожей, полной грудью и широкими бедрами. Ее укутывала плотная, блестящая жидкость, которая испарялась, напоминая Йелли вещество, которым были покрыты новорожденные газели. Женщина с трудом шевелила ногами и руками.
Йелль бросилась к самой крупной страннице. И обнаружила рядом с ней мужчину с черными гладкими волосами, той же расы, что и женщина. Под его гладкой кожей ощущались могучие мускулы. Он повернул голову в ее сторону и в замешательстве посмотрел на нее.
Около третьей странницы она обнаружила седоволосого старика, от которого остались лишь кожа да кости. Дыхание его было сиплым и отрывистым, он извивался, как земляной червь. По его отчаянным движениям она поняла, что он не владеет конечностями и что ему осталось жить совсем недолго.
Она направилась к четвертой страннице с невероятно черным панцирем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Вспышка сознания придает Жеку новые силы. Он понимает, что его рвут на части не клювы воронов-мутантов, а его поры сжимаются, словно загоняя последние молекулы кислорода прямо в кровь.
По кольцам огненной гусеницы пробегает дрожь, ее внешняя оболочка едва заметно скользит по губам мальчугана. У него не осталось сил, чтобы пошевелиться. Гусеница уже уверена, что победила. Через несколько секунд метаболизм жертвы достигнет нулевого уровня, и она сожрет его целиком, органы, мышцы и кости, а потом примется за стенки космины, чтобы получить свой кокон. Она дрожит от радости.
Эта противная гусеница сожрет его, Жека… Съест… Упрямая мысль пробивается в сознание: Воспользуйся ртом… Съешь ее до того, как она съест тебя… Вначале он отталкивает эту идею, вызывающую в нем подсознательное отвращение. Тело его превратилось в безводную пустыню, где не слышно ни малейшего дуновения воздуха. Инстинкт выживания заставляет его машинально открыть рот. Мягкая и горячая плоть гусеницы заполняет рот, он ощущает вкус пепла и раскаленных камней. Он сжимает челюсти, вначале робко, потом все сильнее и сильнее.
Толстая и эластичная кожа гусеницы с треском лопается, высвобождая поток вязкой горькой жидкости. Гусеницу от головы до хвоста сотрясают конвульсии.
– Они прибывают сегодня! – воскликнула Йелль, врываясь в дом.
Держа в руке посох отца, одетая в короткое прямое платьице, она возвращалась из очередной ежедневной прогулки по горам. У нее полные щеки и громадные серо-синие глаза. Золотые волосы обрамляли румяное лицо, стекая на обнаженные плечи и шею. Ежедневно она не менее часа проводила в медитациях у куста с пламенеющими цветами, изредка говорила об исчезающих звездах, об отце, ушедшем сражаться с блуфом, о своем старшем брате Шари, который вскоре должен вернуться, но печаль, похоже, окончательно покинула ее. Она вновь превратилась в маленькую шаловливую и веселую девчонку.
– Кто? – спросила Афикит.
Она поднялась с плетеного кресла, стоявшего у камина. Она на время прекратила свои погружения в безмолвие, свои внутренние исследования антры, решив полностью посвятить себя дочери, чья красота и жизнерадостность были лучшей наградой за самоотверженность. Она занималась также садом и огородом, чтобы получать овощи, фрукты и зерновые, в которых они нуждались. Большую часть она засушила на зиму. Десятки обезвоживающих кессонов, сделанных паломниками, стояли на замощенном дворе дома, распространяя сладкие запахи. Иногда, сидя перед кустом безумца, Афикит разрешала себе дрейфовать по морю тоски, течения которого всегда увлекали ее к Тиксу. Он ушел сорок дней назад. Сорок дней, равных сорока векам…
– Новые паломники! – ответила Йелль.
– Кто тебе сказал?
– Камни, земля, ветер… Они сообщили мне о прилете великих странниц космоса. Они уже садились на Мать-Землю пять миллионов лет назад… И уже перевозили людей… Ну, не совсем… Людей-богов…
– Странницы космоса?
– Их работа – сеять жизнь там, где ее еще нет… Пошли, мама. Нам надо немедленно, отправляться в путь, если хотим прийти вовремя!
По тону Йелли Афикит поняла, что слова дочери были не детской выдумкой, а реальностью, которую ее девочка уловила в окружающей среде, как уловила блуф, смерть звезд, сжатие вселенной.
– Где они должны приземлиться?
– В большом потухшем вулкане… В десяти километрах отсюда…
– Если хочешь, Йелль, можешь остаться здесь: я перенесусь туда с помощью мысли.
Йелль лукаво глянула на мать.
– Я тоже умею путешествовать с помощью мысли…
Афикит улыбнулась и ласково потрепала дочь по волосам.
– Как ты научилась?
– Я не училась, я всегда умела. Но жаль не воспользоваться случаем и не насладиться солнцем, небом, деревьями… К тому же можно искупаться в реке…
Слова Йелли всегда были справедливыми…
– Ты права… С возрастом становишься ленивее!
Они двинулись в путь, когда солнце стояло в зените. Над Гимлаями нависла удушающая жара. Рощи, кустарники и сорняки потрескивали, шуршали, в них посвистывали, ворковали птицы.
Афикит вдруг охватило неприятное предчувствие. Ей показалось, что в симфонии флоры и фауны прозвучала глухая, угрожающая мелодия. Йелль носилась за разноцветными бабочками, громко смеялась, скатывалась со склонов скал и холмов с грацией, легкостью и уверенностью горной газели.
Позаботься о нашем маленьком чуде… Афикит слышала голос любимого в шорохе листвы, в посвистывании ветра, в стрекотании насекомых. Сердце ее сжалось, а из глаз потекли слезы. Она отвернулась, чтобы укрыть лицо от вопрошающего взгляда Йелли.
– Не надо прятаться, мама! – крикнула девочка. – Я знаю, что ты страдаешь… Мне тоже не хватает папы…
Они пересекли светлую сосновую рощу. Солнечные лучи рисовали светлые круги на темной зелени мха. Йелль подошла к матери, обняла руками за талию, прижалась лбом к ее животу, как в момент расставания с отцом. Они застыли на несколько минут. Афикит успокоилась и позволила себе выплакаться.
Они разделись на пляже речки, где обычно купалась Йелль, нырнули в сверкающие холодные воды. Потом улеглись на свежей, пахучей траве, отдавшись жаркой ласке солнца, съели фрукты, которыми запаслись заранее.
Наслаждаясь мирным отдыхом, Афикит не могла отделаться от мрачного предчувствия. Интуиция подсказывала ей, что эти мирные, светлые часы, напоминавшие безмятежные часы острова злыдней на Селп Дике, подходили к концу.
Йелль ополоснула рот и руки в речке, чмокнула мать в щеку, оделась и подобрала посох.
– Пошли, мама. Они скоро прибудут…
Держась за руки, они двинулись по извилистой тропке, ведущей к большому вулкану.
Огненная гусеница медленно теряет драгоценную жидкость через отверстие, проделанное в ее брюхе. Она была исключительно бдительна, долгое время наблюдала за вторым паразитом, но не проявила должной осторожности и слишком поздно заметила, что отверстие с подвижными краями, откуда исходят звуки, снабжено острыми резцами. Она яростно бьется, пытаясь не освобождать три отверстия, через которые поступает газ. Ей надо обязательно закрыть разрыв, или она истечет слизью и достигнет нулевого уровня метаболизма. Это срочная задача. Паразитом-противником можно будет заняться после того, как она закроет разрыв кольцами. Она собирается, как пружина, убирает когти, на несколько миллиметров отстраняется от гладкой, шелковистой кожи. Ее нервные окончания ощущают тончайшие потоки воздуха, которые проникают в освободившиеся отверстия жертвы.
Жек приходит в себя. Ему нужно несколько минут, чтобы оценить ситуацию, позволить воспоминаниям вернуться на поверхность сознания. Сжатые челюсти болят. Он глотает тошнотворную жидкость, стекающую по уголкам губ на подбородок. Яркий свет ударяет по глазам. Тело огненной гусеницы сотрясают конвульсии. Она пытается вырваться из хватки зубов.
Внешняя оболочка космической личинки не выдерживает. Ее резкие движения с силой отбрасывают ее на стенку ниши. И тут же из крохотных углублений вырываются беловатые, клейкие волокна.
Жек выплевывает кусок кожи и остатки жидкости со вкусом желчи и пепла. По лицу и шее бегут мурашки. Он делает глубокий вдох, и его мозг, сразу насытившийся кислородом, погружается в эйфорию. Волокна продолжают окутывать содрогающуюся гусеницу, чье тело бросает яркие вспышки, освещая внутренность чрева. Жек впервые видит внутренность своего космического корабля, плотный коричневый подрагивающий ковер, светлые нити, свешивающиеся с потолка, как оголенные электрические провода, пористые мешки на стенках, сжатые темные края отверстия, вероятно, ведущего к проходу.
– Я – твоя служительница, твой корабль, – сказала космина. – Вскоре мы достигнем цели путешествия, и мне предстоит выбор. Я не могу сеять в одном мире две противоборствующие друг другу жизни, две жизни, которые сражаются между собой…
Жек машинально ищет точку, откуда доносится голос небесной странницы, хотя это не голос, а музыкальный поток, ноты которого являются словами, а гармоники – фразами. Они доносятся ниоткуда и отовсюду, именно поэтому он слышен внутри Жека.
Кокон полностью накрыл гусеницу, которая уже перестала биться. Чрево вновь погружается в плотную тьму.
– Только одну жизнь… – повторяет космина.
Покрытые потом и пылью, Афикит и Йелль добрались до большого вулкана в разгар дня. Заметив лестницу, вырубленную в скалах, и широкий проход, Афикит тут же вспомнила о черном пике, торчавшем посреди безводного плато, и историю, которую поведал ей Шари о народе америндов.
Уничтожив его, скаиты и наемники-притивы облучили вулкан, где располагался город Исход. Именно поэтому здесь не было никакой растительности, ибо гора была выжжена дотла, а вокруг царила тоскливая тишина.
Они взобрались по каменной лестнице, ведущей к кратеру. Уставшая Йелль несколько раз просила остановиться на отдых. Платья и волосы приклеились к коже. Несколько орлов плавали в сверкающей лазури неба, изредка издавая хриплые крики. Девочка пожалела, что не захватила фляжку с водой.
Наконец они добрались до широкой площадки перед проходом. Они прошли под нависшими скалами и увидели панораму кратера. В нескольких сотнях метров под ними находился пустырь диаметром два километра и холм в центре. Над кратером висела могильная тишина. Солнце врывалось через верхнее отверстие, освещая гладкие стены с черными провалами глазниц и кольцевые аллеи, соединенные спиральными лестницами.
– Ты уверена, что они сядут здесь? – спросила Афикит, чей мелодичный голос с трудом взломал тишину.
– Не все, – ответила девочка, тяжело дыша. – Их слишком много. Только те, кто переносит паломников… Похоже, блуф пожрал всю жизнь внутри этого вулкана…
– Наверное. Шари когда-то жил здесь. В городе, который назывался Исход.
Йелль сосредоточилась, широко открыла глаза, прислушалась, словно пытаясь уловить образы, звуки, мысли, воспоминания старшего брата, которого еще ни разу не видела.
– Будь осторожнее при спуске, – предупредила ее Афикит. – Внутренняя лестница выглядит более крутой…
Она была не только более крутой. В ней не хватало каждой второй ступени, и им пришлось удвоить внимание, чтобы не потерять равновесие и не свалиться в провал. Двигаясь мимо поперечных галерей, они поняли, что пустые глазницы были входами в жилые пещеры.
– Это и был город Шари? – спросила Йелль с легким разочарованием в голосе.
– Шари говорил, что пещеры служили временным убежищем. А сам город располагался на холме в центре кратера.
– Там ничего не осталось!
– Скаиты и наемники-притивы дотла выжгли Исход.
– Почему?
– Они прибыли за недостающим элементом для развития излучения смерти – за звуком. Жрецы америндов, амфаны, обладали зачатками индисской науки, но пользовались ими лишь для казни мужчин и женщин, уличенных в адюльтере. Получив то, за чем явились, скаиты уничтожили америндов, чтобы не оставлять следов своего пребывания…
– Что такое адюльтер?
– Мужчины и женщины, которые любят других, а не своих мужчин и женщин…
– Я люблю только одного мужчину!
Афикит расхохоталась. Она остановилась, оперлась о перила лестницы и поглядела на Йелли, которая преодолевала ступени с помощью посоха.
– Какого мужчину?
– Того, кого жду. Паломника.
Афикит вгляделась в лицо дочери, но не увидела на нем ни следа хвастовства или насмешки. В ее словах не было и намека на легкомыслие.
– Ты слишком юна, чтобы выбирать того, кто…
– Я намного старше, чем ты думаешь, мама! – прервала ее Йелль. – Я намного старше тебя!
Внизу ощущение заброшенности было более томительным, буквально осязаемым. Тишину не нарушал ни малейший шорох. Кратер, похоже, замкнулся в себе, сжался от боли, укрыв свою тайну. Он походил на огромную гробницу, на мавзолей, воздвигнутый в память о народе америндов.
Они пересекли широкую кольцевую аллею и вышли на дорожку, ведущую к холму. На черной земле угадывались следы улиц, площадей, домов… Скалистый нарост перегораживал большую часть кратера.
– Жерло, – разъяснила Афикит. – Разлом в коре, через который изливалась магма. Он уже давно закрылся…
– Мне бы не понравилось жить внутри вулкана! – воскликнула Йелль. – Я бы постоянно боялась, что задохнусь.
Они уселись на круглые камни, которые усеивали холм, и доели последние фрукты.
– Этот мужчина… ты хоть знаешь, как он выглядит?
Йелль выплюнула косточку и пожала плечами.
– Я его никогда не видела. Даже не уверена, что он еще жив. Но даже если он умер, я не изменю своего решения!
Решимость Йелли обескуражила Афикит, и мать замолчала. Ей было пора привыкнуть к тому, что ее дочь рассуждала не так, как другие.
Первые признаки прилета космин появились ближе к вечеру. Вначале они услышали странные, мелодичные звуки, доносившиеся неизвестно откуда. Иногда им казалось, что они возникали в космосе, а иногда рождались в глубинах земли. Временами они походили на крики животных, временами на шум водопада, временами становились долгими, низкими или высокими нотами, но все они выражали томительную печаль, от которой на глаза наворачивались слезы.
И когда звуки стали почти оглушительными, с небес упали колонны света, бросая на гладкие стены кратера синие и зеленые отблески. Стоило подножиям колонн коснуться земли, как раздался вопль и темная туча заслонила солнце и накрыла вулкан.
– Вот они! Вот они! – воскликнула Йелль.
Она вскочила на ноги и бросилась вперед, словно разбегалась для взлета вместе с огромными небесными странницами. Золотое пламя ее волос билось по обнаженным плечам.
Яркие световые колонны ослепили Афикит. Она прикрыла глаза ладонью и подняла голову, наблюдая за гигантскими темными массами, которые спускались к вулкану. Она различила их перепончатые крылья невероятного размаха и яркие вспышки на веретенообразном теле. Впадина вулкана наполнилась шумом крыльев тысяч птиц, из которых состояла туча.
Но только четыре из них опустились внутри световых колонн. Каждая из них весила несколько десятков тонн, но они казались легкими, как перышки. Одна за другой они сели на землю метрах в ста от Афикит и Йелль. Кристаллы в их красноватых панцирях потухли. Они сложили крылья и тяжело и неловко выползли из световых кругов. Остальные космины продолжали планировать на километровой высоте, издавая пронзительные крики, а четверка на земле застыла в полной неподвижности, словно истощив последние силы в отчаянном порыве. Две космины были невероятно огромны, от двадцати до тридцати метров в длину, а две – помельче, от пяти до десяти метров. По панцирю, испещренному черными пятнами, пробегали языки пламени.
Йелль приблизилась к одной из них и рассмотрела то, что можно было назвать головой, но не увидела ни единого признака животных, которые были ей известны. Ни глаз, ни рта, ни ушей. Каким образом они ориентировались в пространстве? Как они ощущали, как питались?
Космины начали разворачиваться, чтобы лечь на бок, открывая светло-коричневое брюхо, гладкое и чистое.
Йелль обогнула космину и различила у хвоста отверстие, коричневые края которого начали расходиться. По светлому брюху прокатились мощные конвульсии, похожие нате, которые сотрясали рожавших газелей. Из отверстия показалась человеческая голова, потом плечи, руки, тело, ноги. Это была женщина с невероятно длинными черными и гладкими волосами, медной кожей, полной грудью и широкими бедрами. Ее укутывала плотная, блестящая жидкость, которая испарялась, напоминая Йелли вещество, которым были покрыты новорожденные газели. Женщина с трудом шевелила ногами и руками.
Йелль бросилась к самой крупной страннице. И обнаружила рядом с ней мужчину с черными гладкими волосами, той же расы, что и женщина. Под его гладкой кожей ощущались могучие мускулы. Он повернул голову в ее сторону и в замешательстве посмотрел на нее.
Около третьей странницы она обнаружила седоволосого старика, от которого остались лишь кожа да кости. Дыхание его было сиплым и отрывистым, он извивался, как земляной червь. По его отчаянным движениям она поняла, что он не владеет конечностями и что ему осталось жить совсем недолго.
Она направилась к четвертой страннице с невероятно черным панцирем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52