Но эта женщина проведет полномасштабное расследование, и мне пришлось бы разоблачить себя, чтобы оградить Гертруду от вздорных обвинений.
– Чем закончился ваш разговор с миссис Гигантс? – У меня вновь появились дурные мысли.
– Гертруда хранила верность людям, у которых работала. Она помянула о кодексе поведения, записанного в уставе…
– Это мне известно. – Я вцепилась в сиденье стула.
– И Гертруда полагала, что если я ничего не скажу… Она хотела посоветоваться с миссис Мэллой, у которой доброе сердце и холодный рассудок, и спросить у нее, стоит ли выносить этот вопрос на обсуждение АДРЧФ.
– И что?
– Она умерла… Гертруда была моей лучшей подругой. Это я ее убила! Потому что она бы никогда не упала, если бы была в нормальном состоянии. Гертруда говорила мне, что лишилась сна и аппетита. И если я сама не могу простить себя, то как смею надеяться, что меня простит Роберт?
– Так ты собираешься все ему рассказать?
– У меня нет другого выхода, Элли. Я больше не в состоянии так жить!
– Чем я могу помочь тебе?
– Расскажи об этом Рокси Мэллой. – Теперь Морин смотрела мне прямо в глаза. – Ради памяти Гертруды я должна доказать ее коллегам, что она преданно хранила верность идеалам АДРЧФ. Передай Рокси, что я не могу выразить, как жалею обо всем случившемся.
– Непременно! – Я встала. – Надеюсь, Морин, что со временем ты успокоишься и забудешь эту историю.
– Даже если бы Гертруда осталась жива, наши отношения никогда бы уже не были такими, как прежде. Разбитая дружба – все равно что разбитая посуда: сколько ни склеивай, а трещину не уничтожить.
– Морин, сэр Роберт тебя очень любит. Он тебя простит.
Я спустилась вниз, сказала сэру Роберту, что жена хочет его видеть, и спросила, могу ли позвонить. Он показал мне телефон в дальнем конце холла и заковылял по лестнице. Набирая номер, я слушала, как шаги баронета затихают печальным многократным эхом.
Трубку снял Фредди. Больше всего на свете мечтая очутиться дома, я сказала кузену, что мне надо кое-куда заехать, так что если не появлюсь в ближайшие полчаса, пусть спешит на выручку. Все это прощебетала беззаботным тоном, поскольку не предполагала никаких осложнений. Не настолько же я глупа, чтобы заявляться в львиное логово, когда львы дома, да еще голодны. Правда, в ту минуту со здравым смыслом у меня было не все в порядке. После визита в спальню Морин на меня нашло отупение.
Удаляясь от Помрой-холла, я была уверена лишь в одном: сэр Роберт и его супруга не убивали миссис Гигантс. Оставалось убедиться в том, что смерть Гертруды – нелепая случайность, и я повернула прочь от родного дома, устремившись к «Высоким трубам».
На улице вовсю хлестал дождь. Особняк таращился на меня пустыми глазницами темных окон: сестрицы Миллер укатили на собачью выставку. И отлично! Я прекрасно могла обойтись без них – запасной ключ под цветочным горшком крепко засел в моей памяти.
Я отыскала ключ, прокралась на кухню, и стены будто надвинулись со всех сторон, зловеще и угрожающе. Проникнув в холл, я нашарила выключатель. Помещение залил яркий свет, но от неприятного ощущения не избавил. Казалось, что из-под лестницы, из темных углов за мной с недобрым интересом кто-то наблюдает. Мне не нравилось, как дом старательно делает невинный вид, одиноким эхом разносит мои шаги, дабы никто не догадался, о чем это шушукаются его стены. Хотя, по справедливости, можно ли осуждать его за это? Я ведь была ничем не лучше грабителя. Такой же преступницей, как и Морин Помрой. Я сняла мокрый плащ и оставила на вешалке в холле, потом скинула промокшие туфли и от неожиданности попятилась, когда плащ то ли Женевы, то ли Барселоны соскользнул с вешалки, а за ним последовала фетровая шляпка.
Я водворила их на место, чувствуя, как гулко бьется сердце, и поискала в себе силы, чтобы войти в кабинет и вновь пережить то жуткое мгновение, когда обнаружила Гертруду Гигантс на полу подле опрокинутой стремянки, в компании с совком и метелкой. Но так и не нашла.
Вместо кабинета я отправилась в гостиную, которая манила темным провалом открытой двери. Комоды и кресла глазели на меня с таким видом, что было ясно: стоит переступить порог, как они кинутся ябедничать хозяевам. На всякий случай я остановилась в дверях и постаралась представить тех, кто присутствовал на заседании Домашнего Очага. Женева и Барселона Миллер, сэр Роберт и Морин Помрой, полковник Лестер-Смит, Том Эльфусс и Кларисса Уитком. Призраки послушно расселись по своим местам. Их лица и тела обретали плоть, голоса гулко разносились по дому по мере того, как память услужливо подсказывала все новые детали. По спине у меня побежали мурашки, руки стали липкими, словно их вымазали клеем.
О чем эта комната пыталась мне сообщить? Может, призрак миссис Гигантс подталкивал меня к разгадке? Или всему виной портрет Джессики с сиреневым бантом между ушей и громадным рубином на лапе? Терьерша выглядела как живая, казалось, она зальется негодующим тявканьем, если я вздумаю пошевелиться.
Внезапно я перенеслась в гостиную Мерлин-корта. Наяда невозмутимо потягивает херес, хрустит печеньем, я ставлю свой стакан на каминную полку и смахиваю фарфорового пуделя… И тут на меня нашло запоздалое озарение, почему я тогда не могла оторвать глаз от пола. Осколки фарфоровой собачки пробудили в моей памяти некое воспоминание. И именно поэтому, не отдавая себе в том отчета, я вернулась в «Высокие трубы». Еще несколько деталей мозаики встали на свое место. Я судорожно рылась в памяти, пытаясь припомнить что-нибудь еще. Так бывает, когда вдруг забудешь какое-то слово, а оно вертится у тебя на языке, раздражая и лишая душевного покоя. Лучшее средство вспомнить проклятое слово – отвлечься.
Я подскочила от резкого звука, но это был вовсе не заливистый лай любимицы Барселоны. Звонил телефон. Пронзительное верещание все не умолкало. Наверное, Фредди, мрачно подумала я. Вот болван! Мои нервы отнюдь не успокоились, когда телефон перестал трезвонить. Сорвав с вешалки плащ и подхватив туфли – одеваться было некогда, – я опрометью бросилась к двери, едва не забыв погасить свет.
Чувствуя себя последней идиоткой и трусихой, я прыгнула в машину и вдавила педаль газа. Автомобиль заревел и рванул прочь от дома. Туфли я все-таки надела, а плащ швырнула на соседнее сиденье. Дворники ожесточенно елозили по стеклу, но дождь хлестал с такой силой, что я едва различала дорогу. Слишком резко крутанув руль, я вылетела в кювет. Игриво подпрыгнув, машина замерла в заросшей травой канаве, напоминая собаку, уютно примостившуюся в корзинке. Пять минут я разъяренно терзала ни в чем не повинный механизм, пытаясь выбраться на дорогу, но лишь убедилась, что без подъемного крана здесь не обойтись. Впереди замаячила перспектива добираться домой пешком под проливным дождем.
Поскрипев зубами и произнеся все известные мне проклятья, я приняла мужественное решение и нашарила плащ. Тут-то меня и ждало главное потрясение, по сравнению с которым вылет в кювет был приятным пустяком.
Из кармана плаща торчал краешек шарфа. И шарф был чужой! А значит, плащ тоже. Как сказал мой ненаглядный, такое иногда случается. Все плащи похожи друг на друга. Но сейчас некогда было сожалеть, что в свое время не приобрела плащ-палатку огненно-красного или пурпурного цвета, я уже наполовину бежала, наполовину скользила в обратном направлении. Через несколько минут свернула за угол и выскочила на дорожку, ведущую к «Высоким трубам».
Должна признаться, у трусости есть свои достоинства. Возвращения в этот дом я бы не пожелала никому, даже покойным Трикси Маккинли и Уинифред Крошкер. Меня объял такой страх, что, прошмыгнув через кухню, я даже не заметила, что в холле горит свет. Меня интересовала лишь вешалка, и потому я не услышала, как по лестнице спустилась Женева Миллер.
– Элли, какой приятный сюрприз! – Она стояла в двух шагах от меня. Если у меня еще имелся язык, то воспользоваться им я не сумела. Поэтому ничего не оставалось, как тупо пялиться на хозяйку. – Пришлось вернуться за лекарством для Барселоны, – продолжала она. – Моя бедная сестричка каждую весну ужасно страдает от аллергии.
Только потом я сообразила, что ничего не стоило придумать причину своего появления в доме. Например, накануне забыла тут сумочку, а мне страсть как понадобилась губная помада, вот и решила, что они с Барселоной не стали бы возражать, если загляну за своим имуществом в их отсутствие. Женева вполне могла бы поверить. Но, находясь в трусливом ступоре, я принялась теребить шарф, предательски свисающий из кармана. Шарф скользнул на пол, а в руках у меня остался предмет, который, видимо, скрывался в его складках. Маленький черный бантик. Как полная идиотка, я позволила Женеве прочесть по моим глазам, что мне все стало понятно.
– Женева, что было в том совке? – услышала я свой хриплый голос. – Что обнаружила Трикси?
– Так, значит, вы все знаете, милочка. – От ее любезного тона по спине у меня пробежал холодок. Никогда еще Женева не выглядела столь приветливой. Столь понимающей. – Я должна была избавиться от этой проныры Трикси, – доброжелательно сказала она. Таким голосом можно обсуждать повышение цен на кофе.
– Так это вы! Не ваша сестра! – Бантик прирос к моей руке.
– Барселона?! Да ей в голову не пришло бы убивать! – снисходительно улыбнулась Женева. – Тяжелая работа всегда доставалась мне одной. Миссис Гигантс моя сестра столкнула со стремянки случайно. А потом эта Трикси начала шантажировать Барселону, и мне, как всегда, пришлось все взять в свои руки. Не то чтобы я намеревалась убить Трикси, когда вместо Барселоны пошла на встречу с шантажисткой. Честно говоря, я надеялась вразумить эту бесстыжую девицу, убедить, что происшествие с Гертрудой Гигантс – всего лишь несчастный случай. Барселона не собиралась ее убивать. Просто моя сестра вышла из себя и толкнула лестницу. Ее чувства вполне объяснимы, ведь миссис Гигантс отнеслась к горю Барселоны с редким равнодушием. Она даже позволила себе саркастическое замечание в адрес нашей малютки Джессики. Но Трикси было не пронять. Она была в ярости оттого, что не может распорядиться наследством, хотя, если на то пошло, эта нахалка получила его только стараниями моей сестры. Трикси нужны были деньги, много денег! И конечно же, она не остановилась бы на полпути. Так что мне ничего не оставалось, как принять меры.
– Теперь это так называется? – ядовито спросила я.
– Я ждала, пока стемнеет, чтобы выйти из дома вашей Рокси, но тут заявилась эта миссис Крошкер. – Голос Женевы стал еще более вкрадчивым. – Я выпихнула ее на улицу, хорошенько пригрозив. У нее хватило ума не поднимать крик. У дома полковника стоял какой-то драндулет с открытым верхом, в замке зажигания торчал ключ.
– Это была моя машина.
– Знаю, милочка, знаю. Не сомневаюсь, вы получили хороший урок – впредь не будете так легкомысленны. Но когда я затолкала миссис Крошкер в машину, она вдруг начала вопить.
– Так вот почему мне показалось, что крик донесся с улицы! Машина ведь стояла напротив окон полковника Лестер-Смита… – Я уже не чувствовала себя такой беспомощной, беседа вывела меня из оцепенения. – Удивительно, что вам удалось незамеченной выехать из Макрелевого проезда. Там ведь собралась прорва народу.
– Не успела я завести двигатель, как из-за поворота очень кстати показались два автомобиля, я юркнула между ними и на перекрестке свернула.
Меня душила ярость – проклятый «хайнц»! Когда я за рулем, он всегда глохнет. А перед убийцей сама любезность!
– Только не рассказывайте, как вы убили бедную миссис Крошкер! – Слезы щипали глаза. – Мне не нужны подробности. Лучше вернемся к тому, почему Барселона столкнула миссис Гигантс с лестницы.
– После всех ваших вынюхиваний так еще и не поняли?
Женева впервые глянула на меня с нескрываемой неприязнью, и я вся напряглась. Взглядом она вряд ли умеет убивать, а в нагрудном карманчике не может поместиться оружие. В рукопашной же схватке перевес на моей стороне. Все-таки у больших габаритов есть преимущества.
– Миссис Гигантс разбила что-то, связанное с Джессикой? – Я сделала глубокий вдох и едва удержалась от искушения схватиться за вешалку, когда глаза Женевы сузились. – Наверное, гипсовый или мраморный бюст, поскольку Барселона как-то говорила мне, что художник, написавший портрет Джессики, занимался преимущественно скульптурой.
– Гипсовый. – Женева нагнулась и подобрала с пола шелковый шарф. – Статуэтка была самой дорогой вещицей для моей сестры. Она считала, что в ней живет душа Джессики. А эта неотесанная женщина разбила статуэтку! Да еще заявила, что гипсовая штуковина не может быть шибко ценной!
– Что-то подобное миссис Гигантс сказала, когда грохнула у меня дома зеркало, – кивнула я. – Но Джонас ведь не столкнул ее со стремянки! Возможно, у него и появилось такое искушение, но он сдержался!
– Не смейте чернить мою сестру! – Женева растянула шарф. Я как зачарованная смотрела на ее сильные руки. – Вам не дано ее понять! Никому не дано, кроме меня! Подумаешь, столкнула с лестницы какую-то уборщицу… Вы что же, думаете, из-за такого пустяка я позволила бы Барселоне страдать?! – Женева шагнула ко мне. – Это произошло за несколько минут… несколько секунд до начала собрания Домашнего Очага. Кто-то позвонил в дверь как раз в тот момент, когда Барселона взахлеб рассказывала мне о случившемся. Я подобрала самые крупные осколки и велела Барселоне бросить их в мусорный ящик. Подмести мелкие кусочки у нас уже не было времени, я просто смахнула их в совок и присыпала пеплом из камина. И пошла открывать дверь.
– Какое хладнокровие! Я должна была сразу догадаться, что миссис Гигантс опустошила бы совок, перед тем как начать стирать пыль с книжных полок! По-моему, в уставе АДРЧФ говорится, что следует полностью завершить одну работу, прежде чем приступать к другой. Но вы ведь не могли вернуться в кабинет, иначе навлекли бы на себя подозрения…
– Еще чего! – Во взгляде Женевы читалось презрение. – Просто у меня не было времени. Пришлось успокаивать Барселону, чтобы она не выдала себя. Бедняжка!
– Мне кажется, у нее все отлично получилось. – Я старалась не смотреть на вешалку, поскольку рассчитывала ею воспользоваться, когда… Женева на мгновение потеряет бдительность. – У вас хватило ума сказать мне, будто Барселона расстроена из-за того, что именно в этот день родилась ее драгоценная Джессика. Должно быть, вы считаете меня полной идиоткой, поскольку я не сообразила, что это не может быть правдой, ведь рубин соответствует декабрю.
– Все мы задним умом крепки, не так ли, Элли? – Улыбка Женевы выглядела куда искреннее моей.
– Говорите за себя! – Я непринужденно качнулась к вешалке. – Признаю, свою роль вы сыграли блестяще! Отвели меня в кабинет, чтобы я наткнулась на труп до того, как все разойдутся. К счастью для вас и вашей сестры, все гости по тем или иным причинам отлучались из гостиной. Только я сидела на месте как приклеенная! Хотя, по-моему, это не имело большого значения. У полиции не было никаких оснований полагать, что миссис Гигантс убили.
Я совсем забыла, что все еще сжимаю черный бант. Этот маленький символ траура стал частью моей руки.
– Наверное, я вырвала бант из волос Трикси, когда мы боролись, и машинально сунула в карман вместе с шарфом… – Женева говорила так, словно вела светскую беседу. – Далеко не все удалось проделать идеально. Но этого было достаточно для того, чтобы спасти сестру. Когда Трикси заявилась к нам убираться, она тут же заметила, что бюст Джессики исчез. У маленькой проныры был острый глаз. Я сказала, что спрятала статуэтку, потому что она навевала на Барселону печальные воспоминания. К несчастью, Трикси обнаружила осколок…
Я смотрела на Женеву и размышляла. Мо¬ло ли все сложиться иначе, если бы Бетти Штырь отнеслась серьезнее к словам Трикси? «Пусть не золотой дождь, но пенни с неба сыпаться будут». Но вернуть к жизни Трикси и двух ее коллег по АДРЧФ было невозможно. А потому следовало позаботиться о собственном спасении. Где же Фредди?! Ведь мы условились, что он отправится меня искать, если не вернусь в течение получаса! Неужели мой прожорливый кузен решил подкрепиться перед дальней дорогой?! Пока я предавалась этим праздным размышлениям, Женева придвинулась ближе и неожиданно накинула на мою голову шелковый шарф. Признаться, ее маневр застал меня врасплох. В следующий миг я шмякнулась на пол, и спасительная вешалка помочь мне уже ничем не могла.
Раздался оглушительный грохот. Должно быть, это моя голова рассыпалась на осколки, подобно скульптурному изображению незабвенной Джессики и фарфоровому любимцу Рокси Мэллой. Только я успела как следует сформулировать эту глубокую мысль, как меня объяла темнота. «Идиотка, какая же я идиотка» – прошептали мои губы, и я погрузилась в кромешный мрак небытия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Чем закончился ваш разговор с миссис Гигантс? – У меня вновь появились дурные мысли.
– Гертруда хранила верность людям, у которых работала. Она помянула о кодексе поведения, записанного в уставе…
– Это мне известно. – Я вцепилась в сиденье стула.
– И Гертруда полагала, что если я ничего не скажу… Она хотела посоветоваться с миссис Мэллой, у которой доброе сердце и холодный рассудок, и спросить у нее, стоит ли выносить этот вопрос на обсуждение АДРЧФ.
– И что?
– Она умерла… Гертруда была моей лучшей подругой. Это я ее убила! Потому что она бы никогда не упала, если бы была в нормальном состоянии. Гертруда говорила мне, что лишилась сна и аппетита. И если я сама не могу простить себя, то как смею надеяться, что меня простит Роберт?
– Так ты собираешься все ему рассказать?
– У меня нет другого выхода, Элли. Я больше не в состоянии так жить!
– Чем я могу помочь тебе?
– Расскажи об этом Рокси Мэллой. – Теперь Морин смотрела мне прямо в глаза. – Ради памяти Гертруды я должна доказать ее коллегам, что она преданно хранила верность идеалам АДРЧФ. Передай Рокси, что я не могу выразить, как жалею обо всем случившемся.
– Непременно! – Я встала. – Надеюсь, Морин, что со временем ты успокоишься и забудешь эту историю.
– Даже если бы Гертруда осталась жива, наши отношения никогда бы уже не были такими, как прежде. Разбитая дружба – все равно что разбитая посуда: сколько ни склеивай, а трещину не уничтожить.
– Морин, сэр Роберт тебя очень любит. Он тебя простит.
Я спустилась вниз, сказала сэру Роберту, что жена хочет его видеть, и спросила, могу ли позвонить. Он показал мне телефон в дальнем конце холла и заковылял по лестнице. Набирая номер, я слушала, как шаги баронета затихают печальным многократным эхом.
Трубку снял Фредди. Больше всего на свете мечтая очутиться дома, я сказала кузену, что мне надо кое-куда заехать, так что если не появлюсь в ближайшие полчаса, пусть спешит на выручку. Все это прощебетала беззаботным тоном, поскольку не предполагала никаких осложнений. Не настолько же я глупа, чтобы заявляться в львиное логово, когда львы дома, да еще голодны. Правда, в ту минуту со здравым смыслом у меня было не все в порядке. После визита в спальню Морин на меня нашло отупение.
Удаляясь от Помрой-холла, я была уверена лишь в одном: сэр Роберт и его супруга не убивали миссис Гигантс. Оставалось убедиться в том, что смерть Гертруды – нелепая случайность, и я повернула прочь от родного дома, устремившись к «Высоким трубам».
На улице вовсю хлестал дождь. Особняк таращился на меня пустыми глазницами темных окон: сестрицы Миллер укатили на собачью выставку. И отлично! Я прекрасно могла обойтись без них – запасной ключ под цветочным горшком крепко засел в моей памяти.
Я отыскала ключ, прокралась на кухню, и стены будто надвинулись со всех сторон, зловеще и угрожающе. Проникнув в холл, я нашарила выключатель. Помещение залил яркий свет, но от неприятного ощущения не избавил. Казалось, что из-под лестницы, из темных углов за мной с недобрым интересом кто-то наблюдает. Мне не нравилось, как дом старательно делает невинный вид, одиноким эхом разносит мои шаги, дабы никто не догадался, о чем это шушукаются его стены. Хотя, по справедливости, можно ли осуждать его за это? Я ведь была ничем не лучше грабителя. Такой же преступницей, как и Морин Помрой. Я сняла мокрый плащ и оставила на вешалке в холле, потом скинула промокшие туфли и от неожиданности попятилась, когда плащ то ли Женевы, то ли Барселоны соскользнул с вешалки, а за ним последовала фетровая шляпка.
Я водворила их на место, чувствуя, как гулко бьется сердце, и поискала в себе силы, чтобы войти в кабинет и вновь пережить то жуткое мгновение, когда обнаружила Гертруду Гигантс на полу подле опрокинутой стремянки, в компании с совком и метелкой. Но так и не нашла.
Вместо кабинета я отправилась в гостиную, которая манила темным провалом открытой двери. Комоды и кресла глазели на меня с таким видом, что было ясно: стоит переступить порог, как они кинутся ябедничать хозяевам. На всякий случай я остановилась в дверях и постаралась представить тех, кто присутствовал на заседании Домашнего Очага. Женева и Барселона Миллер, сэр Роберт и Морин Помрой, полковник Лестер-Смит, Том Эльфусс и Кларисса Уитком. Призраки послушно расселись по своим местам. Их лица и тела обретали плоть, голоса гулко разносились по дому по мере того, как память услужливо подсказывала все новые детали. По спине у меня побежали мурашки, руки стали липкими, словно их вымазали клеем.
О чем эта комната пыталась мне сообщить? Может, призрак миссис Гигантс подталкивал меня к разгадке? Или всему виной портрет Джессики с сиреневым бантом между ушей и громадным рубином на лапе? Терьерша выглядела как живая, казалось, она зальется негодующим тявканьем, если я вздумаю пошевелиться.
Внезапно я перенеслась в гостиную Мерлин-корта. Наяда невозмутимо потягивает херес, хрустит печеньем, я ставлю свой стакан на каминную полку и смахиваю фарфорового пуделя… И тут на меня нашло запоздалое озарение, почему я тогда не могла оторвать глаз от пола. Осколки фарфоровой собачки пробудили в моей памяти некое воспоминание. И именно поэтому, не отдавая себе в том отчета, я вернулась в «Высокие трубы». Еще несколько деталей мозаики встали на свое место. Я судорожно рылась в памяти, пытаясь припомнить что-нибудь еще. Так бывает, когда вдруг забудешь какое-то слово, а оно вертится у тебя на языке, раздражая и лишая душевного покоя. Лучшее средство вспомнить проклятое слово – отвлечься.
Я подскочила от резкого звука, но это был вовсе не заливистый лай любимицы Барселоны. Звонил телефон. Пронзительное верещание все не умолкало. Наверное, Фредди, мрачно подумала я. Вот болван! Мои нервы отнюдь не успокоились, когда телефон перестал трезвонить. Сорвав с вешалки плащ и подхватив туфли – одеваться было некогда, – я опрометью бросилась к двери, едва не забыв погасить свет.
Чувствуя себя последней идиоткой и трусихой, я прыгнула в машину и вдавила педаль газа. Автомобиль заревел и рванул прочь от дома. Туфли я все-таки надела, а плащ швырнула на соседнее сиденье. Дворники ожесточенно елозили по стеклу, но дождь хлестал с такой силой, что я едва различала дорогу. Слишком резко крутанув руль, я вылетела в кювет. Игриво подпрыгнув, машина замерла в заросшей травой канаве, напоминая собаку, уютно примостившуюся в корзинке. Пять минут я разъяренно терзала ни в чем не повинный механизм, пытаясь выбраться на дорогу, но лишь убедилась, что без подъемного крана здесь не обойтись. Впереди замаячила перспектива добираться домой пешком под проливным дождем.
Поскрипев зубами и произнеся все известные мне проклятья, я приняла мужественное решение и нашарила плащ. Тут-то меня и ждало главное потрясение, по сравнению с которым вылет в кювет был приятным пустяком.
Из кармана плаща торчал краешек шарфа. И шарф был чужой! А значит, плащ тоже. Как сказал мой ненаглядный, такое иногда случается. Все плащи похожи друг на друга. Но сейчас некогда было сожалеть, что в свое время не приобрела плащ-палатку огненно-красного или пурпурного цвета, я уже наполовину бежала, наполовину скользила в обратном направлении. Через несколько минут свернула за угол и выскочила на дорожку, ведущую к «Высоким трубам».
Должна признаться, у трусости есть свои достоинства. Возвращения в этот дом я бы не пожелала никому, даже покойным Трикси Маккинли и Уинифред Крошкер. Меня объял такой страх, что, прошмыгнув через кухню, я даже не заметила, что в холле горит свет. Меня интересовала лишь вешалка, и потому я не услышала, как по лестнице спустилась Женева Миллер.
– Элли, какой приятный сюрприз! – Она стояла в двух шагах от меня. Если у меня еще имелся язык, то воспользоваться им я не сумела. Поэтому ничего не оставалось, как тупо пялиться на хозяйку. – Пришлось вернуться за лекарством для Барселоны, – продолжала она. – Моя бедная сестричка каждую весну ужасно страдает от аллергии.
Только потом я сообразила, что ничего не стоило придумать причину своего появления в доме. Например, накануне забыла тут сумочку, а мне страсть как понадобилась губная помада, вот и решила, что они с Барселоной не стали бы возражать, если загляну за своим имуществом в их отсутствие. Женева вполне могла бы поверить. Но, находясь в трусливом ступоре, я принялась теребить шарф, предательски свисающий из кармана. Шарф скользнул на пол, а в руках у меня остался предмет, который, видимо, скрывался в его складках. Маленький черный бантик. Как полная идиотка, я позволила Женеве прочесть по моим глазам, что мне все стало понятно.
– Женева, что было в том совке? – услышала я свой хриплый голос. – Что обнаружила Трикси?
– Так, значит, вы все знаете, милочка. – От ее любезного тона по спине у меня пробежал холодок. Никогда еще Женева не выглядела столь приветливой. Столь понимающей. – Я должна была избавиться от этой проныры Трикси, – доброжелательно сказала она. Таким голосом можно обсуждать повышение цен на кофе.
– Так это вы! Не ваша сестра! – Бантик прирос к моей руке.
– Барселона?! Да ей в голову не пришло бы убивать! – снисходительно улыбнулась Женева. – Тяжелая работа всегда доставалась мне одной. Миссис Гигантс моя сестра столкнула со стремянки случайно. А потом эта Трикси начала шантажировать Барселону, и мне, как всегда, пришлось все взять в свои руки. Не то чтобы я намеревалась убить Трикси, когда вместо Барселоны пошла на встречу с шантажисткой. Честно говоря, я надеялась вразумить эту бесстыжую девицу, убедить, что происшествие с Гертрудой Гигантс – всего лишь несчастный случай. Барселона не собиралась ее убивать. Просто моя сестра вышла из себя и толкнула лестницу. Ее чувства вполне объяснимы, ведь миссис Гигантс отнеслась к горю Барселоны с редким равнодушием. Она даже позволила себе саркастическое замечание в адрес нашей малютки Джессики. Но Трикси было не пронять. Она была в ярости оттого, что не может распорядиться наследством, хотя, если на то пошло, эта нахалка получила его только стараниями моей сестры. Трикси нужны были деньги, много денег! И конечно же, она не остановилась бы на полпути. Так что мне ничего не оставалось, как принять меры.
– Теперь это так называется? – ядовито спросила я.
– Я ждала, пока стемнеет, чтобы выйти из дома вашей Рокси, но тут заявилась эта миссис Крошкер. – Голос Женевы стал еще более вкрадчивым. – Я выпихнула ее на улицу, хорошенько пригрозив. У нее хватило ума не поднимать крик. У дома полковника стоял какой-то драндулет с открытым верхом, в замке зажигания торчал ключ.
– Это была моя машина.
– Знаю, милочка, знаю. Не сомневаюсь, вы получили хороший урок – впредь не будете так легкомысленны. Но когда я затолкала миссис Крошкер в машину, она вдруг начала вопить.
– Так вот почему мне показалось, что крик донесся с улицы! Машина ведь стояла напротив окон полковника Лестер-Смита… – Я уже не чувствовала себя такой беспомощной, беседа вывела меня из оцепенения. – Удивительно, что вам удалось незамеченной выехать из Макрелевого проезда. Там ведь собралась прорва народу.
– Не успела я завести двигатель, как из-за поворота очень кстати показались два автомобиля, я юркнула между ними и на перекрестке свернула.
Меня душила ярость – проклятый «хайнц»! Когда я за рулем, он всегда глохнет. А перед убийцей сама любезность!
– Только не рассказывайте, как вы убили бедную миссис Крошкер! – Слезы щипали глаза. – Мне не нужны подробности. Лучше вернемся к тому, почему Барселона столкнула миссис Гигантс с лестницы.
– После всех ваших вынюхиваний так еще и не поняли?
Женева впервые глянула на меня с нескрываемой неприязнью, и я вся напряглась. Взглядом она вряд ли умеет убивать, а в нагрудном карманчике не может поместиться оружие. В рукопашной же схватке перевес на моей стороне. Все-таки у больших габаритов есть преимущества.
– Миссис Гигантс разбила что-то, связанное с Джессикой? – Я сделала глубокий вдох и едва удержалась от искушения схватиться за вешалку, когда глаза Женевы сузились. – Наверное, гипсовый или мраморный бюст, поскольку Барселона как-то говорила мне, что художник, написавший портрет Джессики, занимался преимущественно скульптурой.
– Гипсовый. – Женева нагнулась и подобрала с пола шелковый шарф. – Статуэтка была самой дорогой вещицей для моей сестры. Она считала, что в ней живет душа Джессики. А эта неотесанная женщина разбила статуэтку! Да еще заявила, что гипсовая штуковина не может быть шибко ценной!
– Что-то подобное миссис Гигантс сказала, когда грохнула у меня дома зеркало, – кивнула я. – Но Джонас ведь не столкнул ее со стремянки! Возможно, у него и появилось такое искушение, но он сдержался!
– Не смейте чернить мою сестру! – Женева растянула шарф. Я как зачарованная смотрела на ее сильные руки. – Вам не дано ее понять! Никому не дано, кроме меня! Подумаешь, столкнула с лестницы какую-то уборщицу… Вы что же, думаете, из-за такого пустяка я позволила бы Барселоне страдать?! – Женева шагнула ко мне. – Это произошло за несколько минут… несколько секунд до начала собрания Домашнего Очага. Кто-то позвонил в дверь как раз в тот момент, когда Барселона взахлеб рассказывала мне о случившемся. Я подобрала самые крупные осколки и велела Барселоне бросить их в мусорный ящик. Подмести мелкие кусочки у нас уже не было времени, я просто смахнула их в совок и присыпала пеплом из камина. И пошла открывать дверь.
– Какое хладнокровие! Я должна была сразу догадаться, что миссис Гигантс опустошила бы совок, перед тем как начать стирать пыль с книжных полок! По-моему, в уставе АДРЧФ говорится, что следует полностью завершить одну работу, прежде чем приступать к другой. Но вы ведь не могли вернуться в кабинет, иначе навлекли бы на себя подозрения…
– Еще чего! – Во взгляде Женевы читалось презрение. – Просто у меня не было времени. Пришлось успокаивать Барселону, чтобы она не выдала себя. Бедняжка!
– Мне кажется, у нее все отлично получилось. – Я старалась не смотреть на вешалку, поскольку рассчитывала ею воспользоваться, когда… Женева на мгновение потеряет бдительность. – У вас хватило ума сказать мне, будто Барселона расстроена из-за того, что именно в этот день родилась ее драгоценная Джессика. Должно быть, вы считаете меня полной идиоткой, поскольку я не сообразила, что это не может быть правдой, ведь рубин соответствует декабрю.
– Все мы задним умом крепки, не так ли, Элли? – Улыбка Женевы выглядела куда искреннее моей.
– Говорите за себя! – Я непринужденно качнулась к вешалке. – Признаю, свою роль вы сыграли блестяще! Отвели меня в кабинет, чтобы я наткнулась на труп до того, как все разойдутся. К счастью для вас и вашей сестры, все гости по тем или иным причинам отлучались из гостиной. Только я сидела на месте как приклеенная! Хотя, по-моему, это не имело большого значения. У полиции не было никаких оснований полагать, что миссис Гигантс убили.
Я совсем забыла, что все еще сжимаю черный бант. Этот маленький символ траура стал частью моей руки.
– Наверное, я вырвала бант из волос Трикси, когда мы боролись, и машинально сунула в карман вместе с шарфом… – Женева говорила так, словно вела светскую беседу. – Далеко не все удалось проделать идеально. Но этого было достаточно для того, чтобы спасти сестру. Когда Трикси заявилась к нам убираться, она тут же заметила, что бюст Джессики исчез. У маленькой проныры был острый глаз. Я сказала, что спрятала статуэтку, потому что она навевала на Барселону печальные воспоминания. К несчастью, Трикси обнаружила осколок…
Я смотрела на Женеву и размышляла. Мо¬ло ли все сложиться иначе, если бы Бетти Штырь отнеслась серьезнее к словам Трикси? «Пусть не золотой дождь, но пенни с неба сыпаться будут». Но вернуть к жизни Трикси и двух ее коллег по АДРЧФ было невозможно. А потому следовало позаботиться о собственном спасении. Где же Фредди?! Ведь мы условились, что он отправится меня искать, если не вернусь в течение получаса! Неужели мой прожорливый кузен решил подкрепиться перед дальней дорогой?! Пока я предавалась этим праздным размышлениям, Женева придвинулась ближе и неожиданно накинула на мою голову шелковый шарф. Признаться, ее маневр застал меня врасплох. В следующий миг я шмякнулась на пол, и спасительная вешалка помочь мне уже ничем не могла.
Раздался оглушительный грохот. Должно быть, это моя голова рассыпалась на осколки, подобно скульптурному изображению незабвенной Джессики и фарфоровому любимцу Рокси Мэллой. Только я успела как следует сформулировать эту глубокую мысль, как меня объяла темнота. «Идиотка, какая же я идиотка» – прошептали мои губы, и я погрузилась в кромешный мрак небытия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28