Неожиданно заработал левый двигатель. Рискуя снова заглушить его, летчики дали форсаж, и аэроплан, получив дополнительную тягу, оперся на плотные струи воздушного потока. Замелькали последние деревья, за ними торчащие из снега кусты…
Пролетев по березняку и изрубленным винтами кустам лесной опушки и пропахав еще двести или триста метров земли, машина замерла, уперевшись обоими крыльями в деревья. Двигатели заглохли. Наступила почти полная тишина, нарушаемая только легким потрескиванием фюзеляжных шпангоутов.
Мартин почувствовал, как по нему, яростно брыкая ногами, кто-то ползет. Он лежал в груде тюков, перемешанных с человеческими телами. Освещение погасло, только с одной стороны просматривались синевато-серые пятна иллюминаторов.
– Эй, кто там живой? – услыхал он голос майора, уже пробравшегося к двери.
Куча-мала зашевелилась, Еще не веря в спасение, люди стали выбираться из общей свалки. Отключившийся скорее от страха, чем от удара, ветеринар вдруг пришел в себя и в панике, не понимая, что произошло и где он, начал вопить что-то нечленораздельное.
– Вы ранены, Клеффель? – разглядев его в темноте, крикнул Мартин и ухватил за ногу. – Перестаньте орать, черт бы вас побрал!
– Что с нами? Вангер, где ты? Мы разбились?
Через десять минут все пассажиры стояли по колено в припорошенной снегом сухой траве, предусмотрительно отойдя подальше от зарывшегося в кусты и мягкий грунт самолета. Они не замечали мороза, постепенно осознавая, что чудом остались живы. В дверях «хейнкеля» появился кто-то из экипажа и замахал рукой. Мартин подбежал помочь. Скоро выяснилось, что оба летчика сильно пострадали: один разбил лицо, другой, похоже, сломал ногу и ребра. Оба, вполне вероятно, получили внутренние повреждения. Только механик отделался ушибами. Мартин с помощью его и молодого радовца перевязал раненых.
– Ну и где мы, черт бы побрал эту авиацию? Нас что, сбили? Мы же летели далеко в стороне от фронта! – окончательно пришел в себя майор. – Я вас спрашиваю! – Он обращался к бортмеханику.
– Отказал двигатель. Скорее всего перемерз или лопнул топливопровод, – оправдывался тот. – Мы потеряли треть самолетов из-за плохих взлетных полос и ранних морозов. К тому же нас еще не перевели на зимнее топливо.
Майор с досадой махнул рукой.
– Но хоть где мы, вы можете сказать? Я надеюсь, мы на нашей стороне?
– Разумеется. Сейчас я схожу за картой и компасом.
Механик отстегнул от куртки фонарик и направился к самолету. Штабист достал сигареты. Его руки все еще мелко тряслись. Взглянув на Мартина, он вдруг подошел к нему и протянул пачку.
– Благодарю, – отказался тот.
– Не курите? Правильно. Я тоже хотел бросить с сегодняшнего утра, да уж теперь увольте. – Майор все более осознавал, какое ему вместе со всеми привалило счастье, и не мог сдержать радости. – А ты молодец, лейтенант! Быстро сообразил насчет этих мешков и ящиков. – Он протянул руку. – Рудольф Шлимман.
– Вангер… Мартин, Нам нужно благодарить летчиков, господин майор.
– Летчиков – согласен, но не этого механика… Это ведь его обязанность следить за исправностью самолета. Топливо ему не поменяли… Ну да черт с ним. Что думаешь насчет наших дальнейших действий?
– Думаю, надо развести костер. Иначе мы, и в первую очередь раненые, замерзнем, А с рассветом кому-то надо идти искать своих.
Вернулся механик. Он подошел к майору и посветил на карту фонариком.
– Мы примерно вот здесь. Точнее не скажу. Ближе всего к нам должен быть Кру-гля-ко-во или Ге-не-рало-вс-кий, – с трудом выговорил он названия селений.
– Мы можем сообщить о себе по рации? – спросил майор.
– Бортовая радиостанция разбита.
– Черт! – Майор завертел головой в поисках старшего по чину трудовика. – Послушайте, как вас там… я не разбираюсь в ваших званиях, у вас в ящиках нет радиопередатчика?
– Только телефонные аппараты и кабель, – ответил всё еще ошеломленный арбайтсфюрер.
– Ну да, это как раз то, что нам сейчас нужно, – отвернулся майор, – Ну что, лейтенант, остается и вправду только жечь костер.
– А если мы залетели к русским?
– Чепуха, – майор еще раз попросил посветить на карту, – если мы у Кру-гля-ково, то до русских отсюда не меньше сорока километров, а если у Ге-не-рало-фф-ский – черт бы их побрал с такими названиями, – то и все семьдесят. Мы летели от Боковской сюда по прямой? – вопрос был обращен к механику.
– Да, почти, Могли сбиться только в последние несколько минут, но не намного.
– Тогда нечего опасаться. Вся линия фронта у меня постоянно в голове. Предлагаю разломать ящики и развести огонь. Вот вы… – штабист обратился к трудовику. – Как вас…
– Арбайтсфюрер Раус.
– Как? Раус? Господин Раус, у вас там есть топоры или пилы?
– Топоры должны быть, но ломать ящики…
– Да мы аккуратно. Всего один, Только разведем огонь, а потом уж нарубим веток.
Через полчаса метрах в пятидесяти от самолета под прикрытием невысоких деревьев пылал большой костер.
– Чем больше, тем быстрее нас заметят, – подбадривал майор Шлимман Мартина и молодого формана – нижнего чина трудовой службы по имени Николаус, рубивших топорами поломанные березки. – Зря мы расположились между деревьями. Надо было на поляне.
Набросав возле костра толстый слой радовских комбинезонов, они уложили на них обоих раненых летчиков, прикрыв каждого сверху еще парой комплектов. Сами уселись на тюки, наслаждаясь жаром разгоравшегося пламени и еще раз подаренными им судьбой жизнями.
– А ведь там должна быть пара коробок с тушенкой, господа, и одна с шоколадом, – вспомнил Раус.
– Что же вы раньше молчали? – подскочил майор. – Может, у вас и выпивка припрятана? Нет? Жаль Давай-ка, Николаус, возьми фонарь и сбегай. Это, должно быть, те зеленоватые картонные коробки цвета влюбленной жабы, как говорят французы, – рассмеялся Шлимман.
Окончательно пришедший в себя ветеринар Клеффель поддержал майора дребезжащим смешком.
– А вы-то что забыли в Кануково? – спросил майор арбайтсфюрера Рауса. – Разве ваших парней Гирль Константин Гирль – рейхсарбайтсфюрер РАД.
еще не убрал с Восточного фронта?
– Их потихоньку вывозят, но некоторые батальоны пока остаются, – ответил тот. – Вообще-то мы летели дальше. Будем строить взлетно-посадочные полосы для снабжения 6-й армии. Завтра с утра, господа, как рассветет, я попрошу вас помочь разобраться с нашими инструментами. За них с меня голову снимут,
Хрустя ветками, к костру подошел Николаус с двумя коробками. Мартин бросил ему свой нож, и он стал вспарывать картон. Когда каждый получил по открытой банке тушеной телятины, разговор еще более оживился. Неминуемо он коснулся Сталинграда и окруженной несколько дней назад в его окрестностях армии.
– Ерунда, – говорил с набитым ртом Шлимман, – Манштейн и Гот разорвут кольцо. Дайте только срок. Если бы не итальянцы и венгры с румынами, этого бы ничего не случилось. С такими союзниками на флангах только крути головой – как бы оттуда чего не прилетело, А что касается иванов, то у них не осталось резервов. Это я вам как офицер Генштаба говорю. А ты что обо всем этом думаешь, Мартин?
– Я здесь недавно и не вполне еще разобрался в обстановке, господин майор.
– Давай без «господин майор», мы же не на докладе у начальства. Вы с ветеринаром, я вижу, из одной части? Куда направлялись?
– В деревню Заветное. Это километров пятьдесят на юг от Кануково. Командование решило увести из-под носа у румын пару сотен русских лошадей, Здешняя порода, говорят, привычна к холоду и неприхотлива.
– Заветное… Заветное… – стал припоминать штабист. – Знакомое название. Кстати, Мартин, все хотел спросить, почему вы, горцы…
Послышался треск сучьев. Майор замер с открытым ртом и полупустой консервной банкой в руке. Мартин резко обернулся – со всех сторон их окружали люди в рыжевато-серых шинелях без погон и в овчинных шапках-ушанках. Некоторые из них наперевес держали автоматы с круглыми магазинами под ствольной коробкой, большинство остальных – винтовки. «Русские, – отрешенно подумал Мартин, – вот тебе и семьдесят километров».
– Хенде хох! Карпов, забери у них оружие. Вместе с ремнями! Сабуров! Возьми людей и осмотри самолет. Да поосторожней там.
Немцев заставили расстегнуть шинели и куртки и стали обыскивать. Документы относили тому, кто стоял с револьвером в руке и отдавал распоряжения. На его треугольных петлицах Мартин разглядел по три маленьких металлических прямоугольника, означавших, что это офицер в звании старшего лейтенанта.
Потом их отделили от троих летчиков, построили в колонну и повели.
– Карпов! Пусть опустят руки.
– А как это по-ихнему?
Метров через сто они вышли на проселочную дорогу. Шли молча. Для Мартина и четверых его сотоварищей плен был вторым потрясением в течение часа. Они не знали, что за последние сутки русские значительно продвинулись на этом участке, образовав выступ между 4-й румынской армией и центральной немецкой группировкой, направленной на соединение с окруженными войсками Паулюса. Как раз на этот, только что занятый свежими сибирскими дивизиями выступ и упал их «хейнкель».
Минут через сорок впереди появилась река с остатками почти полностью разрушенной деревни по берегам. Фронт прошел здесь пару месяцев назад, задев эти места правым флангом, когда немецкий клин с 6-й армией на острие рвался к Волге. Теперь Красная Армия, оставив добившихся своей цели тридцать немецких дивизий в развалинах Сталинграда, пошла назад, проламывая слева и справа оборону румын и итальянцев. Линия фронта выгибалась огромной дугой, грозя окружением уже целой немецкой группы армий под названием «Дон».
По поперечной дороге мимо сгоревших изб и далее, через наведенный саперами мост, проезжали машины с пушками, проходили колонны солдат. «Нет резервов, – зло подумал Мартин, глядя в спину идущего впереди майора. – А это что? Призраки?»
Они действительно походили на призраков. Двигались тихо, в слабом лунном сиянии, с выключенными фарами, даже без папиросных огней, К рассвету эти войска должны были стать для кого-то полной неожиданностью.
– Карпов! Давай их сюда.
Пленных завели в небольшой двор с уцелевшими стенами сарая и остатками забора.
– Жди тут. Я пойду за машиной, – сказал офицер. – Смотри, головой отвечаешь.
Сержант по фамилии Карпов обошел сарай кругом, светя фонариком, затем дал знак пленным зайти внутрь С ним осталось пятеро бойцов. Четверых он расставил вокруг по углам, а сам с пятым попытался приладить на место сломанную дверь.
Внутри сарая на земляном полу лежали остатки сгоревшей крыши. Мартин увидел возле стены что-то похожее на верстак, рядом – заваленную головешками длинную скамью. Он очистил ее, смел куском обгорелой мешковины грязь и предложил остальным садиться.
– Послушай, Мартин, – обратился к нему майор и отвёл в сторону от других, – мне срочно нужно избавиться от одной штуки. Это очень важно!
– В чем дело?
– В моем сапоге… ну, в общем… карта. Моя личная карта, на которую я наношу расположение войск. – Он увидел округлившиеся глаза лейтенанта. – Но я же не знал, что эти олухи залетят на вражескую территорию! – стал шепотом оправдываться штабист, – Ты только прикрой меня от тех двоих или отвлеки их, – он кивнул в сторону русских, – а я засуну ее в какую-нибудь щель.
Мартин покачал головой, посмотрел на закуривающего сержанта, потом на майора и, секунду помедлив, направился к русским.
– Тебе чего? – спросил подошедшего немца сержант.
Приложив два пальца к губам, Мартин дал понять, что просит закурить.
– Ща-а-ас, – протяжно произнес Карпов, переглянувшись с бойцом, – только сбегаю подмышки побрею. A за кофейком не сгонять? Иди давай. Отдыхай пока.
Они приставили на место дверь и стали подпирать ее снаружи куском обгоревшей доски. Несмотря на отсутствие окон, в сарае, напрочь лишенном крыши, от этого не стало темнее. Мартин вернулся к Шлимману.
– Порядок, – шепнут тот.
– Вы ее порвали? Нет? Что? Провалилась в щель? Тогда сомневаюсь, что порядок, – тихо говорил Мартин. – В темноте они не разглядели ваши малиновые лампасы, майор, а как разглядят, перевернут здесь все вверх тормашками.
– Что же делать?
Мартин обернулся на дверь – за ними никто не подсматривал. Припомнив, что под сапогами что-то хрустело, он нагнулся и стал шарить в полумраке. Наконец он подобрал с земли осколок бутылочного стекла с острой как бритва кромкой. Поискал в золе и мусоре еще и нашёл второй.
– Эй, Николаус, – тихо позвал он молодого трудовика и протянул ему стекло, – спарывай с майора лампасы с той стороны, а я буду с этой. А вы, Шлимман, распахните свою шубу, не дергайтесь и наблюдайте за дверью.
Они с Николаусом сели на корточки по обе стороны от майора, и каждый принялся отрывать две тридцатитрехмиллиметровые темно-красные ленты с каждой стороны его штанов. Ленты были пришиты на совесть, но церемониться особенно не приходилось. Мартин рвал их, подрезая стеклом вытянутые нитки При этом он особенно не щадил добротную шерсть офицерских галифе. Потом он заставил майора вытащить одну ногу из сапога, и тот стоял, как цапля, держась за их плечи. Оторванные ленты Мартин засунул штабисту в носок, затем проделал то же самое с другой ногой.
– Теперь удаляйте остатки ниток, – скомандовал он. – Черт, все равно видно. – Ткань вокруг лампасов немного выгорела, отчего на их месте просматривался темный след.
Мартин повозил по земле кусок мешковины и стал натирать ею майорские галифе. Через некоторое время они сделались равномерно грязными.
– Бесполезно, лейтенант. Догадаются.
– Конечно, догадаются, но не сразу. А тогда мы можем быть уже далеко отсюда и от вашей чертовой карты. Та-а-ак, – Мартин посмотрел на погоны майора, – давай, Николаус, снимай с него погоны, бери золу и натирай ею малиновые подложки, пока они не станут чёрными Размочи золу в снегу, так лучше. Старайся не запачкать саму плетенку. Сделаем из вас сапера, – пояснил он Шлимману. – Можно, конечно, их вообще снять с полушубка, но русские наверняка вас запомнили и могут обратить внимание на произошедшие перемены.
Через некоторое время подложка майорских погон стала грязно-буро-красной.
– Да, сапера не получилось, зато похоже на ветеринара. О! – Мартина осенила идея. – Клеффель! – Он подскочил к старому ветеринару и стал отстегивать его гауптманские погоны. – Вам эти «глисты» все равно ни к чему.
Отогнув усики, Мартин снял с погон обескураженного и мало что понимающего оберштабсветеринара двух белых металлических червячков – эмблемы ветеринарной службы – и стал прилаживать их на плетенки майора.
Разумеется, он прекрасно понимал, что все это собьет противника с толку лишь на время Заметят они и грязь, и вторую пару погон на кителе, и малиновые просветы петлиц. Да и по документам Шлиммана разберутся, что он офицер Генерального штаба. Главное, чтобы к тому моменту конвоиры успели отвести их подальше от сарая, передать другим и уйти. Эти русские наверняка впервые на фронте. Прибыли откуда-то из резерва, глаз ещё не наметан на штабистов, за которыми повсюду теперь идет охота, Особенно после того случая летом, когда на их территорию случайно залетел на самолете штабист с секретными планами операции «Блау». Тогда под суд отправили нескольких генералов, а фюрер издал приказ о запрете под страхом расстрела возить с собой секретные документы вблизи линии фронта.
Стало светлее. Они услышали голоса, а уже через полчаса снова топали по обочине занятой встречными войсками дороги.
– Не дали машину, – жаловался возвратившийся лейтенант Карпову. – Пешком, говорят, доведешь. А тут километров десять. А потом еще обратно.
Когда стало совсем светло, Мартин расслышал далекий гул. Он осмотрелся и увидел, как с юга к ним приближаются черные точки самолетов. Чьи? Он прищурился Через несколько секунд удалось разглядеть характерный излом крыльев и висящие под ними неубирающиеся колеса, прикрытые сверху каплевидными обтекателями. Свои!
– Майор, это «восемьдесят седьмые»! – сказал он Шлимману.
Пикировщики легли на левое крыло, вытягиваясь вдоль дороги. Вдали и выше появилась еще одна группа. Намечалась хорошая заварушка.
В воздух полетели ракеты и крики команд. Колонны солдат моментально распались, рассеиваясь сотнями черных точек в обе стороны по степи. Конвоиры тоже погнали пленных в сторону, а когда сзади тяжелой дробью ударили первые бомбы, толкнули их на землю и попадали рядом.
Несколько следующих минут Мартин лежал, вжавшись в траву и закрыв голову руками. На него сверху сыпались комья земли, обломки досок от разорванного кузова грузовика и осколки. Рядом упал чей-то сапог с торчащей изнутри костью, потом прозвякала пробитая и дымящаяся каска. Когда он на мгновение приподнимал голову, то в поднятой пыли не успевал даже отыскать взглядом своих конвоиров,
Чуть не наехав на руку, перед самым его лицом останавливается автомобильное колесо, По Мартину кто-то пробегает, едва не сломав позвоночник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Пролетев по березняку и изрубленным винтами кустам лесной опушки и пропахав еще двести или триста метров земли, машина замерла, уперевшись обоими крыльями в деревья. Двигатели заглохли. Наступила почти полная тишина, нарушаемая только легким потрескиванием фюзеляжных шпангоутов.
Мартин почувствовал, как по нему, яростно брыкая ногами, кто-то ползет. Он лежал в груде тюков, перемешанных с человеческими телами. Освещение погасло, только с одной стороны просматривались синевато-серые пятна иллюминаторов.
– Эй, кто там живой? – услыхал он голос майора, уже пробравшегося к двери.
Куча-мала зашевелилась, Еще не веря в спасение, люди стали выбираться из общей свалки. Отключившийся скорее от страха, чем от удара, ветеринар вдруг пришел в себя и в панике, не понимая, что произошло и где он, начал вопить что-то нечленораздельное.
– Вы ранены, Клеффель? – разглядев его в темноте, крикнул Мартин и ухватил за ногу. – Перестаньте орать, черт бы вас побрал!
– Что с нами? Вангер, где ты? Мы разбились?
Через десять минут все пассажиры стояли по колено в припорошенной снегом сухой траве, предусмотрительно отойдя подальше от зарывшегося в кусты и мягкий грунт самолета. Они не замечали мороза, постепенно осознавая, что чудом остались живы. В дверях «хейнкеля» появился кто-то из экипажа и замахал рукой. Мартин подбежал помочь. Скоро выяснилось, что оба летчика сильно пострадали: один разбил лицо, другой, похоже, сломал ногу и ребра. Оба, вполне вероятно, получили внутренние повреждения. Только механик отделался ушибами. Мартин с помощью его и молодого радовца перевязал раненых.
– Ну и где мы, черт бы побрал эту авиацию? Нас что, сбили? Мы же летели далеко в стороне от фронта! – окончательно пришел в себя майор. – Я вас спрашиваю! – Он обращался к бортмеханику.
– Отказал двигатель. Скорее всего перемерз или лопнул топливопровод, – оправдывался тот. – Мы потеряли треть самолетов из-за плохих взлетных полос и ранних морозов. К тому же нас еще не перевели на зимнее топливо.
Майор с досадой махнул рукой.
– Но хоть где мы, вы можете сказать? Я надеюсь, мы на нашей стороне?
– Разумеется. Сейчас я схожу за картой и компасом.
Механик отстегнул от куртки фонарик и направился к самолету. Штабист достал сигареты. Его руки все еще мелко тряслись. Взглянув на Мартина, он вдруг подошел к нему и протянул пачку.
– Благодарю, – отказался тот.
– Не курите? Правильно. Я тоже хотел бросить с сегодняшнего утра, да уж теперь увольте. – Майор все более осознавал, какое ему вместе со всеми привалило счастье, и не мог сдержать радости. – А ты молодец, лейтенант! Быстро сообразил насчет этих мешков и ящиков. – Он протянул руку. – Рудольф Шлимман.
– Вангер… Мартин, Нам нужно благодарить летчиков, господин майор.
– Летчиков – согласен, но не этого механика… Это ведь его обязанность следить за исправностью самолета. Топливо ему не поменяли… Ну да черт с ним. Что думаешь насчет наших дальнейших действий?
– Думаю, надо развести костер. Иначе мы, и в первую очередь раненые, замерзнем, А с рассветом кому-то надо идти искать своих.
Вернулся механик. Он подошел к майору и посветил на карту фонариком.
– Мы примерно вот здесь. Точнее не скажу. Ближе всего к нам должен быть Кру-гля-ко-во или Ге-не-рало-вс-кий, – с трудом выговорил он названия селений.
– Мы можем сообщить о себе по рации? – спросил майор.
– Бортовая радиостанция разбита.
– Черт! – Майор завертел головой в поисках старшего по чину трудовика. – Послушайте, как вас там… я не разбираюсь в ваших званиях, у вас в ящиках нет радиопередатчика?
– Только телефонные аппараты и кабель, – ответил всё еще ошеломленный арбайтсфюрер.
– Ну да, это как раз то, что нам сейчас нужно, – отвернулся майор, – Ну что, лейтенант, остается и вправду только жечь костер.
– А если мы залетели к русским?
– Чепуха, – майор еще раз попросил посветить на карту, – если мы у Кру-гля-ково, то до русских отсюда не меньше сорока километров, а если у Ге-не-рало-фф-ский – черт бы их побрал с такими названиями, – то и все семьдесят. Мы летели от Боковской сюда по прямой? – вопрос был обращен к механику.
– Да, почти, Могли сбиться только в последние несколько минут, но не намного.
– Тогда нечего опасаться. Вся линия фронта у меня постоянно в голове. Предлагаю разломать ящики и развести огонь. Вот вы… – штабист обратился к трудовику. – Как вас…
– Арбайтсфюрер Раус.
– Как? Раус? Господин Раус, у вас там есть топоры или пилы?
– Топоры должны быть, но ломать ящики…
– Да мы аккуратно. Всего один, Только разведем огонь, а потом уж нарубим веток.
Через полчаса метрах в пятидесяти от самолета под прикрытием невысоких деревьев пылал большой костер.
– Чем больше, тем быстрее нас заметят, – подбадривал майор Шлимман Мартина и молодого формана – нижнего чина трудовой службы по имени Николаус, рубивших топорами поломанные березки. – Зря мы расположились между деревьями. Надо было на поляне.
Набросав возле костра толстый слой радовских комбинезонов, они уложили на них обоих раненых летчиков, прикрыв каждого сверху еще парой комплектов. Сами уселись на тюки, наслаждаясь жаром разгоравшегося пламени и еще раз подаренными им судьбой жизнями.
– А ведь там должна быть пара коробок с тушенкой, господа, и одна с шоколадом, – вспомнил Раус.
– Что же вы раньше молчали? – подскочил майор. – Может, у вас и выпивка припрятана? Нет? Жаль Давай-ка, Николаус, возьми фонарь и сбегай. Это, должно быть, те зеленоватые картонные коробки цвета влюбленной жабы, как говорят французы, – рассмеялся Шлимман.
Окончательно пришедший в себя ветеринар Клеффель поддержал майора дребезжащим смешком.
– А вы-то что забыли в Кануково? – спросил майор арбайтсфюрера Рауса. – Разве ваших парней Гирль Константин Гирль – рейхсарбайтсфюрер РАД.
еще не убрал с Восточного фронта?
– Их потихоньку вывозят, но некоторые батальоны пока остаются, – ответил тот. – Вообще-то мы летели дальше. Будем строить взлетно-посадочные полосы для снабжения 6-й армии. Завтра с утра, господа, как рассветет, я попрошу вас помочь разобраться с нашими инструментами. За них с меня голову снимут,
Хрустя ветками, к костру подошел Николаус с двумя коробками. Мартин бросил ему свой нож, и он стал вспарывать картон. Когда каждый получил по открытой банке тушеной телятины, разговор еще более оживился. Неминуемо он коснулся Сталинграда и окруженной несколько дней назад в его окрестностях армии.
– Ерунда, – говорил с набитым ртом Шлимман, – Манштейн и Гот разорвут кольцо. Дайте только срок. Если бы не итальянцы и венгры с румынами, этого бы ничего не случилось. С такими союзниками на флангах только крути головой – как бы оттуда чего не прилетело, А что касается иванов, то у них не осталось резервов. Это я вам как офицер Генштаба говорю. А ты что обо всем этом думаешь, Мартин?
– Я здесь недавно и не вполне еще разобрался в обстановке, господин майор.
– Давай без «господин майор», мы же не на докладе у начальства. Вы с ветеринаром, я вижу, из одной части? Куда направлялись?
– В деревню Заветное. Это километров пятьдесят на юг от Кануково. Командование решило увести из-под носа у румын пару сотен русских лошадей, Здешняя порода, говорят, привычна к холоду и неприхотлива.
– Заветное… Заветное… – стал припоминать штабист. – Знакомое название. Кстати, Мартин, все хотел спросить, почему вы, горцы…
Послышался треск сучьев. Майор замер с открытым ртом и полупустой консервной банкой в руке. Мартин резко обернулся – со всех сторон их окружали люди в рыжевато-серых шинелях без погон и в овчинных шапках-ушанках. Некоторые из них наперевес держали автоматы с круглыми магазинами под ствольной коробкой, большинство остальных – винтовки. «Русские, – отрешенно подумал Мартин, – вот тебе и семьдесят километров».
– Хенде хох! Карпов, забери у них оружие. Вместе с ремнями! Сабуров! Возьми людей и осмотри самолет. Да поосторожней там.
Немцев заставили расстегнуть шинели и куртки и стали обыскивать. Документы относили тому, кто стоял с револьвером в руке и отдавал распоряжения. На его треугольных петлицах Мартин разглядел по три маленьких металлических прямоугольника, означавших, что это офицер в звании старшего лейтенанта.
Потом их отделили от троих летчиков, построили в колонну и повели.
– Карпов! Пусть опустят руки.
– А как это по-ихнему?
Метров через сто они вышли на проселочную дорогу. Шли молча. Для Мартина и четверых его сотоварищей плен был вторым потрясением в течение часа. Они не знали, что за последние сутки русские значительно продвинулись на этом участке, образовав выступ между 4-й румынской армией и центральной немецкой группировкой, направленной на соединение с окруженными войсками Паулюса. Как раз на этот, только что занятый свежими сибирскими дивизиями выступ и упал их «хейнкель».
Минут через сорок впереди появилась река с остатками почти полностью разрушенной деревни по берегам. Фронт прошел здесь пару месяцев назад, задев эти места правым флангом, когда немецкий клин с 6-й армией на острие рвался к Волге. Теперь Красная Армия, оставив добившихся своей цели тридцать немецких дивизий в развалинах Сталинграда, пошла назад, проламывая слева и справа оборону румын и итальянцев. Линия фронта выгибалась огромной дугой, грозя окружением уже целой немецкой группы армий под названием «Дон».
По поперечной дороге мимо сгоревших изб и далее, через наведенный саперами мост, проезжали машины с пушками, проходили колонны солдат. «Нет резервов, – зло подумал Мартин, глядя в спину идущего впереди майора. – А это что? Призраки?»
Они действительно походили на призраков. Двигались тихо, в слабом лунном сиянии, с выключенными фарами, даже без папиросных огней, К рассвету эти войска должны были стать для кого-то полной неожиданностью.
– Карпов! Давай их сюда.
Пленных завели в небольшой двор с уцелевшими стенами сарая и остатками забора.
– Жди тут. Я пойду за машиной, – сказал офицер. – Смотри, головой отвечаешь.
Сержант по фамилии Карпов обошел сарай кругом, светя фонариком, затем дал знак пленным зайти внутрь С ним осталось пятеро бойцов. Четверых он расставил вокруг по углам, а сам с пятым попытался приладить на место сломанную дверь.
Внутри сарая на земляном полу лежали остатки сгоревшей крыши. Мартин увидел возле стены что-то похожее на верстак, рядом – заваленную головешками длинную скамью. Он очистил ее, смел куском обгорелой мешковины грязь и предложил остальным садиться.
– Послушай, Мартин, – обратился к нему майор и отвёл в сторону от других, – мне срочно нужно избавиться от одной штуки. Это очень важно!
– В чем дело?
– В моем сапоге… ну, в общем… карта. Моя личная карта, на которую я наношу расположение войск. – Он увидел округлившиеся глаза лейтенанта. – Но я же не знал, что эти олухи залетят на вражескую территорию! – стал шепотом оправдываться штабист, – Ты только прикрой меня от тех двоих или отвлеки их, – он кивнул в сторону русских, – а я засуну ее в какую-нибудь щель.
Мартин покачал головой, посмотрел на закуривающего сержанта, потом на майора и, секунду помедлив, направился к русским.
– Тебе чего? – спросил подошедшего немца сержант.
Приложив два пальца к губам, Мартин дал понять, что просит закурить.
– Ща-а-ас, – протяжно произнес Карпов, переглянувшись с бойцом, – только сбегаю подмышки побрею. A за кофейком не сгонять? Иди давай. Отдыхай пока.
Они приставили на место дверь и стали подпирать ее снаружи куском обгоревшей доски. Несмотря на отсутствие окон, в сарае, напрочь лишенном крыши, от этого не стало темнее. Мартин вернулся к Шлимману.
– Порядок, – шепнут тот.
– Вы ее порвали? Нет? Что? Провалилась в щель? Тогда сомневаюсь, что порядок, – тихо говорил Мартин. – В темноте они не разглядели ваши малиновые лампасы, майор, а как разглядят, перевернут здесь все вверх тормашками.
– Что же делать?
Мартин обернулся на дверь – за ними никто не подсматривал. Припомнив, что под сапогами что-то хрустело, он нагнулся и стал шарить в полумраке. Наконец он подобрал с земли осколок бутылочного стекла с острой как бритва кромкой. Поискал в золе и мусоре еще и нашёл второй.
– Эй, Николаус, – тихо позвал он молодого трудовика и протянул ему стекло, – спарывай с майора лампасы с той стороны, а я буду с этой. А вы, Шлимман, распахните свою шубу, не дергайтесь и наблюдайте за дверью.
Они с Николаусом сели на корточки по обе стороны от майора, и каждый принялся отрывать две тридцатитрехмиллиметровые темно-красные ленты с каждой стороны его штанов. Ленты были пришиты на совесть, но церемониться особенно не приходилось. Мартин рвал их, подрезая стеклом вытянутые нитки При этом он особенно не щадил добротную шерсть офицерских галифе. Потом он заставил майора вытащить одну ногу из сапога, и тот стоял, как цапля, держась за их плечи. Оторванные ленты Мартин засунул штабисту в носок, затем проделал то же самое с другой ногой.
– Теперь удаляйте остатки ниток, – скомандовал он. – Черт, все равно видно. – Ткань вокруг лампасов немного выгорела, отчего на их месте просматривался темный след.
Мартин повозил по земле кусок мешковины и стал натирать ею майорские галифе. Через некоторое время они сделались равномерно грязными.
– Бесполезно, лейтенант. Догадаются.
– Конечно, догадаются, но не сразу. А тогда мы можем быть уже далеко отсюда и от вашей чертовой карты. Та-а-ак, – Мартин посмотрел на погоны майора, – давай, Николаус, снимай с него погоны, бери золу и натирай ею малиновые подложки, пока они не станут чёрными Размочи золу в снегу, так лучше. Старайся не запачкать саму плетенку. Сделаем из вас сапера, – пояснил он Шлимману. – Можно, конечно, их вообще снять с полушубка, но русские наверняка вас запомнили и могут обратить внимание на произошедшие перемены.
Через некоторое время подложка майорских погон стала грязно-буро-красной.
– Да, сапера не получилось, зато похоже на ветеринара. О! – Мартина осенила идея. – Клеффель! – Он подскочил к старому ветеринару и стал отстегивать его гауптманские погоны. – Вам эти «глисты» все равно ни к чему.
Отогнув усики, Мартин снял с погон обескураженного и мало что понимающего оберштабсветеринара двух белых металлических червячков – эмблемы ветеринарной службы – и стал прилаживать их на плетенки майора.
Разумеется, он прекрасно понимал, что все это собьет противника с толку лишь на время Заметят они и грязь, и вторую пару погон на кителе, и малиновые просветы петлиц. Да и по документам Шлиммана разберутся, что он офицер Генерального штаба. Главное, чтобы к тому моменту конвоиры успели отвести их подальше от сарая, передать другим и уйти. Эти русские наверняка впервые на фронте. Прибыли откуда-то из резерва, глаз ещё не наметан на штабистов, за которыми повсюду теперь идет охота, Особенно после того случая летом, когда на их территорию случайно залетел на самолете штабист с секретными планами операции «Блау». Тогда под суд отправили нескольких генералов, а фюрер издал приказ о запрете под страхом расстрела возить с собой секретные документы вблизи линии фронта.
Стало светлее. Они услышали голоса, а уже через полчаса снова топали по обочине занятой встречными войсками дороги.
– Не дали машину, – жаловался возвратившийся лейтенант Карпову. – Пешком, говорят, доведешь. А тут километров десять. А потом еще обратно.
Когда стало совсем светло, Мартин расслышал далекий гул. Он осмотрелся и увидел, как с юга к ним приближаются черные точки самолетов. Чьи? Он прищурился Через несколько секунд удалось разглядеть характерный излом крыльев и висящие под ними неубирающиеся колеса, прикрытые сверху каплевидными обтекателями. Свои!
– Майор, это «восемьдесят седьмые»! – сказал он Шлимману.
Пикировщики легли на левое крыло, вытягиваясь вдоль дороги. Вдали и выше появилась еще одна группа. Намечалась хорошая заварушка.
В воздух полетели ракеты и крики команд. Колонны солдат моментально распались, рассеиваясь сотнями черных точек в обе стороны по степи. Конвоиры тоже погнали пленных в сторону, а когда сзади тяжелой дробью ударили первые бомбы, толкнули их на землю и попадали рядом.
Несколько следующих минут Мартин лежал, вжавшись в траву и закрыв голову руками. На него сверху сыпались комья земли, обломки досок от разорванного кузова грузовика и осколки. Рядом упал чей-то сапог с торчащей изнутри костью, потом прозвякала пробитая и дымящаяся каска. Когда он на мгновение приподнимал голову, то в поднятой пыли не успевал даже отыскать взглядом своих конвоиров,
Чуть не наехав на руку, перед самым его лицом останавливается автомобильное колесо, По Мартину кто-то пробегает, едва не сломав позвоночник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63