про обычных детей не стали бы складывать сказок. Или ты хочешь сказать, что такие дети всегда необычны?
Невилл молчал, предоставляя ей все сказать самой.
– Ты говоришь о том, – чуть склонив голову, Элис размышляла, не решаясь произнести вслух то, что уже подумала, – что все дети, родившиеся в результате… э-э… родившиеся необъяснимо, в тех семьях, которым уже вынесли приговор бесплодия, все они – подменыши?
– Кроме тех, кто родился в результате супружеской измены.
– Я похожа на отца!
– Вот именно. Объясняю еще раз, Элис, стать фейри еще не означает уйти от людей. Нужны ли будут тебе люди – это другое дело, но никто не станет принуждать тебя к тому, чего тебе не захочется. Я сказал, что ты равна Владыкам, но заставить тебя принять власть не могу ни я, ни Сияющая, ни даже наш Создатель. Могут обмануть, – он вздохнул, – могут взывать к совести или чувству ответственности, но заставить – никогда.
– А стать фейри и остаться с людьми, это как же? – Элис мечтательно подняла глаза. – Представляю себе! Всякие необъяснимые фокусы, волшебство, всегда везде успевать, появляться сразу в нескольких местах. И бубах, конечно же, и эти призрачные девушки в прислуге… Ведь это с их помощью ты справляешься со своей потрясающей прической?
– Девушки?
– Во всяком случае, так они выглядят.
– Девушки? – разговор свернул с выбранного направления, но Невилл слишком растерялся, чтобы вернуть его обратно. – Какие девушки?
– Те, которые помогают мне одеваться и укладывать волосы. И тебе, наверняка, тоже. Симпатичные, на мой взгляд. Фигуристые такие девушки – не будь они полупрозрачными, вышла бы отличная команда болельщиц. Блондинки…
– Нет, – Невилл понял, наконец, о ком речь, и заговорил со всей возможной убедительностью, – нет. Это же обычные лонмхи!
– И что?
– Я – принц, мне бы в голову не пришло…
– А оно, знаешь ли, не в голову и приходит. Ладно, я верю тебе, Крылатый, в самом деле, к чему какие-то там феи, когда царственные повелительницы охотятся за тобой, как группи за “Битлами”? Итак, можно остаться с людьми, можно быть волшебницей и даже не скрываться, творить, что заблагорассудится, жить в свое удовольствие. И никаких больше сомнений в моей нормальности, да?
– Если ты поверишь по-настоящему. Все так. А еще ты никогда не будешь болеть, и не будет больше… ну… я имею в виду, то, что доставляет неудобство каждой женщине…
– Средневековый ты эльф, – Элис вздохнула, – у нас давно уже принято называть вещи своими именами. То есть, что-то во мне изменится, и очень сильно. А как же быть с биологией и биохимией, вообще с законами природы?
– Их нет.
О том, что в современном Элис обществе вещи называли своими именами, Невилл прекрасно знал, однако сам он действительно был средневековым. Хоть и не эльфом, но джентльменом. Это накладывало отпечаток.
– И еще, риалта, ты не умрешь.
– Никогда?
– Никогда.
– Звучит заманчиво, – она задумалась. На сей раз – надолго. Невилл видел ее мысли, невеселые мысли, хотя и верные. И молчал. Пусть спросит сама, может быть, отвечать и не придется.
– Должно быть “но”, мой принц…
Невилл молча кивнул.
– Должно быть что-то, чем придется платить, потому что дармовой сыр только в мышеловках. Чего ты потребуешь от меня за вечную молодость? Ни в коем случае не произносить: “Остановись, мгновенье”?
– Не надо, риалта, я – лишь тезка дьявола. Тебе придется признать, что это Он – твой создатель, и Он вдохнул в тебя душу, а фийн диу, Белый бог, лишь присвоил чужое творение… Это страшно, но…
Но она не испугалась.
Давно и далеко…
В дьяволе не было ничего пугающего. Враг человеческий, он сам походил на человека, и смотрел без гнева и без презрения, и не чувствовал в нем Наэйр ни намека на гордыню, сравнимую, как говорят, разве что с божественным величием.
Поэтому принц скорее удивлялся, чем боялся, когда отрекся от Господа, от Света и Спасения, когда признал Творцом своим и единственным господином того, кого дед называл Сыном Утра. Удивлялся тому, как вышло, что именно это существо, столь похожее на человека, стало первым и главным противником Бога. “Белого бога”, отныне и навсегда – только так.
– Я вижу, тобой двигают самые благие намерения, – усмехнулся Враг, выслушав Наэйра, – почему-то именно они приводят сюда чаще всего.
“Сюда” означало – в Ифэрэнн, в преисподнюю, оплот ужаса и мрака… да, ужаса и мрака, воплощением которых суждено было теперь стать принцу Наэйру.
– Я могу сказать тебе, Змей, – Враг, надо было отдать ему должное, не восседал гордо на черном престоле, или на чем он там должен восседать, символизируя и внушая, а стоял напротив Наэйра, словно стремился показать, что спеси и чванству предпочитает строгую демократичность, – я могу сказать тебе, что ты ничего не потерял, кроме сказок о Спасении. И признавая меня создателем, с полным правом можешь сделать это искренне, не боясь ошибиться. Я ведь действительно создал вас, я придумал Смерть и я отковал Санкрист. Но ты же не поверишь. А мне, Змей, не нужен Представляющий Силу, который начинает свое правление с лживой присяги и таит в сердце ненависть к тому, кому клянется быть верным.
– Ложь и злоба – были лиилдур моего деда, – напомнил Наэйр. – Ищи честность и доброту среди Полуденных народов. Я таков, какой есть, и я тебе нужен.
– Еще и смельчак, ко всему прочему, – вскользь отметил Враг. – Что ж, Змей, я знаю, что ты хочешь услышать.
Он улыбнулся, и в улыбке не было уже ничего человеческого. А потом прозвучало Слово.
Наэйр услышал его и оглох, увидел и ослеп, и упал на колени, раздавленный силой, превосходящей все, что он мог себе вообразить, и дух его взлетел вдохновленный этой чудовищной мощью. Слово разрушило реальности и создало их заново, в Слове был космос, в Слове была вселенная, и Наэйр, глухой и слепой, слышал и видел все – видел живое за всем неживым, видел разумы, направляющие все происходящее, видел, как трепещет сущее от воль, сознаний и душ. Он видел Бога. И он потянулся к Нему, трепеща и ликуя, сгорая в невыносимом сиянии Его света, и готов был гореть так вечность. Ведь и вечность была перед ним сейчас, вся на протянутых к нему руках Творца.
– Гордый Змей, – ладонь Светоносного гладила шелковистые перья крыльев, – теперь ты веришь мне? Веришь. Перед врагом ты не склонил бы колени. Твой дед мог лгать мне и ненавидеть меня, твой отец может это, но от тебя, мой Змей, я не приму ненависти и лжи. Смирись с этим, как смирился с тем, что ты – иной, даже для своей семьи – особенный. Прими это. Гордись тем, что мне нужна, необходима твоя любовь и искренняя верность.
– Но как же так? – Наэйр открыл глаза. Сын Утра стоял рядом с ним на коленях, ласково перебирая пальцами сверкающие перья. – Почему так? Это… то, что ты сказал… оно было в Начале.
– Оно есть.
Теперь за человеческим обликом Наэйр видел суть Того, Кто говорил с ним, видел свет, и не понимал, почему этот свет до сих пор не испепелил его.
– Оно есть, – задумчиво повторил Сын Утра, – у меня странное чувство, Змей: я впервые говорю с ребенком, и это очень… непривычно.
– Я не ребенок.
– Да, конечно. Но твоему телу еще не исполнилось и пятнадцати лет, а твой дух… – короткая улыбка, – прости, но и в душе тебе те же четырнадцать. Просто ты очень много знаешь для своих лет. Возможно, мне тоже следовало создать Сына, чтобы научиться разговаривать с детьми. Давай сядем, – он приглашающе кивнул на невысокие кресла, – возможно, так мне будет проще. Мы хотя бы станем одного роста.
Что ж, Сын Утра стремился смягчить им же произведенный эффект, и Наэйр был бы признателен за это, если бы не меркли все чувства перед безграничной и чистой радостью: он искал и нашел Бога.
– Ты знаешь, что вселенная была создана за шесть дней, – медленно начал его собеседник, – забудь об этом. Я могу предположить, что Святой Дух намеренно исказил истину, когда диктовал Книгу, но скажу, что люди на Земле неверно поняли послание. Вселенная не создана до сих пор. Акт Творения не закончен, потому что созидание – наша суть. И даже смерть и разрушение – неотъемлемые и обязательные составляющие этого бесконечного процесса, – он задумчиво смотрел на принца. – Еще ты знаешь, что Бог един, и любое имя его из тех, которые осмеливаются произносить люди, означает именно это. Возможно, будет лучше, если ты и дальше будешь так думать… да, так было бы проще. Но, Змей, мы – не две стороны одной силы, мы не едины в двух… то есть, в четырех лицах, я не часть Адонаи, а он – не часть меня. У нас разные цели, у нас множество миров, но борьба – одна на двоих. Друг с другом. Он борется за власть, я – за себя, мы оба творим, потому что не можем иначе. И его люди называют Богом богов, а меня – Врагом. Но многие другие смертные разумеют под Творцом меня, а его, напротив, воспринимают, как силу враждебную и насквозь лживую. Правы и те, и другие. И ты сделал свой выбор. Я не думаю, что теперь ты будешь много разговаривать со смертными, однако, если придется, прошу тебя, не перепутай, с кем нужно славить сатану, с кем – Сына Утра, а кому подтверждать славу и величие фийн диу, Белого бога. Серафим моего престола… – он усмехнулся, – твой дед говорил тебе, что ты одной крови с ангелами?
– Да.
– А ты не верил.
– Нет.
– Потому что у ангелов нет крови? Если бы кто-то из них по воле Адонаи оказался в смертном теле, уж поверь мне, Змей, их кровь была бы такой же красной и горячей, как твоя. А ты, когда дух твой освободится, станешь как ветер и свет, Крылатый Змей с пылающими крыльями. Приходи, когда пожелаешь, – он поднялся, и Наэйр тоже встал, – твой дом всегда был здесь, в Ифэрэнн, но почему-то никто из вашей семьи не желает остаться тут надолго.
Элис не испугалась. Удивилась – да, и не очень поняла, и пожала плечами:
– Всего то? Ты не обманываешь меня?
– Всего то?! – ошеломленно повторил Невилл и мотнул головой: – Нет. Не обманываю. Ты, как и все мы, создана дьяволом.
– Да в это-то я верю, – отмахнулась Элис, – это не новость, принц, все человечество создано дьяволом, кроме, разве что, иудеев. Но неужели признание этого факта – достаточная плата за бессмертие?
– Это отказ от бессмертия, – произнес он медленно, только сейчас начиная понимать, что обманывает ребенка, дитя, доверчиво готовое отдать величайшую в мире драгоценность, – отказ от возможности когда-нибудь оказаться рядом с фийн диу. Я не знал, что ты не веришь в Бога.
– А кто в него сейчас верит?
– Но ты крещена!
– Потому что так принято.
– Ты вспоминала Его!
– Всуе, Крылатый. Это просто такое присловье, – Элис посмотрела ему в лицо с ласковой жалостью. – Ты так мудр, мой принц, как же ты не понял, что я не верю? И чем ты сейчас расстроен? Разве не твои слуги делают все, чтобы люди как можно реже вспоминали о Боге? Разве не тебе это нужно?
– Мне, – согласился Невилл, все оказалось так просто, слишком просто и нечестно. – Я вижу, что преуспел.
– А я вижу, что ты не рад. Неужели, чтобы стать фейри, обязательно нужно верить в Бога?
– Многие фейри вообще не знают о Нем. Нет, Элис, – он встряхнулся, – верить не надо, но там, где не верят в Добро, Зло тоже обесценивается. А тебе не нужно становиться фейри, ты родилась такой.
Над тем, что когда-то Змей был человеком и был крещен, Элис задумалась только сейчас, в отличие от Курта – тот понял сразу, едва лишь прочел о этом. Ее принц поступился душой ради власти и волшебства, а он, наверное, верил в Бога. И верит сейчас. Плохо представляя себе, что такое, в сущности, христиане, Элис отмахнулась от непрошеных мыслей. Какая, в конце концов, разница, ведь кто только не продавал душу дьяволу с самыми разными целями, и какая разница, кого именно считать своим создателем? Но Невилл близко к сердцу принял ее неверие.
Элис не считала себя атеисткой – существование Бога не доказано, но и не опровергнуто, и она всегда полагала, будто что-то, где-то там, все-таки есть. Не обязательно Творец, как понимают его христиане, или, скажем, иудеи, но некая идея… всемирный разум, может быть? А увидев множество реальностей, встретившись с множеством фейри, поверив в Срединный мир, трудно не уступить логике и не допустить, что, наверное, и некий Творец тоже существует.
Ну и что?
Невилл сказал правду: она – подменыш. Дичь несусветная, все так, однако придется в это поверить, потому что принц знает о чем говорит. Куда лучше знает, чем сама Элис или любой из ее профессоров. Мало того, что его рассуждения логичны, так он еще и разбирается в проблеме.
К тому же опять таки, повидав столько, сколько довелось ей за эти пять дней… или не пять? Сколько же времени прошло с ее появления в Ауфбе? В общем, повидав столько, даже самый убежденный скептик и материалист, вроде докторов в недоброй памяти пансионате, признал бы, что фейри существуют, что существует волшебство, что есть множество других миров.
И нет законов природы.
Последнее Элис особенно понравилось. Знать бы раньше – ни за что не стала бы изучать физику, даже в пределах школьной программы.
Но сказать, что придется поверить, легче, чем сделать.
– Вечереет, – Невилл взглянул на небо.
Он привез ее на плоскую вершину какой-то скалы. Внизу был лес, вокруг – ни следа людей, но Элис точно знала, что место это находится “в Тварном мире” – хочешь не хочешь, а лексикон волшебного… дивного народа тоже придется заимствовать. Еще бы знать, откуда такая уверенность, сравнить не с чем – ведь в Срединном мире она не была? Но ощущения трудно перевести в слова: что-то разлито в воздухе или, наоборот, не хватает чего-то, к чему успела привыкнуть за время, проведенное среди волшебства. Другой цвет у неба. Другой под ногами камень. Здесь хватало жизни – бесплотные создания, видимо, из народов Сумерек, одушевляли и скалу, и лес, и редкие кусты, трепещущие под ровным ветром, – но это была обычная жизнь обычной земли.
– Скоро закат? – уточнила Элис.
– Да. Но мы успеваем. Ты летаешь во сне, риалта?
– Летала. Все люди летают во сне, пока не вырастут.
– А ты, конечно, выросла, – он усмехнулся. – Нет, это не тот полет. Чтобы взлететь по-настоящему, надо просто – взлететь. Земля не держит тебя, не может удержать, ты ведь не принадлежишь ей. Небу, впрочем, тоже, но небо, если и удерживает, то совсем не так. И не всех. Попробуй.
– Что? Взлететь?
– Оторваться от земли. Не надо ни прыгать, ни кидаться в пропасть, – Невилл глянул за край обрыва. – Хотя, какая это пропасть?
Элис подумала, что кому как, а ей и этого хватит, чтобы разбиться насмерть. Интересно, а если б оказалось, что надо прыгнуть вниз?
Прыгнула бы.
Вот это и называется вера. Только кто-то когда-то верил так в Иисуса, а она, похоже, верит дьяволу. Во всяком случае, его тезке. И моря расступаются, и усмиряются бури, слепые ходят, а глухие видят… Нет. Не смешно.
– Что значит, оторваться от земли?
– Перестань чувствовать свой вес, – терпеливо объяснил Невилл, – соберись. От твоих ступней до неба протянута золотая нить, а ты – жемчужная бусина. Соскользни по нитке. Вверх. Вниз все равно некуда.
Элис выдохнула, попыталась представить себя бусинкой… и не успела, потому что взлетела раньше. Нет, не взлетела – поднялась в воздух… нет, не так – оторвалась от земли. Она глянула вниз, завизжала и зачем-то попыталась присесть, схватиться руками за ветки низеньких кустов.
Ее качнуло в воздухе и перевернуло бы вниз головой, не подхвати ее Невилл:
– Куда?
Элис вцепилась в него, болтая ногами, вытягивая носки, чтобы достать надежный камень – как в невесомости. Ее снова стало переворачивать.
– Риалта, – Невилл издал странный звук, изо всех сил стараясь не смеяться, – ты что делаешь? Если хочешь спуститься – просто, спустись. Обратно по нитке.
Элис сосредоточилась… Взлететь было проще. Так. Значит, нужно встать ногами на землю. Просто… Оп! Вот так.
– Невилл, – осторожно, опасаясь даже вздохнуть пробормотала она, – я сейчас опять взлечу.
– В тебе сорок четыре килограмма, – напомнил он с убийственной серьезностью, – как же ты взлетишь?
Это подействовало. Элис почувствовала свой вес и твердо встала на землю. Тут же взлететь захотелось снова.
– Тренируйся, – ухмыльнулся принц, – взлет-посадка, вверх-вниз. Потом будешь осваивать полеты по заданному квадрату, выучишь координаты главных шабашей, сдашь зачет по фигурному летанию, и, можно сказать, получишь хорошую базу для настоящего обучения. Там много чего еще: полеты в стратосферу, в космос… На орбиту Луны вообще надо попадать с закрытыми глазами. Неплохо было бы подучить астрономию, освоить азы астронавигации, ты хотя бы с лунным календарем знакома?
– Зачем астрономию? – Элис испугалась по-настоящему. – Ты же говорил, что законы природы на меня не действуют…
– Я говорил, что их нет. Элис, главное, что тебе нужно знать относительно полетов – упасть ты не можешь. Но можешь, неосторожно разогнавшись, больно стукнуться о землю, о воду или о какое-нибудь дерево.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Невилл молчал, предоставляя ей все сказать самой.
– Ты говоришь о том, – чуть склонив голову, Элис размышляла, не решаясь произнести вслух то, что уже подумала, – что все дети, родившиеся в результате… э-э… родившиеся необъяснимо, в тех семьях, которым уже вынесли приговор бесплодия, все они – подменыши?
– Кроме тех, кто родился в результате супружеской измены.
– Я похожа на отца!
– Вот именно. Объясняю еще раз, Элис, стать фейри еще не означает уйти от людей. Нужны ли будут тебе люди – это другое дело, но никто не станет принуждать тебя к тому, чего тебе не захочется. Я сказал, что ты равна Владыкам, но заставить тебя принять власть не могу ни я, ни Сияющая, ни даже наш Создатель. Могут обмануть, – он вздохнул, – могут взывать к совести или чувству ответственности, но заставить – никогда.
– А стать фейри и остаться с людьми, это как же? – Элис мечтательно подняла глаза. – Представляю себе! Всякие необъяснимые фокусы, волшебство, всегда везде успевать, появляться сразу в нескольких местах. И бубах, конечно же, и эти призрачные девушки в прислуге… Ведь это с их помощью ты справляешься со своей потрясающей прической?
– Девушки?
– Во всяком случае, так они выглядят.
– Девушки? – разговор свернул с выбранного направления, но Невилл слишком растерялся, чтобы вернуть его обратно. – Какие девушки?
– Те, которые помогают мне одеваться и укладывать волосы. И тебе, наверняка, тоже. Симпатичные, на мой взгляд. Фигуристые такие девушки – не будь они полупрозрачными, вышла бы отличная команда болельщиц. Блондинки…
– Нет, – Невилл понял, наконец, о ком речь, и заговорил со всей возможной убедительностью, – нет. Это же обычные лонмхи!
– И что?
– Я – принц, мне бы в голову не пришло…
– А оно, знаешь ли, не в голову и приходит. Ладно, я верю тебе, Крылатый, в самом деле, к чему какие-то там феи, когда царственные повелительницы охотятся за тобой, как группи за “Битлами”? Итак, можно остаться с людьми, можно быть волшебницей и даже не скрываться, творить, что заблагорассудится, жить в свое удовольствие. И никаких больше сомнений в моей нормальности, да?
– Если ты поверишь по-настоящему. Все так. А еще ты никогда не будешь болеть, и не будет больше… ну… я имею в виду, то, что доставляет неудобство каждой женщине…
– Средневековый ты эльф, – Элис вздохнула, – у нас давно уже принято называть вещи своими именами. То есть, что-то во мне изменится, и очень сильно. А как же быть с биологией и биохимией, вообще с законами природы?
– Их нет.
О том, что в современном Элис обществе вещи называли своими именами, Невилл прекрасно знал, однако сам он действительно был средневековым. Хоть и не эльфом, но джентльменом. Это накладывало отпечаток.
– И еще, риалта, ты не умрешь.
– Никогда?
– Никогда.
– Звучит заманчиво, – она задумалась. На сей раз – надолго. Невилл видел ее мысли, невеселые мысли, хотя и верные. И молчал. Пусть спросит сама, может быть, отвечать и не придется.
– Должно быть “но”, мой принц…
Невилл молча кивнул.
– Должно быть что-то, чем придется платить, потому что дармовой сыр только в мышеловках. Чего ты потребуешь от меня за вечную молодость? Ни в коем случае не произносить: “Остановись, мгновенье”?
– Не надо, риалта, я – лишь тезка дьявола. Тебе придется признать, что это Он – твой создатель, и Он вдохнул в тебя душу, а фийн диу, Белый бог, лишь присвоил чужое творение… Это страшно, но…
Но она не испугалась.
Давно и далеко…
В дьяволе не было ничего пугающего. Враг человеческий, он сам походил на человека, и смотрел без гнева и без презрения, и не чувствовал в нем Наэйр ни намека на гордыню, сравнимую, как говорят, разве что с божественным величием.
Поэтому принц скорее удивлялся, чем боялся, когда отрекся от Господа, от Света и Спасения, когда признал Творцом своим и единственным господином того, кого дед называл Сыном Утра. Удивлялся тому, как вышло, что именно это существо, столь похожее на человека, стало первым и главным противником Бога. “Белого бога”, отныне и навсегда – только так.
– Я вижу, тобой двигают самые благие намерения, – усмехнулся Враг, выслушав Наэйра, – почему-то именно они приводят сюда чаще всего.
“Сюда” означало – в Ифэрэнн, в преисподнюю, оплот ужаса и мрака… да, ужаса и мрака, воплощением которых суждено было теперь стать принцу Наэйру.
– Я могу сказать тебе, Змей, – Враг, надо было отдать ему должное, не восседал гордо на черном престоле, или на чем он там должен восседать, символизируя и внушая, а стоял напротив Наэйра, словно стремился показать, что спеси и чванству предпочитает строгую демократичность, – я могу сказать тебе, что ты ничего не потерял, кроме сказок о Спасении. И признавая меня создателем, с полным правом можешь сделать это искренне, не боясь ошибиться. Я ведь действительно создал вас, я придумал Смерть и я отковал Санкрист. Но ты же не поверишь. А мне, Змей, не нужен Представляющий Силу, который начинает свое правление с лживой присяги и таит в сердце ненависть к тому, кому клянется быть верным.
– Ложь и злоба – были лиилдур моего деда, – напомнил Наэйр. – Ищи честность и доброту среди Полуденных народов. Я таков, какой есть, и я тебе нужен.
– Еще и смельчак, ко всему прочему, – вскользь отметил Враг. – Что ж, Змей, я знаю, что ты хочешь услышать.
Он улыбнулся, и в улыбке не было уже ничего человеческого. А потом прозвучало Слово.
Наэйр услышал его и оглох, увидел и ослеп, и упал на колени, раздавленный силой, превосходящей все, что он мог себе вообразить, и дух его взлетел вдохновленный этой чудовищной мощью. Слово разрушило реальности и создало их заново, в Слове был космос, в Слове была вселенная, и Наэйр, глухой и слепой, слышал и видел все – видел живое за всем неживым, видел разумы, направляющие все происходящее, видел, как трепещет сущее от воль, сознаний и душ. Он видел Бога. И он потянулся к Нему, трепеща и ликуя, сгорая в невыносимом сиянии Его света, и готов был гореть так вечность. Ведь и вечность была перед ним сейчас, вся на протянутых к нему руках Творца.
– Гордый Змей, – ладонь Светоносного гладила шелковистые перья крыльев, – теперь ты веришь мне? Веришь. Перед врагом ты не склонил бы колени. Твой дед мог лгать мне и ненавидеть меня, твой отец может это, но от тебя, мой Змей, я не приму ненависти и лжи. Смирись с этим, как смирился с тем, что ты – иной, даже для своей семьи – особенный. Прими это. Гордись тем, что мне нужна, необходима твоя любовь и искренняя верность.
– Но как же так? – Наэйр открыл глаза. Сын Утра стоял рядом с ним на коленях, ласково перебирая пальцами сверкающие перья. – Почему так? Это… то, что ты сказал… оно было в Начале.
– Оно есть.
Теперь за человеческим обликом Наэйр видел суть Того, Кто говорил с ним, видел свет, и не понимал, почему этот свет до сих пор не испепелил его.
– Оно есть, – задумчиво повторил Сын Утра, – у меня странное чувство, Змей: я впервые говорю с ребенком, и это очень… непривычно.
– Я не ребенок.
– Да, конечно. Но твоему телу еще не исполнилось и пятнадцати лет, а твой дух… – короткая улыбка, – прости, но и в душе тебе те же четырнадцать. Просто ты очень много знаешь для своих лет. Возможно, мне тоже следовало создать Сына, чтобы научиться разговаривать с детьми. Давай сядем, – он приглашающе кивнул на невысокие кресла, – возможно, так мне будет проще. Мы хотя бы станем одного роста.
Что ж, Сын Утра стремился смягчить им же произведенный эффект, и Наэйр был бы признателен за это, если бы не меркли все чувства перед безграничной и чистой радостью: он искал и нашел Бога.
– Ты знаешь, что вселенная была создана за шесть дней, – медленно начал его собеседник, – забудь об этом. Я могу предположить, что Святой Дух намеренно исказил истину, когда диктовал Книгу, но скажу, что люди на Земле неверно поняли послание. Вселенная не создана до сих пор. Акт Творения не закончен, потому что созидание – наша суть. И даже смерть и разрушение – неотъемлемые и обязательные составляющие этого бесконечного процесса, – он задумчиво смотрел на принца. – Еще ты знаешь, что Бог един, и любое имя его из тех, которые осмеливаются произносить люди, означает именно это. Возможно, будет лучше, если ты и дальше будешь так думать… да, так было бы проще. Но, Змей, мы – не две стороны одной силы, мы не едины в двух… то есть, в четырех лицах, я не часть Адонаи, а он – не часть меня. У нас разные цели, у нас множество миров, но борьба – одна на двоих. Друг с другом. Он борется за власть, я – за себя, мы оба творим, потому что не можем иначе. И его люди называют Богом богов, а меня – Врагом. Но многие другие смертные разумеют под Творцом меня, а его, напротив, воспринимают, как силу враждебную и насквозь лживую. Правы и те, и другие. И ты сделал свой выбор. Я не думаю, что теперь ты будешь много разговаривать со смертными, однако, если придется, прошу тебя, не перепутай, с кем нужно славить сатану, с кем – Сына Утра, а кому подтверждать славу и величие фийн диу, Белого бога. Серафим моего престола… – он усмехнулся, – твой дед говорил тебе, что ты одной крови с ангелами?
– Да.
– А ты не верил.
– Нет.
– Потому что у ангелов нет крови? Если бы кто-то из них по воле Адонаи оказался в смертном теле, уж поверь мне, Змей, их кровь была бы такой же красной и горячей, как твоя. А ты, когда дух твой освободится, станешь как ветер и свет, Крылатый Змей с пылающими крыльями. Приходи, когда пожелаешь, – он поднялся, и Наэйр тоже встал, – твой дом всегда был здесь, в Ифэрэнн, но почему-то никто из вашей семьи не желает остаться тут надолго.
Элис не испугалась. Удивилась – да, и не очень поняла, и пожала плечами:
– Всего то? Ты не обманываешь меня?
– Всего то?! – ошеломленно повторил Невилл и мотнул головой: – Нет. Не обманываю. Ты, как и все мы, создана дьяволом.
– Да в это-то я верю, – отмахнулась Элис, – это не новость, принц, все человечество создано дьяволом, кроме, разве что, иудеев. Но неужели признание этого факта – достаточная плата за бессмертие?
– Это отказ от бессмертия, – произнес он медленно, только сейчас начиная понимать, что обманывает ребенка, дитя, доверчиво готовое отдать величайшую в мире драгоценность, – отказ от возможности когда-нибудь оказаться рядом с фийн диу. Я не знал, что ты не веришь в Бога.
– А кто в него сейчас верит?
– Но ты крещена!
– Потому что так принято.
– Ты вспоминала Его!
– Всуе, Крылатый. Это просто такое присловье, – Элис посмотрела ему в лицо с ласковой жалостью. – Ты так мудр, мой принц, как же ты не понял, что я не верю? И чем ты сейчас расстроен? Разве не твои слуги делают все, чтобы люди как можно реже вспоминали о Боге? Разве не тебе это нужно?
– Мне, – согласился Невилл, все оказалось так просто, слишком просто и нечестно. – Я вижу, что преуспел.
– А я вижу, что ты не рад. Неужели, чтобы стать фейри, обязательно нужно верить в Бога?
– Многие фейри вообще не знают о Нем. Нет, Элис, – он встряхнулся, – верить не надо, но там, где не верят в Добро, Зло тоже обесценивается. А тебе не нужно становиться фейри, ты родилась такой.
Над тем, что когда-то Змей был человеком и был крещен, Элис задумалась только сейчас, в отличие от Курта – тот понял сразу, едва лишь прочел о этом. Ее принц поступился душой ради власти и волшебства, а он, наверное, верил в Бога. И верит сейчас. Плохо представляя себе, что такое, в сущности, христиане, Элис отмахнулась от непрошеных мыслей. Какая, в конце концов, разница, ведь кто только не продавал душу дьяволу с самыми разными целями, и какая разница, кого именно считать своим создателем? Но Невилл близко к сердцу принял ее неверие.
Элис не считала себя атеисткой – существование Бога не доказано, но и не опровергнуто, и она всегда полагала, будто что-то, где-то там, все-таки есть. Не обязательно Творец, как понимают его христиане, или, скажем, иудеи, но некая идея… всемирный разум, может быть? А увидев множество реальностей, встретившись с множеством фейри, поверив в Срединный мир, трудно не уступить логике и не допустить, что, наверное, и некий Творец тоже существует.
Ну и что?
Невилл сказал правду: она – подменыш. Дичь несусветная, все так, однако придется в это поверить, потому что принц знает о чем говорит. Куда лучше знает, чем сама Элис или любой из ее профессоров. Мало того, что его рассуждения логичны, так он еще и разбирается в проблеме.
К тому же опять таки, повидав столько, сколько довелось ей за эти пять дней… или не пять? Сколько же времени прошло с ее появления в Ауфбе? В общем, повидав столько, даже самый убежденный скептик и материалист, вроде докторов в недоброй памяти пансионате, признал бы, что фейри существуют, что существует волшебство, что есть множество других миров.
И нет законов природы.
Последнее Элис особенно понравилось. Знать бы раньше – ни за что не стала бы изучать физику, даже в пределах школьной программы.
Но сказать, что придется поверить, легче, чем сделать.
– Вечереет, – Невилл взглянул на небо.
Он привез ее на плоскую вершину какой-то скалы. Внизу был лес, вокруг – ни следа людей, но Элис точно знала, что место это находится “в Тварном мире” – хочешь не хочешь, а лексикон волшебного… дивного народа тоже придется заимствовать. Еще бы знать, откуда такая уверенность, сравнить не с чем – ведь в Срединном мире она не была? Но ощущения трудно перевести в слова: что-то разлито в воздухе или, наоборот, не хватает чего-то, к чему успела привыкнуть за время, проведенное среди волшебства. Другой цвет у неба. Другой под ногами камень. Здесь хватало жизни – бесплотные создания, видимо, из народов Сумерек, одушевляли и скалу, и лес, и редкие кусты, трепещущие под ровным ветром, – но это была обычная жизнь обычной земли.
– Скоро закат? – уточнила Элис.
– Да. Но мы успеваем. Ты летаешь во сне, риалта?
– Летала. Все люди летают во сне, пока не вырастут.
– А ты, конечно, выросла, – он усмехнулся. – Нет, это не тот полет. Чтобы взлететь по-настоящему, надо просто – взлететь. Земля не держит тебя, не может удержать, ты ведь не принадлежишь ей. Небу, впрочем, тоже, но небо, если и удерживает, то совсем не так. И не всех. Попробуй.
– Что? Взлететь?
– Оторваться от земли. Не надо ни прыгать, ни кидаться в пропасть, – Невилл глянул за край обрыва. – Хотя, какая это пропасть?
Элис подумала, что кому как, а ей и этого хватит, чтобы разбиться насмерть. Интересно, а если б оказалось, что надо прыгнуть вниз?
Прыгнула бы.
Вот это и называется вера. Только кто-то когда-то верил так в Иисуса, а она, похоже, верит дьяволу. Во всяком случае, его тезке. И моря расступаются, и усмиряются бури, слепые ходят, а глухие видят… Нет. Не смешно.
– Что значит, оторваться от земли?
– Перестань чувствовать свой вес, – терпеливо объяснил Невилл, – соберись. От твоих ступней до неба протянута золотая нить, а ты – жемчужная бусина. Соскользни по нитке. Вверх. Вниз все равно некуда.
Элис выдохнула, попыталась представить себя бусинкой… и не успела, потому что взлетела раньше. Нет, не взлетела – поднялась в воздух… нет, не так – оторвалась от земли. Она глянула вниз, завизжала и зачем-то попыталась присесть, схватиться руками за ветки низеньких кустов.
Ее качнуло в воздухе и перевернуло бы вниз головой, не подхвати ее Невилл:
– Куда?
Элис вцепилась в него, болтая ногами, вытягивая носки, чтобы достать надежный камень – как в невесомости. Ее снова стало переворачивать.
– Риалта, – Невилл издал странный звук, изо всех сил стараясь не смеяться, – ты что делаешь? Если хочешь спуститься – просто, спустись. Обратно по нитке.
Элис сосредоточилась… Взлететь было проще. Так. Значит, нужно встать ногами на землю. Просто… Оп! Вот так.
– Невилл, – осторожно, опасаясь даже вздохнуть пробормотала она, – я сейчас опять взлечу.
– В тебе сорок четыре килограмма, – напомнил он с убийственной серьезностью, – как же ты взлетишь?
Это подействовало. Элис почувствовала свой вес и твердо встала на землю. Тут же взлететь захотелось снова.
– Тренируйся, – ухмыльнулся принц, – взлет-посадка, вверх-вниз. Потом будешь осваивать полеты по заданному квадрату, выучишь координаты главных шабашей, сдашь зачет по фигурному летанию, и, можно сказать, получишь хорошую базу для настоящего обучения. Там много чего еще: полеты в стратосферу, в космос… На орбиту Луны вообще надо попадать с закрытыми глазами. Неплохо было бы подучить астрономию, освоить азы астронавигации, ты хотя бы с лунным календарем знакома?
– Зачем астрономию? – Элис испугалась по-настоящему. – Ты же говорил, что законы природы на меня не действуют…
– Я говорил, что их нет. Элис, главное, что тебе нужно знать относительно полетов – упасть ты не можешь. Но можешь, неосторожно разогнавшись, больно стукнуться о землю, о воду или о какое-нибудь дерево.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48