Говорили, что Бог предоставил своему избранному народу возможность жить в Гранаде, и Катарина верила в это.Она надеялась, что Гранада принесет им всем счастье. Королева так обрадуется маленькому внуку, что перестанет тосковать, и никаких вестей из Англии не будет, и впереди их семью ждут светлые солнечные дни. Тогда ее жизнь и жизнь всей семьи станет такой же умиротворенно-спокойной, как эти снежные горы, эти прозрачные водопады, вода которых сверкала словно бриллианты и была кристально чиста.Она поймала взгляд архиепископа, пристально смотревшего на нее, и тут же ощутила тревогу и дрожь.Не надо волноваться. Он думает вовсе не о ней!Хименес же думал: «Да, действительно, это наш самый красивый город. Неудивительно, что мавры держались за него до последнего. Но истинная трагедия в том, что многие из жителей этого города отрицают истинную веру. И было бы грешно позволять маврам справлять свои языческие ритуалы под чистым синим небом, в самом красивом городе Испании!»Хименесу казалось, что рядом с ним скачет верхом призрак Торквемады. Он бы не успокоился, пока в красивейшем из городов Испании существует подобный вопиющий грех.Направляясь вместе с королевским двором в Гранаду, Хименес ощущал, что на его плечах развевается мантия Торквемады. * * * Пока Изабелла проводила счастливые часы в детской с внуком, Хименес не терял времени и внимательно изучал условия жизни Гранады.Самыми влиятельными людьми в городе были Иниго Лопес де Мендоза, граф Тендилья, и брат Фернандо де Талавера, архиепископ Гранадский. И самое первое, что сделал Хименес, – пригласил их к себе.Он внимательно и с неудовольствием разглядывал пришедших. Как он заметил, оба были самоуверенны, обоих радовала спокойная жизнь, царящая в этом городе, что было почти невероятным и с чем они могли себя поздравить. Ведь это был завоеванный город, большая часть населения состояла из мавров, исповедующих свою собственную веру, и тем не менее мавры жили бок о бок с христианами, и между ними не существовало никаких разногласий и ссор.«Кто бы мог подумать, что такое вообще возможно в завоеванном городе!» – гневно думал Хименес.– Признаюсь, что состояние жизни в Гранаде внушает мне некоторые беспокойства, – заметил он своим посетителям.Тендилья выказал удивление:– Я уверен, монсеньор, что когда вы побольше ознакомитесь с делами города, то перемените свое мнение, – произнес он.Тендилья, один из членов прославленной семьи Мендоза, ничего не мог с собой поделать и не мог забыть, что архиепископ Толедский был родом из сравнительно бедной семьи. Тендилья жил в свое удовольствие, с размахом и чувствовал себя неловко в присутствии кого-либо, кто жил не так, как он. Талавера, который относился к монахам конгрегации Конгрегация – объединение монашеских общин, следующих одному уставу.
святого Иеронима и благочестие которого было бесспорно, имел к тому же превосходные манеры. Граф Тендилья считал Талаверу фанатиком, однако ему казалось, что такая позиция должна быть присуща священнослужителю. Тендилье с его терпимостью легко было не обращать внимания на то, что Талавера не разделяет его точки зрения. Они работали вместе с тех пор, как испанцы завоевали Гранаду, и под их руководством город стал процветающим и счастливым.Обоих обидел тон Хименеса, но они вынуждены были помнить, что после суверенов Хименес занимает самый высокий пост в Испании.– Я не смогу изменить своего мнения, – холодно продолжал Хименес, – когда вижу, что в городе преобладает то, что называется язычеством.– Мы послушно следуем правилам договора их королевских величеств с Боабдилом Боабдил – последний халиф Гранады. В 1492 г. был изгнан аргонским королем Фердинандом V Католиком, чем навсегда был положен конец господству мавров в Испании.
во время Реконкисты. И поскольку я являюсь алькальдом Алькальд – председатель муниципального совета, городской судья.
королевства Гранады, мой долг – следить, чтобы это соглашение выполнялось.– Мне прекрасно известны условия этого соглашения, – покачал головой Хименес, – и очень жаль, что оно вообще когда-либо было заключено.И все же эти условия имели место, и суверены не станут бесчестить себя и Испанию, не соблюдая их, – проговорил Талавера.– Какие условия! – презрительно воскликнул Хименес. – За маврами сохранилось владение их мечетями, где они имеют право свободно справлять свои нечестивые языческие обряды! Что же это за особый город?– Тем не менее условия капитуляции были именно таковы, – напомнил Хименесу Тендилья.– Оставить их манеру одеваться, их старинные обычаи, разрешить им общаться на родном языке, распоряжаться своим имуществом! Прекрасный договор!– И тем не менее, монсеньор, такие условия выдвинул Боабдил при капитуляции. Не прими мы их, нам бы пришлось многие месяцы… а может, и годы… терпеть массовую резню и, вне всякого сомнения, многие красоты Гранады были бы разрушены и навеки утрачены.Хименес обвиняющим тоном заявил обоим мужчинам:– Вы, Тендилья – алькальд, вы, Талавера – архиепископ. И вы с удовлетворением взираете на все те обычаи, которые не могут не гневить нашего Господа и заставляют плакать всех наших святых! Неужели вас не удивляет, какая несчастная участь выпала на нашу долю? Наш наследник умер. Его ребенок родился мертвым. Старшая дочь суверенов скончалась при родах. Что будет дальше, я вас спрашиваю? Что будет дальше? Что нас ожидает в будущем?!– Монсеньор не может предполагать, что эти трагедии явились результатом того, что происходит здесь, в Гранаде! – пробормотал Тендилья.– А я скажу вам, – прогремел Хименес, – что все мы стали свидетелями гнева Господня, и нам надлежит осмотреться вокруг и задать себе вопрос, чем мы вызвали его неодобрение.В разговор вступил Талавера.– Монсеньор, вы даже не представляете, сколько усилий мы затрачиваем на то, чтобы обратить этих людей в христианскую веру.Хименес повернулся к архиепископу.«И это я слышу от служителя церкви, от которого, казалось бы, можно было ожидать больше здравого смысла, чем от солдата», – подумал он.Одно время Талавера был настоятелем монастыря Санта-Мария-дель-Прадо неподалеку от Вальядолида, а также духовником королевы. Это был отважный человек. Хименес знал, что Талавера, выслушивая исповедь Изабеллы, настаивал, чтобы она стояла на коленях, в то время как сам он сидел. И когда королева выразила несогласие, Талавера ответил, что исповедальня – это суд Божий, а он действует в качестве исполнителя Божьей воли, и потому ему подобает сидеть, в то время как королева должна стоять на коленях. Изабелла одобрила подобную смелость, одобрил ее и Хименес.Было также известно, что этот человек, ранее епископ Авилы, отказался от огромных доходов, став архиепископом Гранадским. Он жил очень просто и большую часть своих денег тратил на благотворительность.«Все это, конечно, прекрасно, – думал Хименес, – но что хорошего в том, чтобы утолить голод бедняков, дать им душевное тепло, ободрить их и так далее, когда их души подвергаются опасности? Что же делает этот мечтатель для того, чтобы обратить язычников мавров в христианскую веру?»– Расскажите мне о ваших условиях, – коротко сказал Хименес.– Я выучил арабский язык, – ответил Талавера, – чтобы понимать этих людей и разговаривать с ними на их родном языке. Своему духовенству я приказал сделать то же самое. Раз мы можем изъясняться на их языке, то сможем показать им огромные преимущества истинной веры. Я перевел на арабский язык избранные места из Евангелия.– И о многих ли обращениях вы можете доложить? – требовательно спросил Хименес.– О, – вмешался Тендилья, – это очень древний народ. У них есть своя литература, свои профессии. Монсеньор, да вы только взгляните на Альгамбру. Разве не чудо архитектуры? Вот он, символ культуры этого народа.– Культуры! – завопил Хименес с горящими от гнева глазами. – Какая культура может быть без христианства?! Я вижу, что в Гранадском королевстве христианская вера не считается чем-то очень важным. Но так продолжаться не будет, уверяю вас! Так продолжаться не будет.Талавера был в полном замешательстве. Тендилья поднял брови. Он был раздражен, правда, несильно. Он понимал фанатиков, подобных Хименесу. Просто перед ним стоял еще один Торквемада. Тот создал инквизицию, а такой человек как Хименес будет постоянно зажигать ее костры. Тендилья был недоволен. Его любимая Гранада доставляла ему несказанную радость своей красотой и величием. Теперь, когда они избавились от евреев, его мавры были самые умелые и трудолюбивые люди в Испании. И он меньше всего хотел разрушать мирное процветание своего города.Он улыбнулся. Пусть этот фанатичный монах пышет злобой. Правда, он главный в Испании… Все же какая жалость, что такая должность не была пожалована цивилизованному аристократу… Однако Тендилья отлично понимал соглашение, заключенное Фердинандом и Изабеллой с Боабдилом, и надеялся, что по крайней мере Изабелла будет соблюдать это соглашение.Поэтому, пока Хименес произносил напыщенные слова, он улыбался, не особенно беспокоясь.Гранада была защищена от ярости этого фанатика. * * * Изабелла держала на руках младенца. Легкость маленького сверточка беспокоила ее.«Некоторые дети очень маленькие, – успокаивала она себя. – Я так много волнуюсь, потому что все время ищу то, чего нет».Она начала расспрашивать нянек о ребенке. Его маленькое высочество – хороший, спокойный ребенок. Он с удовольствием ест и почти не плачет.«А может, было бы лучше, если б он сучил ножками и пронзительно орал?» – думала Изабелла. И тут же вспомнила о своей дочери Хуане, которая вытворяла подобные вещи.«Я не должна выдумывать несуществующие страхи», – корила себя королева.С ребенком была кормилица – крепкая женщина, с полными грудями, выпирающими из корсажа. От нее исходил такой сильный запах Olla podrida, Olla podrida – горячее блюдо из разных сортов мяса и птицы с овощами (исп.).
который даже несколько оскорблял обоняние королевы. Но кормилица просто излучала здоровье и была так привязана к младенцу, как никто другой из женщин, кормящих чужих детей.Бесполезно было ее спрашивать, как ребенок сосет грудь. Жадно? Охотно ли ест?Ведь она скорее ответит так, чтобы обрадовать королеву, нежели скажет правду.Катарина упросила, чтобы ей разрешили подержать ребенка, и Изабелла положила его на руки дочери.– Вот, садись возле меня. И держи нашего драгоценного маленького Михаила как можно крепче.Изабелла наблюдала за дочерью с ребенком на руках. Наверное, пройдет совсем немного времени и она вот так же будет убаюкивать свое собственное дитя.Эти мысли смутили ее. Как она сможет перенести разлуку с Катариной? А ведь очень скоро им придется расстаться. Король Англии постоянно давал понять, что его нетерпение растет. Он требовал все больших уступок. С тех пор как умер Хуан и его ребенок, торговое положение Испании стало не таким уж завидным. Весьма вероятно, что Маргарита вскоре снова выйдет замуж, и ее доля в наследии Габсбургов будет утрачена.Во время поездки в Гранаду Фердинанд сказал королеве:– Теперь для нас союз с Англией намного важнее, чем когда-либо. Так что это произойдет уже довольно скоро.В детскую вошел Фердинанд. Он получал огромнейшее наслаждение при виде малыша. Изабелла, наблюдая за тем, как пристально вглядывается король в детское личико, понимала, что тот отнюдь не переживает тех страхов, которые владели ею.– Он все больше начинает походить на своего отца, – произнес Фердинанд, расплываясь в улыбке. – Ах, дочь моя, думаю, тебе недолго осталось ждать, когда ты будешь держать на руках своего собственного ребенка. Принца Англии, который в один прекрасный день станет королем. А?Король полностью уничтожил спокойствие Катарины. Но бесполезно было сердиться на него. Все равно он никогда не поймет дочь так, как понимает ее мать. Фердинанд повернулся к Изабелле:– У твоего архиепископа прекрасное настроение, – произнес король с иронической улыбкой. – Он просит об аудиенции. Не думаю, что ты пожелаешь принимать его в детской.Изабелла почувствовала облегчение, покидая Катарину с Михаилом, ибо несчастное выражение лица дочери вызывало у нее волнение и жалость.– Я приму архиепископа немедленно, – сказала она. – Он просил аудиенции у нас обоих?– У обоих, – подтвердил Фердинанд.Он подал Изабелле руку и вывел ее из детской.Хименес расхаживал взад-вперед по небольшой приемной зале. Когда вошли суверены, он повернулся к ним. Он не приветствовал их, как того требовал этикет. Фердинанд отметил это, и его брови удивленно поднялись, как бы ясно говоря Изабелле: «Вот каковы манеры у вашего архиепископа!»– У вас плохие известия, архиепископ? – осведомилась Изабелла.– Ваше Величество, известия действительно плохие. С тех пор, как я попал в этот город, я получаю удар за ударом. Кто бы мог подумать, идя по улицам этого города, что он ступает по христианской земле!– Это процветающий и счастливый город, – напомнила ему Изабелла.– Если это процветание, то процветание дьявола! – выкрикнул Хименес. – Счастье! И вы можете называть людей счастливыми, вы, христианка, когда они погрязли во тьме и невежестве!– Они трудолюбивые и умелые люди, – вмешался Фердинанд, произнеся эти слова очень холодно – таким тоном он всегда говорил с Хименесом. – Они приносят богатство и процветание городу.– Они приносят огромное богатство! – повторил Хименес. – Они поклоняются языческим богам! Они оскверняют нашу страну! Да как мы можем называть Испанию христианской, если она дает прибежище подобным людям?– У них есть их собственная вера, – тихо проговорила Изабелла, – а мы делаем все возможное, чтобы обратить их в истинную веру. Архиепископ Гранадский рассказывал мне, что он обучился арабскому языку и перевел на этот язык часть Евангелия. Что еще мы можем сделать?– Я думаю, очень многое.– Что именно? – требовательным тоном спросил Фердинанд.– Мы можем силой крестить их.– Вы забываете о соглашении, заключенном с нами Боабдилом, которое гласит, что этот народ будет по-прежнему вести свой образ жизни, – поспешно проговорила королева.– Это было чудовищное соглашение!– По-моему, – вмешался Фердинанд, – будет лучше, если люди церкви сосредоточат свое внимание на церковных делах, а управление страной оставят ее правителям.– Когда архиепископ является также примасом Примас (лат.) – в католической церкви первый по сану или но своим правам епископ.
Испании, государственные дела его также касаются, – парировал Хименес.Фердинанд был поражен высокомерием этого человека, но он замечал, что Изабелла прощала ему эту дерзость, поскольку все сказанное этим человеком шло на благо церкви либо государства. Она часто защищала Хименеса перед Фердинандом, напоминая мужу, что Хименес – один из немногих в их окружении, кто не выискивает личной выгоды, и что его манеры кажутся грубыми потому, что он говорит лишь то, что думает, не задумываясь над тем, какой вред его слова могут принести ему самому.Однако Изабелла была непреклонна в отношении мавров. Она дала Боабдилу слово и намерена сдержать его.И она промолвила холодным, довольно резким тоном, который приберегала про запас для подобных обстоятельств:– Договор, заключенный нами с маврами, должен остаться в силе. Давайте надеяться, что со временем, под руководством нашего благочестивого Талаверы, они наконец просветятся. А теперь, монсеньор, возвращайтесь к себе, ибо вопросы, касающиеся короля и королевы, мы вскоре обсудим, когда продолжим наше путешествие.Хименес, чей мозг просто закипал от планов, которые он не хотел выкладывать перед суверенами, удалился.– Этот монах даже при его ранге слишком много на себя берет, – пренебрежительно проговорил Фердинанд. – А знаешь, меня вовсе не удивит, если господин Хименес со временем станет настолько надменен, что даже ты не сможешь с ним совладать.– О, он неплохой человек, самый подходящий для этой должности. Волей-неволей нам придется примириться с его манерами.– Мне не доставляет удовольствия мысль, что придется терпеть его общество в Севилье. Этот человек раздражает меня своей власяницей и показной святостью.– Со временем ты оценишь его должным образом… – вздохнула королева. – Как и я, – добавила она.– Никогда, – отрезал Фердинанд, и голос у него даже сел, ибо в эти минуты он думал о молодом Альфонсо и о том, как великолепно смотрелось бы на нем одеяние архиепископа Толедского.Фердинанд обрадовался, когда они выехали в Севилью, и Хименес не сопровождал их. СУДЬБА МАВРОВ Хименес страшно волновался. Сейчас, когда он ожидал приема гостей, он мало походил на человеческое существо. Он так тщательно планировал эту встречу, которая должна стать первым шагом в громадной кампании. Он не соизволил попросить разрешения суверенов на эту акцию и был весьма доволен, что сейчас король с королевой отправились в Севилью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
святого Иеронима и благочестие которого было бесспорно, имел к тому же превосходные манеры. Граф Тендилья считал Талаверу фанатиком, однако ему казалось, что такая позиция должна быть присуща священнослужителю. Тендилье с его терпимостью легко было не обращать внимания на то, что Талавера не разделяет его точки зрения. Они работали вместе с тех пор, как испанцы завоевали Гранаду, и под их руководством город стал процветающим и счастливым.Обоих обидел тон Хименеса, но они вынуждены были помнить, что после суверенов Хименес занимает самый высокий пост в Испании.– Я не смогу изменить своего мнения, – холодно продолжал Хименес, – когда вижу, что в городе преобладает то, что называется язычеством.– Мы послушно следуем правилам договора их королевских величеств с Боабдилом Боабдил – последний халиф Гранады. В 1492 г. был изгнан аргонским королем Фердинандом V Католиком, чем навсегда был положен конец господству мавров в Испании.
во время Реконкисты. И поскольку я являюсь алькальдом Алькальд – председатель муниципального совета, городской судья.
королевства Гранады, мой долг – следить, чтобы это соглашение выполнялось.– Мне прекрасно известны условия этого соглашения, – покачал головой Хименес, – и очень жаль, что оно вообще когда-либо было заключено.И все же эти условия имели место, и суверены не станут бесчестить себя и Испанию, не соблюдая их, – проговорил Талавера.– Какие условия! – презрительно воскликнул Хименес. – За маврами сохранилось владение их мечетями, где они имеют право свободно справлять свои нечестивые языческие обряды! Что же это за особый город?– Тем не менее условия капитуляции были именно таковы, – напомнил Хименесу Тендилья.– Оставить их манеру одеваться, их старинные обычаи, разрешить им общаться на родном языке, распоряжаться своим имуществом! Прекрасный договор!– И тем не менее, монсеньор, такие условия выдвинул Боабдил при капитуляции. Не прими мы их, нам бы пришлось многие месяцы… а может, и годы… терпеть массовую резню и, вне всякого сомнения, многие красоты Гранады были бы разрушены и навеки утрачены.Хименес обвиняющим тоном заявил обоим мужчинам:– Вы, Тендилья – алькальд, вы, Талавера – архиепископ. И вы с удовлетворением взираете на все те обычаи, которые не могут не гневить нашего Господа и заставляют плакать всех наших святых! Неужели вас не удивляет, какая несчастная участь выпала на нашу долю? Наш наследник умер. Его ребенок родился мертвым. Старшая дочь суверенов скончалась при родах. Что будет дальше, я вас спрашиваю? Что будет дальше? Что нас ожидает в будущем?!– Монсеньор не может предполагать, что эти трагедии явились результатом того, что происходит здесь, в Гранаде! – пробормотал Тендилья.– А я скажу вам, – прогремел Хименес, – что все мы стали свидетелями гнева Господня, и нам надлежит осмотреться вокруг и задать себе вопрос, чем мы вызвали его неодобрение.В разговор вступил Талавера.– Монсеньор, вы даже не представляете, сколько усилий мы затрачиваем на то, чтобы обратить этих людей в христианскую веру.Хименес повернулся к архиепископу.«И это я слышу от служителя церкви, от которого, казалось бы, можно было ожидать больше здравого смысла, чем от солдата», – подумал он.Одно время Талавера был настоятелем монастыря Санта-Мария-дель-Прадо неподалеку от Вальядолида, а также духовником королевы. Это был отважный человек. Хименес знал, что Талавера, выслушивая исповедь Изабеллы, настаивал, чтобы она стояла на коленях, в то время как сам он сидел. И когда королева выразила несогласие, Талавера ответил, что исповедальня – это суд Божий, а он действует в качестве исполнителя Божьей воли, и потому ему подобает сидеть, в то время как королева должна стоять на коленях. Изабелла одобрила подобную смелость, одобрил ее и Хименес.Было также известно, что этот человек, ранее епископ Авилы, отказался от огромных доходов, став архиепископом Гранадским. Он жил очень просто и большую часть своих денег тратил на благотворительность.«Все это, конечно, прекрасно, – думал Хименес, – но что хорошего в том, чтобы утолить голод бедняков, дать им душевное тепло, ободрить их и так далее, когда их души подвергаются опасности? Что же делает этот мечтатель для того, чтобы обратить язычников мавров в христианскую веру?»– Расскажите мне о ваших условиях, – коротко сказал Хименес.– Я выучил арабский язык, – ответил Талавера, – чтобы понимать этих людей и разговаривать с ними на их родном языке. Своему духовенству я приказал сделать то же самое. Раз мы можем изъясняться на их языке, то сможем показать им огромные преимущества истинной веры. Я перевел на арабский язык избранные места из Евангелия.– И о многих ли обращениях вы можете доложить? – требовательно спросил Хименес.– О, – вмешался Тендилья, – это очень древний народ. У них есть своя литература, свои профессии. Монсеньор, да вы только взгляните на Альгамбру. Разве не чудо архитектуры? Вот он, символ культуры этого народа.– Культуры! – завопил Хименес с горящими от гнева глазами. – Какая культура может быть без христианства?! Я вижу, что в Гранадском королевстве христианская вера не считается чем-то очень важным. Но так продолжаться не будет, уверяю вас! Так продолжаться не будет.Талавера был в полном замешательстве. Тендилья поднял брови. Он был раздражен, правда, несильно. Он понимал фанатиков, подобных Хименесу. Просто перед ним стоял еще один Торквемада. Тот создал инквизицию, а такой человек как Хименес будет постоянно зажигать ее костры. Тендилья был недоволен. Его любимая Гранада доставляла ему несказанную радость своей красотой и величием. Теперь, когда они избавились от евреев, его мавры были самые умелые и трудолюбивые люди в Испании. И он меньше всего хотел разрушать мирное процветание своего города.Он улыбнулся. Пусть этот фанатичный монах пышет злобой. Правда, он главный в Испании… Все же какая жалость, что такая должность не была пожалована цивилизованному аристократу… Однако Тендилья отлично понимал соглашение, заключенное Фердинандом и Изабеллой с Боабдилом, и надеялся, что по крайней мере Изабелла будет соблюдать это соглашение.Поэтому, пока Хименес произносил напыщенные слова, он улыбался, не особенно беспокоясь.Гранада была защищена от ярости этого фанатика. * * * Изабелла держала на руках младенца. Легкость маленького сверточка беспокоила ее.«Некоторые дети очень маленькие, – успокаивала она себя. – Я так много волнуюсь, потому что все время ищу то, чего нет».Она начала расспрашивать нянек о ребенке. Его маленькое высочество – хороший, спокойный ребенок. Он с удовольствием ест и почти не плачет.«А может, было бы лучше, если б он сучил ножками и пронзительно орал?» – думала Изабелла. И тут же вспомнила о своей дочери Хуане, которая вытворяла подобные вещи.«Я не должна выдумывать несуществующие страхи», – корила себя королева.С ребенком была кормилица – крепкая женщина, с полными грудями, выпирающими из корсажа. От нее исходил такой сильный запах Olla podrida, Olla podrida – горячее блюдо из разных сортов мяса и птицы с овощами (исп.).
который даже несколько оскорблял обоняние королевы. Но кормилица просто излучала здоровье и была так привязана к младенцу, как никто другой из женщин, кормящих чужих детей.Бесполезно было ее спрашивать, как ребенок сосет грудь. Жадно? Охотно ли ест?Ведь она скорее ответит так, чтобы обрадовать королеву, нежели скажет правду.Катарина упросила, чтобы ей разрешили подержать ребенка, и Изабелла положила его на руки дочери.– Вот, садись возле меня. И держи нашего драгоценного маленького Михаила как можно крепче.Изабелла наблюдала за дочерью с ребенком на руках. Наверное, пройдет совсем немного времени и она вот так же будет убаюкивать свое собственное дитя.Эти мысли смутили ее. Как она сможет перенести разлуку с Катариной? А ведь очень скоро им придется расстаться. Король Англии постоянно давал понять, что его нетерпение растет. Он требовал все больших уступок. С тех пор как умер Хуан и его ребенок, торговое положение Испании стало не таким уж завидным. Весьма вероятно, что Маргарита вскоре снова выйдет замуж, и ее доля в наследии Габсбургов будет утрачена.Во время поездки в Гранаду Фердинанд сказал королеве:– Теперь для нас союз с Англией намного важнее, чем когда-либо. Так что это произойдет уже довольно скоро.В детскую вошел Фердинанд. Он получал огромнейшее наслаждение при виде малыша. Изабелла, наблюдая за тем, как пристально вглядывается король в детское личико, понимала, что тот отнюдь не переживает тех страхов, которые владели ею.– Он все больше начинает походить на своего отца, – произнес Фердинанд, расплываясь в улыбке. – Ах, дочь моя, думаю, тебе недолго осталось ждать, когда ты будешь держать на руках своего собственного ребенка. Принца Англии, который в один прекрасный день станет королем. А?Король полностью уничтожил спокойствие Катарины. Но бесполезно было сердиться на него. Все равно он никогда не поймет дочь так, как понимает ее мать. Фердинанд повернулся к Изабелле:– У твоего архиепископа прекрасное настроение, – произнес король с иронической улыбкой. – Он просит об аудиенции. Не думаю, что ты пожелаешь принимать его в детской.Изабелла почувствовала облегчение, покидая Катарину с Михаилом, ибо несчастное выражение лица дочери вызывало у нее волнение и жалость.– Я приму архиепископа немедленно, – сказала она. – Он просил аудиенции у нас обоих?– У обоих, – подтвердил Фердинанд.Он подал Изабелле руку и вывел ее из детской.Хименес расхаживал взад-вперед по небольшой приемной зале. Когда вошли суверены, он повернулся к ним. Он не приветствовал их, как того требовал этикет. Фердинанд отметил это, и его брови удивленно поднялись, как бы ясно говоря Изабелле: «Вот каковы манеры у вашего архиепископа!»– У вас плохие известия, архиепископ? – осведомилась Изабелла.– Ваше Величество, известия действительно плохие. С тех пор, как я попал в этот город, я получаю удар за ударом. Кто бы мог подумать, идя по улицам этого города, что он ступает по христианской земле!– Это процветающий и счастливый город, – напомнила ему Изабелла.– Если это процветание, то процветание дьявола! – выкрикнул Хименес. – Счастье! И вы можете называть людей счастливыми, вы, христианка, когда они погрязли во тьме и невежестве!– Они трудолюбивые и умелые люди, – вмешался Фердинанд, произнеся эти слова очень холодно – таким тоном он всегда говорил с Хименесом. – Они приносят богатство и процветание городу.– Они приносят огромное богатство! – повторил Хименес. – Они поклоняются языческим богам! Они оскверняют нашу страну! Да как мы можем называть Испанию христианской, если она дает прибежище подобным людям?– У них есть их собственная вера, – тихо проговорила Изабелла, – а мы делаем все возможное, чтобы обратить их в истинную веру. Архиепископ Гранадский рассказывал мне, что он обучился арабскому языку и перевел на этот язык часть Евангелия. Что еще мы можем сделать?– Я думаю, очень многое.– Что именно? – требовательным тоном спросил Фердинанд.– Мы можем силой крестить их.– Вы забываете о соглашении, заключенном с нами Боабдилом, которое гласит, что этот народ будет по-прежнему вести свой образ жизни, – поспешно проговорила королева.– Это было чудовищное соглашение!– По-моему, – вмешался Фердинанд, – будет лучше, если люди церкви сосредоточат свое внимание на церковных делах, а управление страной оставят ее правителям.– Когда архиепископ является также примасом Примас (лат.) – в католической церкви первый по сану или но своим правам епископ.
Испании, государственные дела его также касаются, – парировал Хименес.Фердинанд был поражен высокомерием этого человека, но он замечал, что Изабелла прощала ему эту дерзость, поскольку все сказанное этим человеком шло на благо церкви либо государства. Она часто защищала Хименеса перед Фердинандом, напоминая мужу, что Хименес – один из немногих в их окружении, кто не выискивает личной выгоды, и что его манеры кажутся грубыми потому, что он говорит лишь то, что думает, не задумываясь над тем, какой вред его слова могут принести ему самому.Однако Изабелла была непреклонна в отношении мавров. Она дала Боабдилу слово и намерена сдержать его.И она промолвила холодным, довольно резким тоном, который приберегала про запас для подобных обстоятельств:– Договор, заключенный нами с маврами, должен остаться в силе. Давайте надеяться, что со временем, под руководством нашего благочестивого Талаверы, они наконец просветятся. А теперь, монсеньор, возвращайтесь к себе, ибо вопросы, касающиеся короля и королевы, мы вскоре обсудим, когда продолжим наше путешествие.Хименес, чей мозг просто закипал от планов, которые он не хотел выкладывать перед суверенами, удалился.– Этот монах даже при его ранге слишком много на себя берет, – пренебрежительно проговорил Фердинанд. – А знаешь, меня вовсе не удивит, если господин Хименес со временем станет настолько надменен, что даже ты не сможешь с ним совладать.– О, он неплохой человек, самый подходящий для этой должности. Волей-неволей нам придется примириться с его манерами.– Мне не доставляет удовольствия мысль, что придется терпеть его общество в Севилье. Этот человек раздражает меня своей власяницей и показной святостью.– Со временем ты оценишь его должным образом… – вздохнула королева. – Как и я, – добавила она.– Никогда, – отрезал Фердинанд, и голос у него даже сел, ибо в эти минуты он думал о молодом Альфонсо и о том, как великолепно смотрелось бы на нем одеяние архиепископа Толедского.Фердинанд обрадовался, когда они выехали в Севилью, и Хименес не сопровождал их. СУДЬБА МАВРОВ Хименес страшно волновался. Сейчас, когда он ожидал приема гостей, он мало походил на человеческое существо. Он так тщательно планировал эту встречу, которая должна стать первым шагом в громадной кампании. Он не соизволил попросить разрешения суверенов на эту акцию и был весьма доволен, что сейчас король с королевой отправились в Севилью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29