А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Он знал многих европейцев, знал их невероятную жадность. Им всегда чего-то было надо: денег, славы, значительности, власти или хотя бы античных реликвий и самых обычных, мало чего стоящих сувениров… Томек отвергал все предложения. Сперва это изумляло «фараона», а потом так разочаровало и обозлило, что в присутствии пленника он всегда был готов сорваться, вспыхнуть гневом.
Со временем «фараон» стал считать сопротивление Томека единственной причиной всех своих неудач, символом нависшего над ним рока. Ведь ему пришлось срочно бежать из Фив, а дела на севере страны были полностью остановлены. И он пришел к решению прекратить внутреннюю раздвоенность, вызванную «зловещим» присутствием этого узника. Но как это сделать, имея дело с примечательным законом Божьим? «Фараон» выбрал… суд.
Томек занял место напротив «трона», предназначенное для обвиняемого. Молодые люди меряли друг друга взглядами. В горящих глазах судьи пылали страдание и ненависть. В глазах же обвиняемого можно было заметить лишь выдержку и покой. Томек не питал иллюзий, спасти его могло только чудо. Все, что он был в состоянии противопоставить ненависти, — это достоинство.
Начался суд. Судья на безукоризненном английском языке задавал вопросы. Каждый раз ему отвечало молчание. Томек держался так, будто не просто это все его не занимало, а вообще до него не доходило. Взгляд его был устремлен поверх палубы, на окружающий, такой прекрасный мир. Он повернул голову к ближним скалам, улыбнулся про себя.
Вновь наступила тишина. Томек, все еще с тенью улыбки на губах, с иронией и презрением взглянул «фараону» в глаза. Тот, хоть и обескураженный поведением Томека — повседневно он сталкивался лишь с трусостью своих подчиненных, — продолжал воспринимать устроенное им судебное заседание весьма серьезно. Ввели свидетелей, сначала двоих арабов. Их показания переводили обвиняемому. Из их слов следовало, что, руководя дабией, Томек издевался над арабским экипажем, избил и выбросил на берег других пассажиров-арабов, чтобы присвоить взятое в аренду судно.
— Всех? — спросил судья.
— Нет, — ответили свидетели. — Некоторых он заковал в наручники и хотел посадить в английскую тюрьму.
Томаш вновь усмехнулся. «Вот, — подумалось ему, — как можно переиначить правду». Те, которым по просьбе Новицкого облегчили бегство, теперь свидетельствовали против него. Но тогда их было пятеро, а здесь только двое. Где же остальные?
— Сколько вас было? — судья как будто читал мысли Томека.
— Пятеро. Но троих застрелили при бегстве, — ответили они.
— Кто в этом виноват? — последовал очередной вопрос.
— Обвиняемый.
«Вот, значит, как, — подумал Томек. — Трое уже погибли, а эти здесь, в центре Африки. Напрасно Новицкий тешил себя надеждой, что их может ждать лучшая судьба».
Был призван в свидетели и Гарри, обвинивший Томека в разграблении гробниц. Эту часть показаний перевели даже рабам-неграм, и они бросали на Томека взгляды, полные ужаса. Они весьма чтили места вечного покоя своих умерших и надругательство над такими местом было страшным грехом в их глазах.
Молчание Томека было сочтено признанием вины. Его еще спросили, хочет ли он что-либо сказать, и, когда он отказался, «суд» удалился на совещание.
«Фараон» встал, перешел на корму, обернулся к востоку и приступил к выполнению какого-то обряда. То он вздымал руки, отягощенные регалиями власти, то опускал их. То бил земные поклоны, обращенные к солнцу, то застывал в неподвижности с закрытыми глазами. Стоял, повернувшись ко всем спиной. Шло время…
В сиянии солнца, кажущемся маленьким на расстоянии, в своем диковинном одеянии, он очень напоминал ушебти — магическую фигурку, пришедшую из незапамятных времен: неподвижная, будто застывшая в задумчивости статуэтка фараона.
Томек подумал о Салли, мечтавшей перенестись в незапамятные времена фараонов. Вспомнил отца, теперь совсем одинокого. Новицкого, оставленного в пустыне. Смугу — образец для него, Томека. «Если бы они были здесь, если бы…» — печаль сжала его сердце.
Но «судья» уже возвращался к своему месту, чтобы огласить приговор.
— Обвиняемый — большой преступник, — прозвучало заявление. — Он заслуживает смерти. Если бы я был обычным судьей, приговор таким бы и был. Но я — милосердный властелин и не приговариваю к смерти. Поэтому мой приговор следующий — «купание»! И это все.
Приговор должен был приведен в исполнение на рассвете.
Трое, скрывшихся в тени скалы прямо над пароходом, жадно ловили каждое слово.
— Я когда-то уже видел такой суд, — лихорадочно прошептал Маджид, услышав приговор. — Утром метрах в двухстах отсюда привяжут маленький пустой челнок. Потом выведут приговоренного и бросят в озеро. Если доплывет до лодки, то он спасен.
— Да ведь здесь полно крокодилов!
— И благодаря этому приговор власти будет подтвержден сверхъестественными силами, — с горечью произнес Маджид.
— Ну, так за работу. У нас впереди целая ночь, — поторопил их Новицкий.
Вернувшись в лагерь, они обсудили возможности. Их было очень немного, так что вскоре уже был принят единственный реальный план. Смуга обговорил его с Гордоном.
— Вы ждете в челнах. Мы попробуем попасть на пароход сверху, с горы. Обезвредим охрану. Если это получится, вы сможете подплыть. Запомни: трехкратный хохот гиены — путь свободен. Если же нет, сами знаете, что делать. Мы Томека им не отдадим, лучше погибнем вместе с ним.
Огромный красный шар солнца клонился к западу, чтобы скрыться за горами. На фоне гаснущего света все приобретало более четкие очертания — взгорья, лес, отдельно стоящие деревья. Поблескивали волны на озере. Лес замолчал, чтобы потом ожить голосами ночных животных.
В небольшом лагере шли лихорадочные приготовления. Новицкий и Вильмовский снабдили Гордона прощальными письмами к Салли, ее родителям, Карским. «На всякий случай», — как сказал Вильмовский. Только Смуга никому не писал. «У меня есть только вы», — кратко объяснил он.
В конце концов все дела были переделаны. Новицкий, Смуга, Вильмовский и несколько негров, возглавляемые Мунгой, ждали среди скал наступления ночи. Однако ее приход не обрадовал, поскольку она выдалась на удивление светлой, что увеличивало опасность предприятия. Негры плели длинные веревки из лиан, Вильмовский и Маджид следили за двумя стражниками, охраняющими судно со стороны озера. Время от времени они вставали, потягивались, немного прогуливались по палубе. Тянулись секунды, минуты, часы… Смуга дремал, прислонившись к скале, Вильмовский смотрел в звездное небо, Новицкий старательно чистил оружие. Кто-то тронул его за плечо.
— Пора! — произнес Смуга.
Новицкий кивнул, выпрямился, глянул вниз.
— Бр-р-р! Сто тысяч китов! — вздохнул он. — Ну, раз надо, так надо…
Они решили спускаться в месте, защищенном скалистым обрывом под шум маленького водопада. На высоте пяти метров они высмотрели удобный скалистый выступ, на нем можно было задержаться. Спустили первый, с закрепленной на нем деревянной колодкой канат, он должен был обеспечивать дополнительную страховку. Первым стал спускаться Новицкий. Он обвязал себя лианами и задиристо заявил:
— Пожелайте мне счастья. Будет что рассказать внукам…
— Удачи! — жестом напутствовал его Смуга.
Новицкий двигался очень осторожно, стараясь сходить как можно тише. К счастью, шум воды заглушал предательские шелесты и звуки. Первые несколько метров, когда вверху еще виднелась голова Вильмовского, руководящего неграми, которые постепенно отпускали накрученный на дерево канат, были довольно легкими. Потом он посмотрел вниз. «Жаль, что я не птица. Скорее уж напоминаю медведя», — пробурчал Новицкий. Всем телом он прижался к скале, нащупывая опоры для рук и ног. Он передвигался крайне медленно, все время проверял дополнительный канат. Пальцы у него скоро одеревенели. Новицкий многократно отдыхал, вдавливаясь в скалу. К скалистому выступу он добрался полностью изможденным, весь мокрый как от усилий, так и от воды стекающего рядом ручья.
За ним стал спускаться Смуга. Оказавшись рядом, они с облегчением вздохнули. Первая часть дела была выполнена. Они посмотрели вниз. Хотя там было темнее, чем наверху, очертания судна вырисовывались вполне четко. Сверху им спустили небольшой негритянский одноместный челнок. Смуга высунулся из-за выступа, высматривая в темноте крокодилов.
— Надеюсь, что спят.
— А если нет? Может, еще не ужинали, — тихонько засмеялся Новицкий.
— Ну, раз ты такой молодец, так давай, — подбодрил его Смуга.
Как можно тише спустили они челнок на воду. Смуга указал Новицкому на плавающего неподалеку крупного крокодила, он напоминал могучее бревно. Казалось, что он спит либо вообще неживой. Но Смуга знал, как быстро он умеет нападать. Трусливый на суше, в воде крокодил бывает страшен. Смуга показал еще на мощную пасть рептилии, как бы вжавшуюся в тонкую отмель, в то время, как хвост покоился в воде.
— Пока нам везло, — прошептал Смуга как можно тише. — Смотри, у них отличный слух.
Новицкий сосредоточился, проверил оружие и мягкими, точными движениями сошел в челнок, лодочка немного прогнулась под его тяжестью. Так же бесшумно за Новицким в лодке оказался и Смуга. Напрягшись, чуть шевеля веслом, они поплыли к пароходу. Смуга не раз вытирал пот со лба. Не спуская глаз с неподвижного туловища, они обогнули мощный хвост и прижались к борту. Смуга первым оказался на палубе. Совсем скоро уже оба они, притаившись, внимательно оглядывались вокруг.
На фоне ясного неба четко обрисовывалась фигура одного из охранников. Он ритмично прохаживался взад и вперед.
«Где второй?» — Смуга задал вопрос, подняв два пальца, а Новицкий отрицательно покачал головой.
Оставалось искать второго. Бесшумно передвигаясь, они только возносили молитвы, чтобы вовремя его увидеть и чтобы никто при этом не проснулся. Тем временем первый стражник приблизился к борту, помочился и подошел к какой-то каморке. Из нее вышел второй стражник, он, видно, там дремал. Они тихонько поговорили, после чего один улегся спать, а другой начал обход.
Смуга напал на него подобно леопарду, схватил сзади за шею, не давая крикнуть, и рукояткой револьвера ударил по голове. Со спящим все обошлось еще проще. Вскоре стражники лежали связанные, с кляпами во рту. В безмолвии тропической ночи раздался хохот гиены: раз… другой… третий…
Новицким и Смугой владела теперь одна мысль: как быстрее разыскать Томека. Расположение кают им было известно наизусть, по сто раз повторяли они сведения, полученные от Маджида, взаимно проверяя друг друга. С оружием в руках они смело отправились вниз…
Томека держали в помещении, когда-то служившем кладовкой для инструментов, попросту в темной норе. Сидя в ней днем и ночью, он исхудал и побледнел, но общее его состояние было неплохим, благодаря упорно повторяемым физическим упражнениям и тому, что духом он был не сломлен. В ту ночь он вообще не спал, ему хотелось провести последние часы своей жизни в полном сознании. Время тянулось долго, кругом царила тишина. Возможно, первый шелестящий звук он отметил еще в подсознании. Потом стал прислушиваться. Да, он не ошибся. Осторожные, крадущиеся шаги. Все ближе…. Затихли… Неужели кто-то остановился у дверей его темницы? Тихий, чем-то знакомый звук покашливания. Томек кончиком пальцев стал мягко стучать по двери.
— Братишка! — донесся до него шепот. — Это ты?
Томеку подумалось, что ему снится.
— Тадек! Ты здесь? — прошептал он, прижавшись к двери.
Послышался едва слышный скрип двери… и он уже в объятиях друзей. Смуга торопился.
— Надо освободить рабов и захватить вожака.
— Я покажу его каюту, — предложил Томек.
Новицкий дал ему револьвер.
— Иди со Смугой, а я выйду на палубу и открою люки.
— Где остальные стражники? — вопрос задал Смуга, рассудительный, выдержанный, готовый действовать.
— Они спят в каютах по коридору. А некоторые на палубе, — прошептал Томек.
— Сначала освободим рабов. Они помогут нам обезвредить охрану, — горячился Новицкий.
— У меня другое предложение, — не согласился Томек. — Давайте закроем охрану в ее каюте.
— А как? — Смуге сразу понравилась эта идея.
— Надо запереть двери снаружи колышком. Я ведь тоже так был заперт.
— Ну так за дело! — потер руки Новицкий.
С этим они справились быстро и без шума. Задвижки оказались весьма основательными, даже крепким мужчинам они были не под силу.
— Сидят теперь, как сардины в банке, — радовался Новицкий. — Я открываю люки.
— Томек, теперь «фараон», — решил Смуга.
До сих пор удача сопутствовала им, как старый добрый друг. Смуга и Томек подошли к двери большой каюты. Смуга схватился за ручку, пробуя открыть дверь. Она была заперта на засов изнутри.
— Ян, я останусь здесь, — сказал Томек. — А ты иди, помоги Новицкому.
— Ладно. Стреляй точно в цель. И не забывай о его личной охране.
В эту минуту тишину уже понемногу рассеивающейся ночи разорвал крик. Смуга выскочил на палубу. Новицкий как раз открывал люки. Кричал Гарри, он даром времени не терял, целился в приближающиеся негритянские челноки.
— Нет! — громко выкрикнул Смуга. Гарри вздрогнул, и пуля, не попав в Гордона, которому она предназначалась, задела плечо негра.
Спавшие до этого на палубе открыли беспорядочную стрельбу. Челноки тем временем причалили к борту. Гордон еще не вскочил на палубу, а Смуга уже схватился с двумя противниками. Один был сразу застрелен, другого, которому пуля задела щеку, свалил с ног сильный удар в челюсть. Обстановка начала проясняться. Кое-кто уже сдался солдатам Гордона, с другими еще сражались негры. В битву вступили и невольники, через открытые люки выбравшиеся на палубу.
На этот раз Новицкий уже не упустил Гарри.
— Наконец-то! — воскликнул он и бросился в атаку.
Гарри чудом избежал столкновения, а моряка сила разбега вынесла на поручни. Он тут же обернулся и издевательски заулыбался. Потом он начал медленно отступать, ожидая очередной атаки. Новицкий же каким-то кошачьим, упругим шагом приближался к врагу. Неожиданно противник отскочил в сторону и резко согнулся, однако Новицкий моментально разгадал его намерения и на этот раз был быстрее. Ногой он оттолкнул рукоятку корбача, отшвырнул его к разбросанным на палубе вещам. Одновременно последовал удар. Гарри промедлил и моряцкий кулак попал ему… в ухо. Новицкий не выдержал, громко рассмеялся.
— Теперь в ухо, — повторил он хорошо запомнившиеся слова. — А на это что скажешь? — и выразительно показал на подбородок.
Гарри, в черепе которого гремел целый оркестр, прохрипел:
— Попробуй! — и атаковал сам. Его кулак едва задел лицо моряка, а повторный удар в челюсть отбросил к стене каюты.
Тут уж Новицкий ураганом накинулся на Гарри. Левой рукой схватил его за рубашку у горла, прижал к стене. Стиснул правый кулак, чтобы нанести решающий удар, но увидел помутневшие глаза противника, опустил занесенный кулак и отпустил Гордона. Тот медленно осел на палубу и не пытался подняться.
— Все, хватит с тебя! — признал Новицкий и почувствовал огромное облегчение. Он усмехнулся про себя, подошел и вытащил из-под груды вещей корбач. Победно стрельнул им над головой.
А Смуга тем временем спустился к Томеку. Молодой Вильмовский, побледневший от эмоций и усилий, нес вахту у дверей каюты «фараона».
— Не пытался выйти? — удивился Смуга.
— Нет, — ответил Томек.
— А стражники?
— Все еще не успокоились, пробуют освободиться. Слышишь?
— Я пришлю тебе людей. Стреляйте в каждого, кто выйдет.
Томек только кивнул, понимая, что иного выхода нет.
На палубу все еще выводили невольников. Некоторые были в наручниках, другие — такие ослабевшие и больные, что им приходилось помогать. Гарри и его уцелевших людей стерегли солдаты Гордона.
— Тадек! — позвал Смуга. — Возьми людей, надо помочь Томеку.
Когда они оказались внизу, Смуга повысил голос:
— Открывай! Тебе ничто не поможет, ты окружен.
Ответом была тишина.
— Высадим двери, — предложил Новицкий.
— Только не забывайте об охране, — предупредил Смуга.
Моряк изо всех сил пнул замок, через минуту дверь распахнулась настежь и из нее появился негр. Клинком сабли он атаковал Новицкого. Тот уклонился. Раздался глухой звук выстрела и негр упал лицом вниз, а сабля застряла в двери. Смуга спокойно убрал револьвер.
— Я же говорил осторожно! — холодно проговорил он.
Все заглянули внутрь каюты. На постели лежал какой-то человек. Казалось, что он спит, но одеяло, которым он был прикрыт, было покрыто пятнами крови. Зрелище было не из приятных.
Смуга, Новицкий и Томек задержались в дверях. Вот человек, приведший к трагедии стольких людей. Способный, деятельный, но с разумом, охваченным больной, злой идеей. Друзья так до конца не разгадали ее. Их победа была отравлена вкусом горечи.
Новицкий все-таки приблизился и открыл лицо лежащего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32