– Ты воевал? – негромко спросила она.
Сергей скосил на нее глаза и невесело усмехнулся.
– У нас, Саня, никаких войн нет, есть контртеррористические операции…
– И все-таки?
– Ну конечно…
– И… – «убивал?» – хотела спросить Саша, но, чуть запнувшись, произнесла: – И стрелял?..
Сергей, безусловно, заметил эту ее заминку, он резко развернулся к девушке и сердито нахмурил брови.
– Да, я стрелял! – с некоторым раздражением ответил Чернобривцев. – И не просто стрелял – убивал! Потому что и в меня тоже, Саня, стреляли! И меня тоже очень хотели убить! У меня, между прочим, три ранения, я в госпиталях… Э, да что там!.. – он откинулся и снова уставился в небо.
– Так ты из-за этого уволился? По ранению?..
– Да нет, при чем тут ранения… – Сергей прикрыл глаза и замолчал.
Вопросов Саша больше не задавала – ждала, когда он заговорит сам. Тянулись минуты томительного, неловкого молчания. Сергей сел, ленивым движением сорвал травинку, сунул ее в рот, пожевал немного… Саша смотрела на Чернобривцева со спины, его лица она не видела. Бесплодное ожидание становилось невыносимым, она уже решила, что Сергей больше не вернется к неприятной для себя теме. И в этот момент он заговорил.
– Понимаешь, Саня, война – страшная штука. И дело не только в том, что гибнут люди. Война и выживших ломает, гнет, корежит… Я слишком долго верой и правдой служил этой жестокой даме и в какой-то момент вдруг понял, что… – Чернобривцев запнулся, то ли подбирая нужные слова, то ли решая – стоит ли продолжать этот тяжелый разговор.
Саша молчала, опасаясь неловким словом спугнуть его пока еще неуверенную, зыбкую откровенность.
– Я понял, что постепенно меняюсь, и меняюсь совсем не в лучшую сторону, – снова заговорил Сергей. – Я почувствовал, что с каждым днем из меня, как из дырявого пакета, по капельке вытекает что-то очень важное, то, без чего я – уже не я… Быть человеком вообще не просто, а на войне… Понимаешь, когда на блокпост подбрасывают голову твоего товарища, очень трудно сохранять любовь ко всему человечеству. А потом ты оправдываешь и покрываешь жестокость своих друзей, потом слепая, бесконтрольная ярость накрывает уже тебя самого… И все это мало-помалу становится нормой, образом жизни – вот что страшно! Мне повезло, я вовремя спохватился. А тут вскоре, как по заказу, меня зацепило в третий раз. Загремел я в госпиталь и там, на больничной коечке, все спокойно обдумал и решил. В общем, Саня, в армию я больше не вернулся, написал рапорт и приехал в Москву. Чем заняться, даже не представлял, но в одном был уверен полностью – оружие в руки я больше не возьму! А потом… Разыскал здесь знакомых по командировкам – из десантуры ребят, из спецназа, из ФСБ. Ну и возникла эта идея с охранным агентством. Короче, получилось так: от жестокостей войны удрал я к жестокостям мирной, так сказать, жизни. Пришлось и оружие в руки взять. А куда деваться? – Сергей повернулся к Саше и виновато развел руками, в ответ та немедленно одобрительно кивнула. – Как ни крути, а это моя профессия, ничего другого, по большому счету, я и делать-то не умею… Поначалу, конечно, туговато пришлось, но потом нам удалось себя проявить – одно покушение предотвратили, на другом вывели клиента из-под огня без единой царапины. О нашем агентстве заговорили, ну и дело пошло.
Теперь Чернобривцев полностью развернулся к девушке и говорил уверенно, даже слегка горячась.
– Клиентов стали подбирать среди тех, кто побогаче, потому как дело мы знали досконально, соответственно и услуги свои оценивали довольно высоко. Само собой, среди наших нуворишей порой такое, извини, дерьмо попадается, что нет-нет да и подумаешь: «А может, оно и лучше для всех будет, если кто-нибудь этого паука прихлопнет?..» Только это… не мне их, конечно, судить. Если кому-то за грехи и положена кара – что ж, я в принципе не против. Но пусть это будет что угодно, только не пуля в затылок от наемного убийцы! Пусть это произойдет как-нибудь иначе, я не знаю… Понимаешь, Саня, я полностью убежден – люди вообще не должны убивать людей, – твердым, категоричным тоном произнес Сергей. – Это же абсолютно противоестественно, ведь ни один биологический вид на земле не истребляет себе подобных! А мы?! Посмотри, что делаем мы?!
Чернобривцев продолжал, оживленно жестикулируя, говорить, но Саша не слышала его слов. Она просто следила за его мимикой, за движениями рук, губ, глаз и, словно завороженная, думала только об одном.
«Три ранения, боже мой!.. Его же чуть не убили… Подумать только – сейчас, в эту минуту, его могло уже не быть… Совсем. И мы никогда, никогда бы не встретились!..»
– …Эй, ты слушаешь меня или нет? – вдруг пробился до ее сознания ироничный голос Сергея.
Она улыбнулась смущенно, коротко кивнула и неожиданно спросила о том, о чем все это время думала:
– А куда тебя ранили, Сереж?..
– Ну вот, я тут перед ней распинаюсь, а она… – усмехнулся Чернобривцев. – Да какая тебе разница, Сань?..
– Ну правда, куда?
Сергей пожал плечами и пробормотал равнодушной скороговоркой:
– Пулевое в грудь, осколочные в плечо, в бедро и голень…
– А можно мне… посмотреть? – тихо попросила Саша. – Пожалуйста, Сереж…
Он не удивился, не возмутился и даже не улыбнулся. Внимательно взглянув в ее глаза, Чернобривцев проглотил вертевшееся на языке «да зачем тебе это?..» – девушка смотрела на него с такой явной и искренней мольбой, что ему стало неловко. Но раздеваться перед полузнакомым человеком?! Сергей опустил глаза и вздохнул.
– Пожалуйста… – чуть слышно прошелестел рядом Сашин голос, и Сергей почувствовал ее ладонь на своей руке.
Он демонстративно пожал плечами, выражая тем самым свое недовольство, но отказать девушке в этой странной просьбе Сергей не смог. «Ладно, – подумал он, – в конце концов, что ему – жалко, что ли?..» Еще раз вздохнув и недоуменно покачивая головой, он стянул с плеч куртку, а следом – и тельняшку.
Саша впилась взглядом в обнаженный мужской торс. Посмотреть, надо признать, было на что – четкий рельеф тугих мышц, широкий, мужественный разворот сильных плеч, гладкая, бархатистая, смуглая от загара кожа. Но девушке было совсем не до любования, она искала на теле Сергея след от пулевого ранения. Разглядывать сидящего мужчину было не очень удобно, поэтому Саша слегка надавила на его плечо, чтоб он откинулся назад. Он недовольно хмыкнул, но все-таки подчинился и лег на спину, заложив руку за голову.
– Это?.. – она опасливо дотронулась до красно-коричневого пятнышка под ключицей.
– Это же родинка, ты что?.. – он приподнял голову, усмехнулся и ткнул пальцем в правую часть груди. – Вот тут где-то…
Он убрал руку, и Саша увидела то, что искала. Отметка от пули была небольшой, размером с кружочек конфетти, и несколько напоминала зажившую яззочку после ветрянки. Маленькое пятнышко, чуть углубленное и совсем не тронутое загаром – вот и все, что оставила пуля на теле Сергея, но Саше при виде его стало жутко. Ей вдруг чрезвычайно ярко и отчетливо представилось, как холодный комок железа с тупым равнодушием безжалостно впивается в это красивое и сильное тело, пронзает теплую кожу, крошит ребра, разрывает легкие… А если бы пуля прошла немножко правее – там, где бьется упругое, живое сердце?!
Сняв шлем, Саша наклонилась ниже и осторожно прикоснулась к страшной отметине. Сергей шевельнулся.
– Что, больно?.. – она немедленно отдернула руку и отшатнулась.
– Да нет – щекотно, – смущенно улыбнулся он. – От волос твоих щекотно…
Саша рассеянно улыбнулась в ответ, легким движением заправила выбившиеся прядки за уши и опять склонилась над ним. На левой руке Сергея, около плеча, она увидела розоватый шрам от осколка. Он был значительно больше крохотного следа на груди, но почему-то именно бледное пятнышко, оставленное пулей, полностью завладело ее вниманием. Оно казалось куда страшней, опасней и потому притягивало как магнитом.
Девушка снова очень осторожно дотронулась до груди Сергея, медленно провела пальцем вокруг ранки, ощущая ее неровную, рваную кромку. Неожиданно накатила обжигающе пронзительная жалость к этому замечательному парню, и Саша вдруг порывисто накрыла пугающую метку ладонью. На мгновение подумалось: вот сейчас она уберет руку, а под ней – ничего, только смуглая, гладкая кожа.
Но след от пули, конечно, не исчез, как не исчезла и жалость к Сергею. Наоборот, она стала еще резче, еще мучительней. На глаза навернулись непрошеные слезы, Саша опустила голову еще ниже и совершенно безотчетно, поддавшись внезапному порыву, прикоснулась к ране губами.
«Господи, что я делаю?..» – мелькнула растерянная мысль, но в следующий миг Саша с невероятной силой и остротой ощутила волнующий, пьянящий, терпкий запах мужского тела. Казалось, в этом запахе было все – и полуденное солнце, и степная полынь, и морской ветер, и горный снег… А еще – соленый пот, горькая пороховая гарь и горячая кровь…
В голове у девушки помутилось, она еще раз – уже смелее и откровеннее – прижалась губами к теплой, бархатистой коже. Подспудно, краем сознания, она понимала, чем может закончиться эта ее вольность, но даже и не подумала остановиться. Наоборот, ее нетерпеливые губы скользнули выше и захватили маленький, мгновенно затвердевший мужской сосок.
– Саня… Санечка… – прошептал оторопевший Сергей. – Ты что?..
Она подняла на него сверкающие, шалые, полубезумные глаза.
– Молчи, Сереженька… Молчи… – и девушка закрыла его рот долгим, жарким, отчаянным поцелуем.
Не сразу, но он ответил на него, ответил неожиданно пылко, даже страстно. Саша почувствовала на своем теле его сильные руки, и уже через минуту все переменилось – она лежала на спине, а Сергей склонялся над ней, покрывая ее лицо, шею, волосы жадными поцелуями.
И вот уже его пальцы шарили у нее на груди, расстегивая одну за другой пуговицы куртки, а Саша, не отпуская его шеи и плеч, слегка поворачивалась, чтобы ему было удобней. Она плыла в томительной неге, тонула в сладостном блаженстве и таяла, таяла, как тает воск на огне…
Руки Сергея скользнули ей под тельняшку, коснулись живота, груди и тут…
Буквально каждой клеточкой своего тела Саша внезапно почувствовала, что вся ее кожа покрыта противной, мерзкой, липкой пленкой подсохшего пота. Это отвратительное ощущение было таким сильным и острым, что от ее возбуждения не осталось и следа. С жуткой смесью досады и стыда она пожалела, что, приводя недавно в порядок лицо, ей не пришло в голову позаботиться об остальном. А между тем минувшей ночью, во время панического бегства, с нее сошло семь потов…
И вот теперь руки Сергея вязли в этой ужасной липучей зловонной гадости!.. А что он почувствует, когда прикоснется к ее коже губами?!
«Срам-то какой, господи… Как же это я… – метались в ее голове растерянные мысли. – Да от меня же, наверное, разит, как от последней бомжихи…»
Нет, о том, чтоб заниматься любовью с Сергеем в таком жутком виде, не могло быть и речи! Саша вовсе не была ханжой, и будь с ней сейчас кто-нибудь другой, такой неприятный нюанс, как засохший пот, ее бы, возможно, и не остановил. Но с Сергеем… Нет, предстать отвратительной неряхой и замарашкой перед ним она не могла никак!..
Проклиная все на свете, она взяла в ладони голову Сергея, подняла ее и, виновато заглянув ему в глаза, прошептала:
– Сереженька, милый, прости, пожалуйста, но… я не могу… Мне нельзя, понимаешь?..
– Что?.. Как?.. – недоуменно пробор мотал он. – Но… Но ты же сама…
– Ну миленький мой, хороший, ну прости, прости… – умоляющей скороговоркой зачастила она. – Я… сама не понимаю, как это… Ну пожалуйста, не сердись, Сереженька… Не сейчас, потом, хорошо?.. Все у нас будет потом, правда?..
Сергей помолчал, потом коротко кивнул и с шумным вздохом откинулся на спину.
– Ну конечно, Саня… Потом, так потом… – он еще раз вздохнул и закрыл глаза.


* * *
о. Чернец, Андрей Усольцев

Андрея разбудил громкий и резкий, как винтовочный выстрел, звук треснувшего сухого сука неподалеку. Он открыл глаза и сразу, без малейшей паузы, включился – вскинул голову, подобрался, прислушался.
Кто-то приближался к его укрытию, причем неизвестный шел открыто, нисколько не таясь и не смущаясь производимого шума. Шел как хозяин, полностью уверенный в том, что здесь, на своей территории, ему ничего не угрожает. А может, наоборот – как человек, которому уже незачем скрытничать, поскольку игра для него закончена?.. Впрочем, Усольцев не стал гадать, он давно определился: сперва надо укокошить хозяина рюкзака, а уж потом выяснять – есть у него подсказка или нет.
Человек подошел вплотную к кустам, и Усольцев смог его разглядеть. Это был, как он и предполагал, Четверг. Андрей сжал рукоятку пистолета и замер, приготовившись стрелять. Противник был совсем рядом, он наклонился к своему рюкзаку, скинул прикрывавшие его ветки папоротника… Его голова маячила всего в каких-то двух метрах от Усольцева. Вторник поднял пистолет, высматривая приемные окошки на шлеме соперника, и тут вдруг увидел, что они покрыты толстой рыжей коркой засохшей глины.
Андрей не сразу разгадал хитрость Четверга, он прицелился и выстрелил – никакого эффекта. Еще выстрел и еще – он бил почти в упор, промаха быть не могло, но шлем противника тем не менее не издал ни звука. Только тогда до Усольцева дошел замысел коварного «интеллигента».
«Вот жухало! – возмущенно и растерянно подумал он. – Это ж надо до такого додуматься!…»
А Четверг, ни сном ни духом не ведая о том, что его «рацуха» уже успела блестяще сработать, подхватил свой рюкзачок и отошел в сторону. Он присел на корточки и начал доставать оттуда кулечки и сверточки, собираясь, видимо, перекусить.
Андрей наблюдал за его приготовлениями с глухим раздражением – его план накрылся медным тазом, теперь надо было срочно придумывать что-нибудь новенькое. Взять и просто-напросто вывалиться на него из своего укрытия Усольцев не мог: пока он выберется из кустов, пока доберется до шлема конкурента, пока соскоблит с него глину – хитроумный Четверг десять раз успеет его подстрелить. Сидеть и ждать дальше? Но «интеллигент», подкрепившись, запросто мог отправиться на новую охоту! И что тогда?..
Неизвестно, что придумал бы Усольцев, да и придумал бы вообще что-нибудь, не помоги ему сам Четверг: Разложив свои припасы, он, как истинный интеллигент, вымыл перед едой руки и снял головной убор. Повертев в руках шлем, Четверг отсоединил от него провод и отложил его в сторону – как раз туда, где до этого лежал рюкзак, то есть буквально под нос Усольцеву!
Андрею снова везло – почти так же, как и при встрече с Субботой. Все, что от него теперь требовалось – это дождаться удобного момента и аккуратно стибрить шлем у своего беспечного соперника!
Так он и сделал. Когда Четверг уселся спиной к кустам и начал есть, энергично двигая челюстями, Усольцев стал осторожно, по миллиметру подбираться к заветному шлему. Для этого ему пришлось изменить положение – он встал на четвереньки и протянул руку сквозь ежевичные заросли. Все это Андрей делал очень медленно, не спуская настороженных глаз с ритмично жующего Четверга. Наконец его рука коснулась теплой и гладкой поверхности шлема. О том, чтобы протащить шлем сквозь густой ежевичник беззвучно, нечего было и думать, поэтому Усольцев не раздумывая что было силы рванул шлем на себя.
Раздался оглушительный треск, перепуганный Четверг вскочил на ноги и, ничего не понимая, завертелся юлой. Рот его был забит едой, и это в сочетании с вытаращенными глазами и совершенно растерянным видом представляло собой довольно комичную картину. Андрею, впрочем, было совсем не до смеха – в это время он рукояткой пистолета лихорадочно соскабливал со своего трофея засохшую глину. Через несколько секунд одно из окошек было очищено, Усольцев выпрямился во весь рост и поднял шлем соперника над головой.
– Приятного аппетита, сударь! – с насмешливым полупоклоном воскликнул он.
«Интеллигент» наконец-то увидел его и разинул от удивления рот, из которого тут же неприлично далеко высунулся непрожеванный кусок колбасы. Теперь Усольцеву можно было и посмеяться, он коротко хохотнул и приложил руку с пистолетом к груди.
– Ты уж извини, дружок, что прервал твой обед, но… Сам понимаешь – а ля Гер ком а ля гер!.. – и Андрей, приставив пистолет к очищенному приемному окошку, нажал на курок.
Истошно заголосила сирена, Усольцев швырнул ревущий шлем к ногам поверженного противника и, повернувшись, стал неспешно выбираться из своей засады. Когда он, обогнув ежевичник, подошел к Четвергу, тот, уже более или менее придя в себя, торопливо дожевывал свою колбасу. Снгначи-зация умолкла, можно было и поговорить.
– Ну что, сынку, помогла тебе твоя хитрость? – ехидно щурясь, спросил чрезвычайно довольный собой Андрей.
– Что? – не понял Бакаев.
– Небось, когда шлем глиной мазал, думал неуязвимым стать, а, изобретатель?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27