Скажем, четыреста пятьдесят в неделю. Переехал бы к отцу, ел бы четыре раза в неделю бобы — ах да, налоговая инспекция! Чтоб ей пусто было. Расходует он на жизнь сто — сто двадцать пять долларов в неделю, платил бы Малышу Джонни триста пятьдесят, и за год накопилось бы сто восемьдесят тысяч. Боже! Это значит, еще десять лет вести жизнь неудачника, есть из консервных банок, ездить только автобусом. Не тратить ни гроша на одежду и уж конечно на запись. Минутку! О чем он? Что значит три с половиной сотни в месяц в сравнении с долгом сто восемьдесят тысяч?
Всю жизнь он будет платить кредиторам и все больше и больше залезать в долги. Всю свою собачью жизнь.
Но это бы еще ладно. Гораздо хуже было то, что в любой момент у него могли отнять жизнь.
Он достал сигареты. Он никак не мог бросить курить, хотя за последние годы голос у него сел и он теперь не мог брать высокие ноты. Однако сейчас он меньше всего думал об этом.
Думал он о другом. О ста восьмидесяти тысячах. К неприятностям Сэл приготовился еще месяц назад, когда его взяли в этот бар на работу. Это было все равно что поручить лисе охранять курятник. За первые две недели он не выиграл на скачках ни разу и начал ставить на баскетбольные матчи, матчи НХЛ, но и тут ему не везло. На кого бы он ни поставил — все проигрывали. И он задолжал нескольким букмекерским конторам около семи тысяч долларов. Семь тысяч, которых у него не было. И его старик пошел к Малышу Джонни, Малышу Джонни Венезия, потому что они с Малышом Джонни учились в незапамятные времена в одной итальянской школе Святой Марии, а потом Малыш Джонни выбился в люди. Заплатил Все долги, хоронил неугодных, побывал в Анголе и стал вторым человеком в городе и окрестностях, правой рукой Большого Босса, владеющего двумя кабаками на Бурбон-стрит, забегаловкой на Сент-Джоне и тремя барами в районе Джефферсон, был крупнейшим букмекером в юго-восточной Луизиане. Малыш Джонни уладил проблемы с долгами Сэла, например, в банке «Ирландия», заплатил конкурирующим конторам — половину суммы он должен был самому Джонни. И когда Сэл признался, что ему будет трудно выплачивать еженедельно по двести десять долларов, Малыш Джонни пристроил его на работу здесь, в баре «Спортивная жизнь», пока не подыщет ему место в собственном клубе в качестве певца и музыканта. В обязанности Сэла входило следить за дневной работой бара, когда его посещали хозяева, что случалось нечасто, принимать ставки по телефону, что случалось гораздо чаще, и тогда Малыш Джонни должен был брать с него на сотню в неделю меньше. А так как работа настоящего бармена стоила бы ему пятьдесят долларов в день, Малыш Джонни был весьма доволен. Основная сумма долга в семь тысяч долларов оставалась неизменной.
Малыш Джонни смотрел на него как удав на кролика и говорил: «Когда преуспеешь в своем шоу-бизнесе, тогда и отдашь долг».
А потом седой коротышка, ростом почти с Сэла, смеялся своим знаменитым резким смешком.
Все это время Сэл работал на него задаром, весь день, словно раб, отдавая Малышу Джонни треть того, что зарабатывал как тапер в музыкальном клубе.
Ну и жизнь!
Теперь, глядя на цифры на экране счетной машинки, Сэл понимал, что все не так уж и плохо.
Первую неделю он осваивал свою не очень сложную работу. Отвечал на телефонные звонки, изредка разливал пиво и записывал ставки. О всех суммах свыше двух тысяч пятисот долларов следовало сообщать Питу Карандашу, главному бухгалтеру Малыша Джонни, работающему в Джефферсоне. Район Джефферсон был оплотом Малыша Джонни, так о нем написал журнал «Тайм», и никому в Джефферсоне не могло бы прийти в голову наехать на Малыша Джонни Венезия. Каждый раз, когда делалась большая ставка, Сэл звонил Питу Карандашу, а тот перекидывал часть этой ставки в другие букмекерские конторы, чтобы никому не было обидно.
Бар и гостиница «Спортивная жизнь» были главным источником дохода Малыша Джонни. Бизнесмены из Международного Торгового Центра и известные юристы останавливались здесь по пути домой пропустить пару стаканчиков и сыграть на тотализаторе. Захаживали сюда и богатые евреи, сделать ставку именно у Джонни. Им льстило иметь дело с Малышом Джонни Венезия, убийцей, королем Мафии, правой рукой Самого. Это же испытывали преподаватели колледжа в Тулане и священники из Лойолы. А Малыш Джонни требовал строгого подчинения от старых итальянцев и игроков, начиная с бульвара Канал до Французского квартала, — по крайней мере от тех, кто там остался, а не переехал подальше от черномазых. Малыш Джонни был из этих мест, и его люди просто обожали его. Множество новоиспеченных влиятельных черных политиков играли на его тотализаторе, это было так же обязательно, как белый секретарь и белая любовница. К тому же Джонни всегда аккуратно выплачивал деньги победителям, чего нельзя сказать о черных букмекерах.
Внимательно, почти машинально, Сэл переписал шесть цифр в свой красный блокнотик: 179,222. Он не верил своим глазам.
Он начал не сразу. Когда в третье воскресенье его работы миссис Романо позвонила из своего мясного магазина и поставила, как всегда, сто долларов на верный проигрыш — она выбирала лошадей по красивым именам, — Сэл увидел, что Баттон-и-Бауз, лошадь, рожденная для того, чтобы на нее поставила миссис Романо, имела шансы три к одному. Вместо того чтобы записать ставку Романо с ее личным кодом и сообщить о ней Питу Карандашу, чтобы тот занес ее в компьютер вечером, Сэл записал ставку с кодом другого постоянного клиента и, вспомнив, как он обманывал своего пьяного отца, поставил на кобылу, которая в девяти предыдущих заездах приходила в числе призеров. Лошадь пришла первой. Судьба Сэла была предрешена.
Две недели у него была полоса удач. Нет, он не выигрывал каждый заезд — это было невозможно, — но каждый день после работы он изучал поток цифр, быструю смену победителей и побежденных, места и заезды, и каждую ночь он становился богаче. Иногда, придя поздно ночью после выступления в баре «Кинг Луи», он просиживал с этими цифрами до следующего вечера, рассчитывая и мечтая, складывая и отделяя. И с каждым днем он все больше запутывался в своих махинациях. Чью ставку украсть? На чье имя поставить? Кто выиграл сегодня? Кто проиграет завтра? Но у него все получалось, сердце пело от радости до вчерашнего вечера, когда он получил выигрыш за две недели, почти восемьдесят тысяч. ВОСЕМЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ! И он решил остановиться. Взять наличными и смыться.
А теперь сто восемьдесят тысяч долга.
И все из-за одной ставки, одного телефонного звонка.
Большая ставка. К черту эту ставку!
— У меня для вас много денег, — сказал Альберт Кастилья своим высоким, приторным голосом. — Вильмас Бой в третьем заезде в Гольфстриме. — Он помолчал. — Двадцать штук.
Сэл лихорадочно соображал: «Вильмас Бой? Вильмас Бой? Какой еще Вильмас Бой?»
— Хорошо? — спросил Альберт Кастилья.
«Третий в Гольфстриме? Кто там еще заявлен?» — Сэл уже достал список участников.
— Вы приняли ставку? — поинтересовался Кастилья.
— Э... м... — Сэл запнулся. — Если я не перезвоню вам через пять минут, ставка принята.
— Пять минут?
— Да.
— Хорошо.
Он схватил списки участников и листал страницы, пока не нашел третий заезд в Гольфстриме. Он просмотрел его.
«Какой еще Вильмас Бой? — подумал он. — Эта кляча ни за что не выиграет. Победит Трансформер». Сэлу было ясно, что даже если не он, Вильмас Бой не войдет в число призеров. Ни за что. У шести остальных участников шансы были как у Вильмас Боя.
Сэл чувствовал, как учащенно забился пульс.
Одну минуту! Одну минуту! В его ушах звучал голос его сицилийской бабушки: «Сальваторе. Помни. Не то, что ты ЗНАЕШЬ. Не то, кого ты ЗНАЕШЬ. А то, ЧТО ты знаешь. И то, КОГО ты знаешь. Помни».
Альберт Кастилья никогда не делал больших ставок. Почему вдруг сегодня? Почему на этот заезд? Почему на эту лошадь?
Сэл вспомнил — он слышал, что Альберт Кастилья ездил в прошлом году в Майами на кого-то работать. Вернулся с девушкой-колумбийкой. И когда та забеременела, женился на ней.
Может это что-то значить? И если да, то что? Вдруг этот Альберт Кастилья что-то знает о заезде?
«К черту, — сказал себе Сэл, — не может такого быть».
Он снял трубку, набрал номер Пита Карандаша. Слушая гудки, старался не смотреть на лежавшие перед ним списки участников.
— Да, — ответил Пит Карандаш.
— Это Сэл. Одна на двадцать тысяч. Третий в Гольфстриме.
— Да? Кто?
Сэл не мог говорить.
— Какая лошадь? — повторил Пит Карандаш. — Ну что с тобой? Что?..
— Трансформер, — услышал Сэл собственный голос. — Двадцать тысяч на Трансформера в третьем заезде в Гольфстриме.
«Да! Да!»
— На победу?
— Да, — сказал Сэл. — На победу. Победить их всех. Победить всех ублюдков.
Пит Карандаш шуршал бумагами на том конце провода.
— Хорошо, — ответил он наконец. — Записано.
За окном сверкнула молния, над вымокшим городом прогремел гром.
Сэл оказался в безвыходном положении.
Что ему делать?
Бросил взгляд на испещренные пометками списки участников скачек. Потом на состав следующих заездов. Просмотрел заявленных на старт лошадей. Может, выбрать фаворита? Беспроигрышный вариант, еще один победитель. Или обмануть Пита Карандаша ставкой на двадцать тысяч?
Часы на стене показывали 3.32. Через час во Флориде. Минутку. Сознание его прояснилось, он услышал по радио голос с британским акцентом. Слишком поздно. Он снова помрачнел. Ничего нет скучнее на свете для Сэла Д'Аморе, чем спортивное состязание, на которое он не сделал ставки. Оно как телерепортаж об арабах, убивающих друг друга. Кому до этого дело?
Вот пятый заезд — кровь бросилась Сэлу в голову, — до боли знакомое ощущение. Нотсомачэзапип бежал в пятом заезде по центральной дорожке. Сэм любил эту лошадь, всего две недели назад она принесла ему три тысячи. Трижды победила в семи последних заездах. Отличная лошадь. Кто жокей? Черт! Анджел Вальдес. Классный наездник. К тому же его должник. Как он допустил, чтобы Трансформер проиграл? Как? Но это было тогда, а сейчас совсем другое. Сэл чувствовал растущее напряжение. Он выиграет. Наверняка. Какие ставки перед стартом на эту заразу? Он быстро посмотрел в списках участников: 5 против 2. К моменту старта будет, вероятно, 2 против 1, но не все ли равно, ему просто нужно удвоить сумму. Он не хотел ИГРАТЬ, Боже мой, ему нужна только победа, и эта лошадь с Вальдесом в седле — верный выигрыш. Стопроцентная победа. Ему только оставалось придумать, как сделать ставку. Боже, кричал его внутренний голос, двести тысяч не положить никак.
«Я должен», — произнес вслух Сэл. Вариант беспроигрышный. Нотсомачэзапип? Черт. Эта лошадь просто не умеет проигрывать. Возможно, после этого заезда он сможет со всеми рассчитаться и у него даже появятся деньги на отличную профессиональную запись. Четыре-пять песен, а то и целый альбом. Он подпишет контракт со звукозаписывающей фирмой и забудет обо всем этом ужасе.
Сэл вернулся в бар. Мультфильм закончился, и теперь шел старый черно-белый фильм. Богарт и Робинсон, в своих обычных, будто с чужого плеча, костюмах, переругивались.
Неожиданно, в тот самый момент, когда Сэл снял трубку, дверь распахнулась, и в бар ворвались семеро.
Мысль о ставке тотчас улетучилась из головы Сэла. Что он натворил! Страх хлестнул по его лицу, навалился на него всей своей тяжестью.
Все семеро, три женщины и четверо мужчин, насквозь промокшие под дождем, смеясь и чертыхаясь, встряхивали свои плащи, распространяя исходивший от них запах вина. Женщины — лет тридцати, хорошо сложенные, с усталым видом и печальными глазами, типичные проститутки, лишенные каких бы то ни было индивидуальных черт. Мужчины — все люди Малыша Джонни. Джимми Вэн, городской воришка и сутенер, выросший с сыновьями Малыша Джонни. Джуниор Венезия, один из младших сыновей Джонни, жестокий и капризный недоумок. Говорили, что он постоянно носит с собой особый молоток и не задумываясь пускает его в ход. Самый старый из них шестидесятичетырехлетний Даго Ред Ла Рокка, ровесник Малыша Джонни, не один год добивался сближения с коротышкой. Пять лет отсидел в тюрьме Луизианы, обеспечив себе таким образом постоянное место в организации Малыша Джонни. Даго Ред считал себя полностью зависимым, везде бегал с мальчиками Джонни, приворовывал, продавая кокаин итальянцам и героин неграм, играл в карты, давал деньги в долг под проценты и даже занимался сутенерством на стороне, что забавляло его дружков. Если Малышу Джонни надо было кого-то убрать, он поручал это Даго Ред Ла Рокка.
Сэл проглотил этот факт, но переварить не мог никак. Не менее опасен был и четвертый из семерых. При его появлении Сэл никак не мог унять дрожь в руках и все время их прятал.
Ники Венезия по документам числился племянником Малыша Джонни, сыном его младшей сестры Розы. Все в городе знали, что он незаконнорожденный сын Малыша Джонни, но молчали об этом. Никто и пикнуть не смел. Настоящей матерью Ники была молодая, пышнотелая стриптизерша мексикано-гавайского происхождения. В начале пятидесятых она каким-то образом оказалась в Нью-Орлеане, в одном из злачных мест, принадлежащих Малышу Джонни. Тот сразу оценил ее смуглую, но не темную кожу. Когда она забеременела, Венезия, уже несколько лет не имевший детей, ни законных, ни незаконных, поселил девушку в роскошной квартире, куда приносил ей жирную сицилийскую пищу, приготовленную по рецептам его матери. Он называл это детским питанием. Через три дня после рождения ребенка Малыш Джонни передал его на попечение своей бездетной сестре. В ту же ночь один из его людей отвез мать ребенка в публичный дом в Батон-Руже, где мужчины щедро платили за возможность припасть к ее огромной молочной груди, потом продал в другой публичный дом в Техасе, там она и сгинула.
Ники, как говорили, был любимым племянником и обожаемым сыном Малыша Джонни. Даже четверо его сыновей любили этого сорванца, и Ники с детства привык к мысли о том, что любое его желание в семье будет выполнено. Именно по этой причине многие держались подальше от Ники.
— Чертов дождь! — сказал Даго Ред Ла Рокка высоким, с хрипотцой голосом, снимая плащ и стряхивая с него воду. — Чертов дождь! Надо бы отменить сегодняшний парад.
— Нет, Ред, — запротестовала одна из проституток, крепкая румяная блондинка, с тягучим техасским произношением. — Я никогда не видела парад «Марди Грас». Думаешь, его отменят?
— Дождь не утихает. — Голос Даго был звуковым аналогом наждачной бумаги. Поговаривали, что его голосовые связки были повреждены. Когда-то кто-то давным-давно пытался его отравить. Здорово рискнул бедняга — первое, что приходило всем в голову. С такими, как Ред Ла Рокка, лучше не проделывать подобных вещей.
— Сэл! — поприветствовал его Джимми Вэн, вешая плащ на высокий стул у стойки бара. — Как ты?
— Ничего, — ответил Сэл тихо.
— Красавчик Сэлли, — Даго Ред заметил Сэла. — Красавчик Сэлли. Поцелуй нас, малыш. — Даго Ред засмеялся, и это было похоже на скрежет железа.
Все семеро уселись у стойки: мальчик, девочка, мальчик, девочка.
— Ну, Сэл, — вкрадчивым голосом начал Ники Венезия, — ты ведь бережешь деньги Малыша Джонни?
Сэл не понял, был вопрос риторическим или Ники хотел услышать ответ. Вранье лишь усугубило бы его вину. И Сэл решил промолчать.
— Ты поставил? — спросил Ники.
— Что?
Ники смотрел на него в упор. Смешение разных кровей в Ники сказалось на его внешности: смуглые миндалевидные глаза, смуглая кожа. Ему страстно хотелось быть сицилийцем, в большей степени, чем его родственники. Взгляд его темных глаз был мягким и в то же время холодным, как и голос.
— Ты сделал ставку? — Он кивнул на телефонную трубку, которую Сэл держал в руке.
— Да, — сказал Сэл, положив трубку на место.
— Значит, ты бережешь деньги Малыша Джонни? — Губы его улыбались, но глаза были ледяными, как река в феврале.
Сэл через силу улыбнулся.
— Стараюсь.
— Да, — просипел Даго Ред со смехом, — ты уж старайся, а то я тебе, Сэлли, кое-что отрежу, и будешь ты моей барышней. Ха! Ха! Ха! — Смех его напомнил грохот камней в пустой пивной банке.
Ники тоже засмеялся, а потом сказал:
— Хорошо бы выпить, а то что-то здесь скучно.
— Так ведь холодно на улице, — просипел Даго Ред.
— Всем выпивку, — приказал Ники.
— Вина моим солдатам и сена кобылицам, — пошутил Джимми Вэн, и все засмеялись.
Сэл быстро достал бутылку «Краун Ройал». Напиток крутых нью-орлеанских парней.
— Всем? — спросил Сэл, разливая по стаканам.
— Ой, нет! — сказала одна из проституток, симпатичная темноволосая женщина с голубыми глазами и веснушками на носу. — Ненавижу эту дрянь. Сделай мне ром с кока-колой.
— Уже делаю, — ответил Сэл.
Вдруг зазвонил телефон.
— Эй, следи получше за папочкиными деньгами! — Суровый Джуниор Венезия впервые за все время раскрыл рот, и все опять засмеялись. Джуниор был невысок и кряжист, как бочонок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Всю жизнь он будет платить кредиторам и все больше и больше залезать в долги. Всю свою собачью жизнь.
Но это бы еще ладно. Гораздо хуже было то, что в любой момент у него могли отнять жизнь.
Он достал сигареты. Он никак не мог бросить курить, хотя за последние годы голос у него сел и он теперь не мог брать высокие ноты. Однако сейчас он меньше всего думал об этом.
Думал он о другом. О ста восьмидесяти тысячах. К неприятностям Сэл приготовился еще месяц назад, когда его взяли в этот бар на работу. Это было все равно что поручить лисе охранять курятник. За первые две недели он не выиграл на скачках ни разу и начал ставить на баскетбольные матчи, матчи НХЛ, но и тут ему не везло. На кого бы он ни поставил — все проигрывали. И он задолжал нескольким букмекерским конторам около семи тысяч долларов. Семь тысяч, которых у него не было. И его старик пошел к Малышу Джонни, Малышу Джонни Венезия, потому что они с Малышом Джонни учились в незапамятные времена в одной итальянской школе Святой Марии, а потом Малыш Джонни выбился в люди. Заплатил Все долги, хоронил неугодных, побывал в Анголе и стал вторым человеком в городе и окрестностях, правой рукой Большого Босса, владеющего двумя кабаками на Бурбон-стрит, забегаловкой на Сент-Джоне и тремя барами в районе Джефферсон, был крупнейшим букмекером в юго-восточной Луизиане. Малыш Джонни уладил проблемы с долгами Сэла, например, в банке «Ирландия», заплатил конкурирующим конторам — половину суммы он должен был самому Джонни. И когда Сэл признался, что ему будет трудно выплачивать еженедельно по двести десять долларов, Малыш Джонни пристроил его на работу здесь, в баре «Спортивная жизнь», пока не подыщет ему место в собственном клубе в качестве певца и музыканта. В обязанности Сэла входило следить за дневной работой бара, когда его посещали хозяева, что случалось нечасто, принимать ставки по телефону, что случалось гораздо чаще, и тогда Малыш Джонни должен был брать с него на сотню в неделю меньше. А так как работа настоящего бармена стоила бы ему пятьдесят долларов в день, Малыш Джонни был весьма доволен. Основная сумма долга в семь тысяч долларов оставалась неизменной.
Малыш Джонни смотрел на него как удав на кролика и говорил: «Когда преуспеешь в своем шоу-бизнесе, тогда и отдашь долг».
А потом седой коротышка, ростом почти с Сэла, смеялся своим знаменитым резким смешком.
Все это время Сэл работал на него задаром, весь день, словно раб, отдавая Малышу Джонни треть того, что зарабатывал как тапер в музыкальном клубе.
Ну и жизнь!
Теперь, глядя на цифры на экране счетной машинки, Сэл понимал, что все не так уж и плохо.
Первую неделю он осваивал свою не очень сложную работу. Отвечал на телефонные звонки, изредка разливал пиво и записывал ставки. О всех суммах свыше двух тысяч пятисот долларов следовало сообщать Питу Карандашу, главному бухгалтеру Малыша Джонни, работающему в Джефферсоне. Район Джефферсон был оплотом Малыша Джонни, так о нем написал журнал «Тайм», и никому в Джефферсоне не могло бы прийти в голову наехать на Малыша Джонни Венезия. Каждый раз, когда делалась большая ставка, Сэл звонил Питу Карандашу, а тот перекидывал часть этой ставки в другие букмекерские конторы, чтобы никому не было обидно.
Бар и гостиница «Спортивная жизнь» были главным источником дохода Малыша Джонни. Бизнесмены из Международного Торгового Центра и известные юристы останавливались здесь по пути домой пропустить пару стаканчиков и сыграть на тотализаторе. Захаживали сюда и богатые евреи, сделать ставку именно у Джонни. Им льстило иметь дело с Малышом Джонни Венезия, убийцей, королем Мафии, правой рукой Самого. Это же испытывали преподаватели колледжа в Тулане и священники из Лойолы. А Малыш Джонни требовал строгого подчинения от старых итальянцев и игроков, начиная с бульвара Канал до Французского квартала, — по крайней мере от тех, кто там остался, а не переехал подальше от черномазых. Малыш Джонни был из этих мест, и его люди просто обожали его. Множество новоиспеченных влиятельных черных политиков играли на его тотализаторе, это было так же обязательно, как белый секретарь и белая любовница. К тому же Джонни всегда аккуратно выплачивал деньги победителям, чего нельзя сказать о черных букмекерах.
Внимательно, почти машинально, Сэл переписал шесть цифр в свой красный блокнотик: 179,222. Он не верил своим глазам.
Он начал не сразу. Когда в третье воскресенье его работы миссис Романо позвонила из своего мясного магазина и поставила, как всегда, сто долларов на верный проигрыш — она выбирала лошадей по красивым именам, — Сэл увидел, что Баттон-и-Бауз, лошадь, рожденная для того, чтобы на нее поставила миссис Романо, имела шансы три к одному. Вместо того чтобы записать ставку Романо с ее личным кодом и сообщить о ней Питу Карандашу, чтобы тот занес ее в компьютер вечером, Сэл записал ставку с кодом другого постоянного клиента и, вспомнив, как он обманывал своего пьяного отца, поставил на кобылу, которая в девяти предыдущих заездах приходила в числе призеров. Лошадь пришла первой. Судьба Сэла была предрешена.
Две недели у него была полоса удач. Нет, он не выигрывал каждый заезд — это было невозможно, — но каждый день после работы он изучал поток цифр, быструю смену победителей и побежденных, места и заезды, и каждую ночь он становился богаче. Иногда, придя поздно ночью после выступления в баре «Кинг Луи», он просиживал с этими цифрами до следующего вечера, рассчитывая и мечтая, складывая и отделяя. И с каждым днем он все больше запутывался в своих махинациях. Чью ставку украсть? На чье имя поставить? Кто выиграл сегодня? Кто проиграет завтра? Но у него все получалось, сердце пело от радости до вчерашнего вечера, когда он получил выигрыш за две недели, почти восемьдесят тысяч. ВОСЕМЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ! И он решил остановиться. Взять наличными и смыться.
А теперь сто восемьдесят тысяч долга.
И все из-за одной ставки, одного телефонного звонка.
Большая ставка. К черту эту ставку!
— У меня для вас много денег, — сказал Альберт Кастилья своим высоким, приторным голосом. — Вильмас Бой в третьем заезде в Гольфстриме. — Он помолчал. — Двадцать штук.
Сэл лихорадочно соображал: «Вильмас Бой? Вильмас Бой? Какой еще Вильмас Бой?»
— Хорошо? — спросил Альберт Кастилья.
«Третий в Гольфстриме? Кто там еще заявлен?» — Сэл уже достал список участников.
— Вы приняли ставку? — поинтересовался Кастилья.
— Э... м... — Сэл запнулся. — Если я не перезвоню вам через пять минут, ставка принята.
— Пять минут?
— Да.
— Хорошо.
Он схватил списки участников и листал страницы, пока не нашел третий заезд в Гольфстриме. Он просмотрел его.
«Какой еще Вильмас Бой? — подумал он. — Эта кляча ни за что не выиграет. Победит Трансформер». Сэлу было ясно, что даже если не он, Вильмас Бой не войдет в число призеров. Ни за что. У шести остальных участников шансы были как у Вильмас Боя.
Сэл чувствовал, как учащенно забился пульс.
Одну минуту! Одну минуту! В его ушах звучал голос его сицилийской бабушки: «Сальваторе. Помни. Не то, что ты ЗНАЕШЬ. Не то, кого ты ЗНАЕШЬ. А то, ЧТО ты знаешь. И то, КОГО ты знаешь. Помни».
Альберт Кастилья никогда не делал больших ставок. Почему вдруг сегодня? Почему на этот заезд? Почему на эту лошадь?
Сэл вспомнил — он слышал, что Альберт Кастилья ездил в прошлом году в Майами на кого-то работать. Вернулся с девушкой-колумбийкой. И когда та забеременела, женился на ней.
Может это что-то значить? И если да, то что? Вдруг этот Альберт Кастилья что-то знает о заезде?
«К черту, — сказал себе Сэл, — не может такого быть».
Он снял трубку, набрал номер Пита Карандаша. Слушая гудки, старался не смотреть на лежавшие перед ним списки участников.
— Да, — ответил Пит Карандаш.
— Это Сэл. Одна на двадцать тысяч. Третий в Гольфстриме.
— Да? Кто?
Сэл не мог говорить.
— Какая лошадь? — повторил Пит Карандаш. — Ну что с тобой? Что?..
— Трансформер, — услышал Сэл собственный голос. — Двадцать тысяч на Трансформера в третьем заезде в Гольфстриме.
«Да! Да!»
— На победу?
— Да, — сказал Сэл. — На победу. Победить их всех. Победить всех ублюдков.
Пит Карандаш шуршал бумагами на том конце провода.
— Хорошо, — ответил он наконец. — Записано.
За окном сверкнула молния, над вымокшим городом прогремел гром.
Сэл оказался в безвыходном положении.
Что ему делать?
Бросил взгляд на испещренные пометками списки участников скачек. Потом на состав следующих заездов. Просмотрел заявленных на старт лошадей. Может, выбрать фаворита? Беспроигрышный вариант, еще один победитель. Или обмануть Пита Карандаша ставкой на двадцать тысяч?
Часы на стене показывали 3.32. Через час во Флориде. Минутку. Сознание его прояснилось, он услышал по радио голос с британским акцентом. Слишком поздно. Он снова помрачнел. Ничего нет скучнее на свете для Сэла Д'Аморе, чем спортивное состязание, на которое он не сделал ставки. Оно как телерепортаж об арабах, убивающих друг друга. Кому до этого дело?
Вот пятый заезд — кровь бросилась Сэлу в голову, — до боли знакомое ощущение. Нотсомачэзапип бежал в пятом заезде по центральной дорожке. Сэм любил эту лошадь, всего две недели назад она принесла ему три тысячи. Трижды победила в семи последних заездах. Отличная лошадь. Кто жокей? Черт! Анджел Вальдес. Классный наездник. К тому же его должник. Как он допустил, чтобы Трансформер проиграл? Как? Но это было тогда, а сейчас совсем другое. Сэл чувствовал растущее напряжение. Он выиграет. Наверняка. Какие ставки перед стартом на эту заразу? Он быстро посмотрел в списках участников: 5 против 2. К моменту старта будет, вероятно, 2 против 1, но не все ли равно, ему просто нужно удвоить сумму. Он не хотел ИГРАТЬ, Боже мой, ему нужна только победа, и эта лошадь с Вальдесом в седле — верный выигрыш. Стопроцентная победа. Ему только оставалось придумать, как сделать ставку. Боже, кричал его внутренний голос, двести тысяч не положить никак.
«Я должен», — произнес вслух Сэл. Вариант беспроигрышный. Нотсомачэзапип? Черт. Эта лошадь просто не умеет проигрывать. Возможно, после этого заезда он сможет со всеми рассчитаться и у него даже появятся деньги на отличную профессиональную запись. Четыре-пять песен, а то и целый альбом. Он подпишет контракт со звукозаписывающей фирмой и забудет обо всем этом ужасе.
Сэл вернулся в бар. Мультфильм закончился, и теперь шел старый черно-белый фильм. Богарт и Робинсон, в своих обычных, будто с чужого плеча, костюмах, переругивались.
Неожиданно, в тот самый момент, когда Сэл снял трубку, дверь распахнулась, и в бар ворвались семеро.
Мысль о ставке тотчас улетучилась из головы Сэла. Что он натворил! Страх хлестнул по его лицу, навалился на него всей своей тяжестью.
Все семеро, три женщины и четверо мужчин, насквозь промокшие под дождем, смеясь и чертыхаясь, встряхивали свои плащи, распространяя исходивший от них запах вина. Женщины — лет тридцати, хорошо сложенные, с усталым видом и печальными глазами, типичные проститутки, лишенные каких бы то ни было индивидуальных черт. Мужчины — все люди Малыша Джонни. Джимми Вэн, городской воришка и сутенер, выросший с сыновьями Малыша Джонни. Джуниор Венезия, один из младших сыновей Джонни, жестокий и капризный недоумок. Говорили, что он постоянно носит с собой особый молоток и не задумываясь пускает его в ход. Самый старый из них шестидесятичетырехлетний Даго Ред Ла Рокка, ровесник Малыша Джонни, не один год добивался сближения с коротышкой. Пять лет отсидел в тюрьме Луизианы, обеспечив себе таким образом постоянное место в организации Малыша Джонни. Даго Ред считал себя полностью зависимым, везде бегал с мальчиками Джонни, приворовывал, продавая кокаин итальянцам и героин неграм, играл в карты, давал деньги в долг под проценты и даже занимался сутенерством на стороне, что забавляло его дружков. Если Малышу Джонни надо было кого-то убрать, он поручал это Даго Ред Ла Рокка.
Сэл проглотил этот факт, но переварить не мог никак. Не менее опасен был и четвертый из семерых. При его появлении Сэл никак не мог унять дрожь в руках и все время их прятал.
Ники Венезия по документам числился племянником Малыша Джонни, сыном его младшей сестры Розы. Все в городе знали, что он незаконнорожденный сын Малыша Джонни, но молчали об этом. Никто и пикнуть не смел. Настоящей матерью Ники была молодая, пышнотелая стриптизерша мексикано-гавайского происхождения. В начале пятидесятых она каким-то образом оказалась в Нью-Орлеане, в одном из злачных мест, принадлежащих Малышу Джонни. Тот сразу оценил ее смуглую, но не темную кожу. Когда она забеременела, Венезия, уже несколько лет не имевший детей, ни законных, ни незаконных, поселил девушку в роскошной квартире, куда приносил ей жирную сицилийскую пищу, приготовленную по рецептам его матери. Он называл это детским питанием. Через три дня после рождения ребенка Малыш Джонни передал его на попечение своей бездетной сестре. В ту же ночь один из его людей отвез мать ребенка в публичный дом в Батон-Руже, где мужчины щедро платили за возможность припасть к ее огромной молочной груди, потом продал в другой публичный дом в Техасе, там она и сгинула.
Ники, как говорили, был любимым племянником и обожаемым сыном Малыша Джонни. Даже четверо его сыновей любили этого сорванца, и Ники с детства привык к мысли о том, что любое его желание в семье будет выполнено. Именно по этой причине многие держались подальше от Ники.
— Чертов дождь! — сказал Даго Ред Ла Рокка высоким, с хрипотцой голосом, снимая плащ и стряхивая с него воду. — Чертов дождь! Надо бы отменить сегодняшний парад.
— Нет, Ред, — запротестовала одна из проституток, крепкая румяная блондинка, с тягучим техасским произношением. — Я никогда не видела парад «Марди Грас». Думаешь, его отменят?
— Дождь не утихает. — Голос Даго был звуковым аналогом наждачной бумаги. Поговаривали, что его голосовые связки были повреждены. Когда-то кто-то давным-давно пытался его отравить. Здорово рискнул бедняга — первое, что приходило всем в голову. С такими, как Ред Ла Рокка, лучше не проделывать подобных вещей.
— Сэл! — поприветствовал его Джимми Вэн, вешая плащ на высокий стул у стойки бара. — Как ты?
— Ничего, — ответил Сэл тихо.
— Красавчик Сэлли, — Даго Ред заметил Сэла. — Красавчик Сэлли. Поцелуй нас, малыш. — Даго Ред засмеялся, и это было похоже на скрежет железа.
Все семеро уселись у стойки: мальчик, девочка, мальчик, девочка.
— Ну, Сэл, — вкрадчивым голосом начал Ники Венезия, — ты ведь бережешь деньги Малыша Джонни?
Сэл не понял, был вопрос риторическим или Ники хотел услышать ответ. Вранье лишь усугубило бы его вину. И Сэл решил промолчать.
— Ты поставил? — спросил Ники.
— Что?
Ники смотрел на него в упор. Смешение разных кровей в Ники сказалось на его внешности: смуглые миндалевидные глаза, смуглая кожа. Ему страстно хотелось быть сицилийцем, в большей степени, чем его родственники. Взгляд его темных глаз был мягким и в то же время холодным, как и голос.
— Ты сделал ставку? — Он кивнул на телефонную трубку, которую Сэл держал в руке.
— Да, — сказал Сэл, положив трубку на место.
— Значит, ты бережешь деньги Малыша Джонни? — Губы его улыбались, но глаза были ледяными, как река в феврале.
Сэл через силу улыбнулся.
— Стараюсь.
— Да, — просипел Даго Ред со смехом, — ты уж старайся, а то я тебе, Сэлли, кое-что отрежу, и будешь ты моей барышней. Ха! Ха! Ха! — Смех его напомнил грохот камней в пустой пивной банке.
Ники тоже засмеялся, а потом сказал:
— Хорошо бы выпить, а то что-то здесь скучно.
— Так ведь холодно на улице, — просипел Даго Ред.
— Всем выпивку, — приказал Ники.
— Вина моим солдатам и сена кобылицам, — пошутил Джимми Вэн, и все засмеялись.
Сэл быстро достал бутылку «Краун Ройал». Напиток крутых нью-орлеанских парней.
— Всем? — спросил Сэл, разливая по стаканам.
— Ой, нет! — сказала одна из проституток, симпатичная темноволосая женщина с голубыми глазами и веснушками на носу. — Ненавижу эту дрянь. Сделай мне ром с кока-колой.
— Уже делаю, — ответил Сэл.
Вдруг зазвонил телефон.
— Эй, следи получше за папочкиными деньгами! — Суровый Джуниор Венезия впервые за все время раскрыл рот, и все опять засмеялись. Джуниор был невысок и кряжист, как бочонок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52