На мертвенно-желтом теле проступил его естественный бронзовый оттенок. Правда, губы все еще оставались синими. Когда Аннели стряхнула песок с его век, длинные ресницы дрогнули и глаза приоткрылись. Она замерла, заглянув в эти темные бездонные глаза. В них были злость и боль.
— Они должны узнать правду, — с трудом произнес он.
— Ч-что? Что вы сказали?
Он схватил ее за руку своими железными пальцами, едва не сломав ей запястье.
— Они должны узнать правду. Пока не поздно.
— Я… не знаю, о чем вы говорите, сэр, — сказала она, потрясенная железной хваткой его руки, его завораживающим взглядом, который, казалось, проник ей в самую душу. — Какую правду, сэр? Кто должен узнать?
Его губы слегка шевельнулись, но он не в силах был произнести больше ни слова. Железная хватка ослабла, и Аннели высвободила руку. Его веки дрогнули, глаза снова закрылись, и голова бессильно откинулась набок.
Аннели резко поднялась, бросила взгляд на поднимающуюся воду и помчалась по мягкому песку к подножию утеса. Мокрая отяжелевшая юбка мешала бежать, так же как туфли, в которых при каждом шаге хлюпала вода. Добежав до тропинки, она остановилась, чтобы перевести дух, и взобралась на гору так быстро, как только могла.
Взобравшись, снова остановилась, и ее обдало жаром. Странно. Только сейчас она заметила, как далеко находится дом от края утесов. Когда-то красивый, с видом на море, фасад Уиддиком-Хауса потрескался и осыпался вес из-за тех же песков и ветров, что разгуливали вдалеке у скал. Оконные рамы утратили свой первоначальный цвет н облупились, на крыше там и сям зияли дыры.
Но ничего этого Аннели не заметила, когда, приподняв юбки, бежала через волнующееся на ветру зеленое море травы. Она пронеслась мимо сгнившего дерева, где как-то оставила свою шляпку. Аннели не знала, стоит ли идти на конюшню. Может, старик Уиллеркинз уже отправился к своим красавицам. В свои почти восемьдесят он был таким же древним и потертым, как и все остальное в Уиддиком-Хаусе, и вряд ли мог ей чем-то помочь. И Аннели направилась к дому, надеясь застать лодочника. Он прожил полвека и все еще был достаточно бодрым.
Аннели заскочила в дом, но никого не застала. На кухонном столе стояли миска с остывшей кашей и деревянный поднос, усыпанный крошками. Это говорило о том, что недавно здесь кто-то был, но на ее зов никто не откликнулся.
Впрочем, Аннели нисколько не удивилась, потому что ее двоюродная бабушка Флоренс Уиддиком сократила количество слуг до предела. Кроме Уиллеркинза, она держала управляющего, повариху, горничную, сапожника, садовника, лодочника и мальчика на побегушках. Держала также Трокмортона, часовщика, — его единственной обязанностью было заводить часы и следить за тем, чтобы они били три раза в день. Была еще Этель, женщина, буквально покорившая бабушку Флоренс несколько лет назад на ярмарке своим умением зарезать, ощипать и выпотрошить курицу меньше чем за две минуты. Бабушка наняла ее с жалованьем целых три шиллинга в месяц.
Большая часть жителей соседнего Бриксгема по-доброму относились к Флоренс Уиддиком, хотя считали ее чудаковатой. Старая дева за семьдесят, с огромным состоянием, не хотела оплачивать целую армию слуг, способных содержать дом в порядке, хотя тот и разваливался прямо на глазах; не могла она также собирать ренту более одной монеты. И то брала ее всего с десятков семей, работавших на виноградниках и в яблоневых садах, закрепленных за домом. Отец Аннели регулярно посылал за состарившейся тетей своей жены, настаивая, чтобы она жила с ними в Лондоне. Однако посланцы неизменно возвращались одни, с покрасневшими после дегустации вин и сидров тети носами и синяками, поскольку тетя Флоренс имела привычку привлекать к себе внимание своей тростью.
Аннели бежала вверх по лестнице из последних сил, ноги нестерпимо ныли. Она задыхалась, при каждом шаге у нее из туфель лилась вода, капала вода и с юбки. Было начало десятого. Аннели влетела в комнату, где бабушка обычно завтракала.
К счастью, на этот раз Аннели не ждало разочарование.
— Бабушка Лэл… бабушка Лэл…
Флоренс Уиддиком оторвала глаза от яйца, сваренного в мешочек. Она была крошечной, как воробышек, казалось, дунь — и она улетит. Прекрасные пепельные волосы были собраны на макушке в своего рода гнездышко из множества завитушек, которое покрывал изящный кружевной чепчик с завязочками до плеч. Она почти всегда одевалась в черное, и с ее лица не сходило выражение озабоченности, словно она силилась что-то вспомнить и никак не могла.
— Боже, Аннели, дорогая, ты промокла насквозь, Я бы сказала, что рановато еще гулять у океана.
— Бабушка Лэл…
— Поди, поди сюда. Выпей горячего шоколада или еще лучше сладкого сидра. Да, отведай-ка сидра. Утром братья Уилбери принесли еще одну бочку. Пожалуй, такого сидра я еще не пила.
— Мне не хочется ни сидра, ни шоколада. — Аннели отдышалась. — Я нашла мужчину.
Флоренс улыбнулась и помахала тостом.
— Твою маму это обрадует, дорогая. Она наверняка обеспокоена полным отсутствием у тебя интереса к сильному полу.
— Нет, нет, это совсем не то… Я нашла тело мужчины. На берегу. Я было подумала, что он мертв, но теперь он, кажется, дышит. После того как из него вышло много воды, изо рта и из носа.
— О Боже! Это один из наших? Сколько раз я говорила молодому Блистерботтому, чтобы не ловил устриц, когда темно. Он сам едва ли больше ведра, в которое их собирает, и, говоря по правде, те скользкие существа, которых он вылавливает, напоминают… ну, не важно. И вообще я до сих пор не понимаю их вкуса. Но молодой Билли так старается угодить мне, что в конце концов я вынуждена буду есть их тарелками.
— Это не Билли Блистерботтом, — возразила Аннели. — Вообще-то я этого мужчину не знаю. Но он действительно очень плох. Весь в синяках и кровоподтеках, а на голове рана величиной с репу. Я нашла его в воде, он чуть не утонул, но я оттащила его на песок, и, надеюсь, волны не унесли его обратно в воду.
— И никто не пришел за ним? Как же он попал туда?
— На берегу больше никого не было. Думаю, он упал с корабля, потому что он… почти голый.
— Голый? Как это странно. Знаешь, в бухте водятся крабы, и им все равно, чем питаться.
Флоренс, набив полный рот, позвонила в маленький серебряный колокольчик с таким слабым звуком, что вряд ли кто-то мог его услышать, тем более старые, тугие на ухо слуги. Однако через несколько секунд в столовую ввалилась повариха Милдред.
Она присела в реверансе, насколько ей позволяли ее четыреста фунтов, и приветливо улыбнулась Аннели.
— Доброе утро, мисс. Завтракать будете?
— Милдред, — сказала бабушка, — моя внучка говорит, что нашла на берегу голого мужчину. Наверняка какой-нибудь бездельник из города — напился и свалился со скалы. Найди, пожалуйста, Брума и пошли его узнать, кто там лежит на берегу.
Повариха расплылась в улыбке.
— Голый, говорите?
— Раненый. — Аннели перевела раздраженный взгляд, с поварихи на бабушку. — Он чуть было не утонул. Я его спасла.
— Что ж, поделом ему, если он выпил столько, что потерял одежду, а заодно и голову. Кто-то сыграл с ним злую шутку и теперь прячется где-то поблизости. Что скажешь, Милдред?
— Да, миледи. Вы совершенно правы, миледи. Снова присев в реверансе, повариха скрылась за дверью, а Аннели с трудом сдержалась, чтобы не последовать за ней. Почему-то она не верила, что спасенный ею мужчина — местный пьяница и кто-то сыграл с ним злую шутку. Выражение его глаз говорило совсем о другом.
— С тебя капает, дорогая.
— Что?
— У тебя юбка намокла, и с нее капает на пол. Лучше встань на ковер, а то кто-нибудь поскользнется на мокром полу.
Логика у бабушки была странная — ведь персидский ковер стоил целое состояние. Однако Аннели послушно встала на ковер.
— Господи! Да ты вся дрожишь!
— Я… должна была войти в воду, чтобы вытащить его.
— Разумеется. Я-то хвалю тебя за милосердие, а вот твоя мама расстроится, когда увидит тебя простуженную. А теперь ступай переоденься. К тому времени, как ты приведешь себя в божеский вид, Брум доставит жулика сюда и мы сможем хорошенько его разглядеть, прежде чем решим, что с ним делать дальше.
Глава 2
Аннели так торопилась, что на ходу расстегнула жакет, сняла, перебросила через руку и вошла в комнату. Не надеясь застать Клэренс, свою горничную, она все же позвала ее, хотя уже наполовину разделась.
Порванное, промокшее насквозь платье все было в песке. Нижние юбки тоже намокли и теперь вместе с туфлями и чулками валялись в углу. Раздевшись, Аннели быстро растерла ноги полотенцем, прошлась им между пальцами ног, затем села на низкий бархатный стул, надела сорочку и чулки.
После этого она принялась искать среди дюжины платьев то, которое было куплено в Лондоне. Она рассчитывала провести здесь несколько недель, надеясь, что отец и мать наконец поймут, что она уже не маленькая и своих решений не меняет.
— Нет, — произнесла она твердо. — «Нет» было вчера и на прошлой неделе. «Нет» будет завтра и на следующей неделе. Всегда.
— Аннели Марисса София Уиддиком Фэрчайлд, — с закрытыми глазами обратилась к ней мать, назвав все ее пять имен. — Мы с отцом желаем тебе только добра.
Персиваль Фэрчайлд, граф Уитем, не произносил ни слова, лишь шуршал свежей газетой, из-за которой его не было видно.
— Добра? — переспросила Аннели. — А вам не кажется, что в выборе мужа, с которым мне предстоит прожить до конца дней своих, вы должны хоть чуть-чуть считаться со мной?
— Нет, мы не хотим, чтобы над нами потешался весь Лондон, если ты выберешь себе недостойную пару. За два последних года ты получила три предложения! От графского наместника, от барона, а теперь еще и от маркиза, чей дядя-инвалид скоро испустит дух и племянник займет его место, став герцогом Челмсфордом!
Аннели со вздохом закрыла глаза — все это она слышала по меньшей мере раз двадцать только за последнюю неделю.
— Этот графский наместник — пьяница и невежда, вы сами так говорили. А барону не меньше сорока, и от него несет чесноком и луком, которые он постоянно ест в надежде прожить еще сорок.
— Не сомневаюсь, дорогая сестра, тебе ничего не стоило бы отучить его от этой привычки.
Аннели пристально посмотрела на Беатрис. Она была на три года старше, замужем, имела маленького сына, который всегда крепко держался за ее юбку; еще один ребенок был на подходе.
Ее мужем был Альфред, лорд Биллингтон. Она считала, что сделала хороший выбор, и ждала того же от младшей сестры.
— Я не вышла бы за лорда Бэрримора, — заявила Аннели, — будь даже он последним холостяком во всей Англии.
— В таком случае, — ее брат Энтони медленно подошел к камину, — ты можешь осчастливить одного из здоровяков, возвращающихся с войны. Наверняка найдется несколько тысяч солдат, которые целый год, а то и больше не видели представительниц прекрасного пола и охотно откажутся от лука и чеснока, только бы добиться твоего расположения. Интересно, прожила бы ты на десять шиллингов в месяц?.. — Он пожал плечами. — Впрочем, испытания тебя никогда не пугали. Не правда ли?
Аннели бросила на него сердитый взгляд.
— Тебе ли об этом говорить, мой дорогой братец? Десяти шиллингов тебе едва ли хватит на носовой платок. Пылинка на рукаве — и прощай пиджак! Недокрахмаленный галстук — и ты поносишь прачку на всю Бонд-стрит. И вообще — как ты можешь защищать лорда Бэрримора, если не далее как на прошлой неделе назвал его необразованным дикарем?
Энтони Фэрчайлд, виконт Ормонт, изогнул бровь.
— Тс-с. Я сказал это про его сапожника — он не может пришить подошву так, чтобы она тут же не отвалилась.
— Пожалуй, мы не о том говорим, — со вздохом произнесла Беатрис. — Уинстон Перри, маркиз Бэрримор, невероятно хорош собой, очень скоро получит высокий титул и старейшие поместья. Интересно, чем же он не подходит Аннели?
Аннели сложила руки на коленях.
— При нем я чувствую себя не в своей тарелке.
— Вот как? А почему?
— Ну… начать хотя бы с того, что он никогда не смеется. Никогда. Может, он даже улыбаться не способен. Он оскорбительно-груб с теми, кого считает ниже себя, а это чуть ли не каждый, если он не король и не регент. Он придирается к каждому слову, к каждому жесту, а собственных недостатков не видит. На днях столкнул с тротуара продавщицу цветов. Бедняжке пришлось идти по щиколотку в грязи, и она уронила все свои фиалки. А он просто стоял и свирепо смотрел на нее, словно она заслужила подобное унижение.
— Поделом ей, — заявила леди Уитем. — Этим уличным торговкам сказано, чтобы не мешали леди и джентльменам, когда те выходят на прогулку.
— Она и не мешала, мама. Она стояла в стороне. Когда я предложила ей пять шиллингов в качестве компенсации — больше у меня при себе не было, — достопочтенный лорд Бэрримор взглянул на меня так, будто тоже хотел столкнуть в грязь. Будь я его женой или служанкой, он сделал бы это не задумываясь.
— Будет тебе, ты слишком строго его судишь. — Энтони зевнул. — Я знаю его уже лет пять. Да, он суров, но в клубах и вообще в свете приобрел репутацию человека необыкновенного.
— Почему? — сухо спросила Аннели. — Потому что может пить и веселиться всю ночь, а после этого еще переспать с одной из своих многочисленных любовниц?
— Аннели! — Мать схватилась за сердце. — Откуда ты такого набралась?
— Это известно всем, мама. Его нынешняя любовница наставила своему мужу рога, но Бэрримору она вскоре наскучила и он ее бросил. Теперь во всех гостиных только об этом и говорят.
— Не думаешь ли ты, что жена, будь она у него, быстро бы его приручила? — спросила Беатрис.
— Будь у него жена, он не моргнув глазом столкнул бы ее в грязь, как ту цветочницу, и вряд ли изменил бы своим привычкам. А жену сделал бы всеобщим посмешищем. Меня трясет при одной мысли об этом.
— С тобой просто невозможно сегодня разговаривать, — простонала леди Уитем. — Ты хочешь окончательно испортить мне настроение. Даже не знаю, что делать. — Она помахала карточкой с золотым тиснением, которую держала в руке. — С его стороны было так мило распорядиться прислать к восьми вечера ландо, чтобы сопроводить нас в клуб леди Уэрдингем. Заметь, новое ландо. Надеюсь, ты понимаешь, что это значит?
Аннели вздохнула.
— Скорее всего это значит, что он недавно купил огромную дорогую повозку, нелепую до смешного, и теперь хочет порисоваться на публике.
— Ошибаешься. Это говорит о его намерениях, детка! Он восхищен тобой и хочет сделать тебе предложение. Когда нынешним вечером ты сойдешь с экипажа и рука об руку с лордом направишься в клуб леди Уэрдингем, весь Лондон поймет, что ты — будущая герцогиня Челмсфорд!
Аннели сжала кулачки так, что ногти впились в ладони.
— Но я не хочу вводить в заблуждение лондонцев и поэтому никуда не поеду в новом экипаже лорда Бэрримора нынешним вечером. И не только нынешним. Я вообще не собираюсь с ним никуда ехать, и уж тем более не позволю вести меня под руку, выставляя напоказ, будто купленную на аукционе корову-призершу.
— Зато лорд Бэрримор — приз для любой женщины, — заметила Беатрис, прикусив губу.
— Меня не интересуют призы. Во всем виновата мама. Это она всячески старалась привлечь его внимание ко мне.
— Как бы то ни было, тебя будут ждать в клубе…
— Я не поеду.
— Не поедешь?! — вскричала леди Уитем так громко, что отец с кислым выражением лица опять зашуршал газетой. — Да что ты себе позволяешь? Сам регент прибудет туда. И если мы не поедем, нас могут не пригласить на бал-маскарад, который состоится в Карлтон-Хаусе через две недели! Ты же знаешь, что леди Уэрдингем пользуется благосклонным вниманием принца! Стоит ей шепнуть ему несколько слов… Тут пахнет скандалом… — Она с наигранным отчаянием упала в кресло, обмахиваясь рукой, словно веером.
Беатрис отложила рукоделье и посмотрела на Аннели с таким видом, будто та только что вынесла им всем смертный приговор.
— Надеюсь, ты шутишь?
— Нисколько, уверяю тебя.
— Персиваль! Сделай что-нибудь!
Муж перевернул страницу и ответил со вздохом:
— Что я должен сделать, дорогая?
— Скажи дочери, чтобы перестала болтать вздор, отправилась к леди Уэрдингем и пустила там в ход все свое обаяние! А главное, чтобы сделала это с удовольствием.
Отец чуть-чуть опустил газету, так что стали видны его глаза.
— Аннели?
— Я поеду лишь в том случае, если вы меня заставите, и постараюсь пустить в ход все свое обаяние. Но сделаю это без всякого удовольствия. По принуждению.
Леди Уитем всплеснула руками и простонала в отчаянии:
— Теперь ты видишь, какая она упрямая и бессердечная…
— Мама, я только пытаюсь…
— Бессердечная и бесчувственная! Ты просто хочешь свести меня в могилу! Любая девушка почла бы за счастье… Герцогиня Челмсфорд, Господи! Говорят, у него годовой доход двадцать тысяч, и одному Богу известно, сколько он будет иметь, когда унаследует титул! Нет, я этого не допущу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30