Рабби же Исаак посвящал свое драгоценное время занятиям более серьезным, феям и духам недоступным по причине их ограниченности, а доступным лишь человеческому разуму. Не первый год занимался Лихтенштейн высокой наукой, и даже не первый десяток лет, так что подобные фокусы были ему – тьфу. Вроде утренней зарядки в оздоровительном пансионате.
Июль в то лето выдался жарким и слишком сухим. Сад дважды в день нуждался в поливке. И, конечно, можно было взять шланг и полить цветы и деревья, как делали все соседи. Но у соседей, видимо, было слишком много свободного времени. У рабби Исаака времени не было совсем. Поэтому он предпочитал ежеутренне и ежевечерне призывать на свой сад маленький, со стороны почти незаметный дождик. И так оно тянулось одну неделю, другую, на исходе же третьей Лихтенштейн произнес формулу, а дождь не пролился.
Он не был упрямцем, рабби Исаак, его, в конце концов, заслуженно называли рабби, а упрямство и мудрость редко идут рука об руку. Зато подобны неразлучным друзьям мудрость и терпение. Поэтому Лихтенштейн упорно продолжал повторять рабочую формулу, пробовал различные вариации – не так уж их было и много в этом месте, в это время, при существующем расположении планет, – продолжая вызов дождя в течение часа. А к исходу этого времени в кабинете рабби, в громе, молниях и клубах черного дыма появился незнакомец. Молодой и красивый парень, черноволосый и черноглазый, он мог бы быть евреем, если б не был так похож на румына. И если б не был так невежлив.
– Сколько можно приставать по пустякам? – начал гость, даже не поздоровавшись. – Ты слишком много себе позволяешь, смертный! Или думаешь, у Фиарейн нет других дел, кроме как отвечать на твои призывы?
Лютер в подобной ситуации использовал чернильницу, рабби Исаак проявил упоминавшееся уже терпение и мягко объяснил незнакомцу, что, во-первых, явившись без приглашения в чужой дом, неплохо было бы представиться. А во-вторых, что неведомая ему Фиарейн, под коей молодой человек, видимо, разумеет необходимый рабби Исааку дождик, создана Господом именно для службы рабби и ему подобным. Ну, и всему роду людскому, когда найдет на это время.
– В конце концов, мне не нужно много. Помилуйте, молодой человек, я же не прошу, чтобы разверзались хляби небесные. Нам, евреям, и одного раза хватило.
Некоторое время гость молчал. И смотрел. Странно молчал. И смотрел тоже странно. Потом повторил:
– Молодой человек?
И дождь хлынул над Бременом такой, что один он окупил бы засухи на несколько лет вперед.
Да, вот так они и познакомились. Средних лет мудрец, похожий на старика, и древний Змей, с лицом и взглядом двадцатилетнего юноши.

Курт понял, что имел в виду библиотекарь. Сидя всю ночь над записями, то разбирая мелкий, довольно-таки корявый почерк рабби, то отдыхая взглядом на желтоватых машинописных листах, он снова и снова возвращался к оброненной Ефремом мысли: Исаак разочаровался. Не в познаниях своих, нет, этим он как раз мог гордиться, и, наверное, так и делал. И, скорее всего, гордится до сих пор. Но могущество, обретенное силой собственного разума, зримый и осязаемый результат того, что знания – не пустышка, не бессмысленные упражнения для серых клеток, вот это могущество однажды и вдруг оказалось хуже бессилия. Есть заслуга в том, чтобы подчинять демонов и духов, в том, чтобы заставлять чуждые человеку силы выполнять твою волю, и не важно, насколько велико и сложно то, что ты делаешь, и не важно – как ты делаешь это. Все равно, высвистывает ли ветер моряк, насылает ли смерть на неугодного африканский колдун, или маг и ученый призывает в услужение могущественного демона – и тот, и другой, и третий сами творят свою магию, используют свое умение, инстинкт или знания, и получают то, что заслужили.
К рабби Исааку Змей явился сам. По своей воле. И отнюдь не с целью искусить, хотя, в конечном итоге, искушение все равно состоялось. Змей пришел просто так. Посмотреть, кто это позволяет себе лишнее? И остался исключительно из любопытства.
Ничто не связывало их, человека и фейри. Ничто не удерживало свободного и злого духа подле ученого. Ничто и никто не мог заставить его служить. И, наверное, очень тяжело было амбициозному рабби сознавать себя не более чем забавной зверушкой. За ним наблюдали. Его изучали. Его принуждали реагировать на раздражители. И ему оказывали услуги. Опять же, просто так. Посмотреть, а чего он еще захочет?
Все те годы, пока Исаак Лихтенштейн имел дело со Змеем, он не мог воспользоваться своими знаниями. И ни одна из безотказных когда-то формул, инкантаментумов, ора , как называл их Змей, не действовала. Ни так, как должно, ни вообще хоть как-нибудь.
– Мне так захотелось, – объяснил Змей, – впрочем, если хочешь, я объясню тебе, как сложить буквы в Торе. Получишь власть над миром творения, пройдешь галопом по Древу Сфирот, очистишь душу и соединишься со своим богом без малейшего усилия.
Это стало последней каплей в давно переполнившемся кубке.
Исаак отказался. Но продолжать изучение Торы уже не мог. Июнит и Маасит – обе каббалы странным образом смешались для него, и рабби уже сам не мог сказать, чего ищет в своих занятиях: очищения ли души, или великого могущества. А главное, есть ли смысл в поисках? У него на глазах опровергали и разрушали незыблемые законы, и он принял это с обреченным достоинством. Если нет законов, существует ли Тот, кто их устанавливал? И действительно ли Он тот, за кого выдает себя, если мудрость Его, любовь Его, Его могущество отметаются тремя небрежными словами “мне так захотелось”?

– П-ф-ф, – выдохнул Курт, пролистывая горькие размышления: проблема наличия или отсутствия Бога интересовала его в последнюю очередь. – Вы читали это? – негромко спросил он у притулившегося тут же с книгой Лихтенштейна-младшего.
– Я все читал, – ответствовал тот, – я, Курт, тоже не верю в Бога. Вы ведь об этом спрашиваете?
– Примерно.
– В любом случае, ваш сосед – воплощенное Зло, и устраивать людям вроде моего батюшки подобные встряски – его прямая обязанность. Если он вообще кому-то чем-то обязан. То есть, если отец не прав, и мы заблуждаемся, и над Змеем кто-то все-таки есть.
– А если нет, значит он сделал это для собственного удовольствия.
– Или он – сам сатана, – Ефрем похлопал по карманам, – тот, насколько я помню, тоже работает на себя, а не на дядю. Но нет, Змей все-таки попроще.
– В сатану вы, значит, верите?
– Я верю во вселенское зло, – Ефрем достал сигареты, – а добро, мы, знаете ли, сами должны творить, иначе зачем нас произошли от обезьян? Чтоб друг друга грызть начали? Вы курите?
– Нет.
– А я пойду перекурю.
Уже в дверях Ефрем остановился:
– А вот скажите, Курт, у вас, я слышал, знакомая – американка, правда ли, что у них там можно курить прямо в читальных залах?
– Вроде бы, да.
– Боже мой! И эти люди воображают, что их страну ждет великое будущее!

Давно и далеко…

Кто из ангельских сонмов услышит мой крик?
Даже если бы кто-то из них обратил ко мне взгляд,
я б растаял в сиянии этого взгляда.
Красота – это только начало,
вмещенное сердцем начало того, что вместить невозможно.
Нас приводит в восторг бесконечность, но она нас поглотит и выпьет.
Ангел вводит нас в Бездну.
Каждый ангел ужасен.
И я глотаю рыданья.
К ним докричаться нельзя. Р.М. Рильке



Пропала бабушка. И случилось то, что должно было случиться, хоть и казалось невероятным. Поначалу никто не беспокоился, даже дед. Он знал, что Светлая Ярость цела и невредима, а то, что драгоценная супруга отправилась куда-то по своим очень важным делам, даже не предупредив об отлучке, – так это для бабушки было обычное дело.
Хотя, возможно, что-то дед знал, чувствовал, чего-то опасался. Ждал он Звездного? Нет, вряд ли. Тому не за что было карать: исчезновение Светлой Ярости – это не нарушение Закона. Даже гибель Светлой Ярости не нарушает Закон, ведь меч – это всего лишь меч, только одна из составляющих той силы, что зовется Полуднем. Вот если бы исчезла или, не дай Бог, погибла Сияющая-в-Небесах, не оставив наследницы, тогда плохо пришлось бы Владыке Темных Путей, а так… А так деду оставалось раздраженно бродить по замку, стараясь не думать о том, где и чем занимается его красавица-жена. Да, Сияющая-в-Небесах осталась без защиты, но она почти сразу окружила себя целой сворой сэйдиур Сэйдиур – рыцари

, в том числе, эльфами, а те и без Светлой Ярости любого научат почтительности.
Наэйр в любом случае не слишком присматривался к настроению деда. Хватало своих забот.
В очередной раз ушел он с Земли, жил в замке между миров, охотился на фейри. И работал в библиотеке. Читал, перечитывал, искал между строк во всех книгах, шерстил вдоль и поперек информационные сети планет, планетарных систем и целых галактик, восстанавливал из пепла мысли философов, и расшифровывал рисунки народов, сгинувших раньше, чем научились они облекать мысли в слова. Пребывая вне времени, вне будущего и прошлого, он искал Бога. На трехмерном голографическом экране в библиотеке выстраивал схемы, искал и находил связи между далекими друг от друга, как звезды, озарениями различных разумов, пытался увидеть все бесконечное множество миров, чтобы разглядеть в нем самое главное – такого же бесконечного Создателя.
Язык, на который Наэйр переводил свои изыскания, каждое существо, каждый предмет и любое явление называл отдельным словом, числа, которыми оперировал принц, все были выражены разными знаками. Пытаясь объять необъятное, он инстинктивно прибегал к наиболее близким для себя способам выражения мыслей, еще не зная тогда, что именно на этом языке говорят ангелы. Наэйру просто удобнее всего было пользоваться им, языком, которого не знал никто, кроме его и деда, но который понимали все, потому что он, как выраженная в словах копия вечности, включал в себя и все другие языки вселенной. А где искать Творца, если не в вечности, им сотворенной?
Порою Бог казался ему похожим на рассвет и закат. Как Наэйр, зная о существовании часов кэйд и динэйх, не мог увидеть чуда, сотворенного ликующими красками неба и солнца, не мог рассказать о нем, так и все другие создания, даже зная о Боге, ни видеть, ни объяснить его не могли.
А ему нужны были рассвет и закат. И обязательно нужен был Бог.
Не упомяни князь о “проклятии”, наложенном на их семью, Наэйр, возможно, смог бы признать, что чужие мысли, выраженные несовершенным языком, чужие взгляды, ограниченные временем и пространством, не помогут в его поисках. Может статься, он, подобно иным смертным, нашел бы Бога в себе. Или смирился с мыслью о том, что Творец – во всех бесконечно больших и бесконечно малых своих созданиях. Однако в нем вместо Бога жил демон. А расплывчатое “все” в его языке было представлено неисчислимым множеством понятий. И там тоже не было Бога.
Он не понимал: как же так, слава Божья, его ангелы повелевают всем, что происходит во вселенной, несут волю Творца стихиям и смертным. Именно через них осуществляет Господь надзор за своим миром. Ангелы – распорядители, управители и хранители светил, родников, растений, животных, облаков и дождей, небесных сфер, а также смертных, всех вместе и каждого в отдельности. Ангелы повсюду, и с ними Бог… но где они? Ладно, пусть не видят их смертные, за исключением тех, кто удостоился Откровения. Однако как быть с фейри, с теми же дорэхэйт, которые должны находиться с ангелами в самых тесных отношениях? Как быть с ним самим? Как быть, наконец, с дедом, скептически относящимся к самой идее существования единого Творца?
Когда, в очередной раз устав от кропотливой работы, Наэйр распорядился убить одного из захваченных на охоте пленников и, зевая, выбрался из библиотеки, он столкнулся с дедом.
– Ну как? – поинтересовался тот. – Нашел идеальное доказательство материальности Творца?
– Не богохульствуй, – отмахнулся принц, – лучше бы поймал мне хоть одного ангела. Хоть самого завалящего.
Усмехнувшись, дед обнял его за плечи, крепко прижал к себе:
– Считай, поймал. Отвести тебя к зеркалу?
Хлопнув крыльями, Наэйр вырвался, острые перья пробороздили царапины на каменных стенах.
– Ангелов так не ловят. Ангелы сами, кого хочешь поймают.
Они вместе направились в столовую, когда вздрогнули стены, загрохотало что-то снаружи, как горный обвал, как непрерывная близкая канонада. Со звоном сорвались с крючков несколько мечей и копий. Гулко загремела об пол неподъемная алебарда, украшавшая столовую чуть не со времен сотворения замка. И, появившись прямо из стены, перед дедом встал навытяжку кианнасах Кианнасах – главный или командир

гвардии Владыки. Это было вопиющим нарушением этикета, это… это невозможно было – вот так, без доклада, даже не через дверь!
– Звездный. – Ровным голосом доложил гвардеец.
– Уходи в Тварный мир, – дед даже не обернулся к Наэйру, – немедленно.
И больше не обращал на внука никакого внимания.
– Вам лучше измениться, брэнин, – голос командира чуть дрогнул, – он уже в замке. Стены не задержали его…
– Так иди на свое место и сделай то, чего не смогли стены, – с легким раздражением приказал дед.
Наэйр, застыв в углу, наблюдал за происходящим, машинально приноравливаясь к содроганиям пола под ногами. Уйти в Тварный мир – значит оставить деда одного. Ну, уж нет! Звездный – это всего лишь смертный с мечом вместо души, а дед бессмертен… он справится. А если нет, если ему потребуется помощь, такой боец, как его внук не будет лишним. Опасаться стоит только того, что замок рухнет раньше, чем Звездный окажется здесь.
Впрочем, нет. Замок – это и есть дед. Он тоже бессмертен. Вот сейчас Владыка изменится и выйдет навстречу врагу…
Не отрывая от Владыки взгляда, Наэйр призвал из оружейной свои сабли. Те самые, уже успевшие попить крови смертных.
Только дед почему-то не стал изменяться, хотя стоило бы.
Боевой облик – чешуя, когти, шипы, гибкий и прочный скелет, обтянутый мышцами и гладкой чешуйчатой шкурой. Сила и скорость, убийственная мощь облика творимого для боя, облика, творящего бой, танцующего сражение. Нет уязвимых мест, ядовитым блеском сверкает чешуя, ледяным холодом обдает дыхание, и крылья подобны серпам боевых колесниц.
Но дед не стал меняться.
Дед вздохнул и развернул крылья. Из руки его полоской темного тумана пролилось лезвие Санкриста, затвердело, обретая форму. Дед ждал.
И Наэйр ждал, затаив дыхание, опасаясь выдать себя Владыке раньше, чем тому станет не до него.
Вдруг дышать стало как будто нечем, навалилась слабость и потемнело в глазах. Грохот рухнувшей двери заглушил раскаты грома снаружи, и быстрым шагом в залу вошли двое гигантов. Дед рванулся навстречу. Словно солнечный луч вспыхнул, взлетев, длинный сияющий клинок. И упал, разрубив Владыку надвое. Прежде, чем лезвие снова поднялось, стряхивая капли серебряной крови, Наэйр оказался между пришельцами, и атаковал убийцу деда, взмахом крыльев отбросив второго врага.
От неожиданной жгучей боли он вскрикнул, но не остановился, увернулся от удара гарды двуручного меча, и когда Звездный, легко скользнув назад, обрушил на него клинок, саблей в правой руке увел вниз смертоносное лезвие, одновременно левой рукой рубанув с оттяжкой слева по торсу великана.
Тот хмыкнул и перехватил его запястье.
Крылья, казалось, горели. Коснуться металла кольчуги второго врага оказалось хуже, чем окунуться в кислоту. И все же, Наэйр успел отшвырнуть того еще раз, пока его левую руку сжимали словно в тисках. Но справа, как черный метеор, мелькнул обтянутый перчаткой кулак…
Из темноты принц вынырнул довольно быстро. Только очень болела голова, и рот был полон крови. Стянутый незримыми путами, он висел в воздухе перед двумя громадными фигурами. Это не смертные. В том, втором, доспехи которого оказались такими жгучими, Наэйр безошибочно опознал эльфа. Неужели Звездный спелся с бонрионах Полудня? Лицо самого Звездного было закрыто маской, но острые зубы и клыки выдавали фейри Полуночи.
Отказываясь разгадывать эти загадки, Наэйр снова закрыл глаза. Он очень боялся умирать, но пусть лучше убьют поскорее.
– Ну! – прозвучал нетерпеливый голос.
Принц поднял веки. Говорил эльф.
– Что, ну? – ответил Звездный. –Ты посмотри, какая красота!
– О, нет, – простонал эльф, – сумасшедший шефанго Самоназвание одного из волшебных народов

. Только не сейчас, Эльрик! Убей ублюдка и пойдем отсюда. Если тебе так нравятся его крылья, отрежь их и возьми с собой.
– Нельзя убивать детей.
– Каэ шфэрт Нецензурное ругательство-вопрос, в котором первое слово «какого»

, Эльрик! Какой же это ребенок – это боец, он чуть тебя не угробил!
– Вот именно. Нет, мы его не убьем. Он необычный, – низкий голос Звездного был мягок и задумчив, – очень необычный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48